Глава седьмая

Мой двухминутный разговор с Тоби Джадсоном заставил меня нервничать. И не то чтобы он сказал что-нибудь странное и двусмысленное. Что ни говори, а этот парень был само обаяние. Усмехнувшись, он объяснил, что «сбежал» от своей докторской диссертации в Чикагском университете (с защитой которой опаздывал уже на целый год) и путешествует по стране. Еще он сказал, что прекрасно понимает – мне надо переговорить с мужем, принимая решение, стоит ли пускать на ночлег малознакомого человека, и дал мне номер телефона в ресторане «Гудвин», чтобы я могла перезвонить и сообщить, может ли он выдвигаться в сторону Пелхэма. В остроумной речи Тоби не было ничего дурного – подумаешь, позвонил друг друзей, представился и попросил приютить на одну ночь, для него все это было в порядке вещей. К тому же он был не просто другом друзей… он был другом моего отца, героем национальных новостей, превратившим Колумбийский университет в поле идеологической битвы во время крупнейшей сидячей забастовки. Тоби Джадсон был легендой радикального студенчества, так что я уж точно знала, кто он такой.

Но что меня беспокоило, так это – как сказать? – его всезнающий тон, непринужденная фамильярность, легкий саркастический смешок, закравшийся в голос, когда я поправила его с фамилией (несомненно, он мысленно тут же списал меня как безнадежно буржуазную особу). Возможно, моя неловкость была вызвана тем, что я, в свою очередь, ненавидела себя за эту нерешительность, осторожность, буржуазность. Все-таки я была замужней женщиной, жила в очень маленьком городке, так что…

Я записала номер телефона, повесила трубку и перезвонила своему отцу в Вермонт.

К моему великому удивлению, он оказался дома. Более того, он совсем не торопился. Казалось, его искренне обеспокоило тяжелое состояние отца Дэна, и еще ему хотелось знать об успехах Джеффри, маленьких жизненных достижениях единственного внука.

– Я знаю, что за мной визит, – сказал он. – Просто дел невпроворот, никак не могу выбраться.

– Кстати, о визитерах, – сказала я и упомянула о звонке Тоби Джадсона.

– Это вполне в духе Тоби – вот так свалиться, как снег на голову, – сказал отец. – Может, он и самый яркий парнишка, который встретился мне за последние тридцать лет, но для забега на длинную дистанцию совершенно непригоден. Это один из самых блестящих ораторов – живой, остроумный, невероятно начитанный, да к тому же сам отлично пишет. Ты бы видела статьи, которые он публиковал в «Рэмпатс» и «Нейшн». Великолепный слог и непревзойденное аналитическое мышление.

– Тебя послушать, так просто гениальный парень, – сказала я, перебивая восторженную речь отца.

– Ты не могла бы приютить его на пару дней? – спросил отец.

– Но, как ты знаешь, Дэн в отъезде.

– И могут пойти пересуды?

– Что-то вроде этого.

– Предупреди Дэна, а заодно и всех соседей, прежде чем они начнут распускать слухи. Это проверенный новоанглийский способ борьбы со сплетнями. И не беспокойся, Тоби не станет утомить тебя разговорами о политике. Это не в его стиле.

Повесив трубку, я позвонила Дэну в Гленз Фоллз, но мне никто не ответил. Я посмотрела на часы. Почти половина восьмого – не могла же я заставлять парня ждать в «Гудвин» всю ночь. К тому же я решила, что Дэн не станет возражать, поэтому набрала номер ресторана.

Тоби, должно быть, так и стоял у телефона, поскольку ответил сразу.

– Мой отец передает тебе большой привет, – сказала я.

– А он предупредил, что у меня нет клыков, и я не сплю в гробу?

– О, тебе были даны наилучшие рекомендации.

Снова сардонический смешок.

– Рад слышать, – сказал он. – И твой отсутствующий муж не возражает?

– У него сейчас другим голова забита. Его отец при смерти.

– Хреново.

Изящный речевой оборот, мистер.

Я молчала.

– Извини, – сказал он. – Я не слишком силен в сочувствии.

– Послушай, я смогу приютить тебя только на одну-две ночи.

– А я и не планирую задерживаться дольше.

Я рассказала ему, как найти нас в Пелхэме.

– Это не сложно. Примчусь, как только найду попутку.

Я повесила трубку, спешно прибралась в доме, вымыла посуду, убрала пару пеленок, что сушились у плиты, почистила туалет и ванную и подумала про себя: а ты и впрямь буржуазна. Я даже переоделась, сменив заляпанный детским питанием комбинезон, в котором ходила весь день, на джинсы и мексиканскую блузку, купленную несколько лет назад в модном магазинчике в Бостоне. Блузка до сих пор выглядела достаточно… стильно, я бы сказала.

Потом я снова схватила телефонную трубку и попыталась дозвониться Дэну. Безуспешно. Тогда я набрала местный номер. Медсестра Басс сняла трубку на втором звонке. Слышно было, как всегда, плохо, потому что в доме Бассов орал телевизор.

– Приглуши звук, Христа ради, – рявкнула она, прежде чем вернулась на линию и спросила у меня: – Ты звонишь сказать, что отец дока умер?

– Не совсем. Я весь вечер пытаюсь дозвониться ему, но в доме отца никто не отвечает.

– Ну, наверное, он в госпитале.

– Да, я тоже так подумала. Но я знаю, он звонит вам периодически, справляется о пациентах, так что, на всякий случай, если вдруг Дэн позвонит поздно вечером, а меня побоится будить, передайте ему, пожалуйста, что к нам заехал погостить наш друг и до полуночи мы точно спать не ляжем.

Я догадывалась, что все это звучит мудрено, но мне уже было все равно. Потому что если бы медсестра Басс увидела утром выходящего из нашего дома мужчину, мне бы не поздоровилось. Так что, как сказала бы Марджи, я просто прикрывала свою задницу. Медсестра Басс проглотила наживку.

– А кто этот друг? – спросила она.

– Из колледжа, – сказала я, после чего пожелала ей спокойной ночи и повесила трубку.

Дэн перезвонил через полчаса. Голос у него был напряженный.

– Сегодня у отца дважды останавливалось сердце, но им удавалось снова завести его.

– Ты считаешь, это разумное решение?

– Конечно нет. Но врачи связаны юридической ответственностью за жизнь пациента, даже если его мозг мертв, как у моего отца сейчас.

– Судя по голосу, ты еле живой.

– Я действительно еле живой, и я хочу уехать отсюда. Как можно скорее. Если у отца снова остановится сердце, думаю, это будет конец.

– Мы ждем тебя. Ты уже разговаривал с медсестрой Басс сегодня вечером?

– Нет еще.

Я объяснила, что оставила для него сообщение – на случай, если он позвонит очень поздно, – о нашем нежданном госте.

Выслушав меня, Дэн сказал:

– Если только он уберется до моего приезда, тогда я не возражаю.

– Я это делаю исключительно ради отца. Они были «товарищами по оружию» на баррикадах.

– Если он будет мешать тебе, гони его в шею. О… это хорошо, что ты рассказала Бетти о госте. Правильно мыслишь, Бэтмен.

– Постарайся хоть немного поспать, дорогой.

– Я скучаю по тебе.

Положив трубку, я вдруг поймала себя на мысли, что это был самый нежный наш разговор за последние недели, а может, и месяцы.

Прошел час, но знаменитый Тобиас Джадсон все не показывался. Еще один час ожидания. Я уже собиралась оставить ключ под ковриком с запиской, что я легла спать, когда в дверь постучали.

Я открыла. С момента нашей первой встречи прошло года три, и в тот вечер произошло столько событий, что его образ как-то потускнел в памяти. Однако первое, что пришло мне в голову, когда я увидела Тоби Джадсона на пороге своего дома, было: а он красавчик… если кому нравятся бородатые интеллектуалы.

На самом деле его борода была не бородой в привычном смысле этого слова, а скорее густой щетиной, которая смягчала его сильно угловатое лицо. Он был высоким и худым, с густыми черными волосами, в маленьких круглых очках а-ля Джон Леннон. На нем были поношенная голубая рубашка, темно-синий свитер с парой дырок на рукавах, серые брюки клеш и грубые туристские ботинки. Хотя он и выглядел неухоженным, хорошее воспитание все равно бросалось в глаза. Как и идеальные зубы – несомненно, результат немалых тысяч, оставленных в кресле ортодонта.

Я обратила внимание на его идеальные зубы, когда он улыбнулся мне идеальной улыбкой.

– Извини, что задержался, – сказал он, – но между Бриджтоном и Пелхэмом после захода солнца машины не курсируют.

– О боже, как я не подумала об этом.

– Откуда ты могла знать? Разве ты когда-нибудь пыталась поймать машину после заката?

– Нет. Даже и до заката не пыталась.

– Тогда почему ты винишь себя? Не возражаешь, если я зайду?

– О, извини, конечно.

Он поднял с пола рюкзак. Камуфляжная ткань была забрызгана грязью, а скатанный спальный мешок, закрепленный сверху, явно нуждался в хорошей стирке.

– Похоже, ты давно в дороге, – сказала я.

– Три дня, от самого Чикаго. Не рекомендую повторять.

– Ты где-нибудь останавливался на ночлег?

– Нет, но позапрошлой ночью мне удалось поспать часов шесть в кузове грузовика, который перевозил холодильники из Питсбурга в Олбани.

Он бросил рюкзак на пол возле дивана и огляделся.

– Уютно, – оценил он.

– Ты хочешь сказать, тесновато.

– Это то, что предлагают местному доктору в качестве жилья?

– Не совсем, – сказала я и рассказала про потоп у Бланда.

– А, понимаю, это из серии «сделай сам»… навязчивая идея среднего класса, которая позволяет буржуазии думать, будто она может обойтись без квалифицированного труда пролетариата.

– Для меня «сделай сам» – это скорее хобби выходного дня, не говоря уже о способе экономии денег.

– И я о том же: устранить пролетариат, заменив его образованной элитой, для которой ремонт дома – хобби, доступное любому выпускнику колледжа. Ты разве не знаешь, что у Маркса в «Капитале» целая глава посвящена водопроводчикам и перераспределению богатства?

– Ты шутишь.

Он заговорил голосом старика Маркса, попыхивая воображаемой сигарой.

– Леди, если вы верите в это, то поверите во все что угодно.

– Но я вовсе не верю в это!

– Совсем как твой отец, который однажды сказал мне, что самый важный дар для историка – встроенный детектор дерьма.

– Не позаимствовал ли он эту строчку у Хемингуэя?

– «Незрелые поэты подражают, зрелые крадут».

– Т. С. Элиот? – спросила я.

– Я впечатлен, – кивнул он.

– Уж чего-чего, а читать мне здесь удается вволю. Присаживайся, чувствуй себя как дома.

– Спасибо. – Он плюхнулся на пол.

– Вообще-то можно пользоваться и диваном.

– Да, но мои джинсы настолько замызганы после трех дней в дороге, что боюсь испачкать вашу мебель.

– Так ты из буржуазии? – поддела я его.

– Touche[26]. Но чтобы внести полную ясность, я из la grande bourgeoisie[27] – Шейкер-Хайтс, пригород Кливленда, где любая еврейско-американская девчонка принцесса.

– И где любой еврейско-американский мальчишка…

– …будущий адвокат по налоговым вопросам.

– Как же тогда получилось, что ты пошел не той дорогой?

– Я пристрастился к политике и общественным беспорядкам.

– Хочешь пива?

– Было бы замечательно.

Я достала из холодильника две банки пива и протянула ему одну.

– «Шаффер», – сказал он, изучая этикетку. – Доброе американское пиво.

– Да нет, просто дешевое.

– Я удивлен тем, что доктор и его жена вынуждены экономить.

– Дэн пока еще интерн, к тому же это захолустье, Мэн, где даже докторам платят не так много.

– Как говаривал дядюшка Сталин, год в Сибири исцеляет душу.

– Сталин никогда такого не говорил.

– А у тебя действительно есть встроенный детектор дерьма.

– Да, я дерьмо сразу улавливаю.

В спальне захныкал Джеффри.

– Не знал, что у тебя есть ребенок.

– Ну, теперь знаешь, – сказала я.

Я пошла в спальню, достала Джеффа из кроватки, поцеловала его в головку и сразу почувствовала запах грязного подгузника. Я принесла Джеффа в гостиную:

– Это Джеффри Бакэн. Поздоровайся с Тоби, Джеффри.

Положив Джеффри на пеленальный коврик возле телевизора, я расстегнула застежки подгузника и сняла его. Тоби покосился в нашу сторону.

– Хорошо, что не мне приходится этим заниматься, – сказал он.

– Послушай, это всего лишь дерьмо. А дерьмо – как однажды выразился твой мистер Маркс – есть суть жизни.

– Маркс никогда этого не говорил.

– Я знаю, но мне все равно нравится эта фраза. И если уж говорить о запахе дерьма, твои три дня в дороге тоже не добавили тебе свежести.

– Прошу прощения. Могу ли я надеяться на ванну? Мне нужно долго отмокать.

– Ты не только можешь принять ванну, но я настаиваю на том, чтобы ты это сделал. И пока ты будешь отмокать, дай мне всю свою грязную одежду, чтобы я могла постирать.

– Послушай, тебе вовсе не обязательно быть моей горничной.

– Да, но у меня пунктик насчет запахов. Так что чем быстрее твоя одежда будет выстирана, тем скорее воздух в квартире станет свежее.

Когда я закончила переодевать Джеффри, Тоби принялся разбирать свой рюкзак. Я прошла в спальню, выудила из бельевой корзины грязную наволочку и вручила ему.

– Вот, складывай все сюда.

Он так и сделал, потом пошел в ванную, закрыл за собой дверь, а через несколько секунд приоткрыл ее, и высунулась голая рука с охапкой одежды.

Он снова закрыл дверь, и я услышала, как побежала вода. Я вернулась к Джеффри, который, к моему удивлению, снова заснул. Я перенесла сына в кроватку, подхватила ворох грязной одежды и спустилась вниз, в прачечную. Загрузив вещи Тоби в стиральную машину, вышла на улицу.

Меня окликнули:

– Здравствуйте, миссис Бакэн.

Черт!

– Привет, Билли. Что ты здесь делаешь в такую поздноту?

– Я теперь часто здесь прогуливаюсь. Все в порядке в прачечной?

Я напряглась:

– Откуда ты знаешь, что я была в прачечной, Билли?

– А с чего бы вам спускаться сюда в одиннадцать вечера?

И то верно.

– Видел, у вас гость.

– Как ты это увидел, Билли?

– Заметил его, когда он входил в город, а потом направился к вашей двери.

– Я думала, ты вышел погулять несколько минут назад.

Он избегал моего вопросительного взгляда.

– Нет, я давно гуляю.

Очевидно.

– Это наш старый приятель из колледжа.

– Мэм, это не мое дело. Я просто сделал наблюдение, вот и все. Надеюсь, я не побеспокоил вас… и все такое.

Если честно, Билли, то побеспокоил. Потому что мне непонятно, зачем и почему ты постоянно наблюдаешь за моим домом.

– Все в порядке, Билли. Спокойной ночи.

– И вам спокойной ночи, мэм.

Поднимаясь по лестнице, я подумала о том, что завтра надо бы поинтересоваться у Эстель, нет ли у Билли привычки шпионить… или же я первая, кто удостоился повышенного внимания с его стороны.

Вернувшись в квартиру, я проверила Джеффри, который по-прежнему глубоко спал. Дверь в ванную была закрыта. Прошло полчаса – все это время я пыталась сосредоточиться на «Радуге земного тяготения» Пинчона, недоумевая, кто из нас, я или Пинчон, виноват в том, что книга читается с таким трудом. Потом я не выдержала и все-таки подошла к двери ванной и прислушалась, пытаясь уловить признаки жизни. В ванной было тихо, и я постучала в дверь. Никакой реакции. Я постучала снова. И опять ничего. Я окликнула Тоби по имени – дважды. Я уже не на шутку разволновалась. Еще один мощный удар – и дверь распахнулась настежь.

– Тоби!

Он лежал в ванне, голый, дремал. Его голова торчала из воды. Бросив взгляд в его сторону, я тут же отвернулась и вышла за дверь, оставив ее приоткрытой, затем снова окликнула его. На этот раз он среагировал, но выглядел совершенно растерянным и явно не соображал, где находится и что за женщина пытается его разбудить.

1

Перевод М. А. Зенкевича. – Здесь и далее примеч. переводчика.

2

Томас Пейн (1737–1809) – англо-американский писатель, философ, публицист, прозванный «крестным отцом США».

3

Чоут Розмари Холл – элитная школа в Валлингфорде, штат Коннектикут.

4

Виллем де Кунинг (1904–1997) – художник и скульптор, один из лидеров абстрактного экспрессионизма; Джаспер Джонс (род. 1930) – американский художник, виднейший представитель поп-арта; Роберт Раушенберг (1925–2008) – американский художник, представитель абстрактного экспрессионизма; Джексон Поллок (1912–1956) – американский художник, идеолог и лидер абстрактного экспрессионизма.

5

Колледж Вассара – престижный частный гуманитарный колледж высшей ступени в городе Покипси, штат Нью-Йорк.

6

«Мирник» – саркастическое прозвище пацифистов, распространенное в 1960–1970-е гг.

7

Сидней Пуатье – американский темнокожий актер, сыгравший в фильме «Учителю с любовью» (1967).

8

«Лига плюща» – объединение восьми старейших привилегированных учебных заведений на северо-востоке США; «Семь сестер» – ассоциация семи старейших и наиболее престижных (в прошлом – женских) колледжей на востоке страны.