Один из ранних пророков Израиля, Самуил, веривший, подобно поорокам Илие и Элише, в необходимость подчинения любого государства долговечным идеалам религии, выступал против характерного для его времени (2-ой в. до н.э.) устремления евреев уподобиться иным народам, и, в частности, заменить верховенство судей властью царя – заменить силу нравственного требования и суда авторитетом отдельной личности. Вот в каких словах предупреждал он своих соплеменников о последствиях подражания духу остального мира:
 
      Вот что сделает с вами царь, который будет царствовать над вами: сыновей ваших заберег и приставит к своим колесницам и лошадям, и будут бегать сыновья ваши впереди колесницы его. Одних он назначит тысяченачальниками, а других заставит пахать на пашне его и жать жатву его, изготовлять ему воинское оружие и всаднические доспехи. Дочерей же ваших возьмет себе в мироварниц, в поварих и пекарниц. А лучшие поля, виноградники и масличные рощи заберет у вас и раздаст прислужникам своим. И лучших рабов и рабынь ваших, и юношей лучших, и ослов ваших заберет и заставит служить себе. Из овец ваших тоже будет брать десятую часть, и сами вы станете рабами его. И вот тогда взвоете под игом царя вашего, которого выбрали себе на беду, однако тогда уже Господь вас не услышит.
      I книга Самуила, 8:11-18
 

 
      "Нет, не пророк я и не сын пророка!" – восклицал Амос, пастух из глухой горной деревушки, оказавшийся страстным реформатором израильского, общества. Своей биографией он засвидетельствовал изначальный вкус евреев к демократизму, а своими речами – то неизбывное свойство еврейского духа, которое одни именуют животворным стремлением к самоочищению, а другие – губительной страстью к самобичеванию. В случае с Амосом, однако, еврейский дух еще раз выказал свою предрасположенность к синтезированию или открытию тех интеллектуальных и нравственных истин, значение которых выходит далеко за рамки конкретного времени и общества. Именно этим и характеризуются основные идеи Амоса: Бог, которого чтит Израиль, это – Бог не только самого Израиля. Бог милосерден к нему лишь когда Израиль следует Его призывам, сводящимся не к ритуальному почитанию Единого, но к реальному утверждению добра. Ниже приводится речь Амоса, произнесенная после испытанного им ужаса при виде того морального запущения, которому по примеру соседних народов предались евреи, обитавшие в далекой от его деревни долине.
 
      Вот что сказал мне Господь:
      Я пошлю огонь на Иудею, и пожрет он чертоги Иерусалима, ибо Иерусалим отверг Закон Господний, и заповедей Моих не хранит. За три преступления я еще пощажу Израиль, но за четвертый грех не пощажу; не пощажу за то, что продают тут праведника за серебро, а бедняка за пару башмаков; топчут ногами неимущих, а кротких сбивают с пути; теснятся возле алтаря в одеждах, взятых в залог, а в домах лепных богов пьют вино, отобранное у осужденных. Вот за это Я и буду давить вас, как молотильная колесница давит гумно со снопами. Даже ловкие и проворные не смогут уберечься; не устоит сильный, не спасется храбрый; падет и тот, кто меток в стрельбе из лука; не убежит пеший, не скроется всадник; и даже самые сильные духом побегут нагими в день Моего суда.
      Слушайте слово Господне против вас, сыны Израиля, против всего вашего племени, которое вывел я из земли Египетской: "За то, что невзлюбили вы обличителя вашего; за то, что гнушаетесь тем, кто изрекает истину, – за все это вы будете строить дома, но, увы, , жить в них не будете; разведете виноградники, но, увы, вина пить не будете…"
      Слушайте и вы, коровы Башанские;* вы, избивающие бедняков и оскорбляющие нищих; вы, кричащие мужьям своим: "подайте выпить!", Господь поклялся святостью Своей: "Дни придут – умыкнут вас плен на кораблях; потомков ваших увезут в рыбацких лодках; через брешь в стене побежите вы, спасаясь, и побросаете в домах свое добро."
      Нет, не пророк я и не сын пророка; я – лишь пастух, я собираю сикоморы. Но отозвал меня от стада моего Спаситель и повелел: "Иди, пророчествуй народу Моему, пророчествуй Израилю всему!" И вот теперь послушайте Господне слово: "Добро творите, а не зло, чтоб дни продлились ваши; Чтоб Я, Творец живущего, остался среди вас. Забудьте злое, возлюбите благо. И воскресите правосудие у врат… "
      Амос, 2:5-16; 4:1-3; 5:10-11, 14-15
 
      *Т.e. "дочери Израиля"
 

 
      Иерусалимский пророк Исайя, вышедший в отличие от Амоса из знатного рода, засвидетельствовал своим гением дальнейшее углубление еврейского самосознания, выразившего себя в ту эпоху прежде всего в преданности единому и нерукотворному Богу и в кристаллизации высочайших нравственных стандартов. По мнению Исайи, Израилю следует стремиться не столько к дипломатическому соперничеству с соседними державами, сколько к сплочению вокруг богоданной Торы, которая со временем станет достоянием всех народов, утверждая благороднейший принцип универсализма. С этих позиций Исайя и смотрит с досадой на повседневную жизнь вокруг себя, столь далекую еще от принципов Закона, который, быть может, так навсегда и обречен оставаться лишь памятником человеческой способности к мечте о правде.
 
      Выслушайте Господа, вы, начальники Содома! Внемли закону нашего Бога, ты, народ Гоморры! "К чему мне бесконечные жертвы ваши? – вопрошает Господь. – Я пресыщен сожжениями овнов и туком волов, и не нужна Мне кровь жертвенных быков, ягнят и козлят. Вот, ходите вы ко Мне, но кто просит вас делать это, – попирать угодья Мои? Не носите Мне лицемерных даров: запах жертвоприношений мерзок мне; новолуния, субботы и всякие собрания – пиршеские и молебственные – не могу больше терпеть. Всей душой Моей ненавижу ваши праздники и ваши торжества, тяжким бременем лежат они на душе Моей: устал Я от них. И потому, когда протянете ко Мне свои руки, отвернусь Я от вас. Даже частым молитвам вашим не буду больше внимать… Омойте себя и очистите! Удалите скверну из жизни вашей, чтобы не видели ее глаза Мои. Перестаньте творить зло, – учитесь добру! Стремитесь к правосудию: спасайте угнетенных!"
      Исайя, 1:10-17
 
      Горе вам, кто прибавляет к дому дом, и к полю поле, – чтоб не осталось больше места никому на всей земле, чтоб все ему досталось одному! Вот что Господь сказал об этом: "Дома большие опустеют и падут, и виноградники повсюду оскудеют; пшеничные поля иссохнут и отвянут, воистину случится с вами так! О горе тем, кто с раннего утра за крепким рыщет зельем, кто до полуночи сидит и напивается вина; кто знает лишь тимпан и гусли, кто признает лишь арфу и свирель; кого деяния Господни не волнуют; кто не вникает в творчество Его! За это все народ мой будет изгнан, и средь него богатые от жажды, а знатные от голода падут. Шеол,* я вижу, пасть разинул шире, и ненасытен стал уже Шеол; он поглотит великолепие Сиона, и сгинет честь народа моего; и буду овцы пастись среди развалин, а жирные козлы среди руин!
      О, горе тем, кто стал блудить, и кто запутался в грехах как будто бы опутался ремнями; и кто твердит: "Мне все равно, – пусть даже Бог свой суд суровый спешит народу моему явить!" О, горе вам кто зло зовет добром, кто называет светом тьму, кто к горькому, относится, как к меду! Увы тому, кто сам себя считает мудрым и смышленным! Увы тому, кто храбр в вине и доблестен в смешении сикеры; кто обелит преступника за взятку, а праведника вовсе очернит! За это все он сгинет на корню, и цвет его рассеется, как прах, – как если бы огонь пожрал солому, как если бы пожар пожрал траву!
      Исайя, 5:8-2
 
      * Т.е. Ад
 

 
      Один из самых красноречивых пророков, Второй Исайя, засвидетельствовал в своем творчестве важный момент в развитии национального духа: оказавшись в вавилонском изгнании, Израиль не только сумел преодолеть соблазн самоотречения, перед которым, очевидно, не устояли 10 из 12 еврейских колен, но всю свою интеллектуальную и эмоциональную энергию он направил на нагнетение предчувствия конечного спасения и возвращения к истокам. Этот феномен надежды, получивший в еврейской психике необычайно интенсивное развитие именно с началом изгнания, способствовал воспитанию особого рода национальной гордости – гордости не за материальную мощь народа, но за его духовные ценности. Невзирая на нынешние муки и унижения, настанет день, когда весь мир осознает свою вину и ответственность перед Израилем, и расценит его как пророка среди народов, как подлинного морального наставника человечества. Об этом и пророчествовал Второй Исайя.
 
      Дух Божий меня благовествовать людям наставил, и вот я разбитое сердце пришел исцелить. Невольнику волю несу, душе опечаленной – радость, и всем, кто рыдал по Сиону – веселья елей. На смену унынию, на смену смущению – гордость и славы корону потомкам Сиона несу. И скажут о них: "Вот дуб правосудья и чести, взращенный Всевышним во славу десницы Своей!" Не будут вас звать "отверженным сыном Господним ", не будут и край ваш "пустынной обителью" звать, но будут вас звать "Господней любовью и славой ", и будете вы – как "Господня невеста любви". И будет – как юноша пылкий к девице, так Бог Вездесущий к вам поспешит под венец; и как новобрачный ликует при виде невесты, – так Господу Богу желанными станете вы. На стенах твоих я, о Город,* стражу расставил, чтоб глаз не смыкала ни днем и ни ночью она! А вы, боголюбцы, не допускайте к покою самих же себя или Господа Бога вверху, пока не отстроите загородь Иерусалима, пока не прославит Превечный по свету его! Всевышний поклялся десницей своею и силой, что вашу пшеницу отныне врагам не отдаст, а недруги ваши уже никогда не напьются вина, что из ваших добыли садов, что из ваших давили плодов: "Кто сеял пшеницу, тот будет и есть от пшеницы, кто выходил виноградник, тому и вино! Вы будете с песнями пить и Меня славословить, и досыта будете есть вы в чертогах Моих. Пройдите к воротам, отстройте, отстройте дорогу, и лишние камни сметите, сметите с пути, и знамя своё высоко над собой поднимите, и слушайте – Бог возвещает народам земли. Он им говорит: "Скажите вы, дщери Сиона: Се, время спасения и возвращенья пришло! Се, муки твои искупятся вечною славой! И скажут тебе: Ты – искупленный Богом народ!"
      Исайя, 61:1-6; 62:4-12
 
      *Т.е. Иерусалим
 

 
      Раздел "Кетубим" (Писания), приписываемый обычно древнейшим героям еврейской мифологии, но по мнению некоторых ученых завершенный сравнительно поздно (4 в. до н.э.), отражает прежде всего ту ипостась национального духа, которую именуют житейской мудростью. На смену пророкам в раздробленном еврейском обществе пришли многочисленные профессиональные духовные наставники усматривающие свою основную задачу в сохранении национального самосознания и культурной самобытности евреев, равно как участвующие своими "откровениями" в процессе лучшей организации каждодневной жизни. Этих людей называли "хахамим", т.е мудрецами, а основу проповедуемой ими мудрости составляло стремление к праведности и правосудию.
 

 
      Еврейская традиция приписывает Книгу Притчей Соломону по той, очевидно, причине, что в ней утверждается идеал благоразумного и благонравного существования, идеал, который связан с образом прославленного своей мудростью израильского царя, отнюдь, кстати, не идеализированного или идолизириванного Библией. Будучи первым в истории сборником мудрых житейских изречений. Книга Притчей по своему духу откровенно космополитична. Между тем, еврейское происхождение этого документа проявляется именно в его сверхидее: путь к мудрости и земному успеху лежит через праведность.
 
      Сын неразумный – огорчение для матери, а мудрый – радость и веселье для отца. Нет пользы от неправедных сокровищ, но праведность от гибели спасет. Блажен и мудр, кто трудится и летом, но гнусен тот, кто в пору жатвы спит. Путь непорочный – путь и безопасный, а путь неправедный ведет к суду. Удел насмешника – удел большой печали, удел клеветника – беда. Войну и ссоры ненависть рождает, а к отпущению грехов ведет любовь. Тот, кто скрывает нелюбовь – порочен, а кто клевещет – отвратителен и глуп. Кто многословен – тот и суесловен, а мудрый муж воздержан на слова. Язык послушника – как серебро и злато, а сердце грешника – ничтожно, словно пыль. Не миновать, чего страшится грешник – и быть, чего послушник Божий ждет. Весы кривые – мерзость перед Богом, а верные – как песня в честь Него. Удаче праведников радуется город, а при падении порочных он цветет. От нелюбви страдает слабоумный, а мудрый стережет покой души. Как золотой браслет – свиному рылу, так впору красота дурной жене. Щедрому Бог умножает доходы, скряге несет нищету и позор. Душе благонравной дано будет вдоволь: кто кормит, тот будет накормлен и сам. Кто делится хлебом – тому благовестие, кто нет – проклятье тому и позор. Жена добронравная – слава для мужа, порочная – это гниль для костей. Кто праведен, тот и скотину жалеет, неправедный и к людям жесток. Муж расточительный сгубит богатство, муж бережливый накопит добро. Надежда пустая – душе огорченье, мечта воплощенная – жизни исток. Мудрый опаслив и осторожен, – самонадеян и дерзок глупец. Муж неимущий противен и близким, с мужем богатым приветливы все. Трудолюбивым – почет и признание, а пустословие ведет к нищете. Кроткое сердце – как масло для тела, зависть в душе – как гниль для костей. Сердце веселое красит и тело, горе же губит и сердце и плоть. Глупому жизнь предстает как мученье, мудрому мужу – как радостный пир. Лучше немного, но страх перед Богом, нежели много, но страх за добро. Слаще похлебка при мире под крышей, нежели мед, если в доме разлад. Каждому путь его кажется праведным. Прав он, неправ – решает Господь. Разум превыше червонного злата, мудрость дороже, чем серебро. Муж непокладистый ищет погибели, муж злонамеренный рано падет. Лучше смиренно бродить среди черни, чем с гордецами добычу делить. Щурящий глаз замышляет коварство, злая усмешка вещает беду. Глупцу не подходят слова горделивые, как и могучему – лживая речь. Кто ищет любовь, – простит и обиду, кто ищет раздор, – напомнит о ней. Лучше с медведем столкнуться разгневанным, чем с разъяренным столкнуться глупцом. Тот, кто за доброе платит недобрым, – не упасется и в доме своем. Друг и товарищ – на время любое, брат на несчастья рожден времена. Отшельник свои лишь знает желания, но знать не желает – чем люди живут. Брат – крепость для брата, могучая крепость; и город неприступный вовек. Пред знатным вельможей склоняется каждый, и с тем, кто богат – любезен любой. Потомок неумный – погибель для предка, болтушка жена – дождевая труба. Хлеб, заработанный ложью, несладок, – не разжевать его, словно песок. Мудрец не поспешает даже в мести: он ждет, когда ему поможет Бог. Тот, кто не слышит стенания нищих, не будет услышан когда-либо сам. Доброе имя ценнее сокровищ, дороже кораллов и серебра. Богатый и нищий в одном родятся мире: их вместе сотворяет Бог. Муж благомудрый предвидит опасность, муж безрассудный не чует беды. Если увидишь невиданный город, не надо судачить об этом в толпе. Долготерпение смиряет властелина, и вкрадчивая речь сильней костей. Что уксус кислый для открытой раны, – то песнь веселая для горестной души. Врагу голодному подайте хлеба, а жаждущему недругу – воды. Нехорошо перепиваться меду, и дурно честь себе одним искать. Кто не владеет собственной душою – подобен городу без городских ворот. Как лету – снег, как жатве – ливень, так не подходят почести глупцу. Как птица вольная, порхающая птица, так и пустая не пристанет к дому брань. Кобыле – хлыст, ослу нужна уздечка, а розги – для упрямца и глупца. С глупцом молчи, не отвечай на глупость, чтобы, увы, не уподобиться ему. Ответишь глупому – скажи слова такие, чтоб мудрым не казался он себе. Не поручай глупцу ответственного дела, а поручил – сиди и жды беды. Что трость терновая в деснице пьяной – то притча мудрая в бессмысленных устах. Глупец, твердящий собственную глупость – как пес, уткнувшийся в блевотину свою. Тот, кто лукавит ради шутки, – как тот, кто в шутку поразит стрелой. Полена нет – костер погаснет скоро, нет сплетника – уладится раздор. Кто роет яму – тот погибнет в яме, кто мечет камни – будет сам сражен. Тяжел булыжник, и песок не легок, но гнев безумца тяжелей. Порочен гнев, неблагородна ярость, но против ревности никто не устоит. Не лучше ли презренье откровенное сокрытой и невидимой любви? Упреки друга искренни и чисты, – увы, обманчивы объятия врага. Как водная гладь отражает личину, так в разуме вся проступает душа. Как серебро огнем, как золото горнилом – так люди проверяются хвалой. Нечистые бегут, когда никто не гонит, а чистые спокойны, словно львы. Что дождь шальной, не оросивший землю, – то перебранка бедняков. Сын благомудрый – для отца отрада, блудливый распылит его добро. Чем больше грешников – тем больше и неправды, но праведники их переживут.
 

 
      Нижеследующие миниатюры из Книги Притч, создание которых относят к более позднему периоду, чем остальных из афоризмов Соломона, выражают одну из постоянных идей еврейской литературы мудрости: несмотря на величие человеческого разума, власть его ограничена и за пределами нашей способности понимания лежит неограниченный в своем разнообразии мир истин, доступных одному лишь Богу и знакомых нам лишь "понаслышке".
 
      Трех не могу постичь явлений, нет, – четырех понять вещей: следов орла в бескрайнем небе, следов змеиных на скале, следов ладьи в открытом море, и, наконец, мужских – к жене. Трех не снести земле явлений, нет, – четырех не выдержать вещей: раба с короной на макушке, глупца, который вдоволь ест, блудницу под венцом, служанку, восставшую на госпожу. Вот три, нет, вот четыре малых Премудрых живностей земных: – Вот муравей, хоть мал, да летом готовит на зиму обед; вот кролик, хоть и слаб, да строит свое жилище среди скал; вот саранча, хоть безъязыка, соборным роем пролетит; вот ящерица, хоть ползуча, – к царю в хоромы проскользит. Вот три создания, о нет, четыре ступают царственной ногой: лев – голова среди животных, не отступает ни пред кем; козел не пятится назад; олень величественно ходит; но царственней ступает царь, – ему на свете равных нет.
 

 
      Философия Книги Притч сводится к той идее, что в этом мире каждому воздается строго по заслугам: праведный вознаграждается за свою праведность, а нечестивый наказывается за нечестивость. Книга Иова, однако, отнюдь не столь величественно наивна. Это позволяет отнести ее создание к 3-2 вв. до н.э., когда интеллектуальный цинизм и изощренность пользовались большими привилегиями, нежели наивная простота религиозных идеалов. По форме своей Книга Иова – типичная драма, точнее, философский симпозиум, построенный на сюжете старого народного предания, и ставится в ней один из самых мучительных вопросов земного бытия: отчего страдают невинные? Согласно поведанной в ней истории Иов – старый праведный шейх, "безупречный и честный, боящийся Бога и сторонящийся зла". Но несмотря на это, на него именно и обрушиваются все людские беды: погибают его сыновья и дочери, слуги, животные, и, наконец, самого его поражает проказа. Поначалу Иов переносил страдания безмолвно, и даже когда жена его – душа куда' менее кроткая – призывает его "проклясть Бога и покончить с собой", он отвечает:
 
      Ты говоришь, как баба сказала бы глупая! Вправе ли милости ждать мы от Бога одной? Вправе ли не принимать от Него наказанья? (2:10)
 
      Иова навещают трое его друзей. Изъязвленного болячками и измученного, они не смеют его утешать, и Иову кажется, будто народ считает его провинившимся перед небесами и справедливо наказанным за тяжкие прегрешения. Он причитает:
 
      О, отчего не погиб я еще при рожденьи! О, отчего не скончался в утробе еще! Мне бы в могиле глубокой навеки покоиться, мне бы в могильном песке отдыхать, как во сне! О, для чего человеку несчастному очи, и для чего пребыванье несчастной душе?! Стоит ли жить, если думаешь только о смерти, или – дышать, если хочешь в могиле лежать?! (3:11, 13, 21-22)
 
      Слова эти потрясают его друзей. Один из них говорит Иову, что Бог должно быть, избрал его среди всех именно за благонравность:
 
      Счастлив – кого наказаньем отметит Спаситель, Божьему гневу – большая удача внимать. Бог поражает, но Сам же спасает сраженных, ранит Превечный, но Сам же врачует потом. (5:17-19)
 
      Не внимая подобным нравоучениям, Иов, между тем, обращается к самому Богу:
 
      Грешен ли я пред Тобою, людей Повелитель? И за вину ли какую Ты губишь меня?
 
      В ответ второй из друзей Иова упрекает его опять же в духе популярной для всех времен религиозной этики:
 
      Хватит, замолкни! Роптанья твои надоели! Можно ли думать, что Бог милосердный неправ?! Можно ли думать, что истина скрыта от Бога?! Можно ли думать, что судит Он криво тебя ?! Если ты чист и праведен ежели вправду, – Он уже ныне тебе добротою воздаст. (8:2-6)
 
      Эта идея варьируется в книге на разные лады, но Иов, оскорбленный в своем благочестии, не может не считать, что Бог несправедлив:
 
      Бог поражает невинных, как губит виновных. Чистого бьют, – Он, увы, посмеется над ним. Вот, оглянитесь, землею нечистые правят. Как же не думать, что в этом повинен Господь! (9:22-24)
 
      Больше того: Иов подозревает Бога даже в злонамеренности:
 
      Знаю я, знаю, что буду нечист пред Тобою, если бы даже омыл себя снежной водой. Если б и щелоком руки свои я очистил, – в грязную лужу Ты снова повергнешь меня. Даже рубаха моя будет брезговать мною… Нет никого, кто б со мною Тебя примирил. А посему мне страшиться Тебя не пристало, и не пристало молчать о коварстве Твоем! (9:28-35)
 
      Символизируя голос религиозной совести, друзья Иова просят его одуматься и перестать богохульствовать, но остановить Иова уже невозможно:
 
      Стоит мне вспомнить о Нем – и я содрогаюсь, стоит подумать о Нем – беснуется кровь. О, отчего же лжецы перед Ним процветают и отчего до седин доживают они?! Вот же, взгляните, лишений не ведает грешник: дом его крепкий здоровыми полон детьми! Можно ли верить, что Бог не услышал ни разу слов богохульных, речей безрассудных его?! (21:6-15)
 
      Иова прерывает, наконец, сам Господь. Под грохот грома Он обрушивает на разгневанного Иова один вопрос за другим до тех пор, пока тот не впадает в в полное смятение:
 
      Кто это, кто сомневается в правде Господней? Кто словесами безумными дразнит Меня? Чресла свои обвяжи, как пристало мужчине! Встань! Буду спрашивать Я, а ты – отвечать. Где же ты был, отвечай, если сможешь ответить, в день сотворения мира и тверди земной? Знаешь ли ты – кто любые отметил пределы? Знаешь ли – кто обозначил границы земли? Ты ли – скажи – из камней бесконечных и разных выбрал один, чтобы краеугольным назвать? Кто воротами морские обставил пространства? Кто обуздал непомерную силу волны? Где же ты был при рождении вод океанских? Где же ты был при рождении света и мглы? Повелевал ли хоть раз ты зарею небесной? И достигал ли хоть раз ты истоков воды? Ты ли – скажи – по морскому разгуливал днищу? Знаешь ли ты – почему умирает живой? Знаешь ли – где ночная проходит граница, где пролегает черта, за которой светло? Чресла свои обвяжи, как пристало мужчине! Встань! Буду спрашивать Я, а ты – отвечать. Смеешь ли ты, человек, издеваться над Богом ?! Смеешь ли правду Господню неправдою звать?! Ты ли Творцу Всемогущему равен по силе?! Ты ли, несчастный, способен тягаться со Мной?! Или, быть может, в тебе занебесная сила?! Может быть, голос могучий подашь из-за туч? Может быть, славой Господней себя увенчаешь или в пурпурную тогу себя облечешь?! Может быть, ты – как Господь – всемогущ и всеведущ?! Что ж, отбери тогда всех, кто нечист предо Мной, сам же потом порази их огнем беспощадным, сам же сумей их с могильною пылью смешать! Всех, кто порочен, во мрак обрати беспросветный, – только тогда я признаю десницу твою! (38:2-19; 40:6-14)
 
      Эта речь приводит, наконец, Иова в чувство. Раскаиваясь в своей надменности, он осознает, что Господню правду непозволительно судить мерками отдельно человеческой судьбы, ибо Бог определяет гармонию космическую:
 
      Как я ничтожен, и как я, увы, слабосилен! Как непонятлив и как безрассуден в речах! Я понимаю, что не понимаю нисколько и никогда не пойму премудрость небес! Знал я Тебя понаслышке, Превечный Спаситель, только теперь я воочию вижу Тебя. И – посмотри на меня – от себя отрекаясь, перед Тобой рассыпаюсь я в пепел и прах. (40:4; 42:5-6)
 

 
      Книга Когелета, или Экклезиаст, созданная около 200 г. до н.э., проникнута духом, противоположным Книге Иова и резко отличным от Книги Притч, – духом скептицизма и философского цинизма. Тем не менее, евреи включили ее в свод Священного Писания, для чего была придумана легенда, будто написал ее царь Соломон. Видимо, уже в библейскую эпоху наиболее чуткие из еврейских мудрецов не могли не заметить присущий Израилю дух противоречивости и неоднозначности, тот самый дух, который обусловил не только живучесть, народа, но и его одновременно идеалистическую и земную настроенность.
 
      Все – суета. И все на свете всуе. И что за польза человеку от трудов? Уходит род один, другой приходит, но ничего с землей не происходит, а жизнь такая же, увы, какой была. Восходит солнце, и заходит солнце, и вновь вернется к месту – где взошло. На юг промчится ветр, но повернет на север, и на ходу своем завертится потом: он покружит по свету и вернется на север с юга, с севера – на юг. Бежит вода в реке, стекает к морю, но море не наполнится вовек, как сколько б слов ни развелось на свете, – их никогда не хватит для всего; как глазу мало, сколько б он ни видел, как слуху мало всех на свете слов. Все будет так, как много раз бывало, все будет делаться, как делалось уже; и что бы впредь на свете ни случилось, – случалось ранее под солнцем и луной. Вот говорят порой: "Смотрите, чудо! Такого не бывало никогда!" Увы, бывалo, хоть бывало в годы, когда не мы – другие были тут. О них, других, мы ничего не помним, как те не помнили о тех, кто был до них,
      и как о тех, кто нам придут на смену, не будут помнить кто придут потом.
 
      (Мудрость есть суета)
 
      Я Когелет, был поставлен царем над Израилем в Иерусалиме. И решил я в сердце своем постигнуть разумом все, что вершится под небом. Это пагубное занятие Господь дал сынам человеческим, чтобы они мучили себя им. Видел я все, что случается под солнцем, – и вот что я думаю: все суета и ветреные затеи. Мне думалось так: я величественнее и мудрее всех, кто царствовал до меня в Иерусалиме, и постиг я немало тайн и премудрых знаний. Но когда углубился я в мудрости своей и призадумался, наконец, над разницей между мудростью и безумием, то понял, что мудрость – дело пустое. Ибо чем больше мудрости, тем
      больше смущения, а умножение знаний есть умножение печали.
 
      (Богатство есть суета)
 
      Решил я испытать свою душу всяким добром, но и это оказалось суетой. Предпринял я великие дела: настроил себе дома, насадил виноградники, разбил сады и рощи, приобрел слуг и служанок, скопил серебро и золото, вывез драгоценности из соседних стран. Я не отказывал своим глазам ни в чем, чего бы они не потребовали, и взглянул я потом на свои дела, – и вот что я думаю: все суета и ветреные затеи, и нет ни в чем никакого смысла. Я возненавидел жизнь, мне опротивело все, что случается под солнцем, ибо все есть суета, и все – затеи ветреные.
 
      (Жизнь есть суета)
 
      Участь человека и участь скотины – одинаковая: как умирают одни, так умирают и другие. У всех одинаковый дух, и человек не лучше животного. Все суета: все произошло из праха, и все обратится в прах. Кто знает, – дух сынов человеческих восходит ли к небу, а дух животных нисходит ли в землю? Не раз был я свидетелм тому, как над человеком творится насилие. Плачут угнетенные, и никто не утешает их; притесняют несчастного, но никто не заступается за него. И вот решил я, что мертвые счастливее живых. Но счастливее и живых и мертвых тот, кто еще не рождался, кто не наблюдал еще зла, творящегося под солнцем. Приходилось мне также видеть как хоронят грешников, как приносят их к святому месту и славословят там, где они когда-то бесчиностсовали. Вот вся земная суета: с праведниками происходит то же самое, что с грешниками, а с грешниками обходятся так же, как с праведниками. И спрашиваю я: это ли не суета?
      И обратил я душу свою к веселью, ибо нет ничего лучшего для человека, нежели пить вино, есть и веселиться. Это и только это оставлено человеку в ниспосланной Господом жизни. Итак, иди, пируй и наслаждайся, и ешь свой хлеб, и пей свое вино, и предавайся радостям любовным с желанной и возлюбленной женой. Иди, пируй, покуда дни не вышли, отпущенные Господом тебе, пока не вышла жизнь твоя земная, наполненная суетой сует.