43

Понедельник, 26 октября

– Проклятие!

От шепота в тишине Алекс вздрогнул и проснулся. Он застонал:

– Сколько времени?

– Половина шестого, и я порвала колготки. – Он услышал, как Паула шарит у кровати, и тут она включила ночник.

Он крепко зажмурился:

– Дьявольщина! Не рановато ли?

– У меня назначена ранняя встреча. А этот твой «лишний час» был неплохой идеей.

Алекс снова застонал.

– Почему бы тебе не одеваться в ванной комнате? Там тоже можно включить свет.

– Мне там неудобно. – Она бросила рваные колготки в угол. – Где же новые? – Она рылась в шкафу.

– У тебя уйма времени, чтобы успеть на поезд.

– Легко тебе говорить! – Она вскрыла новую упаковку. – Не забудь, что Джейку надо приготовить новую сменную обувь, а Софи требуется найти ее цветные карандаши. – Паула натянула колготки и поправила узенькую черную юбку.

– Когда это я забывал, что именно детям нужно брать с собой в школу?

– Возможно, тогда, когда твои мозги были целиком заняты этой красоткой из дома Лизы, – ехидно вставила она.

Он шумно вздохнул:

– Паула!

Они ссорились почти весь предыдущий день, придираясь друг к другу всякий раз, когда дети их не слышали, и в основном из-за Эммы.

Тему непредусмотрительно затронул сам Алекс.

– Ты знаешь, я тут вот о чем подумал, – сказал он, когда они сели выпить кофе и просмотреть воскресные газеты, разложенные на кухонном столе. – Не предложить ли мне свою помощь Эмме с этим ее травяным садом? Это весьма неплохой бизнес.

– У тебя же мало времени. Ты должен смотреть за детьми.

– Дети учатся в школе, – он потянулся за обзорным разделом «Санди Таймс», – а в доме управиться – тоже не проблема.

Почему-то Паула восприняла это как оскорбление. С того самого момента они и начали яростно обмениваться взаимными «нелюбезностями» и ссорились в течение всего дня. Атмосфера не улучшилась, когда Паула попыталась связаться с Линдси по телефону.

– Почему у нее нет автоответчика! Ради бога, где же она?

– Не могу понять, зачем мы теребим Лин так часто, – осторожно заметил Алекс. – Почему бы нам не попробовать воспользоваться услугами одного из этих сообществ сиделок?

– Потому что у меня нет желания постоянно общаться еще и с чужими детьми, – парировала она. – И тебя они тоже не допустят, потому что ты мужчина.

– Ладно. – Алекс глубоко вздохнул. – Наверное, Лин просто нет дома, сегодня она нам не поможет.

Они с Паулой собирались сходить в кафе «Стаур-Бей», пообедать, но теперь им самим придется сидеть дома. Алекс предложил сбегать за готовым обедом, но Паула отказалась. В итоге они просто съели вместе с детьми чипсы и креветки из морозилки. Алекс посмотрел, как Паула поднялась наверх, и нахмурился. Но вскоре он успокоился.

– Паула, дорогая, ты не находишь всю эту постоянную езду на поезде туда-сюда слишком изматывающей? Мы могли бы поменяться местами. Я мог бы сам вернуться в Сити и работать.

Они оба знали, что этого никогда не случится: Пауле работа нравилась слишком сильно, чтобы она ее бросила.

– Есть идея и получше: мы просто переезжаем обратно в Лондон, и тогда мне не надо будет постоянно трястись в поездах. – Она говорила резко, невзирая на присутствие Софи, которая взглянула на мать с ужасом.

– Не хочу я переезжать в Лондон! – Глаза ребенка наполнились слезами. – Мои лучшие друзья живут здесь!

– Здесь мы и останемся. – Алекс притянул ее к себе поближе. – Не плачь, хорошая моя. Мамочка не то хотела сказать.

– Лин говорит, что мы останемся здесь навсегда! – торжественно объявила Софи. Прижавшись к отцу, она вызывающе глядела на мать. – Лин говорит, что мы не должны делать то, что ты требуешь. Она говорит, что сама позаботится о том, чтобы мы остались здесь с ней. Колдовством! Она обещала!

Ее слова повергли обоих родителей в изумленное молчание. Потом Паула выдала яростную тираду:

– Эта девушка становится просто невыносимой! Ты прав, Алекс, мы слишком злоупотребляем ее услугами. Не стоит доверять ей до такой степени! Как она смеет вмешиваться в наши семейные дела?! Ее мнение вообще никого не интересует! Не ее это дело!

Слезы Софи перешли в истошный рев, который все не прекращался даже от утешений Алекса, а потом к ней присоединился и Джеймс, который, заслышав крики сестры, вбежал в комнату, припал к папиным коленям и тоже разрыдался – из солидарности. На Паулу, которой так решительно противостояли все трое, это произвело очень сильное впечатление. Ее лицо исказилось, и она быстро выбежала из комнаты.

Пытаясь успокоить детей, Алекс уловил предупредительный мысленный сигнал.

– Постараюсь найти им еще одну няню, для разнообразия, – сказал он позднее, когда дети уже успокоились и что-то рисовали, сидя рядышком за кухонным столом, а Паула отдыхала у телевизора.

– И поговори с Линдси. Скажи ей, чтобы она получше следила за тем, что говорит вслух при наших детях! В этом возрасте они очень восприимчивые и слишком доверчивые, – произнесла она, не сводя глаз с экрана телевизора.

Его беспокойство все не проходило.

– Я так и сделаю, – сказал он задумчиво. – Они начинают слишком привязываться к ней. Это моя вина. Слишком уж часто я прошу ее посидеть с ними.

Наконец Паула оторвала глаза от телевизора.

– Я не виню тебя за то, что тебе иногда хочется тоже выбраться из дома. В конце концов, я полностью «за». – Она помолчала. – Но не ходи больше к этой Эмме Диксон!

– О Паула, ты опять! – Он воздел руки к небесам. Неужели она не понимает, что Эмма не представляет никакой угрозы? – Что такое сказала Эмма, отчего ты так сильно расстроилась?

– Я не расстроилась!

– Это потому, что она добровольно отвернулась от всего того, что так дорого тебе, не так ли? Ты не выносишь и мысли о том, что она охотно бросила Сити.

– Она бросила и этого милого человека, если ты помнишь о такой «мелочи». И теперь собирается подыскать ему замену!

Возникла напряженная пауза, потом Алекс рассмеялся:

– Не может быть, чтобы ты говорила серьезно. О Паула, любовь моя, я польщен тем, что ты думаешь, будто она положила на меня глаз, но уверяю тебя...

– Почему же, я вполне серьезно, – холодно прервала Паула. – Я следила за тобой. Ты ведь считаешь ее... слишком привлекательной? Слишком сложной? Слишком молодой? Сомневаюсь, чтобы она была моложе меня хотя бы лет на пять! И я хорошо знаю тебя! Ты способен мгновенно увлечься ею!

– Нет! – Но что бы он теперь ни сказал, все будет некстати. Проблема была в том, что Паула ошибалась: Эмма не могла бы быть угрозой их семье. Угроза, если таковая и была, проистекала от Линдси, а также от того, что он никогда не осмелится объявить своей жене, что няня, которой он доверил детей, была какой-то доморощенной колдуньей. О, Паула кое-что знала о культе Викки, но, как и Алекс, думала, что это совершенно безобидно. А вот сам Алекс теперь начинал думать, что вся эта Викка – вполне реальная и далеко не безопасная... мания, если не что-то большее.

Когда звук мотора автомобиля Паулы затих, Алекс вернулся в постель. Скоро проснутся дети, начнутся сборы в школу, завтрак... У него не будет ни секунды подумать обо всем как следует в течение следующего часа. А потом – домашние заботы, магазины... Но после всего этого, улыбнулся он сам себе почти виновато, возможно, он зайдет к Эмме и разведает насчет работы с травами.

44

Майк припарковал машину подальше от церковного двора и от дома Эммы и не без опаски прошелся по аллее. На плече у него была новая черная сумка – подарок с книжной выставки в Кентербери. В ней лежали предметы, необходимые для проведения церковного обряда.

Проходя мимо дома Лизы, он взглянул на окна, светящиеся в утреннем свете за живой изгородью. Не одна ли из кошек Эммы сидит на подоконнике и глядит на него? Майк поспешно отвернулся, на случай, если Эмма тоже видит, как он с любопытством заглядывает к ней в окна.

Местечко, где он мог пролезть сквозь заросли и перебраться через ограду, просматривалось из Эмминого дома. Быстро оглянувшись, Майк нырнул в просвет между бузиной и боярышником и перелез через старую кирпичную кладку. Там он немного постоял и огляделся. Сердце его вдруг забилось, дыхание стало учащенным. Он осмотрелся еще раз, пытаясь успокоиться. Нельзя проявлять страх. Если он испугается, то все пропало. Свет раннего утра был слабым и холодным. Майку вдруг страшно захотелось, чтобы поскорее взошло солнце.

Интересующий его участок находился рядом, наполовину видимый с того места, где он стоял.

– Отче наш, иже еси на небесех, – прошептал Майк и умолк, прислушиваясь. Казалось, весь мир затаил дыхание. Нежное щебетание маленькой птички где-то рядом вдруг затихло. Майк даже почувствовал на себе взгляд ее маленьких, как бусинки, пристальных глаз. – Да святится имя Твое. – Он снова огляделся. – Да будет воля Твоя... – Он опять умолк, уверенный что температура воздуха вдруг упала на несколько градусов, и ощутил прикосновение случайной капли дождя у себя на макушке. – На земли, яко же и на небеси... И остави нам долги наши, как и мы оставляем... – Он снова замолчал. Где-то рядом ухнула сова, издав длинный дрожащий «ночной» звук. Он заметил тень серебристых крыльев, пронесшуюся и скрывшуюся над дальней стеной. Как там у Шекспира: «Спустилась птица ночи, средь бела дня, стеная и крича...» Что-то вроде этого. Ну, хорошо, значит, увидеть сову днем – плохая примета. Ночь все еще близка, она таится в тенистых аллеях и под деревьями вокруг... – И избави нас от лукаваго. Господи Иисусе, не оставь меня, Господи Иисусе, Ты – во мне, Господь за мной, Господь предо мной... – Сделав глубокий вдох, Майк поднял сумку и побрел к тому месту, где, как он догадался, тогда стояла Линдси.

Оглядевшись, он отыскал камень, наполовину врытый в землю. Это, вероятно, был остаток церковного фундамента. Здесь и будет алтарь. Присев, Майк распаковал сумку. Там лежали необходимые принадлежности и орарь. Надев епитрахиль, он открыл маленький сундучок, вынул из него крест и установил его на камне. Преклонив перед ним колени прямо в мокрой траве, он с усилием сконцентрировался. Желание оглянуться было почти нестерпимым.

Молись! Сосредоточься!

Трясущимися руками Майк достал хлеб и вино.

– Я есмь воскресение и жизнь, сказал Господь, и верующий в Меня обретет жизнь вечную... – Пульс его начал выравниваться. Знакомые слова придавали ему сил. Что бы она тут ни делала, эта ведьма Линдси, с ее магическими кругами и заклинаниями, они были не настолько сильны, чтобы противостоять любви и защите Господа Иисуса Христа.

Закончив, Майк остался там, где был, и стоял на коленях в течение нескольких минут, затем открыл глаза. В церковном дворе было тихо, ночные тени растаяли, чьи-то беспокойные голоса в сознании умолкли. Он посмотрел вокруг, потом, медленно успокоившись, начал собираться. Молитва сработала!

Повернувшись, он надел сумку на плечо и направился к ограде.

«Убей ведьму!»

Слова прозвучали так громко, что он обернулся, не уверенный, прозвучали они в его собственной голове или были произнесены кем-то вслух...

«Ты чтишь Господа. Это твой долг – сражаться с сатаной!»

Его спина покрылась ледяным потом. Вздрогнув, он крепко схватился за ручку сумки.

«Убей ведьму!»

– Именем Господа нашего Иисуса Христа я благословил эту землю! – Майк медленно повернулся. Подняв правую руку, он сделал знак крестного знамения. – Да упокоится в мире похороненный здесь! – Он замолчал, прислушиваясь. – Да избавит нас Господь милостивый от всякого зла и неверия, от греха, от деяний дьявольских, от гнева и вечного проклятия! – Его голос произносил слова моления, которое он даже не совсем твердо помнил наизусть. Ответа не последовало, и Майк шумно выдохнул, снова пытаясь собраться с силами.

Стараясь идти медленно, он пересек церковный двор, перелез через стену и вернулся к своей машине. Некоторое время он сидел с закрытыми глазами, откинув голову на подголовник. Сумка лежала на заднем сиденье.

От легкого стука в окно он почти подскочил в кресле. За передним стеклом появилось лицо.

– Все в порядке, священник?

Майк глубоко вздохнул и опустил стекло, узнав Билла Стэндинга.

– Привет, Билл. Да, все в порядке. Просто я немного устал.

– Вид у вас не очень-то... если позволите так сказать, – покачал головой старик. – Когда в прошлый раз я ухаживал за могилами и видел, как вы с мисс Садлер заходили в церковь, я подумал как раз то же самое, что и теперь. – В Майка впились два проницательных глаза. – Вы были на старом церковном дворе?

Майк пожал плечами.

– Да, был.

– Лучше держаться от этого места подальше, если только вы твердо уверены в том, что делаете. – Билл сунул руки в карманы. – Они разрушили это старое здание специально, понимаете? Здесь люди в церкви не ходят...

Майк закрыл глаза. Открыв их, он не взглянул на Билла.

– Вникать в некоторые дела – моя работа. – Он следил за стаей чаек, летящих вверх по реке против ветра.

– А стоит ли? Ваше дело – живые, а мертвых оставьте мертвым.

– И тебе, Билл, а? Прибирать да прихорашивать их могилки?

Билл покачал головой:

– У церкви Святого Михаила – еще может быть, но только не здесь. Никогда!

– Теперь за... ней кто-то ухаживает? – спросил Майк.

Билл снова покачал головой:

– Там овцы пасутся. Они следят за... ну, за травой.

– Это не то, что я имел в виду, ты же знаешь. Я кое о чем другом, Билл.

Билл задумчиво прикусил губу.

– Знаю. Если что-то должно быть сделано, так оно и будет сделано, – произнес он. – Может быть, даже с вашей помощью. А может, и нет.

Наступило долгое молчание. Майк вздохнул.

– Ты знаешь Линдси Кларк? – наконец спросил он осторожно.

– Да, знаю, – ухмыльнулся Билл. – Глупая девчонка! Играет с вещами, которых не понимает!

– Тогда обязательно предупреди ее. – Майк завел мотор. – Мне пора. Тебя подвезти?

Старик покачал головой. Он отступил и поднял руку. Отъезжая, Майк посмотрел в боковое зеркало. Старик все еще стоял на дороге, глядя ему вслед.

45

Сняв рабочие перчатки, Эмма поспешила ответить на телефонный звонок. Она надеялась, что звонит строитель, который собирался зайти еще раз, чтобы закончить с заменой нескольких половиц в той комнате, которая должна была стать ее рабочим кабинетом. В комнате, где компьютер постепенно покрывался пылью, когда снова и снова Эмма отказывалась от затеи сделать несколько обзоров для Дэвида. На кухне было тепло и спокойно. Она бросила перчатки на стол и подняла трубку.

– Эм? Это я! – Регулярные телефонные звонки Пэгги обычно начинались с расспросов о здоровье Эммы и о том, хорошо ли она питается, и как поживают кошечки на новом месте. Сегодня же мама перешла сразу к делу, и голос у нее был возбужденный. – Произошло нечто невероятное! Ты сидишь?

– Что такое, ма? – Эмма откинула рукой со лба растрепанные ветром волосы. Она разбирала на террасе горы старых глиняных горшков и древних садовых инструментов. Некоторые были настолько стары, что вполне сгодились бы для местного музея.

– Как только ты переехала, я все думала о тех днях, когда мы ездили в гости в Маннингтри к бабушке твоего папы, когда ты была маленькая. Это были такие счастливые времена. – Пэгги перевела дыхание.

– Ма...

– Нет, дорогая, слушай! Папа никогда подробно не рассказывал о своем детстве, кроме того, что ему там тоже очень нравилось. И вот я подумала: не просмотреть ли мне кое-какие бумаги и вещи на чердаке, проверить, не осталось ли что-нибудь памятное с тех дней, и нашла пару альбомов. Они, кажется, принадлежали его матери. Прекрасные фотографии родителей и бабушек с дедушками. Оказывается, что они поколениями жили в доме под названием «Оверли-Холл», возле той фермы, где мы жили, когда приезжали туда. Это в миле от того места, где ты теперь живешь. Не странно ли, что папа никогда об этом не упоминал? Уверена, ты бы вспомнила, если бы он тебе рассказывал!

На минуту Эмма потеряла дар речи.

– Ты хочешь сказать, что папины предки жили в этих местах в течение столетий? Оно сохранилось, это поместье! Кто-то говорил, что там теперь живет полковник Лоусон. Я видела, как он выгуливает собак по аллее.

– Возможно, это объясняет твою привязанность к дому Лизы. Ты там как местная! – весело засмеялась Пэгги. – Ты должна пойти в «Оверли-Холл» и посмотреть, дорогая! Может быть, полковник покажет тебе дом.

– Хорошо. Ма, когда ты снова ко мне приедешь?

На другом конце провода раздалось озорное хихиканье.

– Возможно, не так скоро, Эм, извини. Надеялась приехать побыстрее, но угадай, что случилось? Наш дорогой папочка хочет, чтобы мы съездили отдохнуть. В Мексику! Я не могу в это поверить! Он тут выиграл по облигациям, это его первый выигрыш за сорок лет, и нам хватит этого на целых два месяца! Я нашла кое-кого присмотреть пока за магазином. Послушай, я отошлю тебе посылку по почте. Там будет несколько писем и эти два фотоальбома.

Эмма уловила радость в голосе матери и улыбнулась. Настало наконец-то время, когда Пэгги могла получить хоть немного радости, а такое путешествие могло оказаться прекрасным развлечением.

Положив трубку, Эмма немного посидела у телефона, глубоко задумавшись. От услышанной новости у нее даже слегка закружилась голова. Она действительно из этих мест! Ее предки призвали ее через века, и она услышала их зов, сама не ведая как! «Оверли-Холл» был прекрасным домом, она проходила мимо него, знакомясь с городом. Он был, кажется, пятнадцатого века, красивый, выдержанный в строгом стиле, возможно, тот самый помещичий дом, которому принадлежал и коттедж Лизы, и ее обнесенный кирпичной оградой сад.

Почти бессознательно Эмма надела пальто, ботинки и отправилась туда, движимая каким-то радостным восторгом. Она дошла до элегантных витых железных ворот за какие-то пятнадцать минут, остановилась и заглянула за ограду. Стоя у ворот и раздумывая, осмелится ли она просто войти и постучать в дверь, Эмма увидела две машины, одна из которых проехала мимо нее. Она отступила, но тут водитель притормозил, опустил стекло и посмотрел на нее. Это был полковник Лоусон.

– Чем могу быть полезен? – спросил он.

Она нерешительно сказала:

– Извините. Я Эмма Диксон. Живу в конце аллеи в доме Лизы.

– Я вас видел. – Он даже не улыбнулся.

– Дело в том, что я только недавно узнала, что мои предки когда-то жили в этом доме, и не смогла не прийти сюда взглянуть. – Она неуверенно пожала плечами.

– В самом деле? – Выражение его лица не смягчилось. – Ну что же, боюсь, что этот дом закрыт для посещений, поэтому вам придется довольствоваться разглядыванием его только отсюда. – Он нажал кнопку на пульте дистанционного управления, и ворота за ним захлопнулись. Эмма осталась стоять на дороге с открытым ртом, потом в негодовании она резко развернулась. А она-то надеялась, что он отнесется к ней с уважением, как к потомку семьи, которая однажды владела этим домом!

Она отошла от ворот, немного помедлив, чтобы бросить через плечо последний взгляд на увитые глицинией стены, на высокие, цвета ячменного сахара, трубы и на окна с элегантными высокими рамами. И в этот момент она испытала шок узнавания: в своих снах она смотрела из этих окон, когда-то давным-давно, она провела детство в этом доме, и здесь за ней ухаживала женщина по имени Лиза, играя с ней в детской под этой древней черепичной крышей!

46

Вернувшись домой с церковного двора, Майк целый час расхаживал по комнате взад и вперед. Дважды он пытался дозвониться до Тони, но не сумел, два визита к прихожанам на другом конце города его тоже не успокоили. Входя в дом, он услышал по автоответчику сообщение от Юдит, но решил проигнорировать его, и взялся за бутылку виски. Он выпил полный стакан и со вздохом уселся за стол. Где же помощь Божия, она ему так нужна! Возможно, следует сходить в церковь помолиться. Именно в такие дни он задумывался над тем, насколько сильна его вера и не совершил ли он ужасную ошибку, посвятив себя церкви? Снова потянувшись к бутылке, Майк смотрел на нее в течение минуты, потом отставил ее и потер лицо обеими руками. Дело просто в том, что он очень устал...

Если бы кто-нибудь заглянул в окно спустя десять минут, он бы увидел за письменным столом священника, крепко спящего на скрещенных на столе руках, с пустым стаканом у локтя.

Мэтью Хопкинс плохо спал. Его сновидения были очень яркие и какие-то внезапные, полные ужаса и страха или же предельно эротичные, особенно в последнее время. Ему снилось, как Сара бежит к его дому на Сауф-стрит, стуча каблучками по мостовой, как развеваются ее юбки. Во сне она взбегала по лестнице, срывая на ходу накидку. Локоны ее выбивались из-под чепца.

– Господин Хопкинс, где вы?

Он слышал, как она быстро открывает одну дверь за другой, ища его.

– Вы должны со мной поговорить! Мы должны найти способ освободить Лизу, вы должны признать ее невиновной!

Он улыбался. Он стоял посреди комнаты в ожидании, скрестив на груди руки. Когда она вошла, он уже точно знал, какова будет сделка. И вот она здесь, в дверях, жадно смотрит на него, ее глаза вызывающе блестят.

– Итак, сударыня. Что вы предложите в обмен на свободу Лизы?

Она вскинула бровь:

– А что вы согласитесь принять, господин Хопкинс? – Она делает шаг навстречу.

Он вдыхает запах ее нежной кожи, розовой воды, исходящий от ее волос, слышит слабый шелест ее нижних юбок. Он хмурится. Это же дочь роялистов, красивая, свободная, рожденная для радостей и удовольствия. Скорбь в ее глазах – лишь временная, из-за смерти ее брата и мужа, тревоги за ее няню. Несомненно, она – сестра ведьмы, но это скоро пройдет, и она станет просто никчемной потаскушкой. Он незаметно содрогнулся при мысли о ее таком сладостном теле, об этом запретном плоде...

– Цена – это мое тело, господин Хопкинс? – Она приблизилась. Если бы он вытянул руку, то мог бы коснуться ее руки. Он видел ложбинку ее груди. Видел влажный след от ее вожделенного, пробежавшего по губам язычка. – Вы даете мне слово, что ее освободят?

Он не мог говорить, пытаясь противостоять собственному вожделению, собственной страсти...

Улыбаясь, она сделала еще шаг навстречу. Он видел прелестные тесемочки на ее талии и рукавах. Почему эта женщина не в трауре? Подобный наряд является оскорблением обществу! Какая экстравагантность! Какое отсутствие благоразумия, и здравого смысла, и чистоты! Он с трудом сглотнул, чувствуя острый спазм в груди. Кашлять нельзя... не теперь! Ему стало трудно дышать, но даже в таком состоянии он бессознательно дотянулся до нее, и его пальцы осторожно, очень осторожно коснулись шелка платья на ее груди.

На ней была сорочка из нежнейшего батиста и белые чулки, поддерживаемые зелеными подвязками.

– Вы даете мне слово, Мэтью? – Голос ее звучал нежно, убедительно, когда она протянула руку и погладила его по лицу. Ни одна женщина не прикасалась к нему так ласково с тех пор, как мама омывала его раны после бабушкиных побоев. Но мама тогда просто поцеловала его в щеку, пожала плечами и велела соблюдать целомудрие, или его снова побьют, или, что гораздо хуже, он попадет в ад. А потом мама отвернулась... Отец же никогда ни во что не вмешивался. Это был последний день его детства.