Придя в себя, вместо ответа на вопросы спутников он снял обувь и показал разрезанные, словно ножом подошвы. Хорошо, хоть собственные ноги не пострадали.
      Удрученные, они глядели на тонкую нить, отделяющую их от небес. Именно теперь становилось понятно, почему жрецы говорили, что дальше пути нет. Тонкая нить рассечет любого, кто осмелится достичь неба.
      - Может, - предложил Ригг, - еще один мост построим?
      - Точно, - согласился Итернир, - прогуляемся еще разок перед носом у этих помешанных жрецов, подождем, пока тот мост не закончат, сопрем еще лесу у этого атамана всея небес. И вообще, по-моему, замечательная идея. А главное, быстро.
      - А что ж делать-то? - посмотрел на него Ригг.
      - Может быть, - произнес Кан-Тун, - вернемся к жрецам, как-то они же перелетели через ту пропасть. Может быть, и здесь?
      - Нет, - покачал головой Ригг, - если бы могли, они бы тут-то не остались бы.
      - Но все-таки... - не сдавался принц.
      - Надо бы подошву чем-нибудь укрепить, - сказал вдруг Крын, а потом неуверенно добавил, почесав затылок, - наверна...
      - Чем? - спросил Итернир.
      - Да кто ж его, - искренне пожал плечами Крын, - тем, которое того... ну... выдержит. Може... этим?
      Он указал на стальные наручи Ланса, что защищали его предплечья.
      - Они же, небось, каленые? - спросил он.
      Тот, глубоко задумавшись, кивнул. Потом расстегнул ремешки и снял их.
      Крын осторожно взял их в свои руки, примерился. Повертел так, эдак, но изогнутые желобом стальные пластины мало напоминали подошву ботинка. Крын почесал вихрастый затылок, потом шумно поскреб бок.
      - Спину почеши, - посоветовал Итернир, со знанием дела, говорят, способствует.
      Крын никак не отреагировал, хотя остальные и улыбнулись. Затем положил на ступень новый топор, достал из мешка старый топорик, и снова стал примериваться.
      Глаза Крына преобразились. Куда-то ушла безмятежность, но они не стали пустыми. Наоборот блеснули непривычным блеском. Только такие глаза и жили, жили, пока было дело, которое стоило делать. Дело, требующее мастера.
      Очень осторожно и мягко он надавливал пальцами на пластину каленой стали, словно гончар, разминающий глину. Постепенно движения стали все увереннее, сильнее. Пальцы покраснели, и воздух над поверхностью стали поплыл дрожащим маревом, Видно было, что металл нешуточно разогрелся от нагрузки.
      Он долго мял и гнул сталь упругих пластин своими могучими ладонями. Потом принялся выстукивать по ним обухом одного топора, положив их на обух другого. Все чаще стучал обух, все горячее становился металл.
      - Отпустил... - потрясенно выговорил Ланс, но быстро вернул самообладание, - Отпустил закалку.
      Но Крын, увлеченный делом, никак не отреагировал на такой исключительный случай.
      В конце концов, когда солнце скрылось за горизонтом, окунув мир в безразличные сумерки, поглядев на искалеченный доспех, он заявил:
      - Готово... вроде.
      Пластины удалось чуть разогнуть, хотя изгиб все же оставался. Он сам прикрепил их ремешками к ботинкам Итернира, выпуклостью вверх.
      Итернир неловко переступил, привыкая к необычности постановки стопы, и еще раз проверил надежность узла веревки. Взглянув вперед, вновь поразился, что не оставляет ощущение того, что облака - мягкая перина, хотя он и видел их изнанку.
      Сосредоточенно ступил на нить. Идти было теперь неудобно. Чтобы не соскользнула сталь наручей, ступню приходилось ставить прямо, по линии нити, а не чуть наискось, как привык.
      "Боги!": думалось ему: "Только бы не было ветра!". Шагал, следя за каждым шагом. Едва миновав половину пути, он почувствовал, что чуть приноровился к непривычной технике, но, сделав еще несколько шагов, с ужасом увидел, как соскальзывает наруч с левой ноги, и двумя половинками уносится, сверкая, вниз. Каленую сталь нить разрезала, словно пергамент. И еще он понял, что, если не пройдет в этот раз, путь будет завершен здесь.
      Обливаясь потом, страшась, что шагнув, его разрежет как эту пластину, сделал шаг. Но обошлось, хотя и закусил губу от боли.
      Правый наруч не последовал за своим собратом и от этого было только хуже. Едкий пот застилал глаза, руки дрожали крупной дрожью, но превозмогая боль, он шагал дальше, хромая. Ступая по-разному правой и левой ногой. Шел остервенело, одурев. Он шел, потому, что не мог не дойти. Должен был дойти. И когда нога ступила на уже широкую ступень по ту сторону, он не сразу осознал, что все позади. И невыносимое наслаждение доставила мысль, что можно поставить рядом две ноги и не размахивать руками.
      Заляпав кровью из порезанной ступни белую поверхность ступени, он снял надоевший до одури наруч и привязал веревку к Лестнице, еще достаточно тонкой в этом месте. Привязал, чтобы спутники могли перебраться сюда.
      24
      Ригг натер рану какой-то мазью, сетуя, что не развести костер, а значит, нельзя зашить рану. Потом присыпал сухими толчеными листьями из аккуратного мешочка и туго перевязал ногу.
      Здесь ступени были еще довольно узки, и спутникам пришлось, перекусив солониной, запасенной еще при строительстве моста, и, передохнув, отправиться в сгустившейся тьме наверх.
      Как и раньше ступени становились все круче и уже. Трудно было ставить ногу и трудно было заставить сделать еще шаг. К тому же ледяной пронизывающий ветер бил в лицо, подталкивая в пропасть.
      Шли всю ночь, преодолевая себя. Уже не чувствуя тяжести ног и крутизны подъема. Шли, чтобы не упасть.
      Только когда забрезжил рассвет, ступени начали разглаживаться, и повеяло теплом. Успев только заметить, что в этот раз Лестница не превратилась ни в степь ни в лес, а расстелилась вокруг своим белым прозрачным камнем, они провалились в тяжелое забытье.
      Опомнились к полудню. От белого камня Лестницы шло приятное тепло. И после ледяного ветра и узости ступеней не было лучшего наслаждения, чем лежать спиной на широкой поверхности, не заботясь о том, что любое движение может привести к падению.
      Белый камень Лестницы, простирающийся вправо и влево, сколько хватало глаз, обрывался в двух дюжинах шагов впереди. Дальше плескалась вода. Кристально чистая, прозрачная. И вдали, в тысяче шагов блестел другой молочно белый берег.
      - Ничего себе! - воскликнул Итернир, - море на лестнице!
      - А что такое море? - тут же спросил Ригг.
      - Это... - затруднился Итернир, - когда воды много, совсем много, до горизонта и гораздо дальше. И вся соленая.
      - Кто?
      - Вода, - пожал плечами Итернир.
      Принц, удивленный примитивностью вопроса поглядел на Ригга с нескрываемым презрением.
      Меж тем Ригг подошел к воде, зачерпнул горсть и осторожно попробовал.
      - Не соленая, - недоуменно посмотрел он на Итернира.
      - Ну и Ёнк с ней! - махнул рукой тот, - что делать-то будем?
      - Эта... - завозился Крын, - поесть бы... а то ж отощаем.
      - Верно подметил, - похвалил Итернир, - не полопавши, как потопаешь?
      Развязали мешки, разложили еду.
      - Ну, - требовательно оглядел спутников Итернир, - и кто же из нас умеет плавать? И главное, как перебраться остальным? И вообще, чем выше мы забираемся, тем больше я убеждаюсь, что надо с собой и кузню таскать и обоз с лесом.
      - А почему плыть? - раздраженно спросил Кан-Тун.
      - А ты умеешь летать? - удивился Итернир.
      - Что же, все время ломиться напролом? Вода не может висеть в воздухе. У этой... этого таза должны быть борта. По бортам пройти гораздо проще.
      - Лихо, - по-настоящему удивился Итернир, - не ожидал.
      - Значит, посмотрим, - кивнул Ригг.
      После трапезы пошли вдоль края водоема. Однако через три сотни шагов ступень обрывалась, открывая взору бескрайние поля облаков под синим небом. Но, что самое главное, края водоема не было. Не без опаски они заглядывали через край, но вода там была так же срезана, как и край Лестницы. Как будто здесь она переставала быть жидкой. Попробовали на ощупь, но рука ощутила все ту же привычную и мокрую податливость. Словно какая-то невидимая тончайшая стена держала воду в границах этого бассейна.
      Ожидая такого же результата, дошли до другого края. Та же картина.
      - Ну, - повторил Итернир, - и кто же из нас умеет плавать? - и не без улыбки добавил, - И вообще, чем выше мы забираемся, тем больше я убеждаюсь, что надо с собой и кузню таскать и обоз с лесом. А кроме того, судя по всему обход на Лестнице, как видно не предусмотрен как принцип мышления.
      - Мышления чего?.. - переспросил Ригг, под шум зачесавшегося Крына.
      - Ерунда, - отмахнулся тот, - Идеи-то есть?
      - Мешок надуть, - предложил Ланс, - и плыть на нем. Я могу плавать.
      - И я могу плавать, - подал голос Ригг.
      - Как мешок надуть? - недоуменно спросил принц.
      Вместо ответа Ланс вытряхнул из своего кожаного дорожного мешка все, что там оставалось, подошел к воде и, надув мешок воздухом туго его перевязал. Бросил в воду и тот закачался на мелкой ряби.
      - И на этом плыть? - скривился принц.
      - Похоже, да, - ответил Итернир, - только вот незадача мешок-то один.
      Решено было переправляться парами. Один пловец и второй на мешке. Потом пловец должен был переправить мешок обратно и его сменят.
      - Кто пойдет первым? - вновь с веселой серьезностью оглядел всех Итернир.
      - Я, наверное, смогу, - предложился Ригг.
      - Возражения есть? - продолжил Итернир, - возражений нет. Кто в паре?
      - Може... - неуверенно прогудел Крын, - эта... ну... я?
      - Нет, - вздохнул Итернир, - это же, мы с принцем останемся здесь? Так, скорее всего, передеремся. Так что лучше сейчас кому-нибудь из нас. Ты как?
      Принц в ответ пожал плечами.
      - Ну, - подвел итог Итернир, - тогда боги вам в помощь.
      Ригг с принцем разделись. Вещи принца сложили в мешок Ланса, надули. Охотник нырнул в теплую воду, фыркнул. Принц неуверенно погрузился, и, вцепившись в мешок, закачался на поднятой волне.
      - Ну, - ободряюще улыбнулся Ригг, - поплыли.
      - Как? - удивился принц.
      - Ты ногами-то по воде бей, гляди как я. А руками за мешок держись.
      Принц, поднимая тучу брызг, усердно замолотил по воде.
      - Нет, - покачал головой охотник, - ты по верху бьешь, а надо в воде. Гляди еще раз.
      Принц внимательно посмотрел, как движется в воде Ригг и предложил.
      - А может быть, ты меня толкать будешь? Или тащить?
      - Ты что, - воскликнул с берега Итернир, - опять дворцовые капризы?
      - Я не приучен болтаться в воде, как грязные рыбаки, высокомерно заявил принц.
      - Ох, ты бедненький, - посочувствовал Итернир, - не приучен. Ну, учись. А то дно-то видать.
      В прозрачной воде дно и впрямь было видно. Все тот же молочный камень Лестницы. Оно казалось совсем близким, но на деле глубина превышала два человеческих роста.
      - Ты... - начал было гневную тираду принц, но, окунувшись, осекся, - не тебе учить, что мне следует делать и уметь. Ты всего лишь грязный...
      Но, качнувшись на волне, хлебнул воды и замолчал.
      - Да ладно, - пошел на мировую Итернир, - не умеешь и ладно. Чего же теперь - утопиться? Хотя и то дело: большому кораблю большое кораблекрушение!
      И, довольный своими словами, расхохотался.
      Нерешительно шлепая ногами по воде, изредка поддерживаемый двигающимся рядом, словно лягушка, Риггом, принц направился к противоположному берегу.
      Итернир пошатался вдоль берега, потом, глядя, как бреется Ланс, и сам поскоблил щетину, но без особого рвения. Потом постелил плащ на камень и лег на спину, глядя в небо. Нога распухла, ныла и не давала спать. Желая отвлечься, Итернир стал смотреть в небо. Здесь оно было очень синее и глубокое. Поистине бездонное. Можно было бесконечно смотреть в это недостижимое небо. Оно успокаивало. И в то же время воплощало бесплодность их попыток - сколько бы они не поднимались, небо становилось все выше и недостижимее. Здесь высоко над землей казалось нелепым, что небесный свод - твердь. Казалось, что это бездонный омут.
      Ему подумалось, что не так часто выпадали в жизни моменты, когда можно было вот так спокойно без суеты, поглядеть в небо, подумать, помечтать. Хотя теперь мечтать уже почти и не о чем. Все мечты выцвели и растерялись. Он даже не мог вспомнить ни одной из них.
      Это удручало.
      Зато помнил, как давным-давно, далеко-далеко отсюда он был вот так же предоставлен сам себе. Обычно сидел на краю невысокого яра, возле одинокого дерева. Справа, за рощей шумел город, которого уже нет. А перед ним за полями синели горы.
      Он любил здесь бывать. Смотреть на птиц, радоваться солнцу и свежему ветру. Любил настолько же, насколько было противно корпеть в отцовой мастерской над скорняжным делом, и насколько противны были запахи отцовского ремесла. Ремесла, которое ему упорно не давалось. У них с маленьким Итерниром была взаимная неприязнь.
      Итернир приподнялся на локтях и поглядел на воду. В сотне шагов от берега виднелись головы принца и Ригга. Итернир подумал, что лучше бы этому принцу утонуть, как и всей его семейке. Это из-за них. Все из-за них. Он вспомнил, как впервые столкнулся с войной, которую вела их маленькая страна.
      - Ирка! Ирка! - громкие возгласы соседского мальчишки разбили его уединение на звенящие осколки, - там наши воевать пошли! Айда, поглядим!
      Итернир ловко подхватился, и они вдвоем побежали к городским воротам.
      Народу там уже было много. Женщины, старики, ремесленники, крестьяне. Все вышли провожать княжьи дружины. Толпа выстроилась по обе стороны от дороги, что вела от города вдоль реки к выходу из долины.
      - Идут! Идут! - раздались крики.
      В городских воротах потемнело, и полились наружу стройные ряды воинов. Они улыбались, шутили, некоторые, выбегая из строя, целовали девушек. Теперь, вспоминая, Итернир понимал, что они были вооружены куда как плохо, но тогда блестящие копья, круглые шлемы, окованные щиты и сверкающие нашитыми бляхами кожаные куртки, произвели на него неизгладимое впечатление. Вел войско сам князь. Шел пешком, как и воины. Проворный грум вел его коня в поводу.
      Все мальчишки города тогда завидовали этому груму. Как же! Идет воевать с остальными взрослыми! Следом за отцом шел молодой княжич. Улыбался и радовался вместе с остальными. Да и одет был также, как другие воины. Разве что сталь меча была чуть надежнее.
      Одеждой отличался лишь сам князь. Надетое поверх кольчуги развевалось на ветру свободное платье цветов княжества - темно синего и темно-коричневого цветов с небесно-голубой каймой.
      Весь город ликовал. Воины пойдут, победят врагов и вернутся с победой. Хвала богам!
      Но война затянулась.
      А город жил привычной жизнью. И над Итерниром нависла угроза, что он все же станет скорняком, как и отец. И вся жизнь пройдет меж шкур и шапок.
      Итернир сбежал.
      Он удрал перед рассветом, захватив с собой лишь круг хлеба, и уже к полудню прибился к труппе жонглеров, дававших представление в соседнем городе.
      Глядя на акробатов, заклинателей огня, волшебника, он решил, что это как раз то, что надо. Бродить по свету в кругу друзей.
      Когда представление окончилось, и веселый парень начал обходить с шапкой зрителей, Итернир выбежал вперед и сказал:
      - Возьмите меня с собой, я сбежал из дома!
      Парень рассмеялся, но, когда мальчик разломил свой хлеб и протянул ему половину, улыбнулся и велел полезать в фургон.
      И потянулись города и веси. Итернир учился ходить по веревке, жонглировать шарами и булавами, ходить на руках и еще много чему.
      - Внимание, внимание! - звенел его голос на улицах и площадях, - честные горожане, и нечестные жулики! Плуты и торговцы! Спешите видеть. Только раз только для вас и всех остальных!
      Он прославился. Люди приходили посмотреть именно на него. Сначала на юношу, который умел складываться пополам. Потом на человека, который умел плясать на натянутом канате. Потом на человека с тысячью лиц. Его театр одного актера развлекал и простолюдинов и аристократов и собирал полные площади.
      Итернир вновь отвлекся от мыслей и поглядел по сторонам. Крын безмятежно спал, гоняя храпом волны по воде. Ланс стирал одежду.
      Вот настоящий воин, подумалось Итерниру. Если бы не он... Эх! Если бы среди его народа были такие воины. Если бы сам он был с ними тогда...
      Итерниру вспомнилось, как он вернулся в родной город. Бродил по родным улицам, жмурясь от воспоминаний и солнца. Дойдя до рыночной площади, он уже готовился дать представление, но внезапно народ зашумел, подался в стороны и в центр вышел, пошатываясь от усталости изможденный человек. Его лицо пересекал глубокий шрам, а широкое платье с цветами княжества было изорвано и заляпано грязью. С удивлением и ужасом Итернир узнал в нем молодого княжича.
      - Люди! - хриплым, надорванным голосом заговорил он, и вмиг затих гомон, - я говорю с вами. С теми, кто кормит эту страну и кем она живет и жива. С теми, кто и есть сама Пирения! Вы, пахари и пастухи. Вы, лесорубы и плотники, строители и гончары, скорняки и медники. На ваших плечах стояла и стоит эта страна. И сейчас я обращаюсь к вам, потому, что не к кому больше обратиться. И потому что вы на этой земле - всё!
      Народ заволновался, но не перебил княжича.
      - Вы все знаете, - махнул тот рукой и опасно покачнулся, знаете, что мы сдерживали врага на перевалах. Что он не мог ступить на эту землю. Не мою землю, не моей дружины и не моего покойного отца. Вашу землю! Но он разбил нас! И больше никто не может спасти эту страну, кроме вас. Кроме тех, кем она дышит и кем она крепка. Вы не воины, я это знаю. Но это ваша земля. И теперь только вы можете ее спасти!
      Волна негодования пронеслась по толпе. Замелькали длинные горские кинжалы. Застучали по городу кузни. Кузнецы перековывали косы и вилы на пики и копья. Медники ладили нехитрые доспехи. Через три дня вышли ополченцы из города и на каждом перекрестке, в каждом селении вливались в их ряды новые люди. Простые люди. Готовые умереть за свою страну.
      - Сынок! - обрадовался отец, когда увидел сына. На его голове сидел неказистый шлем, сбитый из медного таза, - как хорошо, сынок, что ты с нами!
      - Ты что отец? - удивился Итернир, глядя на кинжал в почерневших от работы руках отца, - тоже воевать собрался?
      - Конечно, - кивнул тот, - конечно, сынок. А как же иначе?
      - Ты что отец? Разве ты воин?! Да они вас всех перережут, как свиней!
      - Но одного-двух я заберу с собой на тот свет! - загорелся огонь в глазах под седеющими бровями, - нет им жизни на этой земле!
      Итернир всегда с болью вспоминал этот эпизод. Ему было очень стыдно. Потому, что ушел. Посмеялся над пахарями и пастухами, собравшимися под знамена молодого княжича, и ушел.
      А когда вернулся, когда вновь вырвался из круговерти представлений, городов и пыльных дорог, родного города уже не было. Были только руины. Омытые дождями, поросшие травой. В горах еще бился его народ за свободу родной земли, а на равнине стояли войска врага.
      Того ухода, тех слов и того смеха Итернир себе не простил.
      Он видел многие города и народы. Он видел горы и море. Он многое умел. Он устал от пыли дорог. Он считал, что всегда жил весело, и выглядел молодо, но теперь, когда на собственной шкуре испытал, где у человека находятся почки и печень, где сердце, он уже не говорил об этом.
      Он всегда утверждал, что доволен своей жизнью, что он славно ее прожил. Он всегда говорил, что не жалеет о прожитой жизни, и говоря так, приговаривал, что не жалуется на судьбу. Но не мог обмануть даже себя.
      Он любил свои сказки. И любил себя в них - всегда молодого и веселого.
      Как и все остальные люди, жил своими сказками.
      - Послушай, Ригг, - суетливо дергая ногами, окликнул принц, тебе не кажется, что мы не двигаемся?
      - Как же это? - удивился охотник, обернувшись к принцу.
      - Мы уже битый час плывем, - раздраженно и с трудом переводя дыхание сказал Кан-Тун, - а тот берег не приближается!
      - То-то и я смотрю, - задумчиво ответил Ригг, перебирая руками в воде, чтобы удержаться, - думал - кажется. Ан нет.
      - Нет, нет, - передразнил его принц, - что делать?
      - Кто его разберет? - дернул головой охотник, - надо бы еще попробовать.
      И он, развернувшись, вновь заскользил по воде. Однако они плыли и плыли, а противоположный берег и не думал приближаться.
      - Гляди! - вдруг окликнул охотника принц, кивая головой вперед.
      Прямо перед ними белел тот берег, от которого они отплыли.
      - Эка диво! - удивился Ригг, - когда же это нас возвернуло-то?
      - Сделай же что-нибудь! - приказал принц, начиная пугаться.
      - Что же делать? - вздохнул охотник, ему и самому становилось не по себе, - давайте-ка, светлый принц, попробуем назад вернуться, что ли, там уж и подумаем.
      Поплыли вперед. Однако история повторилась с точностью до наоборот. Сначала берег впереди и не думал двигаться с места, а потом вдруг оказалось, что они плывут в прямо противоположную сторону, прочь от своих спутников.
      - Диво! - пробормотал Ригг, вновь останавливаясь.
      - Сделай же что-нибудь! - голос принца чуть надломился, - я уже начинаю замерзать!
      И правда, вода, поначалу казавшаяся довольно теплой, теперь холодила.
      - Мы навечно посреди этого проклятого пруда! - в отчаянии воскликнул принц, - Боги! Боги! Помогите!
      - Буде вам, принц стонать-то, - попытался, было урезонить его охотник, - и не из такой беды выбирались. Давай-ка, попробуем вдоль берега проплыть. Может там по-другому?
      Они поплыли, оставляя берег, к которому стремились, по левую руку. Ригг плыл в этот раз настороженно, не опуская головы под воду. Глядел по сторонам. Старался даже не мигать. И берега вели себя спокойно. Но стоило ему моргнуть, и берег с оставленными спутниками оказался по левую руку.
      - Нет, принц, - остановился он, - так не пойдет.
      - Я не могу больше! - взмолился тот, отчаянно цепляясь за выскальзывающий мешок, - сил уже нет. Давай поплывем обратно!
      - Обратно-то конечно, не штука, - задумчиво ответил Ригг, - да только вы же видели, что выходит. Может... может поднырнуть? Вы уж здесь обождите, а я попробую...
      - А я?! - капризно дернулся Кан-Тун.
      - Да только ж погляжу, - ответил тот.
      Ригг сделал несколько глубоких вдохов, и нырнул. В прозрачной воде Кан-Тун видел, как тот донырнул чуть не до самого дна и поплыл вперед. К противоположному берегу. Но, не отплыв и на пять шагов, начал забирать в сторону. Сделав полный круг, вынырнул прямо перед принцем.
      - Это как же? - шумно отфыркиваясь, спросил он.
      - Ты кругом проплыл, - ответил принц укоризненно, - давай-ка еще раз. И плыви прямо!
      - Да нет, - качнул головой охотник, - плыл-то я прямо. Это же наваждение какое-то!
      Силы убывали. Не было волн, ветра, течения, но вода казалась все холодней и оба, держась за выскальзывающий мешок, чувствовали, что слабеют.
      - Впору глазам не верить! - в сердцах произнес Ригг.
      - И не верь! - стуча зубами, посоветовал принц, губы его посинели.
      - Легко сказать! Только как же... - задумался Ригг, хотя думать было нелегко, вода тянула на дно, стискивала грудь холодом, - может и правда... надо бы только солнце не упустить...
      Он отпустил мешок и отплыл чуть в сторону. Закрыв глаза, судорожно шевелил в воде руками.
      - Кожей бы солнце почуять, - бормотал он, - и не упустить.
      С великим трудом, превозмогая себя, забыл о холоде воды, сводящей ноги, и почувствовал, как лучи солнца ласкают теплом правую часть его лица.
      - Держитесь, принц, за мной, - сказал он принцу, и поплыл вперед, к блистающему в пяти сотнях шагов впереди берегу, стараясь не окунать голову в воду.
      Просвечивающее сквозь веки солнце прыгнуло вдруг на другую сторону, но согретая кожа лица все еще чувствовала его справа. И не веря своим глазам, Ригг плыл вперед.
      - Получается! - донесся до его слуха радостный вопль принца, вперед же, ну! Хвала вам, боги!
      Ригг открыл глаза лишь в нескольких шагах от берега. Выбрался из воды, помог принцу и с наслаждением растянулся на теплом камне Лестницы.
      - Ты что, - удивленно спросил принц, уже одетый, видя, что Ригг подошел к воде, - уже обратно?
      - Дак надо же, - пожал тот плечами, - поспешать бы надобно, а то разотдыхаемся. У меня же мама там.
      - А ты не думал, - начал принц, но смутился, - чтобы... чтобы нам одним уйти?
      - Остальных бросить? - переспросил Ригг, - как же можно? Да и не пройдем, одни-то, мыслю.
      С тем прыгнул в воду.
      Принц видел, как тот благополучно добрался до другого берега. Как размахивал руками, объясняя Лансу, как плыть. Но когда Ланс с Итерниром добрались до этого берега, и Ланс вытянул свое подтянутое обнаженное тело на камень, у принца захватило дух. Все тело Ланса было покрыто шрамами. Вот настоящий мужчина, подумалось Кан-Туну, у которого был всего один шрам и тот от падения с лошади в глубоком детстве, вот истинный герой.
      Ланс, перехватив восхищенный взгляд, недовольно буркнул:
      - Каждый шрам - пропущенный удар, - развернулся и вновь нырнул.
      Сказал он это очень веско. И поневоле задумавшись, принц почувствовал себя неловко.
      - Шрамы красят того, кто их оставляет, - наставительно сказал Итернир.
      Потом задумался, глядя на принца, и проговорил, плохо сдерживаясь:
      - Героем стать хочешь? - спросил Итернир, садясь перед ним на пятки, - великим государем и полководцем? Шрамам завидуешь?
      Принц, не понимая, взглянул на него.
      - Мечтаешь, - укоризненно покачал головой Итернир и продолжил, ожесточаясь, - а что война приносит, ты так и не понял? Тебе мало Дня Мертвых, когда погибшие соратники рядом с собой? Ты видел поле боя, покрытое трупами. Ты думаешь, это подвиг?
      Принц понимал все меньше.
      - Но ты не видел разграбленных и сожженных городов. Не видел женщин, с распоротыми животами среди пожарища. Не видел разорванных пополам детей!
      В глазах Итернира принц увидел дикие орды солдат, жгущих и грабящих поверженный город, услышал плач детей и вопли женщин.
      - Но слабый не достоин жить! - воскликнул он.
      - Так поется в песнях? - зло спросил Итернир, - да! Я сам пел эти песни. А такие, как ты, их слушали. И мечтали вести войска и покорять народы! И погибали люди! Не воины, а пахари и пастухи! Грязь и смрад, вот что такое война!
      Выкрикнув, Итернир прикрыл лицо руками.
      Пригладил волосы.
      Медленно опустил ладони.
      - Откуда ты родом? - тихо спросил принц. Почему-то не хотелось сейчас спорить и доказывать свои высокородные права.
      - Из Пирении, - ответил Итернир, отворачиваясь.
      - Прости, - тихо произнес ошеломленный Кан-Тун, неожиданно для самого себя.
      - Что?
      - Прости, - повторил принц.
      - Что? - посмотрел на него Итернир.
      - Прости, - еще раз сказал Кан-Тун.
      - Ты извиняешься? - удивился Итернир, - извиняешься за своего отца и других правителей? Ты Кан-Тун, принц крови, шестой принц четвертого колена просишь прощения?
      - Да, - ответил принц, опуская голову, потом встал и, глядя сверху вниз, произнес, - и еще я обещаю, что, если стану я государем, я не буду воевать, чтобы подчинить кого-либо! - перед глазами мелькнул трактирщик Шетен, крестьянин Неуем, воевода Грол, и третий принц Рен-Тун. Брат, - и еще я говорю, что никогда не предам свой народ. Правитель нужен, чтобы мог жить народ. Я обещаю...
      Итернир встал и, пристально глядя в его глаза, взял его за плечи.
      - Остановись, - твердо сказал он, глядя старыми глазами, - ты уже пообещал очень много. Ты сильно вырос здесь, мальчик. Лестница делает из тебя мужчину. Если ты сделаешь то, что обещал, ты будешь самым лучшим государем. Прости и ты меня за мои резкие слова.
      - И ты меня прости, - в порыве поддержал его принц, - я хотел оставить вас здесь и уйти дальше. Но понял, что не могу.
      - А может быть, уже за этими ступенями - боги? - указал Итернир вверх, очень серьезно глядя на принца.
      - Это было бы нечестно. Вы привели меня сюда, и я не могу идти один.
      - Странно, - пробормотал потрясенный Итернир, улыбаясь своим мыслям, - принц заговорил о справедливости. О справедливости для простолюдинов. Раньше ты бы сказал, что это не благородно. Что же ты делаешь с нами, Лестница?! Хотя знаешь, все что мы прошли как-то настроено на то, чтобы мы шли вместе. Вспомни, мост нам никак не построить в одиночку.
      - Да и великанов, тех, что в самом начале, - продолжил принц, никто из нас один бы не победил.
      - У тебя открываются глаза, - усмехнулся Итернир, впервые улыбаясь ему добродушно.
      25
      Они хорошенько отдохнули, поели. Ригг вновь обработал своими снадобьями рану Итернира, постоянно жалуясь, что нельзя развести костер. Когда солнце уже клонилось к закату, они зашагали по белым ступеням. Хотя усталость и не советовала им этого делать.
      Казалось, что конец пути уже близок. Что они прошли достаточно испытаний. Ощущение конца пути пьянило и гнало наверх.
      Солнце давно покинуло небо, окутывая мир покрывалом тьмы, а они все шли и шли, отрешенно переставляя ноги. Теперь ступени не становились уже и круче. Но поднялся невыносимый ветер. Он был холоден, словно дыхание смерти. Проникал под летнюю одежду, рвал с плеч плащи.
      В конце концов, Крын опустился на ступени и, тяжело дыша парующей грудью, отказался идти дальше. На попытки уговоров мотал головой и отбрыкивался. Он горько ревел и жаловался на свою судьбу. Но именно принцу удалось его поднять. Именно он заставил продолжить путь. Дойти до конца. Так было надо.
      Они поднимались все выше и выше. Ветер хлестал по щекам, а на ступенях заблестела ледяная корка. Приходилось ступать осторожнее, выверять каждый шаг. Но корка льда на белых ступенях становилась все толще, и то и дело кто-нибудь оступался. Спасало только то, что все обвязались веревкой с самого начала подъема и, если кто-нибудь оступался, привычно и слаженно напрягались. И шли вверх.
      Корка льда все нарастала, и, наконец, ступени лестницы заплыли, сливаясь в бесформенную ледяную глыбу. Внизу под лестницей, от этого монолита росли огромные сосульки.