Клаудия и Джек достаточно хорошо учились, чтобы позволить себе пропустить занятия и съездить в сентябре на Торонтский кинофестиваль. Преподаватели разрешили им вместо домашних заданий представить отчеты о просмотренных в Торонто фильмах. Так Джек в первый и последний раз примерил на себя костюм кинокритика (если не считать светских бесед).
      Джек повел Клаудию в салон матери, обсуждая с ней, а правда ли она видела, как Рауль Джулия выходит из мужского туалета в отеле "Парк Плаза"; Джек сомневался, а Алиса сразу стала на сторону Клаудии. Джек знал, что на кинофестивалях постоянно мерещатся знаменитости и никогда нельзя понять, кого ты видел на самом деле; но он хотел, чтобы мама и Клаудия подружились, и не стал спорить.
      Алиса выводила маленького скорпиона на животе у какой-то юной девицы. Хвост скорпиона был загнут кверху, к голове; ядовитое жало нависало у девушки над самым пупком, а клешни хватали ее лобковые волосы. Девушка вела себя нервно, даже в самой благоприятной ситуации с ней будет непросто совладать, подумал Джек, но тоже ничего не сказал. Он заметил, что Клаудия очарована атмосферой салона, и не хотел портить ей настроение — ни тем, что не верит, будто она видела Рауля Джулию, ни тем, что, по его мнению, место для скорпиона выбрано неудачно.
      Во время кинофестиваля у Алисы отбою не было от клиентов. Она рассказала сыну, как сидела и татуировала какого-то киномана, и вдруг мимо салона прошла сама Глен Клоуз. Джек ни на секунду не поверил. Ему казалось, что угол Квин-стрит и Пальмерстон — такое место, где Глен Клоуз решительно нечего делать, но сказал он матери совсем другое:
      — Удивительно, что она не зашла к тебе за иерихонской розой.
      Клаудия тут же влюбилась в Алису (как и предсказывала Эмма) и поэтому разозлилась на Джека за его "неуважительный" тон. Поэтому они немного поссорились и высказали друг другу противоположные мнения о фильме "Моя прекрасная прачечная". И Алисе, и Лесли, и Клаудии фильм очень понравился. Джеку же не сказать чтобы сильно не понравился, но особого впечатления не произвел. Он высказался так:
      — Я думал, что роль прачки будет исполнять красавица.
      — Милый, там речь о прачечной, а не прачке.
      — Мне казалось, фильм о людях, а не о заведении, — заметил Джек.
      — Ну ты и придира, — сказала Клаудия.
      — И кто это тут заикался про неуважительный тон? — поддел ее Джек.
      Фильм "Неприкаянные сердца" оставил Джека равнодушным, миссис же Оустлер откровенно называла картину "историей лесбийской любви" и умирала от желания ее посмотреть (Алиса, надо отдать ей должное, испытывала куда меньший энтузиазм). На фильм пришла толпа женских парочек, все держались за руки. Клаудия, которая наотрез отказалась держать Джека за пенис в кино в присутствии Алисы и Лесли, на "Сердцах" отказалась взять его даже за руку. Казалось, Клаудия смотрит фильм про поездку самой себя в Лас-Вегас без Джека; может быть, она воображала, как просыпается в одной постели с Хелен Шейвер или что-нибудь в этом роде.
      Джек сказал только:
      — Персонажи выписаны несколько схематично.
      Все три женщины сразу на него накинулись — мол, Джек гомофоб и потому с таким пренебрежением относится к лесбиянкам.
      — Да вы что, мне нравится Хелен Шейвер, — возражал Джек, но без толку.
      Фестиваль 1985 года отметил начало бума азиатского кино, как сказал Клаудии какой-то мужчина, ухлестнувший за ней на одном из приемов. Джек решил, что убедительнее сыграет "крутого", если не будет ничего говорить — мужик уж слишком неплатонически держал руку у Клаудии на попе. Когда Клаудия отправилась в туалет, Джек изобразил для мужика Тосиро Мифуне, и того как корова языком слизнула.
      Алиса и Лесли немедленно напали на Джека за то, что он слишком "собственнически" ведет себя. Они обожают Клаудию, сказали они ему. Женщины не любят, когда их трогают на публике — во всяком случае, в такой степени, как это свойственно Джеку. Да как смеют эти две бабы, проласкавшиеся всю пьесу "Невеста по почте", об этом рассуждать!
      Джеку очень быстро надоело ходить на приемы и в кино в обществе матери и миссис Оустлер. Той же ночью он, лежа в постели, пожаловался на это Клаудии. Они спали в комнате Эммы ("Ты помнишь, милый, у нее постель больше", — сказала Джеку Алиса).
      Клаудия призналась, что ей-то пара Лесли-Алиса очень нравится.
      — А в тебе они просто души не чают, — добавила она. Наверное, Джек был не в силах встать на такую позицию; видимо, не научился видеть настолько дальше собственного носа.
      Он решил сводить Клаудию в школу Св. Хильды — не только показать ей стены, в которых в нем воспитали страсть к женщинам постарше, но и познакомить с любимыми учителями. Какую же он совершил ошибку! Девочки там оказались такими маленькими, такими юными (еще бы, им с Клаудией уже стукнуло по двадцать)!
      Сначала он повел Клаудию к мистеру Малькольму — тот всегда покидал школу раньше всех, быстро катя перед собой инвалидное кресло своей жены. Колясочница Джейн совсем ослепла и не могла видеть Клаудию, но вытянула руки и ощупала ее целиком, и бедра, и талию, и даже груди (наверное, только слепые женщины способны на такую наглость).
      — Идет путем своего отца, не так ли? — осведомилась Джейн у мужа.
      Джек попытался объяснить Клаудии, о чем речь, как вдруг из мужского туалета выскочил мистер Рэмзи, на ходу застегивая ширинку.
      — Джек Бернс! — воскликнул он так, что задрожали стекла. — Небесный покровитель невест по почте!
      Да, подумал Джек, смысл этойфразы не получится так просто объяснить. Клаудия, казалось, чувствовала себя неуютно рядом с этим коротышкой, который непрестанно подпрыгивал, словно у него в ботинках пружинки.
      Мистер Рэмзи настоял, чтобы они пришли на вечернюю репетицию его очередной постановки — "Дневник Анны Франк"; Джек знал, что у Клаудии с этим произведением связаны неприятные воспоминания. В своей школе она пробовалась на роль Анны, но ей сказали, что она слишком взрослая (уже тогда у нее были о-го-го какие шары).
      Мистер Рэмзи представил девочкам Джека как лучшего актера мужского пола за всю историю школы Св. Хильды — при том, что его репутация зиждется на женских ролях. Клаудию представили как актрису, подругу Джека.
      — Эти господа приехали в Торонто на кинофестиваль! — голосил мистер Рэмзи, и девочки, которые в этом возрасте без ума от кинозвезд, подумали, что Джек и Клаудия приехали рекламировать новый фильм. Мистер Рэмзи подавал их так, словно они то ли будущие, то ли уже настоящие хозяева Голливуда.
      Тут Джек вспомнил, какое разочарование испытал, получив от Клаудии отказ притворяться русской актрисой, не говорящей по-английски. Клаудия была не робкого десятка, но импровизация — не ее жанр, без заранее выученных реплик она терялась. И еще она всегда выглядела старше своего возраста, мало того — обожала врать по этому поводу.
      — Мне немного за тридцать, и больше я вам ничего не скажу, — заявляла интересующимся Клаудия.
      Как реплика это ничего, но какая беззастенчивая ложь — прибавить себе десять с лишним лет!
      Ученицы школы Св. Хильды выглядели откровенно несчастными — еще бы, Джек был объектом всех их желаний и мечтаний, но с ним эта шикарная сексуальная женщина, по сравнению с которой они еще не вылезли из материнской утробы. И тут мистер Рэмзи усугубил ситуацию, попросив Джека и Клаудию "что-нибудь сыграть" (Джек писал ему, что они с Клаудией выступали вместе).
      Клаудия уговорила Джека исполнить номер из "Кабаре" и спеть песню Mein Herr. И сценка, и текст песенки не слишком подходят для школьниц, особенно для школьниц Св. Хильды, объяснил потом Клаудии Джек и еще сообразил, что все куда хуже — они спели песню из репертуара нацистского кабака перед девочками, которые играли в спектакле по дневнику Анны Франк! У него аж дыхание перехватило, когда он это понял. И еще одна неприятная деталь: они спели эту песню так, словно они оба — Салли Боулз, и Клаудия поняла, как сильно Джек хотел получить эту роль летом.
      Прослушав фривольный номер, мистер Рэмзи запрыгал так, будто вместо пружинок ему вшили в ботинки ракетный двигатель. Девочки же кто был близок к обмороку, кто чуть не умер от зависти или неловкости. Клаудия сказала, что они покидают их, дабы не мешать репетировать "Анну Франк".
      Но мистер Рэмзи не хотел так просто их отпускать. Он всенепременно желал узнать, что они думают про фестиваль.
      — Вы видели Годара, как там, "Привет, Мария!", кажется? — спросил он. — Бы же знаете, Папа Римский осудил эту картину!
      — Джек тоже осудил ее, даже не посмотрев, — сказала Клаудия, — он терпеть Годара не может.
      Джек постарался изобразить на лице нечто приветливое, но вышел все равно Тосиро Мифуне. Девочки не знали, куда деваться.
      Из толпы вытолкнули девочку, игравшую Анну. Клаудия сразу отметила, что грудей у девочки нет, и больше не могла думать ни о чем другом. Джек понял, что девочка смертельно их обоих боится, словно они — живое опровержение самого знаменитого наблюдения Анны Франк, которое, конечно, Клаудия знала наизусть (и произнесла, разумеется, без малейшего намека на сарказм).
      — Какое чудо, что я не рассталась с моими идеалами, хотя они кажутся совершенно абсурдными, недостижимыми. И все же я не отказываюсь от них, потому что, несмотря ни на что, верю, что глубоко в сердце все люди добрые.
      — Великолепно! — завопил от счастья мистер Рэмзи. — Исполнено чересчур серьезно для настоящей Анны, но великолепно!
      — Нам пора, — из жалости ко всем сказала Клаудия.
      Девочки так смотрели на Джека, словно Клаудия держала в руках его пенис прямо у них на глазах. Клаудия же смотрела на него и, наверно, думала, что по сравнению с этим путешествием в его школьное прошлое даже такая адская скучища, как годаровская "Привет, Мария!", сойдет за остросюжетный фильм.
      Джеку даже захотелось сходить на эту картину, потому что католики подняли из-за нее дикий шум и устраивали марши протеста. Но Клаудия Годара тоже терпеть не могла, тем более этот фильм — евангельская история, перенесенная в наше время, девственница Мария работает продавщицей на бензоколонке, а ее дружок Иосиф таксистом.
      Пребывая в таком вот растревоженном настроении — Клаудия дуется на Джека из-за того, что он притащил ее в свою старую школу, Джек клянет себя, что притащил сюда Клаудию (надо было или прийти одному, или послать ее одну), — они отправились смотреть часовню, как вдруг из-под земли возник Серый Призрак и жутко их напугал. Клаудия произвела на миссис Макквот такое неизгладимое впечатление, что та немедленно затащила их в часовню, провела по центральному проходу и только что не силой усадила на скамью в первом ряду (спасибо, хоть не поставила на колени).
      Клаудия была напрочь лишена религиозных чувств и потом сказала Джеку, что образы святых, "этих подобострастных рабынь" в витраже, "оскорбили" ее. Миссис Макквот взяла Джека и Клаудию за руки и тихим шепотом спросила, когда они намерены вступить в брак. Тот факт, что они еще не закончили университет, совершенно, казалось, не волновал Серого Призрака; до нее только что дошли слухи (в девчачьей школе они распространяются не хуже лесного пожара жарким летом), что Джек приехал в Торонто в компании американской кинозвезды. И привел ее в школу Св. Хильды, в часовню. Более того, Джек хочет там венчаться! Поэтому-то миссис Макквот и задала свой вопрос.
      — Признаться, мы еще не строили никаких конкретных планов, — сказал Джек, не ведая, как иначе ему удовлетворить любопытство Серого Призрака.
      — Я никогда не выйду замуж за Джека, — вступила Клаудия. — Я не намерена выходить замуж за мужчину, который не хочет иметь детей.
      — О боже мой! — воскликнула миссис Макквот. — Почему... ты не хочешь иметь... детей, Джек?
      — Вам все известно.
      — Он говорит, это из-за отца.
      — Значит, ты все еще... боишься, что станешь... таким же... как он? — спросил Серый Призрак.
      — Это вполне вероятно, и вы об этом знаете, — сказал Джек.
      — Чушь собачья! — воскликнула миссис Макквот. — Знаешь, что... я думаю? — обратилась она к Клаудии, потрепав ее по руке. — Я думаю... это просто предлог... чтобы не жениться ни на ком!
      — Я именно такого мнения, — сказала Клаудия.
      Джек почувствовал себя Иисусом в витраже над алтарем; куда бы он ни пошел в Торонто, везде находятся женщины, интригующие против него. Наверное, ему очень хотелось уйти, и собеседницы, видимо, это заметили — миссис Макквот уцепила его за запястье своей характерной хваткой.
      — Ты же не уйдешь... не повидав мисс Вурц?.. — спросил Серый Призрак. — Она умрет от слез... если узнает, что ты... был здесь и... не зашел!
      — Вот оно что.
      — Знаешь что, Джек... пригласи Каролину в кино... — сказала миссис Макквот. — Она слишком... робкая, чтобы... идти самой.
      Серый Призрак всегда служил воплощением Джековой совести. Позднее ему было стыдно, что он так ни разу и не сказал ей, как много она для него значит, какой она отличный учитель.
      Миссис Макквот покинет этот мир в часовне, после того, как приведет туда очередного нарушителя спокойствия из класса мисс Вурц и, как всегда, поставит его спиной к Богу. Она упадет замертво в том самом центральном проходе, в собственном, можно сказать, царстве, развернувшись к Богу спиной; ее падение, стало быть, увидит только Он и несчастный третьеклассник (ничего не скажешь, воистину опыт, формирующий личность).
      Мисс Вурц, наверное, едва услышав эту весть, сразу прибежит в часовню вся в слезах.
      Джек не поехал на похороны Серого Призрака. Он узнал о ее смерти лишь после похорон, ему рассказала мама — и добавила кое-что новое. Джек был очень удивлен (скорее тому, что не догадался сам) — оказалось, Серый Призрак никакая не "миссис" и никогда не была замужем. Она была "мисс", как и Вурц, — и пробыла ею всю жизнь. Но характер полевой медсестры заставил ее сменить "мисс" на "миссис" — поскольку в те дни считалось, что если ты не замужем, значит, нелюбима.
      Джек удивился и тому, почему Серый Призрак поделился с мамой этой тайной. Они же не дружили. А потом вспомнил, как миссис Макквот говорила ему, что не следует сердиться на женщину, если та умеет хранить секреты. Она в тот раз говорила об Алисе — но подразумевала и себя.
      — На ее похороны — отпевание было в школьной часовне — пошли Алиса и Лесли. Лесли состояла в Ассоциации Старинных Подруг и не могла не пойти, а Алиса составила ей компанию "из ностальгических соображений"; услышав это, Джек подумал: какое нехарактерное для мамы слово, а уж какое нехарактерное чувство!
      Алиса не стала ему подробно рассказывать, кто еще был на отпевании.
      — Каролина, разумеется.
      Вурц, конечно, а не Френч. Ее-то как раз не было, как и ее брата Гордона (он погиб, поэтому отсутствовал по уважительной причине).
      Джек спросил мать, не слышала ли она в часовне звуков, будто кто-то сосет одеяло или стонет. Она удивилась, из чего Джек сделал вывод, что ни сестер Бут, ни Джимми тоже не было. Наверное, уехали куда-нибудь.
      Люсинда Флеминг также не упомянула кончину миссис Макквот в своей традиционной рождественской открытке; Джек решил, что если бы она присутствовала на похоронах, то обязательно рассказала бы об этом всем. Роланда Симпсона тоже не могло быть — он уже сидел в тюрьме.
      Учителя? Ну, легко себе представить, кто присутствовал: мисс Вонг, рыдающая как безумная, словно в ней на полчаса проснулся ее ураган; мистер Малькольм с женой в инвалидном кресле, пытающийся помочь ей объехать препятствия, чинимые ее же собственным безумием; мистер Рэмзи, не знающий, как усидеть на скамье, и поэтому бегающий из угла в угол у входа в часовню; и мисс Вурц, конечно. Как она, наверное, рыдала!
      — Каролина едва сама не умерла от горя, — сказала Алиса.
      Джек легко вообразил себе, как это выглядело; образ встал перед глазами так же четко, как другой — она склонилась над его тетрадкой по математике, а он вдыхает ее запах и разглядывает ее шею. Она до сих пор снилась Джеку, все в том же лифчике и трусиках из Лоттиного каталога.
      Но что же теперь происходит в третьем классе? Как же мисс Вурц управляется с учениками и ученицами без спасительной миссис Макквот?
      Лесли Оустлер разрешила для Джека эту загадку. Оказалось, что после смерти Серого Призрака мисс Вурц стала куда лучшим учителем — потому что отступать было некуда, и ей пришлось наконец выучиться. Но на похоронах миссис Макквот ничто не могло сдержать чувства мисс Вурц. Она рыдала, рыдала и рыдала, никто не мог утешить ее. Она буквально выплакала все глаза — и после этого, как говорят, не плакала больше никогда. Ни один третий класс не видел с тех пор ее слез.
      Наверное, думал Джек, мисс Вурц до сих пор, молясь на ночь, говорит:
      — Храни вас Господь, миссис Макквот.
      Точно так же и Джек, разве что несколько реже и менее страстно, повторял, не в силах остановиться:
      — Мишель Махер, Мишель Махер, Мишель Махер.

Глава 19. Клаудия обещает стать призраком