(35) Что случилось с тобою, святейший отец, и почему ты после первого и второго отказа еще настаиваешь, чтобы от меня, несведущего и преданного страстям, получить полезное назидание? Больше я имею нужду просвещаться от тебя, низший по званию и омраченный по жизни, не относительно обязанностей епископства – увы, [виной тому] моя неспособность, – но относительно монашеского и потом игуменского состояния, именно: как бы мне, надлежащим образом руководя паствой, вверенной мне, недостойному, заслужить милость Божию в день страшного ответа моего [на Суде].

Но ты сделал это, конечно, по высокому смиренномудрию, ибо мне непристойно подозревать, что архиерейство твое хотело испытать мое невежество. Итак, я страшусь за собственный сан, священная глава, и поистине недоумеваю относительно управления душами, как привести вверенную мне малую словесную ладью из многомятежного и бурного духовного моря в пристань спасения; ибо для этого нужны и чистая жизнь, и достаточное знание, чтобы, управляя как бы двумя рулями, бодрственно и искусно сохранить и себя самого, и следующих за мною непотопленными водами греха.

Таково оправдание меня, несчастного. Но так как совершенно оставить без послушания повеление твоей святости, хотя оно и выше сил моих, небезопасно, а с другой стороны, я получил повеление и от собственного отца моего[178], то, повинуясь обоим, я, в виде напоминания, высказываю тебе, святейший отец, что корабль твоего совершенства гораздо больше и превосходнее моей ладьи, – разумею высоту епископского сана [Col. 945] в сравнении с игуменским достоинством, – и тем более, чем над большим числом людей ты удостоился начальствовать, и притом, может быть, не добровольно [подчинившихся], не единодушных, не одинакового пола

(36) и звания, но и над мужчинами и женщинами, отшельниками и общежительными монахами, начальниками и подчиненными, брачными и безбрачными, рабами и свободными, сиротами и вдовами, богатыми и бедными, господами и слугами, должниками и заимодавцами, живущими роскошно и изнуряемыми голодом, имеющими большое состояние и не имеющими крова, носящими изысканные одежды и одевающимися в рубище. Этого и еще большего, чем это, не оказывается в нашей жизни, а твоя исполнена. Притом не одним распоряжением устрояется весь народ твой, и не всех лица и имена ты знаешь, и не каждого образ жизни тебе известен, но различные весьма различно ведут свою жизнь. Ибо одни, может быть, возделывают землю, другие плавают по морям, иные занимаются скотоводством, иные ничего не делают, а иные занимаются предпринимательством; и долго было бы говорить о видимой деятельности каждого.

При всем этом какой и сколь великий нужен труд? Я думаю – невыразимый. Каков должен быть труд, борьба, подвиг, напряжение, забота, попечение, изнурение тела, скорбь души, утомление ума? Как управляющий кораблем во время великой бури и волнения морского бывает всецело бодрствующим и внимательным, не давая сна глазам своим, потому что немалой опасности подвергает и малый недостаток опытности и внимательности, так правитель душ должен еще тщательнее и точнее знать дело предстоятельства (??? ??????????), чтобы не быть потопленным в бездне погибели. Поэтому, святейший, я думаю, и взывал великий апостол: кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся? (2 Кор. 11:29). И еще: для Иудеев я был как Иудей, для подзаконных был как подзаконный, для чуждых закона – как чуждый закона, но подзаконен Христу. Для всех я сделался всем, чтобы всех спасти (1 Кор. 9:20–22). Вот таковы, по словам его, законы и правила епископства, как свидетельствуют и сами божественные отцы наши.

Впрочем, ты, сам читая и разумея учение святых и имея в руках (37) своих богопреданные изречения, зачем требуешь чего-нибудь подобного от меня, бедного? Я думаю, что епископ есть начальник и подлежит ответственности за все действия подчиненных; неумолкающий вестник, проповедующий заповеди Божии; неусыпный глаз, наблюдающий за путями каждого из руководимых им; образ Христа, на который взирая, следующие за ним устрояют по-евангельски жизнь свою; всегда сияющий светильник, видимый подвизающимися во мраке неведения и греха; слово учения, напаяющее жаждущих спасительным питием; высший распорядитель, имеющий дать отчет за жизнь каждого во время воздаяния. Поэтому ничто столько не имеет близости и любви к Богу и столько не достойно награды, [Col. 948] сколько это предстоятельство, как сказал Сам Христос верховному апостолу: если любишь Меня, Петре, больше, нежели они, паси овец Моих (Ин. 21:15–17). И нет ничего опаснее и пагубнее, как недостойно носить этот сан.

Но сам ты, превосходнейший из отцов, – я это хорошо знаю, – как пастырь добрый, всегда полагаешь жизнь свою за овец своих (Ин. 10:11), готов на опасности за каждую из них, не боишься угроз человеческих, не скрываешь слова истины перед лицом противников, повинуешься воле одного Царя; притом обличаешь без всякого стеснения, наказываешь с состраданием, примиряешь и соглашаешь несогласных, благоразумно отделяешь сквернаго от святаго, здоровое от больного, чтобы оно не сообщило болезни своей ближнему, обращаешь заблуждающаго, подъемлешь изнемогшаго, перевязываешь сокрушеннаго (Иез. 22:26; 34:4).

Подлинно, как много у тебя дела! Надзор за игуменами, разбор живущих по келлиям, рукоположение пресвитеров и диаконов и наблюдение за жизнью всех их, предстательство за вдов, покровительство сиротам, защита обременяемых, заступление за обижаемых и, кроме того, сохранение своего достоинства. Ибо когда ничто не вредит и не препятствует благочестию, то надлежит и нам повиноваться всякому начальству и власти и всегда, если возможно, оказывать дружелюбие ко всем посредством щедрого и радуш-ного приема и пожертвования. Да не говорится о (38) твоем блаженстве то, что, напротив, относится к худым пастырям, именно к тем, которые пасут паству для гнусного прибытка, которые считают этот сан средством к [удобствам] жизни, к плотским наслаждениям, к удовлетворению похотей, к собиранию скоропреходящего богатства, к приобретению такого-то и такого-то числа десятин земли, толпы рабов и множества скотов и потому человеческими, а не божественными способами достигают высоты предстоятельства, чтобы превозноситься пред подчиненными и гордо сидеть впереди более почтенных людей. Не стану говорить о тех, которые, подобно стряпчим, ведут тяжбы о вещах тленных, а не защищают догматы благочестия, или, что гораздо хуже, о тех, которые присвояют и отнимают принадлежащее подвластным и таким образом приобретают могущество и богатство. Не отказываясь мало-помалу притеснять и бедных, которым они скорее должны были бы подавать руку помощи, кому они могут быть уподоблены? Петру ли и Иоанну и их последователям, у которых, как говорится в Писании, не было серебра и золота (Деян. 3:6), но – благодать Божественного Духа? Или Симону волхву, и Иуде предателю, и сребролюбивому Гиезию[179] и прочим богатым века сего? Я говорю о тех, которые заботятся только о настоящем, как бы им было хорошо, угождают плоти, прилепляются сердцем к золоту, которые, может быть, отдают деньги в рост или снабжают ими бедных с лихвою, владеют [для удовлетворения] собственных пожеланий и пристрастно уделяют [Col. 949] недостойным или родственникам, которые, может быть, все заботы направляют к тому, чтобы много посеять и пожать, столько-то насадить и собрать плодов, прибавить и умножить рабочих скотов или стада, словно какие-то земледельцы, наблюдая время и пользуясь нуждами других для продажи и покупки того и другого, проводя жизнь подобно предпринимателям и торговцам, а не так, как следует епископам и священным лицам, чтобы только окрылять души, освобождать их от мира, возводить к Богу[180] и спасать всю паству от греховной смерти, а необходимое для настоящей жизни, как второстепенное, устроять через экономов и управляющих.

Но горе мне, потому что я перечислил это, по собственным своим страстям изобразив то, чего нет у других. Ты же, всечестнейший отец, (39) как чистый от всего этого, святыми молитвами отгоняй духовных волков от запечатленного Христом двора твоего; я хорошо знаю, что ты и делаешь это, и выводишь [пасомых] на пажити добродетелей, питая и утучняя их пищею своего сладчайшего учения и водою своей чистой веры, и непрестанно приносишь благоприятные жертвы при духовных и священных своих службах Богу; но, упреждая молитвами своими, упаси и меня, несчастнейшего и многогрешного, прошу и умоляю, и прости, если я чем-нибудь возбудил смех в тебе по своему невежеству. Впрочем, я приступил к этому не по собственному желанию, но побуждаемый твоей священной и духовной любовью или, лучше, повелением, высказав нечто не для пользы твоей, но в доказательство, как сказано, искреннего моего послушания тебе.

Будь здоров в Господе, молясь о нас, единых грешниках, во всем святейший отец!

Какое приветствие или какое слово утешения может найтись у нас, смиренных, для твоей именитости при постигших тебя, господин, прискорбных обстоятельствах? Ты удален из города, в котором родился и воспитывался, лишен величайшего дома, лишен блестящего сана и, прибавлю, имущества; отлучен от друзей, знакомых, любезнейших детей твоих, отправлен в ссылку в разные места. Ссылке же свойственно то, что служит к изнурению непривычного к тому тела твоего: недостаток в пище, в питье, в омовении, отсутствие собеседников, множество оскорбляющих и огорчающих. Ибо теперь друзья и знакомые, некогда бывшие благорасположенными к тебе, может быть, стали нерасположенными и, находясь вблизи или издали, отвратили свои лица, чтобы не узнавать и не любить [тебя] и не заботиться [о тебе]. Кроме того, у тебя забота об оставшихся еще слугах и прежде них – о прекрасных [Col. 952] детях, а возможности для этого нет. И притом ты сидишь пред городом, как (40) некогда Израиль, отведенный к ассирийцам, при реках Вавилонских: тамо, говорит он, седохом и плакахом, внегда помянути нам Сиона (Пс. 136:1).

Итак, твои обстоятельства достойны воздыхания, скорби и слез. Но так как у тебя есть благодать ведения и дар благоразумия, то мы думаем, что ты при этом не падешь совершенно, зная, что искушение – житие человеку, по выражению приснопамятного Иова (Иов. 7:1). Твоей многоопытности хорошо известно, сколько он претерпел, равно как и всё непостоянство течения настоящей жизни, изменяющейся почти каждый день и час. Подлинно, она подобна приливу и отливу, цветам и сновидениям и прочему такому же, по божественным изречениям святых. Пусть припомнит почтенная душа твоя, сколько перемен произошло со времени твоей ссылки, как одни пали, другие возвысились; иные умерли, одни достигли счастья, другие подверглись несчастью. Нет никакого постоянства в непостоянном и быстром течении нашей жизни.

C другой стороны, и то истинно, что все мы, люди, находимся в ссылке, так как через первозданного мы изгнаны из рая, как сказано, и обитаем в этой смертоносной стране, доколе воспоем: изведи из темницы душу мою, исповедатися имени Твоему (Пс. 141:8), переходя из странствования в свободу; поэтому, сказать точнее, люди и не могут отправлять в ссылку подобных себе, сами находясь в ссылке, ибо все мы изображаемся странниками и пришельцами (Пс. 38:13).

Если это может быть для тебя каким-нибудь врачевством к утешению и средством к успокоению, то просим и убеждаем великодушно переносить случившееся и с благодарностью – прискорбное, чего ты, уверены мы, уже и достиг. Ибо как иначе мы вытерпим несчастие? Притом через это мы приобретаем великие блага, через неблагополучие – большее благополучие, через бедность – негибнущее богатство, через бесславие – нетленную славу. И сами владыки, благочестивые императоры наши[182], может быть, наконец склонятся возвратить тебя домой и воздать тебе должное, ибо мы знаем их человеколюбие и снисхождение, какое они оказывают особенно (41) в этих делах. Но пока ты находишься здесь, да утешит тебя Господь Бог утешением терпения и благодарности и да внушит самим владыкам сделать с тобою вышесказанное нами и возвратить тебя, вожделенного, любящим тебя!

Так как человек создан по образу и подобию Божию (Быт. 1:26), то необходимо человеческой природе, как образу, насколько возможно, носить в себе черты первообраза. Так как Божество в самом деле простирает промышление Своей благости на всё, то справедливо было бы и людям по возможности подражать промыслительному действию неизреченной премудрости. Поэтому [Col. 953] и мы, смиренные и ничтожнейшие, благоговейно обращая взоры к Божеству и питая чувство любви к единоплеменникам, присоединяемся к этому благочестивому обществу, как оно учреждено, заботясь об оставленных без призрения вместилищах [душ], то есть об умерших, которые по бедности или по причине странствования остаются без выноса и погребения в этом царствующем городе[184].

Итак, следуя божественному примеру и делая ежегодно из посылаемых от Бога даров посильный взнос для покупки погребальных вещей, потребных к погребению других, определяем в Господе следующее: когда окажется или будет усмотрен на пути каждым из причисленных к братству умерший человек, то его с приличными погребальными принадлежностями [следует] выносить и полагать в назначенных у вас священных гробницах. И ежегодно в начале индикта[185] и многократно в дни Пятидесятницы совершать нам общее поминовение всех погребенных, устрояя в (42) то же время складчиной[186] и трапезу[187] (??????) телесного утешения, впрочем, не преступая установленных пределов достаточной трапезы, чтобы многопитием или многоядением нам не обесчестить совершаемого поминовения, но с благоговением вознося славословие Богу, удостоившему вас совершить такой священный праздник, и таким образом приступать к употреблению трапезы, при чтении книги, чтобы и во время нашего принятия пищи преследовать угодное Господу, излишнее уделяя бедным и не употребляя во время трапезы праздных слов, шуток, а тем более насмешек, так как разум каждому христианину запрещает делать |это|. Если же надобно будет говорить, то о приличном христианам, именно – о том, чтобы нам воздерживаться от клятвы, иметь любовь между собою, произносить из уст истину, избегать обмана и зависти, по возможности делать благотворения, посещать находящихся в темницах и больных, быть внимательными к чтениям и к предстоятелям Церкви, оказывать честь друг другу и особенно священникам Божиим и монахам, принимать странников, совершенно воздерживаться от блуда и пьянства, блюсти православную веру, удаляться от общения с еретиками. Ибо беседа и попечение о таких делах может быть для нас источником многих благ.

Одобряя и сочувствуя таким божественным учреждениям, мы присоединяемся к этому обществу, как к Господу, ибо Он говорит: сотворивший одному из сих братьев Моих меньших, Мне сотворил (Мф. 25:40); ничего из постановленного не отвергая и не пренебрегая, так что если кто-либо из братий будет замечен, что он или не обратил внимания на лежащего мертвеца и не донес первенствующему в братстве, или за трапезой говорил непозволительное и делал непристойное, прогневляя этим Бога, на того налагается настоятелем епитимия – лишение вина в течение трех дней и уплата одного сребреника и на будущее время требуется исправление. [Col. 956] Кроме того, вам должно соблюдать следующее: когда приключится кому-либо из братий обыкновенная смерть, (43) то всем собираться вместе и совершать его вынос и погребение, так чтобы и чрез это прекрасная община наша[188] получала похвалу во славу и честь щедрого Бога нашего.

Итак, с верою и страхом присоединяясь к этому списку, мы подписываем имена свои с [приложением] пожертвования, ожидая за это малое усердие наше воздаяния в будущем веке от Мздовоздаятеля, праведного Судии всех Иисуса Христа, Господа и Бога нашего.

Прежде всего другого считаю долгом приветствовать отеческую святость твою, ибо так следует, а потом таким образом скажу о причине письма. Словесная овца наша, известный брат, обольщенный многообразным коварством душепагубного волка, отторгнут от нашей смиренной паствы и, как известно нам, принят в обители твоего преподобия. Если бы ты, приняв его, тотчас внушил ему возвратиться, показав обольщение и погибель, какой он подвергся, и потом, исправив его, отослал к нашему смирению, то не сделал бы ничего несправедливого, но пристойное тебе, как нам заповедано святыми. Но так как прошло столько времени и нет никакого результата, то я хочу спросить, каким образом твое боголюбие задерживает моего ученика, как бы не зная того. Надлежало бы, узнав, отпустить того, которого ты не постригал, зная, как много отсюда вреда. Ибо тебе известно, что божественный и великий Василий заповедует не принимать ни в каких братствах отлучившегося от общества своих братий[190]. Ибо как могли бы и существовать общежительные обители, если бы прежде всего не соблюдалось это главное (44) правило? Ибо если учителям мира сего не позволяется принимать в учение отрока, отданного в другое училище, а кто сделает это, того все, собравшись, подвергают взысканию и наказанию, то не тем ли более, святейший отец, [должно быть так] у нас, которые руководим Церковью Божией и управляем душами по примеру первого учителя и пастыря нашего Иисуса Христа? Знаю, что ты исполнен мудрости и ведения; но прошу тебя, пойми несообразность сделанного, особенно ты, имеющий преимущество пред другими и влияние в священном братстве. Или ты не знаешь, преподобнейший, что и для самой твоей паствы вредно присоединять к себе чужую овцу?

Итак, если такое зло, наконец, признано всеми, то просим передать его по получении нашего нижайшего письма посланным для этого самого братиям нашим, чтобы они привели его к своей пастве с церковными вещами, которые он присвоил. Если брат не послушается, то благоволи тотчас извергнуть его из священной паствы своей. Если же, чего мы не думаем, после этого известия ты захочешь удержать его, то знай, что он связан [Col. 957] нами не без рассуждения, но весьма рассудительно или, лучше, Святой Троицей и всем священным законоположением, так что он не должен иметь общения в Божественных Дарах и участия даже во внешних яствах, пока, возвратясь, не будет принят в свою обитель. Как несправедливо было бы, если бы собственного ученика твоего, связанного твоею святостью, разрешил кто-нибудь вообще, ибо это дело беззаконное и по суду всего церковного общества подлежит такому же наказанию; так, конечно, и на нашу власть, которую Господь даровал нам, недостойным, не для погибели, но для назидания душ, да не посягает твоя святость, ибо [за это] – Страшный Суд. Потому, просим [тебя], (45) непременно передай духовного нашего сына братиям, моля о нас, грешных, непрестанно.

С давнего времени и до настоящего я имею желание прибыть к тебе, святейший отец мой, и испросить святых молитв твоих, но доселе не открылся мне путь, конечно за грехи мои, равно как и теперь. Посему я принужден послать брата нашего Калогира[192], который восполнит отсутствие нашего смирения; а после и мы придем преклониться пред честными стопами твоими, при помощи Божией.

Прости мне, отец, то, о чем я хочу сказать, ибо скажу в простоте, от искренней любви и по моему стремлению к безукоризненности твоей жизни. Некоторые, зная, что я искренний и единодушный друг и сын твой, и сами принадлежа к отличным друзьям, сказывали, что твоя святость поступает не по-надлежащему. Когда я негодовал и стал возражать и говорить о величайших подвигах твоей высокой жизни, то они согласились со мною в этом; но в некоторых словах и делах обвиняли [тебя], именно – скажу об одном: они говорили, будто ты создал изображения[193] Ангелов, и притом распятых на шестах, подобно Христу, и Самого Христа и Ангелов [изобразил] престарелыми. Много беседовав об этом, я не мог возразить им, ибо они утверждали, что это дело странное и чуждое церковному Преданию и, конечно, произошло не от Бога, но от врага, так как в течение столь многих лет и у столь многих богоносных и святых отцов не видано такого примера. Ибо от того, что теперь нововводится, хотя бы Ангелом, апостол предостерегает нас, говоря в одном месте: (46) если бы даже мы или Ангел стал благовествовать – прибавлю: и предаст – не то, что мы благовествовали, да будет анафема (Гал. 1:8).

Что сказать на это, святой отец мой, я не знаю и, находясь в недоумении, принужден писать к тебе, дабы отрешить себя от всякого вреда по отношению к тем, кто осуждает основательно и как бы от всей Церкви. Ради Бога, прими меня, как советующего сына твоего, заботящегося о тебе, считающего твою славу своей славой и не желающего слышать какой-нибудь укоризны на тебя, [Col. 960] провождающего жизнь поистине безукоризненную. Просвети, наставь, послушай, внемли, призри, избавь от всякого недоумения взирающих на высокую жизнь твою.

Благому Богу нашему, промышляющему о Церкви Своей, благоугодно было поставить ваше благочестие царем над нынешним родом христиан, дабы не только мирское управление, находившееся в худом состоянии, было устроено хорошо, но и церковное управление, если в нем будет какой недостаток, было исправлено, и чтобы было новое тесто в обоих (ср. 1 Кор. 5:7). По благодати Его ваше христолюбивое царствование в одной части уже сделало исправления и еще больше сделает, укрепляемое внушением свыше; остается теперь и другой части испытать подобное внимание и заботливость. Это может быть даровано ради Бога и с Божьей помощью вами чрез совершение законного избрания[195] будущего архипастыря[196].

Но так как ты и от нас, грешных и недостойных, желал узнать представляющееся нам, то вот, как бы пред Господом, Который будет судить нас[197], ответ наш, за который мы дадим отчет в день Суда. Мы не знаем и не ведаем никого, не потому, чтобы оскудели сияющие жизнью и словом, – ибо есть известные и Богу, и (47) людям, хотя не в равной мере, и особенно твоей просвещенной душе, – но потому, что мнение и желание вашего царства требуют такого, который мог бы совершенным сердцем постигать уставы Божии, был бы по достоинству и чину постепенно возведен от низшего к высшему, искушен во всем (Евр. 4:15), который, как Сам претерпел, мог бы и искушаемым помочь (Евр. 2:18). И для чего нужно говорить много тебе, который хорошо знает и по собственному положению и успеху представляет, каков он должен быть. Он должен блистать пред многими, как солнце между звездами.

Не видя такого, мы и не осмеливаемся подать голос. Но как бы для памяти с покорностью и почтением предлагаем (что, конечно, небезызвестно и твоей многоопытной и божественной мудрости), чтобы, делая выбор из епископов, из игуменов, из столпников, из затворников, потом из клира и из самих сановников, взяли тех, которые преимуществуют пред прочими умом, благоразумием и жизнью. Пусть же сойдут и столпники, пусть выйдут и затворники, потому что ищется полезное для всех; ты обсуди и сравни и[198] вместе с ними избери достойнейшего. И блажен ты, а еще более преблаженны они, если устроите всё это, христоподобные владыки наши. Чрез это еще более утвердится царство [Col. 961] ваше, возвеличится имя ваше в род и род (Пс. 134:13) и умножатся годы державы вашей. Бог даровал христианам эти два дара – священство и царское достоинство; ими врачуется, ими украшается земное, как на небе. Поэтому, если одно из них будет недостойное, то и всё вместе с тем необходимо подвергается опасности.

Итак, если хотите доставить вашему царству величайшие блага, а через ваше царство всем христианам, то да получит и Церковь себе предстоятеля равного, сколько возможно, вашей царской доблести[199], дабы радовались небеса и (48) воспевала земля (ср. Пс. 95:11). Да будет рука Божия, в которой и сердце ваше, руководительницей и указательницей лучшего, и да сподобитесь вы от нее за предпринятые ваши труды, заботы и попечения об этом деле царства нескончаемого!