Эвелина так сильно дрожала, что от холода у нее зуб на зуб не попадал. Она промерзла до костей, и даже жарко пылающий камин был не способен ее согреть. Девушка склонилась над каминной решеткой и протянула к огню озябшие ладони.
      – Вам нужно переодеться. Ваша одежда насквозь промокла, – громко проговорил Анхель, с грацией леопарда входя в номер. Он бросил на огромную кровать халат серебристого цвета. – Вот. Можете надеть это.
      Эвелина безучастно взглянула на шелковый халат и ничего не сказала.
      – Я собираюсь найти нам что-нибудь поесть и выпить, – заявил Анхель. Одежда прилипла к его стройному телу, а намокшие волосы завивались кольцами. – Заприте за мной дверь. И не забудьте: открывайте только, когда постучат три раза. – Затем он приоткрыл дверь, выглянул в коридор, проверяя, нет ли там кого-нибудь, и незаметно выскользнул из номера.
      Запершись на ключ, Эвелина скинула мокрые туфли и поставила их сушиться возле камина. После этого сбросила с себя сырую одежду и надела шелковую ночную рубашку, удивляясь, как Анхелю удалось так быстро достать столь дорогую и изысканную вещь.
      За окном бушевала гроза. Молния сверкнула так ярко, что осветила всю комнату, хотя на окнах висели толстые шторы. Эвелина вздрогнула, снова подошла к камину и села на толстый ковер, подобрав под себя ноги. Через несколько минут она немного согрелась и перестала дрожать.
      Эвелина сидела в тишине и слушала, как дождь барабанит в стекло. До нее доносились приглушенное ржание лошадей и скрип колес проезжавших по булыжной мостовой экипажей. Она раздумывала, не зажечь ли ей свечи на тумбочке возле кровати, но ей не хотелось вставать и покидать свое теплое местечко возле камина. Огонь отбрасывал длинные зловещие тени по всей комнате. Эвелине было интересно, сколько может стоить одна ночь в таком роскошном номере, как этот. Определенно больше, чем имелось на ее банковском счете, уныло подумала девушка. Анхель в очередной раз оказывает ей услугу. А у нее нет средств, чтобы хоть когда-нибудь расплатиться с ним. И ее положение все больше и больше усугубляется.
      В том, что касалось Джастина, она уже во второй раз сваляла дурака. Не то чтобы Анхель хоть единым словом упрекнул ее в этом. Он главным образом держал свои мысли при себе, но его молчание Эвелина принимала за безмолвное осуждение. Она чувствовала себя опустошенной. Где-то в глубине души питая отчаянную надежду, что все случившееся окажется нелепой ошибкой, досадным недоразумением. Может быть, она неправильно истолковала его намерения? Однако, даже если Джастин действовал из добрых побуждений, Эвелина вряд ли сможет простить ему, что он бросил их, не сказав ни слова.
      Более того, вот так вскочив на лошадь и удрав, он подвергал прямому риску свое здоровье. Хотя Джастин постепенно шел на поправку, он еще не настолько оправился после ранения, чтобы сломя голову скакать верхом под проливным дождем, в кромешной тьме. Не исключено, что он упал с лошади и лежит где-нибудь в канаве и умирает. С его стороны это была бессмысленная показная бравада, граничащая с безрассудством. Кроме того, даже не подумал, что она может сейчас испытывать – после того, как он так с ней поступил. Ей хотелось придушить его за это. Каким же была она слепым котенком, когда верила всему, что говорил Баркли! Вероятно, это из-за того, что она неравнодушна к неотразимому маркизу. И об этой своей слабости ей придется сожалеть до конца своих дней. Она только надеялась, что этот конец ее дней не наступит слишком уж скоро.
      Эвелина тяжело вздохнула, стараясь найти в ситуации хоть что-нибудь хорошее. Но не смогла. Девушка чувствовала себя сломленной духом и совершенно разбитой физически. Она прижала руку к груди и покачала головой.
      Бог ты мой, до чего же она жалка!
      Наконец в массивную сосновую дверь номера постучали – три раза, как они с Анхелем условились. Эвелина поднялась на ноги и прошла на цыпочках к двери.
      – Анхель, это вы?
      Снова раздалось три негромких стука.
      – Открывайте, Эвелина. – Этот голос с приятным акцентом ни с чем не спутаешь. Девушка отперла замок и отворила массивную дверь. Анхель вошел в номер, держа в руках больше десятка разных свертков и сверточков. Пока Эвелина снова запирала дверь, он подошел к столу, стоящему в углу комнаты и выложил на него свои трофеи.
      Анхель открыл первый сверток и достал из него большой кусок сыра. В другом свертке лежала буханка хлеба, в третьем – яблоки. Эффектным жестом он развернул следующий пакет, в котором оказалась бутылка с напитком красновато-коричневого цвета, Он выдернул пробку, запрокинул голову и сделал большой глоток, потом еще и еще. Эвелина смотрела, как ходил кадык на его шее.
      Молодой испанец облизнул губы.
      – Напиток богов.
      Он протянул ей бутылку, и Эвелина попробовала спиртное. Она закашлялась, огненная жидкость сначала обожгла ей горло, затем – грудь, а потом – пустой желудок. На глазах у нее выступили слезы, грудь горела огнем.
      – Забористый, – улыбаясь, прокомментировал Анхель. Он взял бутылку и сделал еще один глоток.
      Эвелина села на ковер возле камина. Ей сразу стало теплее. Она молча наблюдала, как Анхель отломил кусок хлеба, блестящим серебряным ножом нарезал сыр и протянул ей. Девушка покачала головой. Есть ей не хотелось, она чувствовала тошноту.
      Анхель нахмурился, огорченный тем, что Эвелина отказалась от еды. А потом сдержанно заметил:
      – Если вы не будете кушать, вы ослабнете. Скажите на милость, кому от этого будет легче?
      – Просто я не голодна сейчас.
      В комнате стало тихо. В камине потрескивал огонь. Анхель жевал хлеб и сыр в одиночестве.
      Эвелина сидела, глядя неподвижным взглядом на золотистые языки пламени.
      – Как вы думаете, они в безопасности?
      – О Фаизе позаботится Ахмет. Надеюсь, ваши слова не относятся к проклятому маркизу?
      – Нет! Конечно же, нет! – Она смутилась и закрыла лицо руками. Услышав шуршание одежды, Эвелина, не убирая руки от лица, взглянула на Анхеля. Его темный пиджак и шелковый жилет лежали на спинке кресла у окна. Молодой человек стоял возле огромной кровати в одной рубашке и кальсонах. Белое белье облегало его стройное тело греческого бога. Эвелина покраснела до кончиков волос и плотнее сомкнула ладони, закрывая лицо. Только сейчас она до конца осознала ситуацию, в которой оказалась полуодетая девушка в роскошном номере гостиницы наедине с привлекательным мужчиной. На мгновение она даже забыла, что этим мужчиной был не кто иной, как ее старый и преданный друг Анхель.
      Молодой испанец положил подушку на ковер и уютно расположился возле камина, рядом с Эвелиной. Он вытянул босые ноги к огню. Несмотря на дружбу, которая связывала ее с Анхелем много лет, вид его голых ступней показался Эвелине слишком интимным зрелищем, и она смущенно отвела глаза.
      – Замерзли? – спросила девушка.
      – Ничего. Сейчас согреюсь, – сказал Анхель и поднес к губам бутылку бренди, а затем передал ее Эвелине. Она взяла бутылку и медленно отпила. От огненной жидкости на глазах у нее снова выступили слезы, и все тело – с ног до головы – обдало жаром.
      – Не пейте слишком много, кара, – ласковым голосом посоветовал Анхель. – Вы ничего не ели и поэтому быстро захмелеете.
      Щеки Эвелины покрылись густым румянцем. Похоже, последнее время ей то и дело требуется чье-то руководство. Эвелина украдкой взглянула на Анхеля. Пламя бросало нежный отсвет на, его лицо с красивыми чертами, придавая золотистое сияние оливковой коже и карим глазам шоколадного оттенка. Неожиданно для самой себя Эвелина спросила молодого человека:
      – Вы сказали, что удача изменила вам, когда любовь и интрига скрестили шпаги. Вы имели в виду ваши отношения с Изабеллой?
      Анхель продолжал сидеть неподвижно, не отрывая задумчивого взгляда от танцующих языков пламени.
      – Она работала на французов.
      – Как вы об этом узнали?
      – Она пыталась соблазнить моего отца.
      – Но он женат, и у него счастливая семья.
      – Какое это имеет значение?
      – Но ведь вы же с ней были вместе.
      – Отец и сын – удачная рокировка! Не правда ли? – с горечью проговорил Анхель своим приятным бархатным голосом. – Когда отец предостерег меня насчет Изабеллы, я даже не поверил ему сначала. Подумал, что он ревнует. Хочет отнять ее у меня. – Молодой человек невесело рассмеялся, и его голос стал хриплым. – Можете себе такое представить: я подумал, что отец хочет присвоить то, что принадлежит мне.
      – Изабелла была очень красива, – тихо проговорила Эвелина.
      – Она была подлой и хитрой стервой.
      – Но вы любили ее, Анхель.
      – Я любил то, чего на самом деле нет, – печально сказал Анхель. – И никогда не было, – с горечью добавил он, сделал глоток бренди и молча отвернулся, пряча глаза.
      В темноте Эвелина не видела выражения его лица. Но она вдруг почувствовала, что ей стало легче. Выходит, не она одна ошиблась в человеке, ослепленная любовью. Девушка поджала губы.
      – С тех пор вы дали зарок никогда не жениться?
      – Бог с вами, Эвелина! Помню, это было ваше любимое занятие. Я просто постарался сосредоточиться на мимолетных наслаждениях, которые мне предлагают. Я решил больше не попадаться на женские уловки и не увлекаться никем всерьез.
      А может быть, Джастин от нее хотел того же самого – мимолетного наслаждения?
      Анхель задумчиво проговорил:
      – Вы утверждаете, что не любите маркиза. Однако создается такое впечатление, что вы постоянно возвращаетесь мыслями к тому времени, когда держали его в объятиях.
      – Как я могу любить человека, которому не доверяю?
      – А как я мог любить человека, которого на самом деле не существует? – Глядя на Эвелину из-под полуприкрытых ресниц, он печально пробормотал, как бы размышляя вслух: – Если бы мы могли быть хозяевами нашего сердца…
      Дрова потрескивали в камине, на пол летели искры. А Анхель и Эвелина сидели молча в полумраке гостиничного номера, думая каждый о своем.
      Молодой человек поднялся так резко, что Эвелина вздрогнула.
      – Вы ляжете на кровати, – сказал он твердо. – Я устроюсь на полу возле камина.
      Эвелина молча кивнула и подошла к кровати. Не глядя на юношу, она тихо позвала:
      – Анхель!
      Молодой испанец сел на ковер перед камином, спиной к девушке.
      – Что, Эвелина?
      Эвелина ощущала необходимость высказать, что у нее на душе.
      – Вы так много для меня значите. Не знаю, что бы я без вас делала.
      – Я понимаю, кара. – Анхель накрылся одеялом. – Ложитесь спать.
      Лежа под шершавым шерстяным одеялом, Эвелина поняла, как она изменилась за последние несколько недель. Где та веселая девочка, которая считала любовь легкомысленной, ни к чему не обязывающей игрой, в которую можно беспечно играть со своим другом? Всегда есть опасность опалить свое сердце. Что и случилось с ней, когда дело дошло до постели. Эвелина поняла, что хотя существуют люди, способные наслаждаться физической близостью, не проявляя ни чувств, ни привязанности, она не из их числа. Обнажая перед Джастином свое тело, она не могла не обнажить уголок своего сердца.
      Где-то вдали прогремел гром. Эвелина вздрогнула и укуталась одеялом по самую шею, уткнувшись лицом в мягкую подушку. Раньше девушка боялась попасть под власть другого человека. Теперь ей стало понятно, что неограниченную власть над другим существом могут дать не только узы брака, но и интимная близость. Близость, которая приводила к появлению эмоциональных связей, – риск, на который Эвелина не могла пойти.
      Ее отяжелевшие веки сомкнулись, но горестные размышления о жизни не давали девушке уснуть. Надо расценивать случившееся как урок, который ей необходимо усвоить: никогда не позволяй мужчине управлять тобой – ни физически, ни эмоционально, ни юридически. Раньше Эвелина считала, что среди мужчин есть джентльмены, с которыми можно чувствовать себя в безопасности. Теперь ей не давали покоя слова Джастина: «Все мужчины мошенники и негодяи». Но вот сейчас перед ней находится живое исключение из всеобщего правила – джентльмен, который спит на полу возле камина и предоставляет ей защиту и покровительство, ничего не требуя взамен. «Возможно, все-таки не все мужчины мошенники и негодяи. Среди них есть и хорошие, хотя они и редко встречаются», – думала она, засыпая.
 
      Сидя за письменным столом в своем кабинете, Джастин повернул голову и с тоской посмотрел в окно на улицу, где ярко сверкала молния и лил дождь. Он всей душой надеялся, что, где бы ни находилась в этот момент Эвелина, она в безопасности. Баркли вздохнул и снова перевел взгляд на лист бумаги, который лежал перед ним на столе. Он окунул перо в чернильницу и продолжил составлять послание.
      – Джастин! Моему терпению пришел конец. С меня довольно твоей тирании! – возмущенно заявила его мать, стоя в дверях. Единственный зажженный в кабинете канделябр, стоявший у Джастина на столе, слабо освещал ее худощавую фигуру. Тем не менее идиотскую траурную ленту, которая по-прежнему красовалась у леди Баркли на груди, трудно было не заметить.
      Когда леди Дракон входила в кабинет, ее красное шелковое платье шуршало при каждом шаге.
      – Я не принуждала тебя ответить мне на мои расспросы. Несмотря на то, что ты просто обязан это сделать. Я великодушно потакала твоему глупому желанию помыкать всем и вся. Однако я твоя мать, и я требую к себе должного уважения!
      Джастин закончил писать и стал пробегать глазами написанное.
      – Уважения нельзя требовать: его надо заслужить.
      Леди Баркли скрестила руки на груди.
      – Будь сейчас жив Джордж, он бы обязательно приструнил тебя.
      Рука Джастина задрожала, и перо упало на стол. Он молча смотрел на мать, которая годами изводила его, говоря вот так, как сейчас, о его покойном брате. Как будто это Джастин виноват в том, что Джордж сошел с ума. В одном Джастин не сомневался: будь Джордж на его месте, он бы не стал мириться с этой порочной тактикой, которую его мать взяла за правило.
      – Ну что же, возможно. Однако Джорджа давно уже нет с нами, – мягко сказал он.
      Леди Дракон недовольно нахмурилась и поправила прическу.
      – Как жаль, что ты не похож на своего брата!
      – И что у меня нет привычки приставлять пистолет к виску?
      Она разозлилась. Ее зеленые глаза метали громы и молнии.
      – Как ты можешь говорить такое! Как тебе не стыдно!
      – Нет, это тебе должно быть стыдно, мама. Ты носишься со смертью Джорджа как с флагом, изображая из себя мученицу. – Джастин вздохнул и поднялся, готовясь к сражению, для которого у него сейчас не было ни времени, ни сил. – Джорджа больше нет с нами. Он сам захотел оставить нас и уйти из жизни. Не забывай об этом. Поэтому – ничего не поделаешь – тебе придется иметь дело со мной, а не с Джорджем. Хотим мы этого с тобой или не хотим, но нам обоим с этим придется смириться. Раз уж ты решила оторвать меня от работы, я хочу, чтобы ты изложила суть своих требований, а после этого оставила меня в покое. Чем я могу быть тебе полезен?
      Ее впалые щеки сначала побледнели, а потом вспыхнули.
      – Я… Я требую объяснений…
      Джастин вздохнул.
      – Что именно ты хочешь знать?
      Заметно нервничая, леди Баркли ответила:
      – Кажется, ты упомянул о женитьбе. Я желаю точно знать твои намерения.
      Джастин перевел взгляд на письмо, лежащее перед ним на письменном столе, а потом снова посмотрел на мать.
      – Настанет время – и ты познакомишься с моей женой. Это случится, когда я выздоровею и буду к этому готов. И ни минутой раньше.
      – Но я твоя мать. И я должна подготовить ее, то есть подготовиться к ней.
      – Я не позволю тебе отравить мои отношения с самым важным человеком в моей жизни. – Красноречивый взгляд, который леди Дракон бросила на сына, говорил о том, что она прекрасно поняла, что он хотел сказать.
      – Не всякая женщина достойна драгоценностей Баркли.
      – Женщина, которую я люблю, достойна всего, что мне принадлежит, – резко возразил он. – Включая фамильные драгоценности Баркли. – Джастин наклонился вперед и положил стиснутые кулаки на письменный стол. – Я могу узнать, почему ты носишь эту странную черную ленту?
      Леди Дракон стала оправдываться:
      – Я волновалась за тебя. Это мой долг как матери – заботиться о тебе.
      Маркиз чуть не рассмеялся – настолько неубедительно прозвучал ее ответ.
      – Если бы ты на самом деле заботилась обо мне, ты интересовалась бы моим самочувствием, а не матримониальными намерениями.
      Она хмуро взглянула на него, ощущая свою вину.
      – Кажется, для того, чтобы отчитывать меня, ты чувствуешь себя достаточно хорошо.
      Бог ты мой! Неужели она всегда была такой несносной? Как Эвелина назвала ее? Леди Дракон! А что, это прозвище ей подходит. Довольно точная характеристика. Джастин перевел взгляд на лежащие перед ним бумаги. Все, хватит. Сколько можно терпеть пустую болтовню! Он не может позволить своей матери вмешиваться в столь деликатные вопросы, которые касаются только его! Решение принято.
      – Мама, я понимаю, что у тебя есть свои собственные нужды, и они обязательно должны быть удовлетворены. – «Иначе ты превратишь жизнь окружающих в сущий ад», – подумал он.
      Леди Баркли просияла.
      – Я рада, что ты наконец понял ошибочность своего подхода.
      – Разумеется. Поэтому я отсылаю тебя в крепость в Уэльсе, где ты сможешь чувствовать себя хозяйкой замка.
      – Но… Это так далеко! А Одри в этом сезоне выезжает, и…
      – Тетушка Леонора и я позаботимся об Одри. У тебя есть свои желания, и они для меня на первом месте. Я твердо настаиваю на своем решении. И я не потерплю от тебя никаких возражений. Стэнли!
      – Да, милорд. – Откуда ни возьмись появился слуга. Он, по всей видимости, крутился возле двери и скорее всего слышал каждое слово. Ну что же, тем лучше. Пусть все поймут, кто в доме хозяин.
      – Я хочу, чтобы слуги помогли моей матери собрать вещи и завтра же проводили ее в дорогу.
      – Завтра?! – воскликнула леди Баркли.
      – Мы достанем для вас луну с неба, милорд. – Дворецкий с трудом скрывал свою радость.
      – Прекрасно.
      – Для меня удовольствие служить вам, милорд.
      Джастин кивнул, прощаясь с матерью и слугой, и снова сосредоточился на листе бумаги, лежащем перед ним на столе. Его мать коротко кивнула в ответ и с оскорбленным видом выплыла из комнаты. У нее было такое выражение лица, как будто она съела лимон без сахара.
      Джастин перечитал послание.
 
      « Ваша милость! Я обращаюсь к вам по очень важному и неотложному вопросу…»

      Салли знал, что умирает, но смерть не страшила его. Нестерпимые боли во всем теле, словно выворачивающие его внутренности наизнанку, постепенно притупились, и дышать тоже стало не так мучительно. Он почти привык к постоянному металлическому привкусу крови во, рту. У Салливана уже не оставалось сил думать о том, чего хотят от него люди, подвергающие его пыткам. Когда перед глазами у него сначала все странно поплыло, а потом потемнело, он почувствовал облегчение.
      Сознание то возвращалось, то вновь ускользало. Какое-то время Салливан цеплялся за реальный мир, пока темнота не превратилась в серое пятно, а серое пятно затем не расплылось, обратившись в полумрак. Где-то вдали, в кружащемся тумане, виднелся слабый проблеск фонаря. Свет подпрыгивал и качался, сопровождаемый шаркающими шагами и щелканьем трещотки. Должно быть, это ночной сторож, крадучись, обходит свою территорию и проверяет, все ли спокойно. Но это ведь Севен-Дайалс. Ни один человек не отважится один выйти на улицу ночью в этом ужасном пригороде Лондона. Все знают, что здесь можно не дойти до дома живым. В этом квартале человека могут убить только для того, чтобы снять с него пиджак или ботинки. Салли услышал, как кто-то насвистывает до боли знакомый мотив. Заинтригованный, он пошел на этот призрачный свет.
      Вдруг в густом тумане возник просвет, и Салли очутился перед большой деревянной дверью с металлическими петлями. Высоко над порогом висела дощечка, зловеще поскрипывая на ветру. Внезапно Салливана охватила дрожь, он зябко поежился и застегнул пиджак на верхние пуговицы.
      Хотя краска на вывеске местами облупилась и потрескалась, можно было разглядеть, что на ней изображены роза и корона. «Роза и Корона». Салли, не мигая, смотрел на закрытые двери знакомой таверны, где эль разбавляли водой, барменши были неулыбчивы и нерасторопны, а посетители – большей частью воинственно настроены и драчливы. Откуда-то налетел сильный ветер и дунул Салливану в спину, словно подталкивая его вперед. Он открыл дверь и из ночной темноты вступил в полумрак кабака.
      – А, вот и ты, дружище!
      За вторым столиком справа сидел Филипп – живой и невредимый. На столе перед ним стояла большая кружка эля. Филипп был закутан в плащ, скрывавший его грудь.
      Вне себя от радости, что снова видит своего дорогого друга в добром здравии, Салли поспешил к его столику. Пожав его мускулистую руку, он воскликнул:
      – Филипп! Господи Иисусе! Как я рад тебя видеть, старина! – Но неожиданно в его памяти промелькнули страшные картины. Его старший товарищ, лежащий бездыханно в луже крови. Его любимица Эвелина в траурном черном облачении. Страшная боль от пыток, которым его подвергают. Эта боль раздирает его грудь, пронзает его руки и ноги. Ему трудно дышать. Затем – также неожиданно, как возникли, – мучительные воспоминания исчезли, рассыпались в прах, оставив Салливана в состоянии крайнего замешательства.
      – Присаживайся, старина, – предложил Филипп, указывая Салливану на место за столом напротив себя.
      Салли тяжело опустился на расшатанный деревянный стул.
      – Клянусь Богом, я счастлив снова видеть тебя, друг мой!
      Подошла худая барменша с растрепанными, спутанными волосами мышиного цвета. Она убрала пряди с глаз, и стало видно ее осунувшееся лицо, покрытое шрамами.
      – Принести вам что-нибудь выпить?
      Филипп отмахнулся:
      – Не надо. Он здесь ненадолго. У него нет времени ждать свой заказ.
      Барменша пожала плечами и шаркающей походкой направилась к бару.
      – Но я же так хочу пить, – пожаловался Салли, не сводя глаз с большой кружки, стоящей на столе. – Не помню, когда я пил в последний раз. Дай мне хлебнуть хоть глоточек! – Он потянулся к кружке Филиппа, но друг шлепнул его по руке.