Седа рассмеялась: - Я и не подозревала, что ты человек с юмором, Левой.
      - Но, во всяком случае, не шут,- обиделся я.
      - Я плачу, а вы смеетесь! - вскричала Луиза.
      Я решительнo толкнул дверь в кабинет Айказяна. Шефа не было. На диване сидел Рубен.
      Я вошел, прикрыв за собой дверь.
      - Видал, как меня осрамила твоя распрекрасная сотрудница,- улыбаясь сказал Рубен.- Недотрога. С луды свалилась. Терпеть не могу ломак. Корчит из себя святую. Ты, надеюсь, на меня обижаться не вправе. Женатый человек. Я тебе помочь хочу... Ну, нто таращишь глаза? Эта. святоша Седа по уши в тебя влюблена. Я стреляный воробей, насквозь вижу этих краль...
      Говорил он не переводя дыхания. Я терпеливо дослушал его.
      - Давно уж вижу! - продолжал Рубен.- Попадешь в беду, чего доброго. Не дай бог, дойдет до жены. Вразуми помощницу, пока не поздно...
      Наконец Рубен замолчал. Он ждал моего ответа. И я ответил... Рубен сразу же выпрямился. Потом встал, сунул руки в карманы и, посвистывая, прошелся по кабинету, всем своим видом показывая, что не придает моим словам никакого значения.
      - Кто ты, сотрудник института или шут из балагана?! - повысил я голос.
      - Я Арлекин,-сказал он и продолжал старательно насвистывать.
      - Что тебе надо здесь в рабочее время?
      Рубен бросил на меня презрительный взгляд.
      Потом сказал:
      - В свое время я сделал тебе выгодное предложение. Ты не задумался над ним. Может, сейчас захочешь работать со мной? Впрочем, торопиться незачем. Еще сам попросишься.- Он помолчал, потом добавил великодушно: - Попросишься, но будет поздно.
      И вышел из кабинета.
      Я остался один. Айказяна все не было, хотя он сам вызвал меня. Я решил непременно дождаться его, убежденный, что после очередного поклепа Рубена серьезный разговор неминуем., Шеф вошел совершенно неожиданно.
      - Я опоздал? - спросил он.- Садись. На расширенном заседании научного совета хотят послушать твой доклад.
      - О чем?
      - Интересуются твоими опытами при низких температурах- сказал Айказян. - Даже есть желающие работать по твоей теме. Рубен, например, покоя мне не дает.
      - Пусть работает, если хочет. Только жаль, тема-то плановая...
      Я испытующе посмотрел шефу в глаза.
      - Когда будет готов твой доклад? - спросил Айказян.
      - К сожалению, практических результатов пока нет, доклад будет только по теоретической части. А это, честно говоря, меня не особенно устраивает, но если вы настаиваете,..
      - Непременно.
      - В таком случае я буду готов месяца через два...
      В коридоре меня ждал Рубен.
      - Ну как, пожаловался? - поинтересовался он.
      Я, не отвечая, направился к лаборатории.
      - Хочешь понравиться начальству?
      Я вдруг остановился и схватил ег,о за ворот.
      - Есть одна притча. Послушай - пригодится. На скалистую вершину опустился орел. Он гордо думал о том, что только, ему доступно быть выше облаков. Но тут, совсем рядом, увидел свернувшуюся в клубок змею. "Как ты попала сюда?" - удивился орел. "Ползком, ползком",- ответила ему змея.
      - Любопытная притча,- сказал Рубен.- На том и кончается?
      - К сожалению, да. Надо думать, орел уступил эту вершину змее, потому как мир велик и вершин много.
      - Значит, орел улетел? - спросил Рубен.
      - Наверное. Времена были такие.
      - Да-а? - протянул Рубен.-У притчи есть мораль?
      - Несомненно.
      - Не растолкуешь?
      - Сначала необходимо выяснить, улетел ли орел на самом деле? - сказал я.
      - А ты умный! Честное слово! - съязвил Рубен.
      - Из чего заключил?
      - Притчи знаешь. А у меня в голове, кроме анекдотов, ничего не задерживается. Свойство характера.
      - Возможно.
      И, не оглядываясь, я вошел в лабораторию. Девушки встревоженно уставились на меня. Они, видно, очень беспокоились. И совершенно напрасно.
      ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
      - Простудишь ребенка,- сказал я.- Не понимаешь, что ли?
      - Ничего не случится,- успокоил меня Ваган и стал осторожно спускать коляску по ступенькам.- А ты что будешь дома делать один? -крикнул он мне уже снизу. - Идем с нами. Подышишь воздухом, как, а?
      Ну, что я мог сказать? Предложение разумное. И я поспешил вслед за соседом.
      - Вы тепло его одели? - поинтересовался я.- Смотри, простудится, воспаление легких схватит. Опасная эта штука. Потом всякие осложнения. Помнишь, как я долго лежал?
      - Помню,- сказал Ваган.- Тебя еще интересные девушки навещали. Что это они сейчас не приходят?
      - Теперь же я не больной, потому, наверно, и не приходят,
      - Скажешь тоже... И врач была ничего себе,- продолжал Ваган.- А мне что-то не везет на красивых врачих.
      Что ты на это скажешь?
      - Смотри, как бы Арус не услыхала, вот что скажу. Ты, брат, веди себя посолиднее. У тебя ребенок...
      Ваган сразу посерьезнел.
      - Нет, моя Арус и самая хорошая, и самая красивая! А это я так, мелю языком...
      Мы вышли на улицу.
      - Сегодня у тебя настроение врода ничего? - заметил Ваган.- А то боязно было с тобой говорить. Запирался у себя и сидел один. А сегодня даже улыбаешься...
      Действительно, Ваган был прав. У тебя сегодня отличное настроение. Ты еще не задумывался над этим. Но если задумаешься, поймешь почему...
      У тебя прекрасное настроение, потому как выяснилось, что и ты тоже можешь помочь людям, выяснилось, что люди настолько верят тебе, что идут за содействием, за помощью.
      В экспериментальном цехе работают отменные парни.
      Ты давло их знаешь, но близок с ними не был.
      И вот сегодня двое лодошли к тебе л доверительно рассказали, что матрацы в общежитии совсем старые. И никто не собирается их заменить. Что они обращались к коменданту, но толку никакого. И не поможешь ли ты, не поговоришь ли с кем-нибудь из руководства...
      Тебе тyт же вспомнилась Джуля. И ты, не откладывая, пошел вместе с ребятами в комитет комсомола.
      Джуля недоуменнo взглянула на тебя, словно спрашивая: "Что еще за новости?" Ребята затоптались у порога, а ты прошел и сел, не ожидая приглашения.
      - Здравствуй, Джуля!
      - Здравствуй. Проходите, товарищи. Проходите. Ну, чтоу тебя? - спросила она.- Только покороче. Спешу на совещание.
      - Джуля, дорогая,- начал ты,- эти ребята из общежития. Говорят, у них матрацы никуда не годятся, а новых все не выдают.
      - Вата клочьями лeзет,- сказал один из парней.
      - И еще на столовую все жалуются,- продолжал ты.Нужно что-то предпринять.
      - В столовой сами установите дежурство,- предложила Джуля.- Пусть это будет вашим комсомольским поручением.
      - Да, но ведь ребята работают. У них нет на это времени,- сказал ты.
      - Ничего, они народ, боевой,- успокоила Джуля. - Справятся... Значит, договорились?.. Будем считать вопрос решенным.
      - А матрацы?..
      - Ах да!..- Джуля красным карандашом вывела на листке перекидного календаря: "Решить вопрос с матрацами".- Я займусь атим.
      - Спасибо, товарищ секретарь! - обрадовались ребята и собрались уходить.
      Ты тоже поднялся.
      - Задержись на минутку, Левой,-попросила Джуля. - Я, конечно, обязательно займусь матрацами, но впредь ты старайся не забывать моей фамилии. Понимаешь, здесь мы в официальной обстановке...
      - Хорошо, товарищ Терзян,- улыбнулся ты и поспешил нагнать ребят.
      Возле котельной, обоюдодовольные, вы распрощались...
      Ты и ребята...
      На тротуарах было скользко. Накануне вечером дворники досыпали опилками ледяную корку, но за ночь снова выпал и растаял снег, а потом опять подморозило. Я взял Вагана под руку, чтобы он, чего доброго, не поскользнулся.
      Дошли до парка в конце нашего квартала. Я помог Вагану перетащить коляску через канаву.
      - Я знаю, где есть две скамейки,- сказал. Ваган. - О них, видно, позабыли. Странное делo, зимой все скамейки в парках почему-то убирают. Будто в это время года люди не гуляют и им не хочется иногда посидеть...
      Скамейки стояли совсем близко: одна цротив другой.
      На одной уже сидели парень с девушкой. Завидев нас, они стали беспокойно наблюдать за каждым нашим шагом...
      Детская коляска окончательно встревожила их.
      Я невольно замедлил шаги. Но Ваган, опустив голову, непоколебимо приближался к скамейкам.
      Парень, обнимавший девушку, незаметно для нас снял руку с ее плеча и чуть отодвинулся.
      Мы сели.
      - Славная погодка,- сказал .Ваган.
      Я кивнул. Мой сосед покачивал коляску, потому что ребенок вдруг громко заплакал.
      - Прикрой ему лицо.
      Ваган расправил одеяльце так, что остались видны только нос и глазки младенца.
      Убедившись, что мысели прочно, влюбленные о чем-то зашушукались, потом вскочили и, бросив сердитый взгляд на нас, "стариков", медленно направились к выходу.
      - Вспугнули мы бедных,- сказал я.
      - Кого?.. Их? - Ваган махнул рукой.- Пусть бы себе сидели. Подумаешь...
      Ребенок вскоре заснул. Из его маленьких ноздрей шел белый пар. Мороа ярко разрумянил щечки.
      - Отойдем в сторонку, покурим,- предложил Ваган.
      Мы пересели на другой конец скамейки, подальше от коляски, и закурили. Я затянулся неохотно,
      - Уж не влюбился ли ты? - спросил вдруг Ваган.
      - Я?
      - Да. Ты все уходишь от прямого разговора. Чует мое сердце, что-то от меня таишь.
      День уже был на .исходе. Смеркалось. В саду объявились тени. Они кружили вокруг нас. Выжидали, когда мы наконец освободим скамейку.
      Две тени приблизились к нам вплотную, и юноша простуженным голосом попросил: - Нельзя ли одну из скамеек?..
      Я пересел к Вагану. Парень взялся за один край, девушка за другой, c намерением церенести скамью. Но девушке явно недоставало сил, и парень занервничал.
      - Давайте помогу, - предложил я, вставая. И взялся за скамью рядом с девушкой.
      Она с, облегчением опустила руку. Мы перенесли скамейку в конец аллеи, я еще протащил ее поглубже, туда, куда не доходил свет электрических фонарей в зыбком ореоле радужных венчиков.
      - Э-э, да ты понимаешь их! - улыбнулся Ваган, когда я снова сел рядом с ним.- Я тоже был такой до женитьбы. Придешь иной раз в парк, и везде старики стучат костяшками, в нарды играют. Нет чтобы пойти за внучатами присмотреть, сидят, все скамьи,занимают.
      Между деревьями носится ветер. С сумрачного, затянутого тучами неба лениво падают крупные хлопья снега.
      - Я люблю, Ваган,- сказал я.- Другую люблю...
      - Говорил ведь!..- оторопел Ваган.- Выходит, Асмик узнала и...
      - Асмик ничего не знает, Ваган,- сказал я.- Может, потому так и получилось, что она ушла...
      - Как получилось?
      - И сам не понимаю ничего.
      ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
      В лабораторию аошла не Седа, а настоящая Снегурочка, и от ее голоса зазвенели стеклянные пробирки.
      - Никакого настроения работать! Пойдем погуляем! - сказала она.- Какой снег валит... Последний, наверное, в этом году.
      - Хоть бы днем предупредила,- растерянно протянул я.- А то что же получается?
      - Звонила тебе, но ты уже вышел. Вставай же. Такой вечер! Ну, что насупился? Тебе это очень не идет. У-у, каким стал, просто страшно.
      Седа ласково провела по моему лицу озябшими ладонями.
      - Идем, Левой, прогуляемся. Ну же!..
      - Бросить работу!..- укоризненно глянул я на Седу, надевая пальто.
      - Ну и что? Отдых столь же необходим...
      - Отдых и верно дела важное!
      И, погасив свет, мы вышли из лаборатории. На улице я взял Седу под руку.
      - Есть у меня некая формула... Не говорил тебе?..
      - Не помню. Наверно, не говорил.
      - Точнее, это формула Эйнштейна: Х=А+В-)-С. Что значит, успех в жизни слагается из работы, отдыха и из умения держать язык за зубами.
      - Интересная формула,- заметила Седа.- Работа, отдых... Вот только, значение "С" мне не нравится.
      - Почему? - встревожился я.
      - Мне думается, такое значение "С" в итоге трансформируется в принцип пресмыкания.
      - То есть как это?
      - Ну, а что, по-твоему, означает держать язык за зубами? Кто держит язык за зубами? Во-первых, карьеристы. Чтобы их, не дай бог, не заподозрили в неблагодарности. Во-вторых, равнодушные, которым все едино, лишь бы их не касалось. И наконец, молчать во всех случаях - значит попросту пресмыкаться.
      - Не слишком ли ты строга?
      - Нет, Левой, не слишком...
      - Но послушай... Я не карьерист, не равнодушный человек и, кажется, не подхалим, а?..
      - Так что же, ты приспособился к этой формуле?
      - Просто я считаю, надо делать дело, а не трепаться. Все надо доказывать делом, а не пустопорожней трескотней. Отсюда и моя приверженность формуле Х=А-|-В+С.
      Мы шли мимо магазина, и лицо Седы побледнело в свете неоновых ламп. Побледнели даже ее покрытые розовой помадой губы.
      Вскоре сумерки снова поглотили нас, и хлопья снега, падающие из затянутого тучами грустного неба, стали почти черными.
      - Молчать ле значит пресмыкаться...
      Седа не ответила.
      - Я предпочитаю не вмешиваться в чужие дела, - продолжал я.- Хочу работать и жить только для себя. У меня есть дядя, я рассказывал тебе о нем. Он придерживается такого правила.- Я сказал и подумал, а продолжает ли химик Акоп Терзян придерживаться его. И сомнение мое мне не понравилось.
      - Ты хочешь жить и работать только для себя? - переспросила Седа.Значит, ты эгоист.
      - Я?.. - проговорил и задумался: действительно ли хочу этого.
      Седа ждала ответа.
      - Я... Может, сейчас...- я замялся, потом добавил: - Сейчас у меня, может, и не получится. Я понимаю тебя. Но... А вообще не считай, что изменяю себе, просто коекто настаивает, чтобы я думал несколько иначе, и я... Но знай, только самую малость...
      - Вон оно как? - прижимаясь ко мне покрепче, заулыбалась Седа.
      Она шутила. Ей было весело. Она была довольна, что все-таки отчасти повлияла на меня.
      Я тоже был доволен тем, что нашел в себе мужество признаться в своих колебаниях.
      - Хочешь, зайдем в парк? - предложила Седа.- Там залили ледяную горку. Немного покатаемся.
      - Мы же не дети...
      Седа не стала .настаивать, а я подумал, какой я глупый и вздорный человек. Если она снова предложит... я непременно соглашусь. Непременно.
      Но Седа молчала.
      Мы уже прошли мимо парка. Меня вдруг повело в первый попавшийся гастроном.
      - Зайдем, Седа?
      - Как хочешь.
      - Погреемся. А то у меня ноги уже не свои.
      - Мерзляк!..
      В магазине я купил миндаль в сахаре. Целых полкило.
      - Любишь? - спросил я у Седы, протягивая ей кулек.
      - Я не ребенок,- сказала она.
      - Ну что ты сердишься, Седа? Давай пойдем в парк.
      - Не хочу,-отказалась она.
      - Я уже согрелся.
      - Значит, идем отсюда,- сказала она.
      - Зачем же я купил столько миндаля, раз ты его не любишь?
      - Не знаю.
      Я сунул кулек в карман пальто и стал таскать из него по зернышку: обожаю миндаль в сахаре.
      Через минуту Седа спросила:
      - Так что же это, решил все один съесть? - и она улыбнулась.
      - Хочешь?
      Седа подставила свою маленькую ладошку.
      - Вкусно!..
      - Пошли ко мне? - предложил я.
      - Поздно уже.
      - И десяти еще нет.
      - На улице лучше. Что сидеть в четырех стенах и киснуть.
      - Возьми,- протянул я ей кулек,- а то все съем.
      - Ешь на здоровье! - засмеялась Седа. Помолчала и потом спросила: - Что ты сейчас думаешь, Левой?
      - А как тебе кажется?
      - Не знаю. Но очень хочу знать, о чем ты думаешь в эту самую минуту?!
      - Думаю, что, к нашему счастью, миндаль оказался свежим.
      - И только?!
      - И еще думаю, какие мы глупые. Точнее, я. Столько времени мне и не представлялось, что с тобой можно гулять под снегом, есть миндаль м...
      - А ты не кривишь душой, Левой?..
      - Мне с тобой очень хорошо.
      - Да?- Такси!.. - крикнул я, приметив зеленый огонек.
      - Я хoчу пешком, - заупрямилась Седа.
      - Так мы и через два дня не доберемся! - сказал я, открывая дверцу машины.- Садись.
      Уже в машине я поцеловал Седу и вдруг заметил, что шофер таращится на лас в зеркало.
      ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
      Раздался бешеный вой сирен. Мимо института, не переставая тревожно сигналить, промчались пожарные машины.
      Мы бросились к окнам, но ничего не увидели. Шум доносился со стороны завода.
      В коридоре загремели шаги. Дверь лаборатории открылась, и на мгновенье показалась голова Саркиса. Со стекол его очков скользнул солнечный зайчик, и я сощурил глаза.
      - Опасная зона! - крикнул он.
      Я снова подошел к окну. На улице теперь уже было много пожарных и милиционеров. Движение остановилось.
      Вокруг царила тревожная тишина.
      Гул шагов з коридоре усилился.
      Мы тоже вышли из лаборатории.
      Народ сгрудился у дверей. Но тут открыли запасные выходы, поток разделился на три части, и нас понесло в общем течении.
      - Пожар!..
      - Пожар!..
      - Где? Почему?
      - В седьмом!..
      - Нет, в пятом!..
      - Пятый цех...
      Чей-то дребезжащий голос неутомимо повторял по местному радио:
      - Пятый цех - опасная зона!.. Опасная зона!..
      Я схватил Седу за руку: - Пойдем.
      - Погоди,-сказала Седа.-Ведь нигде ничего не горит?
      - Все равно, говорят ведь, опасная зона.
      Мимо нас проехала легковая машина. В ней были директор завода, парторг и еще кто-то из руководящих работников.
      Машина остановилась на площадке между пятым цехом и котельной.
      - Пойдем, Седа.
      - Нет, логоди.
      - Да ведь опасшо же! - настаивал я.
      - Для нас опасно, а для них нет? - сердито бросила Седа, кивнув на стоящих у машины.
      - Капитан последним оставляет тонущий корабль! - изрек я и потянул ее за рукав.
      - Куда? - спросила Седа.
      - В котельную, на второй этаж.
      У окон второго этажа уже толпились кочегары и рабочие. Потеснившись, она дали и нам место... Отсюда как на ладони просматривалось здание пятого цеха.
      Не было видно ни дыма, ни огня, и тем не менее число пожарных машин все увеличивалось. Все больше нагнеталась тревога. Тишина становилась угрожающей.
      - Что же все-таки случилось?
      - Закупорка,- ответил один из рабочих.
      - Какая закупорка? - поинтересовалась Седа.
      - Кажется, ацетон...
      - Так надо же прекратить подачу! - сказал я.
      - Прекратили,- ответил рабочий.- Но там,- он кивнул головой в сторону пятого цеха,- в цистерне образовалась смесь, и давление продолжает повышаться. Вотвот взорвется.
      - А где образовалась закупорка? Неужели ничего нельзя предпринять? забеспокоился я.
      - Предприняли бы, да невозможно. Риск слишком велик. С минуты на минуту может произойти взрыв.
      - И ты бы не пошел?...- спросил я.
      Рабочий почесал затылок.
      - Ле пошел бы,- сказал он.- Мне еще жизнь дорога. Взрыв цистерны принесет известный убыток. Потом все наладится. А если со мной что случится, меня уже не починить. Никакие миллионы не помогут.- Он усмехнулся своей невеселой шутке и добавил: - Жизнь - это нечто иное...
      Стоявшие внизу у машины о чем-то совещались.
      К ним подошел главный инженер, и по движению его рук я понял, что положение безнадежное.
      Люди понемногу продвинулись вперед.
      Один из милиционеров проехал на мотоцикле, почти касаясь стоявших впереди.
      Толпа невольно, отпрянула.
      Симонян выхватил у главного инженера громадный ключ и побежал в сторону пятого цеха.
      Ему крикнули вслед, но он не обратил внимания.
      На мрачном небосклоне повисло багряное зимнее солнце...
      Недалеко от нашего дома жил человек по имени Симон.
      Был он плотником. Вернулся с фронта и вдруг решил открыть пекарню.
      Сказано - сделано.
      Для окрестных ребятишек это было событием.
      В небольшой кирпичнол печи полыхало пламя. Потом мастер - молодой парень в выцветшем халате - тушил, форсунку и длинным ухватом закидывал в печь противни со сдобным и кислым тестом.
      Для того чтобы получить право присутствовать при этой церемонии, изобретательные мальчишки придумали остроумный ход.
      Мы усаживались возле дома хозяина, пекарли и ждали первого, кто появится с тестом. Едва завидев вдали какую-нибудь женщину, идущую с тестом, мы вскакивали, бежали навстречу, услужливо подхватывали полное теста корыто или ведро и гордо вступали во двор пекарни. И многие женщины не упускали случая заметить, что-де "мальчишки-то образумились, вежливые стали".
      И этими вежливыми мальчишками были мы: окрестные сорвиголовы, мечтавшие только об одном - проникнуть во двор пекарни и еще раз собственными глазами увидеть самое примечательное чудо нашего квартала.
      Как-то вечером, когда мы, сидя под стеной, дожидались очередной посетительницы, раздался ужасный грохот.
      Кто-то из ребят высказал предположение, что выстрелили из пушки. А из пушки, как известно, просто так не стреляют.
      В квартале поднялся переполох. Раздались крики, плач, как два года назад, когда в ознаменование Дня Победы впервые на площади грянул артиллерийский салют. Ужас войны тогда еще переполнял сердца людей, и потому после первого же залпа женщины заголосили, схватились за головы и начали на все голоса звать детей домой...
      Дом хозяина пекарни вплотную обступили жители квартала. Мы не смогли протиснуться сквозь них и, помогая друг другу, влезли на крышу пекарни. Потом, цепляясь за ветви тутового дерева, спустились во двор.
      Взорвалась форсунка. Кто-то из ребят обнаружил большой осколок, который, отдетел от нее и, разбив вдребезги оконную раму, упал во двор.
      Внутри, там, где обычно месили тесто и дожидались очереди, кто-то мстонал. Мы бросились к разбитому окну и увидели распростертого на полу молодого пекаря. Пришла машина "скорой помощи". Санитары положили пекаря на носилки и унесли.
      С лосилок капала кровь, и пыль жадно впитывала капли, оставляя только темно-красный след.
      Симон продал дом какому-то пьянчуге, и ушел из квартала. Как-то мы узнали, что пьянчуга, возвратившись домой поздно ночью, облил жену бензином и стал искать спички, чтоб поджечь. К счастью, спичек дома не оказалось.
      Стоявший рядом со мной рабочий достал из кармана сигарету и закурил. Синий дымок выплыл в окно и сразу растворился в голубом небе.
      - А нашелся ведь человек! - сказал я.- Пошел...
      Рабочий смял сигарету, бросил ее и растоптал каблуком...
      Внизу опять загрохотал мотоцикл, и люди снова отступили на несколько метров.
      - Который, час?- спросила Седа.
      - Все равно, если уж суждено - взорвется, - проговорил я.
      - Как долго!..
      - Что? - спросил я.
      - Симонян, говорю, долго не появляется!..- выдохнула Седа.
      - С минуты на минуту может взорваться...
      - Нечего каркать! - заорал на меня рабочий.- Хватит!..
      Замолчали.
      Потом, в дверях пятого цеха, показалась чья-то фигура.
      Человек медленно прошел вперед и швырнул в сторону ключ.
      Потом сплюнул.
      - Черт бы побрал такую работу,- сказал Симонян. - Откручиваю эти, несчастные гайки и думаю, вот-вот взорвется. А вы говорите - геройство...
      ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
      - Девушки, уже настоящая весна! - сказал я.
      Луиза, вскинув голову, прошла в дальний угол лаборатории. Седа молча взглянула на меня.
      - А вы не заметили? -продолжал я.- Говорят, не каждому дано чувствовать природу. Вот я, к примеру... Всю жизнь завидую настоящим художникам.
      Седа протянула мне толстую ученическую тетрадь.
      - Что это?
      - Заключение.
      - Ладно. Непременно посмотрю. Сегодня же вечером.
      - Я сегодня не смогу прийти,- сказала Седа.- Занята.
      - Занята? - я вопросительно взглянул на нее, ожидая, что она скажет, чем занята.
      Но Седа не собиралась объяснять.
      - Ты как-то изменилась,- заметил я.
      - Это просто кажется.
      - Ну-ка, посмотри мне в глаза.
      Она отвела взгляд.
      - Тебе отчего-то грустно?
      - Немножко.
      - Что за причина?
      - Потом скажу.
      - А мне не терпится узнать, - .настаивал я.
      - Ничего, ты человек терпеливый, Левой...
      В лабораторию вошел Рубен. Сел за свой стол, беспокойно огляделся по сторонам.,
      - Симоняна представили к награде,- сообщил он. - А он, чудак, твердит, что ничего особенного не сделал. Потеха, да и только!
      - А тебе откуда это известно? - спросила Седа.
      Рубен многозначительно улыбнулся.
      - Ему-то откуда известно?! - сказал я.- Да эхо же настоящий детектив. Ему, например, доподлинно известно, где шеф вчера имел честь откушать и как изволил почивать.
      - А почему бы и нет? - бросил Рубен.- Это же не государственная тайна.
      - А тебе ничего не стоит сунуть свой нос и в государственные тайны! продолжал я.- Если ты еще этого не сделал...
      - Почему ты так со мной говоришь? - разозлился Рубен.- Надо же, как люди меняются. Понимаю, тебе неприятно мое присутствие. Мешаю твоему спокойствию.
      Пальцы у меня сжались в кулак. Но я вспомнил: Х=А + В + С.
      Хорошо, что Рубен вышел из лаборатории.
      Я сел за стол и опустил голову на руки.
      - Не обращай на него внимания, Левой.- Седа положила руку мне на плечо.- Не обращай внимания и не злись.
      - А я и не злюсь. Я думаю.
      - О чем?
      - О жизни.
      - А-а!..
      - Ты удивлена? Представь, я порою тоже задумываюсь над жизнью. Не нахожу ответа ни на один вопрос, но думаю.
      - В один прекрасный, день найдешь,- сказала Седа. - Найдешь ответы на все вопросы.
      - Ты сегодня грустная.-Я попытался улыбнуться. - И тебе это очень идет.
      - Я действительно сегодня не в своей тарелке. Это из-за Луизы. Ты знаешь, что с ней случилось?
      - Опять поссорились?
      - Мне надо поговорить с Луизой... Дома,- сказала Седа.- Здесь как-то не получается. Если освобожусь пораньше, обязательно встретимся. Ладно?
      - Хорошо.
      - Араик решил жениться...
      - И что?
      - Родители не согласны.
      Я захохотал.
      - Тебе смешно, а дело очень серьезное. Мне кажется, что Араик...
      - Пойдет на попятный?.. Тем лучше для Луизы. Этот парень мне не нравится, я уже говорил. Скользкий он какой-то.
      - Луизе тяжело,- объяснила Седа,- она любит его.
      - Ничего, полегчает. Прозреет, и любовь пройдет.
      - Ты жестокий человек, Левой.
      - Может быть. Не спорю. Но что лучше: разойтись сейчас или когда она в нем разберется, а уже будут дети? А от такого сопляка лучшего и ожидать было нечего. - Я обернулся и крикнул: - Луиза!
      Она подошла, села.
      - Что там у тебя с Араиком, отказывается жениться? - спросил я. Луиза вытерла платком глаза.
      - Седа разве не рассказала тебе?
      - Рассказала.
      - Так что же ты спрашиваешь?
      - Потому что хочу дать тебе совет. Можно?
      - Ну,- кивнула Луиза.
      - Ни в коем случае не бегай за ним.
      - Не буду бегать,- пообещала она.
      - И не думай, что жизнь на этом кончится.
      - Ага.
      - Ну и советы,- засмеялась Седа.
      "Человек, обладающий волей, может все свои неудачи обернуть себе наукой",-хотел сказать я, но промолчал.
      В тот день я был очень доволен: наконец-то знаю, как стать человеком.
      ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
      - Левой, что у вас в лаборатории за неприятности? - спросил Саркис.
      - Какие еще неприятности? - удивился я.
      - Не знаю. Потому и спрашиваю.
      - Ну, а если я скажу, что тоже не знаю?
      - Не поверю.
      - О чем же тогда говорить?
      - У вас с Рубеном была стычка?..
      Все ясно.
      - Это было давно,- сказал я.-Может, лет сто назад.
      Саркис усмехнулся..Лет сто назад...
      - Ей-богу! - подтвердил я.- Нажаловался?
      - Он не жаловался, но люди говорят.
      - Кто конкретно?
      - На бюро...
      Несколько дней тому назад Саркиса выбрали вторым секретарем комитета комсомола.
      - Говорили? Да что вам, делать больше нечего? Или уж я такая важная персона?..
      - Говорили, что ты очень груб. Что чуть не избил сотрудника...
      - Фольклор. Что дальше?
      - Я только хотел предупредить тебя.
      - Ты уже целиком вошел в роль руководителя! Жаль, что я не расквасил ему физиономию.
      - Ты, кажется, именно так и выразился? - невозмутимо продолжал Саркис.
      - Нет, не совсем так.
      - Ну разве это дело, Левон-джан? В результате создается напряженная атмосфера и страдает работа. Верно ведь?
      - Верно,- вздохнул я.- Но мы что-то разболтались. Где ты живешь? Мне надо на троллейбус. Пешком далеко.
      Мы остановились. Но, как назло, троллейбусов не было.
      - Смотри, уже почки набухли,- сказал Саркис.- Скоро зацветут.
      - Деревья цветут раз в году,- изрек я, но, чувствуя, что сказал глупость, поспешил добавить: - Песня такая есть, слыхал, наверное?
      - Слыхал. Пошли, похоже, твой троллейбус сегодня не придет.
      - Нет, придет, до, если тебе так хочется пешком, идем.
      - Весна вызывает в человеке какую-то грусть,- сказал Саркис.
      - У кого как. Один грустит. Другой радуется. Я, например не грущу и не радуюсь. Только жалею, что весна становится, все более привычной. И боюсь, что через несколько лет вовсе перестану замечать ее.
      - Странный ты человек, - заключил Саркис.
      - Наверное.
      - Потому я и npoшy - держись на уровне.
      - И каков этот уровень?
      - О тебе хорошего мнения. А ты в последнее время дерганый, резкий, не ладишь с людьми. Невольно возникает вопрос: по плечу ли тебе быть старшим научным сотрудником, руководить лабораторией?
      - Этот вопрос возникает у тебя?
      - Неважно у кого.
      - Очень важно. Если он волнует тебя, я, пожалуй, приправлю свою речь еще парой теплых слов.
      - Об этом говорила Терзян.
      - Джуля?
      - Да.
      - Вероятно, она и информировала бюро о моей стычке с Рубеном?