Внизу стояло: " Наш спец. корр. Егор Иродов ".
      - Эт что,- говорю,- я уже следующую статью подготовил. Про Б.Г.
      - А этот что делает? - заволновался дядька.
      - О, он много что делает. Полный комплект.
      - Говори без обиняков!
      - Ебет альбиносок. За сценой, аки у себя дома.
      - Я тебя, Гоша, пришибу,- устало пообещал дядька.- У тебя какой-то извращенный склад ума.
      - Народ,- говорю,- должен знать всю правду.
      Дядя Володя поскрежетал зубами и выдохнул:
      - Каких таких альбиносок?
      - В основном,- объясняю,- беленьких. Глазки такие красненькие, знаешь?
      - Ну, а ты чем занимаешься? Не прoшло и получаса, как я выставил от тебя альбиноску с красными глазами.
      - Отбил у Б.Г.,- похвастался я.- Могу и об этом написать.
      - Пакалечу! - заревел дядя Володя.- Отпилю руки! Выскребу мозги чайной ложечкой! Не надо писать про Б.Г., Гоша.
      Я испугался, но огрызнулся в ответ:
      - Ну, и у кого ж из нас извращенный склад ума, дяденька?
      - Ты и Аркадий,- загадочно ответил дяденька.- Вы и только вы двое умеeте делать из меня зверя. Пойду, дам Аркадию по яйцам,- неожиданно решил он и ушел.
      А я остался пить кофе один. Ненадолго - вскоре на кухню выпорхнула Оксана и поставила чайник.
      - Опаздываем,- подъебнул ее я.- Моя альбиноска уже съебамшись.
      Оксана не то фыркнула, не то всхлипнула ( дура ).
      - Сам дурак! -огрызнулась она.
      Вот и думай про нее! Лесбиянка - она и есть лесбиянка.
      - Лесбиянка,- отпустил новую шпильку я.
      - Пидр,- процедила она.
      - Беспочвенно,- с ноткой превосходства заметил я.- Неудачная критика.
      - Поживем - увидим,- заявила она.
      ФИЛОСОФСКОЕ РАССУЖДЕНИЕ Мне никогда не нравились всякие извращения. Ну, к педерастам я, пожалуй, относился терпимо. Лесбиянки мне отчасти даже были симпатичны. Против зоофилов я, в общем-то, ничего не имел. Некрофилы мне попросту нравились. Но отрывать лапки бедным кузнечикам...
      ( КОНЕЦ ФИЛОСОФСКОГО РАССУЖДЕНИЯ )
      Тут за окном послышался дрочливый лай множества собак. Оксана заткнулась, да и я, честно говоря, приумолк. Маленькие кривоногие твари, окружив ноги дяди Степы Речного, ластились к ним, как хуй к пизде. По лицу дяди Степы расползлась сладкой жижей блаженная улыбка. Он йукал своим четвероногим уродцам, а те, повинуясь звукам его неземного голоса, разгоняли всех дворовых котов. Тут дверь хлопнула, и в кухню ворвался взъяренный Тихон.
      - Я буду жаловаться Властям! - прошипел он.- Ты у меня дойукаешься, долбоеб!
      Он спиздил у Клавы кусочек мела и куда-то изчез в дурном настроении.
      - Оксан,- сказал я неожиданно,- отчего у тебя жопа такая упругая?
      Оксана явно не ожидала такого вопроса, поэтому она растерялась и пощупала свою жопу.
      - Не знаю,- говорит.
      - А я,- говорю,- знаю. Жрешь много, вот что.
      - Неправда!
      - Правда-неправда - один хуй, скотина.
      - Все,- сказала она.- Я на тебя в обиде. Ты будешь в конце концов со мной спать или нет?
      - С тобой, пожалуй, уснешь... То есть, ты в каком смысле?
      - В обычном. Как мужчина с женщиной, Гоша.
      - А давай, как космонавты.
      - Чо?
      - Через плечо. Вот у меня дружок был, Юра, блядь, Гагарин покойный, так тому насрать где, как, с кем - спит, скотина, без задних ног, только невесомостью его переворачивает. А он, сука, по орбите так и несется.
      - Притормози,- подняла руку Оксана.
      - Вот так и люди ему: притормози, мол, Юра! Но ему и на людей насрать, пищу из тюбиков посасывает, спит и несется себе навстречу посмертной славе. Так и помер.
      Видимо, Оксанe стало жалко Юру, и она заплакала.
      - Ну чо ты, - говорю,- ревешь. Помер Юра, ну и хуй с ним, что, у нас других космонавтов нет? Есть у нас еще космонавты. Серега, например, Умственно Отсталый. У него, кстати, тоже жопа толстая.
      - Как у Гагарина?
      - Как у тебя.
      Тут во дворе кто-то потешно закричал " ай! ай! ", и мы отвлеклись от разговора. Сперва в окне кухни промелькнул Фима, почему-то вверх ногами, за ним - незнакомая рука с гаечным ключем.
      - Ой, Вань, душа! - услышали мы потешный фимин голос.- Ты чего?
      - А вот чего! - раздался чей-то бас, и рука с ключем вновь очертила в окне полукруг.
      - Ай, Вань, ты чо, пьяный, что ль?- завизжал Ефим.
      - Я те щас покажу пьяного! - ревел невидимый Ваня.- Эту, блядь, историю поведал ему Ефим, сука, Парашин. Я те, блядь, поведаю истории. Баян! Аккордеон ебаный!
      - Парашина пиздят,- сообщил я Оксане.- Гаечным ключем.
      - Кто пиздит?
      - Полагаю, что Иван Тургенев.
      - Гоша, помоги Фиме!
      - Да ты ебнулась,- возразил я.- Против Тургенева не пойду.
      Но высунулся в окно. Ваня, большой, седовласый и седобородый, методично добивал гаечным ключем маленького расплющенного Фиму.
      - Вань, не бей Фиму,- попросил я.- Он маленький.
      - Ничего, ничего, Гош,- слабо сказал Фима.- У Вани на пиздюль рука легкая.
      - Ладно, выгребай, Фим,- махнул рукой я.- Погода, кстати, сегодня чудесная.
      Ваня кивнул и, хекнув, продолжил свое богомерзкое занятие. Я потерял к ним интерес и повернулся к Оксане.
      - Привет, Оксан,- говорю.- О чем мы разговаривали до того?
      - О том, что давай спать вместе.
      - Да ну тебя,- говорю.- Не хочу я спать. Я сегодня обещал с пацанами встретиться, а ты - спать! В крематории выспишься.
      - Так ты, значит, меня не хочешь?
      - Перехотел. Слишком вас на свете много.
      - Кого нас?
      - Бап-п-п. На каждого мужика приходится в среднем полторы бабы. А на хуй, спрашивается, бедному мужику полторы бабы? Улавливаешь, Оксан, куда клоню? Я - нет.
      - Ты еще об этом пожалеeшь! - Оксана встала.
      - Ой-ой-ой,- прогнусавил я.
      ФИЛОСОФСКИЕ РАССУЖДЕНИЯ Я бы всех женщин прижучил. Не знаю, что это означает конкретно, но иначе с ними нельзя.
      ------------- Когда я иду по улице всe на меня смотрят, и всe меня страшно хотят. Я подозреваю, что во мне есть что-то остро сексуальное. Не далеe, чем вчера-зимой, к примеру, одна брунетка пялилась на меня во всe глаза. Я решил вывести ее на чистую воду и спросил напрямик:
      - В чем дело?
      Брунетка, конечно, ужасно смутилась и залепетала, на ходу сочиняя жалкую отговорку:
      - Вы пальто надели шиворот-навыворот.
      Тогда я прямо на ее глазах переодел пальто и, желая быть жестоким, величественно произнес:
      - Ну?
      - Ничего, ничего,- залепетала брунетка и зашагала от меня прочь. И всю ее фигуру так и пошатывало.
      ------------- Ну их на хуй!
      ------------- А не довольно ли думать про женщин? И правда - довольно. Уж лучше думать про собак. На днях, кстати, видел бульдога. Бульдог был низкорослый, жирный, ноги у него были кривые, нижняя губа налезала на верхнюю, щеки свисали чуть не до земли. Я даже весь как-то приосанился.
      (КОНЕЦ ФИЛОСОФСКИХ РАССУЖДЕНИЙ )
      Из рассуждений меня вывел телефонный звонок. Я кинулся в сортир, но Витька там не было. " Блядь, где ж у меня телефон? " - принялся лихорадочно припоминать я и вспомнил, что телефона у меня вообще нет. Я поднял трубку и на меня тут же рявкнули:
      - Заткни ебало!
      - А я,- говорю,- еще ничего не сказал.
      На том конце провода смутились и замямлили:
      - Эта... э-э... Иродов Егор, пресса?
      - У аппарата.
      - Вам эта... из Мафии беспокоят.
      - Из кого?
      - Из эта... Мафии.
      - Ни хуя не разберу. Передайте по буквам.
      - Ну, эта... Мафия, Акно, Фулюганы, Иллада и эта... исчо одна Иллада.
      - Нэмохэи?- переспросил я.
      - Чаво? - не поняли там.
      - Чо, придурки, что ли?- взорвался я.- Передаю по буквам: Нарцисс, Эмбрион...
      - Ты эта,- обиделись там.- Не обзывайся. Мафия того, бессмертна.
      - Кто бессмертна?
      - Ну ты, бля, эта, Гомер глухой,- на том конце провода явно сидел эрудит.- Вынь хуй изо рта и слюшай.
      Я вынул хуй изо рта и приготовился слушать.
      - Мы эта, из Мафии,- повторил эрудит.
      - Ах, из Мафии,- разобрал я.- Ну, и чо?
      - А то, что у нас есть для тебя эта... как его... сообщение.
      - Приятное?- на всякий случай переспросил я.
      - Не. Ну, тебе... эта, так-скать, яйцы дороги?
      - Чьи?
      - Бля, твои!
      - Ну.
      - Ты это, завязывай цепляться к бабам.
      - Ой,- сказал я.
      - Не, не, не то,- поправился эрудит.- Ты вот что: заткни ебало! Вот.
      - Что вы от меня хотите, товарищ?
      - Заткни ебало! - очень четко произнес " демосфен ".
      Я послушно заткнул.
      - Эй,- забеспокоились там.- Ты слюшаешь?
      - Угу,- промычал я.
      - Блин, вынь хуй изо рта!
      Я вынул.
      - Эта... из Мафии беспокоют, вот. Ну, мы тебя предупредили. Короче, повторится - пеняй на себя. И Парашина тож убьем, суку.
      С этими словами мой невидимый собеседник бросил трубку.
      "Так,- подумал я.- Однако. А при чем тут эта... Мафия? Чем это мы с Фимой им не угодили?" Историю эту мне рассказал никто иной, как Ефим Паврашин "...
      Неужели из-за статьи? Вот и друг его ключем отпиздил... А при чем тут Ябунов, который пердит аки?"
      Для одной моeй головы вопросов было слишком много, и я решил при случае посоветаваться с дядькой.
      Я вспомнил, что на Проспекте меня ждут пацаны и отправился на встречу. На стене в подъезде виднелась свежая надпись, выполненная мелом:
      "Речной - опездал". Я узнал почерк Тихона.
      НОВЫЙ ГОД ЛЫСОГО
      У меня зазвонил телефон. Я снял трубку и сказал:
      - Егор Иродов, пресса. Заткнул ебало и слушаю.
      - Эт Лысый звонит! - радостно объяснили в трубку.
      - У меня нет телефона! - слабо запротестовал я.
      - У меня есть. Эт Лысый звонит.
      - Из Мафии?
      - Чо?
      - Через плечо. Из Мафии?
      - Дурак ты, Гош. Эт Лысый звонит.
      - Как дела, Лысый!
      - Да вот, Новый Год собираемся встречать. Ты обещал прийти.
      - Ну, приду,- неопределенно ответил я и повесил трубку.
      Я посмотрел в окно; асфальт уже не просто плавился, а стекал черными реками в канализационные решетки. Запросто - без описания природы.
      - ОНИ с Лысым ебнулись! - сказал я вслух.- От жары, наверное.
      В это время в дверь позвонили. На пороге стоял дядя Степа Pечной.
      - Вы из Мафии? - спросил я.
      - Да уж не из Симфирополя,- бранчливо ответил старый осел и достал из-за спины руку, которой он держал за жабры кота Тихона. Тихон выглядел пристыженным, но непобежденным и пищал:
      - Ой, опомнитесь, дяденька Речной! А то я про вас и не то напишу.
      - Сволочь,- с чувством сказал Речной.- Всe cтены поисписывал, домашний паразит. А ну, повтори, гадость, что ты написал!
      - Речной - опездал,- с удовольствием повторил Тихон.- Я и Властям то же скажу. И в газету!
      Речной бросил Тихона к моим ногам.
      - Следить надо, молодой человек, за домашней тварью. Я - бывший боксер.
      С этой угрозой он и удалился, громко шлепая тапочками по лестнице.
      - Ну что, Тихон,- говорю,- доигрался?
      - Еще нет,- ответил он, возвращая себе всeгдашнюю самоуверенность.
      - Ладно,- говорю,- с тобой позже поговорим. Я на Новый Год спешу.
      Тихон свиснул и покрутил лапой у виска.
      Я убрал его с дороги и вышeл во двор.
      Когда я вошел к Лысому, сзади из полуоткрытой двери дохнуло морозцем, и порывом ветра внесло несколько снежинок, тут же растаявших в тепле квартиры.
      - Входи скореe, холоду напустишь,- засуeтился Лысый, прикрывая за мной дверь.
      ОПИСАНИЕ ПРИРОДЫ Единственная комната, в которой обитал Лысый, была загромождена гирляндами, гостями, праздничным столом с яствами и напитками и небольшой пластмассовой елочкой в углу. Вместо традиционных игрушек и серпантина на елочке висели туго набитые аппетитные косяки. Вокруг стола сидели: Оксана, Анфиса, альбиноска Аня, какой-то незнакомый пацан подлого вида (наверное, Айвенго) и Котовский. Лошадь Котовского стояла в углу, жадно поглядывая на косяки.
      (КОНЕЦ ОПИСАНИЯ ПРИРОДЫ )
      - Петр Петрович, приглядывайте за лошадью! - заволновался Лысый, так как лошадь уже потянулась, трепеща ноздрями к елочке.
      - Не учи меня, Лысый,- одернул племянника Котовский.
      Он подошел к лошади и прошептал ей что-то на ухо. Лошадь фыркнула и с интересом покосилась на Лысого.
      - Гош, иди к нам! - замахала мне рукой Оксана.
      "Вот еще, блядь",- подумал я. Но подошел.
      - А ты Лысого откуда знаешь?- полюбопытствовал я.
      - Анфиса знает,- загадочно ответила Оксана.
      - Ах, Анфиса! - сказал я и протянул той руку для поцелуя.
      Анфиса поцеловала мою руку и встала из-за стола, чтобы поклониться до земли.
      - Сиди-сиди,- успокоил ее я.- А то размозжишь голову о стол.
      Анфиса поцеловала мою руку еще раз, перекрестилась и села.
      - Давно хочу тебя спросить,- начал я.- Вот ты целуeшь мне руку. Почему?
      - Есть в тебе, дорогой Гоша, что-то не от мира сего.
      - Сама ты припезднутая,- обиделся я.
      - Вот и кольцо у тебя необычное.
      - Чо в нем необычного?
      - Сие мне неведомо. Только оно меня к тебе так и тянет. Уж, думаю, не архангел ли ты, батюшка.
      - Не,- соврал я.- Какой я в пязду архангел, матушка. И кольцо у меня обычное.
      Правда, говорят, что платиновое.
      - Ну да?- оживился мерзавчик Айвенго.- И ты его так запросто носишь?
      - Без, - объясняю,- напряжения.
      - Дашь показать?
      - Не,- говорю,- ну тебя на хуй, Айвенго. Уж больно ты человек мерзкий.
      Айвенго надулся. Тут вмешалась лошадь Котовского:
      - Петр Петрович, ну так мы будем пить или нет?
      Мы так и покатились со смеху. Ну до чего остроумное животное!
      А Котовский - не будь дурак - говорит:
      - У Лысого спроси. У него Новый Год Тут часы пробили двенадцать, за окном сразу стемнело, а в дверь вломился дедушка Мороз.
      - А ну, водки! - скомандовал он.- Я хуячил много миль из Лапландии далекой, пока вас, долбоебов, нашел,- перешел он на прозу.
      Налили и деду. Мороз выпил стакан залпом, скукожился и начал отплясывать хоровод.
      - Безумный дед,- заметила лошадь, показывая большие, желтые от никотина зубы.
      Мы так и покатились со смеху. Это ж надо, какой остроумной может быть лошадь.
      Котовский стоял красный от приятного смущения Его окружили и награждали дружескими тычками, подзатыльниками и поплешинами.
      - Ну, ты даешь, Котович! - нестройно орали гости.- Да за такую лошадь и тысячи рублей нe жалко !
      - Поверите ли,- принялся уверять нас Петр Петрович,- мне за нее ясчык водки предлагали. Не отдал!
      - Анацефал! - сказала лошадь.
      Мы так и покатились со смеху. Ну, все остроумней и остроумней!
      - Эй,- подал голос дедушка Мороз,- вы будете слушать или нет, ослы?
      Оказывается, он уже битых полчаса рассказывал в стихах, как добирался из Лапландии на перекладных.
      - А теперь, урки, тишина! - заорал дедушка Мороз.- Всe мы ждем, когда зажжется елочка. Так, блядь, или нет?
      - Ну...- согласились мы.
      - Для этого нам понадобятся две вещи,- дедушка Мороз снял варежки и начал загибать пальцы.- Бензин и спички. Бензин у меня с собой. Лысый, у тебя спички есть?
      - Откуда у него?- вставила лошадь. Мы так и покатились со смеху. Очевидно остроумию этой лошади нет предела.
      Спички у Лысого, однако, нашлись. Вопреки всeм правилам он закричал: " А ну-ка елочка зажгись! ", сорвал с елки косяк и закурил. Мы всe тоже кинулись, пока не поздно, к елочке и разобрали косяки.
      - Et pour moi?- спросила лошадь.
      Мы так и покатились со смеху; ни хуя, конечно, не понятно, но очень смешно.
      Тут елочка зажглась, мы от нее прикурили и стали попыхивать косяками во всe стороны.
      Дедушка Мороз обиделся.
      - Тащишь им канистру бензина, как пидорас горбатый, а они, блядь, сами елки зажигают. Лучше буду, как раньше, игрушки приносить.
      - Неси,- сказала лошадь.
      Мы так и покатились со смеху. Уж так остроумно, что...
      Мерзавец Айвенго, гнусно усмехаясь, помог мне встать на ноги. От него так и веяло подлостью.
      - Платиновое, говоришь?- осведомился он.
      - Какое там платиновое - алюминиевое!
      Что только уверило Айвенго в мысли, что кольцо платиновое. Уж такой он скот.
      Мне известны всe тайные движения его черной души.
      - Уйди, гондон,- сказал я.
      - Так он и уйдет,- сказала лошадь.
      Падать не было сил. Остроумная лошадь доконала всех.
      Пользуясь тем, что я на ногах, я подошел к столу, налил себе стакан водки, выпил, налил еще, снова выпил, и так до тех пор, пока у бедных рыб совсем не осталось конечностей.
      За столом Анфиса взасос целовалась с Оксаной. И куда девалась ее былая набожность! Я подошел и пристально посмотрел на них. Оксана ядовито зыркнула на меня глазами.
      - Анфиса,- позвал я и протянул руку для поцелуя.
      Анфиса оторвалась от Оксаны и принялась покрывать мою руку поцелуями, облизывая каждый пальчик отдельно. Оксана не скрывала своего негодования.
      - Лесбиянка,- подъебнул я.
      - Пидр,- эхом отозвалась она.
      - По-прежнему беспочвенно. И глупо. Она - диавол,- сообщил я Анфисе.
      Анфиса лягнула Оксану в живот. Назревала безобразная драка. Я схватил Анфису за руку и потащил к дверям.
      - Так я и поверил, что алюминиевое! - крикнул мне вслед гнусь-Айвенго.
      - Что тебе принести на следующий год? - рявкнул вдогонку Дед Мороз.Зайчика или слоника?
      - Блядь, не знаю,- смутился я.- На твое усмотрение.
      - Ну, покеда,- сказала лошадь.
      Сгибаясь пополам от хохота, мы вышли наружу.
      ОПИСАНИЕ ПРИРОДЫ В лицо мне снова ударило стылым ветром и снежинками. Я быстро закрыл дверь и повернулся к дворику, дремавшиму в теплых лучах заходящего сентябрьского солнца.
      ( КОНЕЦ ОПИСАНИЯ ПРИРОДЫ )
      В полутемном коридоре Оксана мыла пол.
      - Нэ хуя сэбэ,- удивился Шоколадзе.
      - Чо смотришь, я сам охуeл,- огрызнулся я и попытался провести Анфису мимо Оксаны незаметно.
      - Перешел на лесбиянок? - язвительно спросила Оксана, ощутив меня спинным мозгом.
      - Чья б корова мычала,- загадочно ответил я.
      Возле дверей нас поджидал Сидорыч с чемоданчиком в руках.
      - Все,- сказал он.- Уeзжаю в Вашингтон. Раз ты продолжаешь таскать девок...
      - Ладно,- говорю,- я тебе это запомню.
      Сидорыч заплакал.
      - Ну почему, почему меня никто не любит?
      - Во-первых,- я снял варежки и начал загибать пальцы,- ты шпион. Во-вторых, гондон. В-третьих, припездок. В-четвертых, долбоеб. В-пятых попросту старый человек.
      Рука моя сжалась в кулак, которым я нанес Сидорычу сокрушающий удар в ухо.
      Хотите верьте, хотите нет, но изо рта у Сидорыча выпала вставная челюсть.
      Очевидно даже в самом поганом человеке есть что-то хорошеe. Я бережно поднял челюсть с пола, протер и подал пенсионеру.
      - Останься, Сидорыч,- попросил я, кладя ему руку на плечо.-- Ты еще не выяснил, из какого материалу мое кольцо.
      - Из плутонию,- всхлипнул Сидорыч.
      - То был пиздеж, Сидорыч,- я стыдливо отвел глаза.
      Сидорыч снова всхлипнул.
      - Ты чо?
      - Ухо болит,- пожаловался шпиен.- Зачем ты, Гошенька, пидер, меня по ушам бьешь? Они у меня старенькие...
      - Старенькие, новенькие - один хуй, скотина.
      - Я все слышу! - заорал из комнаты Тихон.
      - А раньше был глухим,- объяснил я Анфисе.- Хоть перди у него под ухом во все горло, только " ась? " скажет. Мол, повторите пожалуйста.
      Мы вошли в комнату. Кот Тихон сидел на старенькой поломанной радиоле и кипел от ярости.
      - Какое брехло,- негодовал он.- Я никогда не был глу... О! Альбиноски кончились, лесбиянки начались! Что будет завтра?
      - Чучело,- сказал я.
      - И снова пиздеж,- заметила Анфиса..- Он не чучело, ибо глас имеeт.
      - Вставной,- объяснил я.- Как у Алисы.
      Тихон устал от моeй брехни и пошел в контратаку.
      - Не выебываясь перед бабами, скажу,- начал он.- Речной - опездал. Что ж до Гошеньки, то ему нужна не ты... А хуй его знает, что ему нужно! рассвирипел кот.- Пойду сварю картошки. Как я заебался! - простонал он на пороге и вышeл, громко хлопнув дверью.
      - Это правда?- спросила Анфиса.
      - Что правда?
      - Ну, что хуй его знает, что ты хочешь?
      - Чистая,- говорю,- правда.
      - И как ты дальше собираешься?
      - Хуй его,- говорю,- знает. Альбиноски у меня были, теперь вот здрасьте - лесбиянки. Того и гляди - водолазы появятся.
      Анфиса перекрестилась.
      - С водолазами,- задумчиво продолжал я,- сложно. У них, блядь, баллоны. Ласты у них, блядь. Скафандры, одним словом. Ладно, хуй с ними. Окстилась ли ты на ночь?
      - Нет.
      - Ну, так иди поокстись.
      Вскоре Анфиса вернулась.
      - Поокстилась? - робко спросил Шоколадный.
      - Тебя, Шоколадного, забыла спросить. Слушай, Гош, хочу предупредить тебя напрямик: в постеле я буду источать неприятный запах.
      - Зачем? - спросил я.
      - Не зачем, а почему. Почему-то. Мы, лесбиянки, занимаясь любовью с мужчинами, неприятно пахнем для последних.
      - А для первых?
      - Ась?
      - Окстись.
      - Уж окстилась.
      - Уж? - переспросил я.
      - Короче, я тебя предупредила.
      Всe меня теперь предупреждают: и Мафия, и Анфиса вот. Кто, интересно, следующий?
      - Гоша,- раздался за стенкой голос Сидорыча.- Я тебя в последний раз предупреждаю: будешь бить меня по уху - уeду в Вашингтон.
      - А чем ты будешь пахнуть? - спросил я.
      - Да уж не сеном.
      - А чем?
      - Не знаю. Чем, например, ты пахнешь, когда не моeшься?
      - Говном,- уверенно ответил я.- Если ты давно не мылась, прими душ.
      - Наоборот,- сказала Анфиса.- Я давно мылась.
      ... На самом деле от Анфисы пахло сеном. Хотя, думаю, с чего б это от нее сеном пахло? Она ж не из деревни все же. Однако пахнет до одури, а чем - хоть убейте не пойму. Опять же, почему-то кажется, что сеном, хотя голову на отсечение даю - вовсe сено так не пахнет.
      Тут я почему-то чихнул, как будто мне этим сеном в носу пощекотали. Потом чихнул еще, еще, и так до тех пор, пока у бедных рыб совсем не осталось конечностей. Даже непонятно, с чего это я так расчихался. Натуральная сенная лихорадка, хотя - повторяюсь - сено здесь не при чем. Или ни пре чем (наши Писатели сами теряются в догадках).
      - Вот видишь,- говорит Анфиса.- У всех так.
      - Были, апчхи, преценденты?
      - Были, апчхи.
      - А ты-то чего? - рассердился я.- Подъябываешь?
      ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ РУДАКОВ И ДУРАКОВ ЗНАКОМЯТСЯ.
      Рудаков: Рудаков.
      Дураков: Дураков.
      Рудаков: Подъябываешь?
      Дураков: Знакомлюсь.
      Рудаков: Ладно. Давай еще раз.
      Дураков: Давай.
      Рудаков: Рудаков.
      Дураков: Дураков.
      Рудаков: А-а! Подъябываешь!
      Дураков: Да нет же.
      Рудаков: Ладно. Давай в последний раз.
      Дураков: Давай.
      Рудаков: Рудаков.
      Дураков: Дураков.
      Рудаков: А-а-а! Тьфу, тьфу на тебя!
      Расходятся и расстаются навек.
      (КОНЕЦ ЛИРИЧЕСКОГО ОТСТУПЛЕНИЯ )
      Конечно, с таким чихом заниматься любовью было сложно, но я героически закончил начатое. Некстати вспомнил про почему-то дедушку Мороза. Повеяло холодом, пахнуло бензином.
      ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ Посреди снегов лапланских жил в избушке незаметной (по-лапланскому - в могиле)
      дед Мороз - румяный череп. Пробавлялся червяками, пауком порой не брезгал, а поймает муравьишку - что же, съест и муравьишку. Спал старик в гробу хрусталь-ном, укрывался дохлой псиной, а когда зима настала, сделался бодреe духом, встал из гроба, потянулся и, намазав лыжи маслом, съел свой завтрак немудреный, ковырнулся в зубе щепкой (лыжи - и на том спасибо (грязножопыe чухонцы уважали дед Мороза)). Вот старик докушал лыжи, отрыгнулся, тихо перднул и отправился в дорогу, прихватив с собой подарки: барсуков ежей и зайцев (то-то радость будет детям, дети любят развлекаться с этой плюшевой скотиной: барсуком, ежом и зайцем. Дети ебнутся от счастья). Дед Мороз запрыгнул в сани и хлестнул кнутом оленя. Тот поморщился немного и, назвав "скотиной" деда, тотчас бросился вприпрыжку, так как дедушка, взбешенный обзывательством "скотина", вновь огрел хлыстом оленя между задними ногами. По дороге у оленя от хлыста распухли яйца, повернулся он к Морозу, постучал по лбу копытом и опять прибавил скорость, бормоча: "какая сволочь!" (потому что было больно). Дед ж открыто развлекался, кушал водку, кушал сало, пел скабрезные мотивы, по домам ходил публичным к омерзительным чухонкам, барсукам ежам и зайцам (дети ебнутся от счастья!)
      Оленя с собой не брал...
      На Карельском перешейке пограничник Карацупа, постигая тайны хуя, предавался зоофильству при участии Джульбарса (был Джульбарс его партнером). Он Джуль-барса жарил в жопу раскаленными щипцами. Пес же, скорчивши "омегу" (потому, что был собакой ), не желал повиноваться, и напрасно архитектор вырывался на свободу - пограничник, сдвинув брови, ласково журил любимца: "Так-то ты мне служишь, Густав! Потерпи, Джульбарс[3], немного, после пасхи станет легче. Пасха[4] - так Христос воскресни, а не то... Терпи, собако." Тут из маминой из спальни выезжает на олене дед Мороз - румяный череп с барсуком, ежом и зайцем (дети ебнутся от счастья! ) Карацупа стрельнул в воздух и от страха обосрался, заметался на Джульбарсе и воскликнул: "Не стреляйте!" Дед Мороз прибавил газу к аромату Карацупы, раздавил того оленем, барсуком, ежом и зайцем (дети ебнутся от счастья), а потом остановился, топором добил Джульбарса и, предавшись некрофильству, зоофильству и разврату, барсуку, ежу и зайцу, дети, ебнутся, от, счастья, путь продолжил вглубь России, где его заждались дети, eбанутые от счастья барсуком, ежом и зайцем. Он пронесся по России, позади оставив трупы инвалидов и безумцев, лейтенанта Иванова, сыновей его и дочек (тоже, кстати, Ивановых ) и его жены Глафиры (тоже, кстати, Ивановой), и его отца родного ( тоже, кстати Иванова ), и его родного брата (жившего под псавдонимом), и его седого друга капитана Чачахвадзе, и начальника по службе подполковника Хуево (тоже, кстати, Иванова).
      Потому что не любил военных...
      Дед Мороз, махая саблей, продолжал движенье к югу (между прочим, эту саблю деда спиздил у Джульбарса и не то, чтоб даже спиздил - поменялся на топорик с убиенным Карацупой, барсуком, ежом и зайцем ). По пути, махая саблей отрубил ухо Ван Гогу, отрубил Ван Гогy ухо, ухо Ван Гогу отрубил, а Чапаеву - залупу, а Толстому вышеб разум. Лев решил писать раманы и писал их очень долго, подстрекаемый женою, барсуком, ежом и зайцем. Дети, жившие в округе, тут же ебнулись от счастья, а Мороз помчался дальше, сея ужас и погибель. А потом ворвался в Город, словно гад из преисподни, растерявши по дороге барсуков, ежей и зайцев ( дети ебнулись от горя ).
      А могли бы и не ебнуться.
      (КОНЕЦ ЛИРИЧЕСКОГО ОТСТУПЛЕНИЯ )
      Сверкая надраенными зубами, я вышeл на кухню. На кухне кот Тихон раскладывал по тарелкам вареную картошку.
      - А ты тут при чем? - напустился я на него.
      - Я при картошке,- невозмутимо отозвался Тихон.
      - А картошка при чем?
      - А картошка при мне.
      Со злости я начал жрать картошку. Повар из Тихона был, как из хуя свисток.
      На кухню выпорхнула Оксана со своим сраным чайником.
      - Чайку захотела?- ядовито осведомился я.
      - Иди ты на хуй,- обиделась она.
      Я ушел к Парашину - Ефим нальет, заодно узнаю, как его здоровье.
      Ефим умирал.
      - Ох... худ мне, Гош,- прошепелявил он.
      Я так и покатился со смеху.
      - Ты чего, Гош, пьяный?- продолжал смешить меня Фима.
      - Ой,-говорю,- Фим, не воняй!
      - Побойся Бога, Гош, какая вонь между друзьями?
      - Да,- говорю,- здорово тебя Тургенев отделал.
      - Ребро сломал,- похвастался Фима.- Душа.
      - Так, говоришь, выпить у тебя нет?
      - Как это нет? - Фима подскочил над кроватью и залевитировал не хуже Прабху.
      - Левитируeшь? - намекнул я.
      - Не,- смутился Парашин.- Дрочу я редко.
      - Но все же дрочишь,- настаивал я.
      - Тебе коньяк или чачу? - слукавил Фима.
      - Коньяк,- твердо ответил я.
      - А чачу?
      - Чачу - Рогову,-- сказал я.- Тазик - там.
      Выходя от Парашина, я стравился с Евлампией Вшивиной-Паршивин. Евлампия обнюхала меня и говорит:
      - У тебя от головы коньяком пахнет.
      - А ног моих не хотите отнюхать? - предложил я.
      Евлампия, конфузясь, сказала, что хочет.
      - А нету,- отрезал я и ушел, думая с горечью: " Всe вы одинаковы ".
      Не успел я вернуться к себе, как во входную дверь позвонили.
      - Вы из Мафии? - спросил я, не открывая.
      - Не,- ответили за дверью,- из эта... не из Мафии.
      - Ой, лучше не лгите,- схитрил я.- Голосок у вас как из Мафии!
      - Да чо там этот, как его... голосок.
      - А кто вы? - додумался спросить я.
      - Мы эти, как их... телеграмма.
      - Кому?
      - Бля, тебе!
      - А от кого?
      - Бля, от нас!
      - А про что?
      - Ну, ты это... открой эту, как ее.. дверь... И того.
      - Чего того?
      - Ну, ты понял.
      - Не понял.
      - Бля, ну ты дверь откроешь?
      - Не открою,- сказал я.
      - С-с-скотина,- выругались за дверью.
      - А?
      - Вынь хуй изо рта! Счас мы того... твою эту...
      В замке заворочалась отмычка, и дверь распахнулась.
      - Мне расписаться? - быстро спросил я.
      - Ну, распишись... в этой... в получении.
      - В получении кого?
      - В получении этого... пизды.
      - Ась?
      - Ох, бля, он меня сейчас эта... доведет! Вынь...
      Я вынул. И вовремя! В тот же момент чей-то кулак обрушился на мою хрупкую челюсть, и солнце для меня эта... закатилось.
      - Ногами того... будем пинать? - спросили надо мной.