- Здравствуйте, отче!
      - Дай Боже! - буркнул монах, поднимаясь.
      - Беда - силы нет, - пожаловался старик. - Ветхий уже, растратил силушку за восемьдесят лет. Когда-то было... да, бросал парубков, как котят, через плечо. Не верите? Правду говорю! А теперь - от ветра клонюся. Охо-хо! Челнок нет силы подтащить к воде. А надо. Старуха рыбки захотела. Надо. Такое дело. Слово бабы - закон. Может, подсобите?
      Монах молча подступил к старику, ухватился за борт челнока, подтащил его к берегу. Столкнул на воду. Скупо молвил:
      - Садитесь.
      - Дай боже вам счастья, отче, - ласково улыбнулся дед. - Не перевелись еще добрые люди.
      Кряхтя, он начал устраиваться посреди челнока на коленях, подкладывая под себя подставное сиденьице. Взглянув на угрюмого монаха, спросил:
      - Куда это вы? Видать, по смертному случаю?
      - Куда глаза глядят, - вздохнул Василий, насупившись.
      - Что ж так, сохрани Боже?
      - Разве не видите? Антихрист идет по земле. Безбожников расплодилось как тли. Сатана вселился людям в души. Вера пропадает...
      - Верно говорите. Все меняется. Да и то... был я, скажем, дитем когда-то, а теперь - пень гнилой. Так и все в мире. Все, что возникло, родилось, должно сгнить. Эхе-хе! Я вот недавно выучился читать. Сам прочитал Новый Завет. А то раньше, бывало, слушаю батюшку в храме - и ничего не понимаю. Только глазами хлопаю. А теперь - сам. Грамота великое дело...
      - Грамота? - строго оборвал собеседника Василий. - Вылезет боком та грамота. Расплодилось безбожников море. Все жаждут равенства, братства на земле, рая, да чтобы не на небеси, а тут... немедля! Сатанинское семя. Бога им хочется сокрушить!
      - Хм! - прищурился дед, и седые брови его подскочили удивленно вверх. Странные речи слышу. Бога сокрушить? Да коли его можно было бы сокрушить, то какой же он Бог? А если он всесильный, то никто его не победит. Будьте покойны! А что меняются люди или желают лучше жить на земле, то что в том плохого? Растет дерево - высокое и сильное, но придет пора, сгниет, и не хочется падать, а надо. А на его месте новое деревцо взойдет. Зачем же плакать? Пусть падают ветхие деревья, путь растут новые. Вот так!
      - Вольнодумство, - проворчал Василий, хотя слова деда, к удивлению, не гневили его. - Нет страха у людей. На узде у Сатаны идут. Но час последний грядет, грядет Страшный Суд. Тогда все откроется, все станет явным. И содрогнутся те, кто отвернулся от Господа!
      - Э, отче, какой там суд! - грустно закивал бородкой старик. - Вот у меня жандармы двух сынов убили. В Сибиряке. На железной дороге они работали. Там забастовка какая-то была, рабочие требовали правды. Против них солдаты вышли. Сыны мои были заводилами, за народ подставили грудь. Их в темницу. Суд присудил на каторгу. Там они бежали, их поймали в лесу, застрелили... - Дед опустил голову, вытер слезу ладонью, махнул рукою. - А дочка умерла от холеры. Сами остались мы со старухою, как пни трухлявые. А вы говорите - суд, суд. Какого нам еще суда ждать? Тут, на земле, пекло, и суд, и геенна. Ни просвета не видел я всю жизнь, ни утешенья. Как в пекле воистину. Так неужто там, где-то в ином мире, еще горше будет? Эхе-хе, не весьма же тогда гостеприимный наш пан-отец Бог! Он, он, не весьма!
      - Надо заслужить вечную жизнь и блаженство, - гневно ответил Василий, садясь в свой челнок. - Мы здесь, на земле, призваны пройти ущелье юдоли и плача, чтобы показать Господу, на что способны. Вера и терпение принесут плату - райскую жизнь.
      - А на этом свете, отче? - грустно спросил дед. - Зачем на этом белом свете такая красота? Взгляните на Днепр наш полноводный, на луга... Я шел между травами вот сейчас, пахнут цветы, дух замирает! Пчелки гудут, мед собирают. Зачем Господь создал красоту здесь? Неужто для того, чтобы она пропадала? Да если бы люди по-братски жили на земле, то какого еще рая человеку нужно? Боже ж ты мой! Да как выйдешь ночью под звезды, как обнимешь оком ту глубину и широту небесную, аж дух твой возносится! Или на рассвете как выедешь на плес днепровский ловить рыбу - тишина вокруг, ни гомону, ни звука, только сердце твое стучит радостно. Туманы плывут над водами. И кажется тебе, что царство Божье в душе твоей. Вот как. Хотелось бы мне еще в будущее заглянуть. Как люди жить там будут? Не напрасно ведь погибают молодые за мир новый, знать, будет он, потому как кровь людская не водица, льется не напрасно...
      - Будет новый мир, - с ударением ответил Василий, - только не здесь, на земле, где хозяин мира - Сатана. И войдут в него избранные, которые не осквернились, живя вместе с богоборцами, с кощунниками! Прощайте, дед, мне пора. Жаль, ваше сердце тоже отравлено вольнодумством...
      - Гм, - удивился дед. - Слово какое-то странное - вольнодумство. Чем же плохо - вольно думать? Это очень даже нужно человеку - вольно мыслить!
      - Обман, сети диавола, - пробормотал Василий и, уже не оглядываясь, поплыл дальше. Слова старика растревожили его, и он не мог понять - почему. И укоризна слышалась в тихом голосе, и какая-то неосознанная правда.
      - Господи, сохрани и заступи! - шептал монах, загребая веслом. - Враг рода человеческого жаждет остановить мой подвиг. Но ничто не собьет меня. Велика сила лукавого - знаю. Но десница твоя, Господи, защитит меня, твоего верного раба...
      Бормоча молитвы, Василий проплыл Триполье, Халепье. Быстрое течение несло его мимо левого берега, где Днепр делал огромную дугу.
      Из-за кустов прозвучал жалобный крик:
      - Дядя! Дядечку!
      Монах взглянул туда. На берегу стояла девчонка лет десяти с котомочкой в руках, в платье горошком. Она махала ручками-палочками, звала:
      - Помогите, дядечку!
      - Чего тебе? - недовольно крикнул Василий.
      - Перевезите на ту сторону, - несмело отозвалась девчонка. - Замерзну ведь. Уже полдня кричу. Никто не слышит...
      Монах завернул к берегу. Посадил девчушку в ногу челнока, оттолкнулся и поплыл к правому берегу. Недовольно ворчал себе под нос. То-се на пути случается, весь мир пытается помешать ему. Хорошо, что уже недалеко. Взглянул исподлобья на посиневший носик неожиданной спутницы, на большие серые, недетские глаза.
      - Как это тебя родители отпустили саму в такой разлив?
      - Нет у меня никого, - прошептала девочка, цокая зубами. - Сирота я, одна осталась...
      Помолчав немного, девочка с интересом взглянула на черную рясу монаха, на камилавку, на длинные космы.
      - А что это у вас мундер такой черный? Вы поп?
      Василий невольно улыбнулся. "Мундер". Хм. Что ей ответить?
      - Это одежда такая у монахов, - неохотно ответил он.
      - Монахи? - переспросила она. - А кто это?
      - Ну... люди, которые спасаются...
      - Спасаются? Из воды - эге? - тревожно спросила девочка. - Два года назад большое наводнение было. Все наше село плавало. Килов - слыхали? Тут, на левом берегу, видите? Так мой тато многих спасал. Душ десять спас. А тогда перевернулся с челном. И утоп. Сам себя не спас, - горестно закончила она.
      Помолчав еще немного, всплакнула.
      - А мама простудилась. И умерла. И теперь я сама. Где-то в Витачеве дядько. Пойду к нему. Может, в школу отдаст. А нет - в Киев доберусь. В богадельню... или в патронат. Старые люди говорили, что могут меня подобрать. Выучусь на дохтура, буду спасать людей. Чтоб не умирали...
      Василий слушал тот детский лепет, угрюмо глядя над головою девочки на быстро приближающуюся кручу. "Спасал людей, сам себя не спас". В тех немудреных словах Василию снова показался укор, хитрый капкан лукавого, попытка вернуть снова к состраданию, горю людскому, к их ежедневной муке. Нет, нет! Не бывать этому! Пусть сами решают свои запутанные судьбы, пусть смеются и горюют, ему нет дела до этого обреченного мира!
      Челнок ткнулся в глинистую кручу. Девчонка соскочила на берег, поблагодарила. И побежала вверх по тропинке.
      Василий еще проплыл около версты. Остановился. Осмотрел место. Именно здесь. Солнце на закате, он успеет до темноты. Никого не видать, никто не помешает.
      Монах вытащил из-под сена мешок с причиндалами, ведро. Взял топор, рубанул днище челнока. Забулькала вода, ударила фонтанчиком. Челнок начал погружаться, стремнина потащила его в водоворот.
      Забросив мешок на плечи и захватив ведро, он зашагал по берегу. Внимательно поглядывал вокруг, выискивая только ему известные приметы. Остановился в глубоком ущелье, под кустом акации. Недалеко журчал ручеек. Среди почерневших зарослей прошлогоднего бурьяна Василий разыскал кучку кирпича. Рядом темнело отверстие, монах полез туда, вдохнул прохладный сухой воздух убежища, облегченно вздохнул. Слава Богу, все хорошо, все на месте. В глубине пещеры лежит кучка сена, это его последняя постель.
      Вылез наружу. Постоял немного. На Левобережье синяя полоса лесов темнела, насыщалась таинственным сумраком. Днепр катил свои могучие воды. Монах вдохнул весенний воздух полной грудью, прошептал:
      - Суета сует! Господи, благослови!
      Он взял ведро, зачерпнул из ручейка воды, налил в маленькую ямку возле пещеры, накидал туда глины. Размешал. Когда раствор был готов, набрал его в ведро. Пролез в отверстие, пододвинул к себе кирпич. И начал возводить стенку. Накладывал раствор на кирпич, крепко прижимал, подбивал, чтобы ложилось ровно. Василий ничего не делал абы как.
      Вскоре стенка закрыла почти все отверстие. Осталось положить два-три кирпича. Сквозь тот последний проход к грешному миру внезапно послышалось чириканье. Василий выглянул. На акации сидел воробей, черным оком посматривал на монаха, удивлялся. И в его чириканье слышался бодрый зов: "
      Выходи! Выходи! Выходи!"
      - Не обманешь, брат, - прошептал монах. - Нет дураков. Сгинь, диавольское семя!
      Положил последние кирпичи.
      Стало темно. Нащупав котомку, он вытащил свечу. Чиркнул спичку. Желтый огонек неверным светом озарил небольшую, вырытую в сухой глине келейку.
      Поставив свечу на перевернутое ведро, он сел на сено, раскрыл Новый Завет. Начал читать Апокалипсис. Тишина убаюкивала, хотелось спать. Он уже не вникал в смысл видений и пророчеств, о коих читал в Евангелии. Зевнул, перекрестился.
      Затем испугался: вдруг найдут кирпичную кладку? Раскроют, вытащат на Божий свет.
      Не может быть! Бог поможет. Успокоился. Над отверстием нависает глина. Пойдут дожди, завалит. Никто не разыщет. Бог сохранит его до Страшного Суда.
      Погасил свечу. Положил Евангелие на грудь себе. Взял в руки четки. Повторял древнюю формулу, откладывая каждый раз один шарик на четках:
      - Господи, помилуй мя, грешного! Господи, помилуй мя, грешного!
      Немного погодя ему надоело это делать. Он только повторял слова, смежив веки. Сознание плыло на волнах, желтые и зеленые круги расплывались в волшебном цветистом просторе.
      Ему вдруг захотелось вдохнуть свежего воздуха, наполнить грудь ветром, грозою, услышать пенье жаворонка, захотелось снова взглянуть в серые глаза худенькой девчонки, принять в душу ее дрожащий голосок. Но желанье те были будто во сне. Руки лежали недвижимы на груди, ноги наливались свинцом. Надвигалась тьмы...
      Бам, бам! Ударил колокол! Неужели Страшный Суд? Так быстро?
      Эхо звона затихает, удаляется. Уходит в безмерность. Сердце останавливается. Не слышно его ударов.
      Наступает ночь. Вечная ночь...
      Коля вытер с лица пот, обеспокоенно оглянулся. Кое-где в небе начали появляться прозрачные облачка. Парило. Вероятно, будет гроза. Надо спешить. Если не откопать странной кирпичной стенки до грозы, вода понесет верхнюю глину вниз, и тогда - прощай таинственное подземелье! На нем снова будет добрая сотня тонн грунта.
      Только вчера парень наткнулся на это место. Недавний дождь вырыл ров на склонах днепровских, там, где школа сажала верболозы. Учитель послал Колю, чтобы посмотреть, сколько новых саженцев надо. И вот такая неожиданность. Вода смыла грунт вместе с лозами. А под ними оказалась кирпичная кладка.
      Коля интересовался археологией. Издавна мечтал о подземельях, где можно отыскать пожелтевшие манускрипты, оружие или орудия труда каменного века. А тут вот такой случай. Парень ожидал учителя естествознания, но тот куда-то уехал. И надолго. Решил начинать раскопки самостоятельно. Попросил Васю Гриба, чтобы тот помог. Но товарищ отказался. Сказал, что читает новый детектив, где страшно ловкие шпионы, и что это несравненно интереснее, нежели рыться в каких-то древних погребах. Может быть, там стояли бочки с квашеною капустой, велика находка! Коля гневался. Егоист, а не друг! Что он понимает в археологии? Бочки с капустою или ржавая подкова - все это очень интересно для историка, для ученого. А вдруг - истлевший свиток пергамена? Любая страница прошлого важна для современников...
      На рассвете он двинулся к Днепру. Захватил лопату и кирку. Небо было хрустально-чистое. Дышалось легко и радостно.
      Полдня парень раскапывал кручу. Наконец полностью открыл стену. Теперь можно разбирать кладку.
      Постучал рукоятью лопаты. Глухо загудело. Парень довольно улыбнулся. Будут находки. Если не гетманская булава или скифская пектораль, так уж какой-нибудь меч или пергамен, неизвестный науке, будут!
      Кирпичи складывал в сторонку. Когда закончил, опустился на колени и прополз в пещеру. Оттуда дохнуло неприятным запахом. Ну что же, все равно надо рассмотреть.
      Коля осветил фонариком убежище. Кое-где свисали ростки грибов, на стенах возле входа - плесень. В углу что-то темнело. Коля осторожно приблизился туда.
      Что? Неужели человек?
      Да. Он лежал на кучке истлевшего сена. Одет в какие-то черные лохмотья. Мертвый...
      Но что это? Коля заметил, как в луче фонарика у мертвеца внезапно затрепетали веки. Послышался вздох.
      Парень испугался, быстро пополз назад. Выскочил из пещеры. Как приятно на чистом просторе! Над рекою в сизой туче вспыхнула ослепительная молния. Загрохотал гром.
      Парень задумался. Как поступить? Позвать бы людей на помощь. Человек жив. Может, летаргия? Тоже интересно для науки. Живой свидетель прошлого...
      Коля заглянул в отверстие. Снова туда лезть боязно. Но вдруг в глубине пещеры послышалось шевеление, что-то зашуршало. Ожил? Вот он, ползет!
      Высокая черная фигура разогнулась и остановилась у входа, опираясь рукою о кручу. Лохмотья сползали с него, кусками падали на землю. Видно костлявые желтые руки, сухое коричневое лицо, запавшие глаза под густыми бровями. Черная борода ниже пояса. Человек сощуренными глазами смотрел на Днепр. Послышался скрипучий голос:
      - Небесные врата!
      Коля тоже бросил взгляд туда, куда смотрел гость из подземелья. Там полыхала в пространстве многоцветная радуга. Снова в небе сверкнуло. Прокатился, отражаясь в заоблачных закоулках, гром.
      - Слышу твой глас, Господи! - радостно сказал незнакомец. - Удостоился приблизиться к вратам Твоим!
      Парень удивленно прислушался к его словам. О чем он говорит? Но вдруг выходец из прошлого увидал Колю. В его глазах засверкали искорки. На узких губах - улыбка. Прижав руки к иссохшей груди, он пошатнулся.
      - Ангел Господень! - прошептал незнакомец и упал.
      Коля бросился к нему. Неужто умер?
      Припал к груди. Живой! Сердце стучит. Наверное, от резкой перемены потерял сознание. Надо бы немедленно отправить в больницу. Кого бы позвать?
      Парень во всю прыть побежал к интернату.
      Грохотал гром. Эхо катилось, потрясая основания Вселенной. В отблеске планетных пожаров летели над землею ангелы, трубили и метали молнии, поражая грешников. Клокотала раскаленная лава, надвигалась на степи, леса, долины, испепеляла села и города.
      Василий, еще не открывая глаз, уже видел картины Страшного Суда. И боялся подняться, ужасаясь стать свидетелем великой Божьей кары. Чувствовал, как его куда-то несут, моют. Вода лилась на измученное тело, слышались незнакомые приятные запахи. Как легко и чудесно! Наверное, ангелы отмывают его грехи, воскуряя фимиам, дабы приготовить Василия к Суду. Послышались голоса. Говорили нечто непонятное.
      - Ну, Коля, теперь будет жить. Органы работают нормально. Но с питанием будем осторожны: только соки, компоты. Пока что. Исключительный случай. Глянь - одежда полностью истлела. Не удивлюсь, если узнаем, что он лежал в пещере сотню лет. По-моему, здесь явление спонтанного анабиоза, искусственная летаргия...
      - А что с ним делать, когда проснется?
      - Не знаю. Поговори с ним. Успокой. Пусть останется пока что тут, в планетарии. Включи магнитофон. Лучше всего - Бах. На психику действует целительно. А я бегу, найду врача. Тут нужен бы психиатр, психолог.
      Голоса замерли, воцарилась тишина. Затем поплыла величественная мелодия. Она наполняла сознание Василия радостью, волновала сердце торжественной таинственностью.
      Ангельские хоры, думалось Василию. Славословят Господа. О Боже, слава тебе, слава тебе!
      Он раскрыл глаза, вздохнул. Прямо над ним - звездное небо. Светила медленно движутся в ритме дивной музыки. Так вот какой он, рай Господень!
      Василий опустил взгляд, увидел фигуру высокой женщины, стоящей на шаре. Она поднимала к небу пылающий факел, излучавший голубой свет. Вокруг женщины много людей, держащих как бы свечи в руках, и огни тех светильников разные синие, желтые, алые, розовые, зеленые. Те люди шли по спирали, поднимаясь выше и выше - к небу. Лица вдохновенны, радостны. Еще бы, к Богу приближаются!
      Послышались шаги. Появилась фигура юноши в легкой светлой одежде. Тот самый отрок, что встретил его при воскресении.
      - Ангел, - слабым голосом отозвался Василий.
      - Меня звать Коля, - сказал парень.
      - Коля, - повторил воскресший. - Николай. Есть такое ангельское имя. Где я?
      - Это наш планетарий. Мы называем его Храм Красоты.
      - Храм? - радостно воскликнул Василий, поднимаясь на локте. - Божий храм?
      - Храм Красоты, - мягко поправил Коля, улыбаясь. - Тут мы изучаем звездное небо, собираемся для пения, экспонируем картины, слушаем музыкантов, учителей. Да вы обо всем узнаете...
      - Не пойму, отрок, о чем молвишь, - неспокойно отозвался Василий, оглядываясь. - Храм Красоты... А где же Агнец? Где Жених?
      - Агнец? - задумчиво переспросил Коля. - Не понял. Это Храм Красоты понимаете? Вот посмотрите - скульптурная группа. Посредине женщина, поднимающая факел, это символ Великой Матери - матери человека, матери-Отчизны, матери-Земли. А вокруг нее - дети, то есть люди, идущие выше и выше. Они передают друг другу эстафету разума, огонь знания. Понимаете?
      - Странное глаголешь, ангел Божий, - сказал Василий. - Помоги мне встать.
      Коля бросился к нему, помог подняться с кушетки. Воскресший еще раз в смятении взглянул на купол планетария, на гигантское панно с фигурами космонавтов, ученых, на белые колонны, многоцветные окна с витражами, сквозь которые проникали радужные солнечные лучи. Прислушался к затихающей мелодии.
      - А где же... хоры ангельские? Те, что поют? - шепотом спросил Василий.
      - Их нет. Это магнитная запись.
      - Незримый хор? А где же Бог? Веди меня, отрок, к Господу!
      - Бог? - удивился парень. - Вы верите в бога?
      - А как же! - ужаснулся Василий. - Разве ты не ведаешь Бога?
      - Не видел, - искренне сознался Коля.
      - Свят, свят, свят, - прошептал воскресший, судорожно крестясь. Сатанинское наваждение! Неужели я попал в ад? Так нет же. Красота вокруг, благолепие. Ты смеешься, отрок? Может быть, ты бес? Нет, рогов не видать. И копыт нет. Беленький, глаза синие, ясные. Одежды чистые. На беса не похож...
      - Вас тяжело понять, - смущенно сказал Коля. - Дело в том, что вы... ну, из другой эпохи. Терминология у нас разная...
      - Не понимаю, о чем молвишь, - устало отозвался Василий.
      - Вот видите, я тоже вас не понимаю. Расскажите, кто вы, откуда?
      - Так бы сразу, - недовольно сказал Василий. - Душу живую надо расспросить. Имя мое Василий. Думаю, что в книге жизни я должен быть. Отказался от жизни в сатанинском мире, замуровал сам себя в ожидании Страшного Суда...
      - Вы... замуровали себя? - удивился юноша. - Зачем?
      - Для спасения, - тоже удивляясь, ответил воскресший. Он посмотрел на свои руки, отметил, что рубашка на нем белая. - Вот, одежда чистая, видать, грехи смыты.
      - Я переодел вас. Ваша одежда истлела. Так кого же вы спасали?
      - Душу, свою душу, отрок, - обескураженно ответил Василий. - Кого же еще можно спасать?
      - А от кого? - не унимался Коля.
      - От Сатаны...
      - А кто он? Ваш враг? Феодал? Тиран?
      - Враг всего рода человеческого.
      - Да это ведь миф, сказка.
      - Неудивительно, отрок, - обрадовался Василии, протягивая руки к нему, неудивительно, что не ведаешь лукавого, ибо в раю обитаешь.
      - Эге, - засмеялся Коля, - наш учитель естествознания тоже называет нашу местность раем. Архаическое слово...
      - Путаное что-то глаголешь, - вздохнул Василий. - Выведи меня на воздух. Душно мне...
      Они вышли под грозовое небо. Низко над землею прогремел, направляясь к Бориспольскому аэродрому, пассажирский лайнер. Василий испуганно присел, затем восторженно захлопал в ладоши.
      - Колесница господня! Боже, велика сила твоя!
      - Самолет, - объяснил Коля. - Вы не видели такого? Ах да, я и забыл, вы же из прошлого!
      - Самолет? - переспросил Василий. - А на нем ангелы летают?
      - Люди. Такие, как мы.
      - И я могу полететь?
      - И вы. Взять билет, сесть и...
      Василий рухнул на колени, протянул руки вверх и возопил:
      - Господи, доколе будешь искушать меня? Я верный Тебе навек! Я замуровал себя. Разве мало этого? А теперь, когда попал на небо, почто снова испытываешь меня?
      - Встаньте! - испуганно забегал вокруг Василия Коля, пытаясь поднять его. - Зачем? Не надо! Тут не небо, а земля... Вы ошибаетесь, не так поняли...
      - Свят, свят, свят, - снова горестно зашептал Василий, крестясь. - Господи Боже, помилуй мя, грешного. Значит, не спободился я Твоей милости, коли караешь меня новым искушением?
      Он еще раз страдальчески посмотрел на радугу, на облака, на далекий окоем Левобережья.
      - Так все это... что я вижу - не рай Божий?
      - Земля. Наша Земля. И страна наша - Украина. Вот там село Стайки.
      - А это все, что здесь? Храм, колесницы небесные, кто это дал?
      - Люди создали, - удивленно пояснил Коля.
      - Без Бога? - остро спросил Василий, глядя на парня из-под косматых бровей.
      - Сами, - наивно ответил парень. - Вы еще и не такое увидите. Уже на другие планеты летают. К звездам готовятся путешествовать...
      - К звездам? И Бога там не видели?
      - Надеются увидеть там иных людей... ну, существ мыслящих. Думают, что многие, возможно, обогнали нас. Тогда мы создадим космический союз, они нам помогут. Или мы им. Звездное Братство - это же прекрасно. Мы в планетарии часто мечтаем об этом!
      - Свят, свят, свят! - Глаза воскресшего сверкали лихорадочным огнем. Сатанинский край, диавольские химеры! Бежал я от Лукавого, а попал снова в его лапы. Нет Бога, сами летают в небо, сами строят райские дворцы. Господи, сохрани и отведи! - Он тяжко вздохнул, с надеждою взглянул на Колю. - Скажи, отрок, а Страшный Суд на земле был? Или еще не было?
      - Суд? - переспросил юноша. - А почему страшный? Кто провинился - того судят. Но не страшным, а нормальным судом. Чаще - товарищеским. А наш воспитатель Максим Иванович, так тот утверждает, что высший суд - суд совести. Каждый несет в себе, в своем сердце и награду и наказание.
      - Как ты сказал? - ужаснулся Василий. - Каждый... несет в себе... Боже, зачем так тяжко караешь? Это страшно! Отрок, а который нынче год? От Рождества Христового?
      Коля ответил.
      - Боже! Целый век! - тоскливо вздохнул Василий.
      Закрыв глаза, он о чем-то напряженно размышлял. Коля не знал, что делать, как поступить. Наконец воскресший поднял веки, устало взглянул на парня. Взор его был отрешен, холоден.
      - Скажи, отрок... вы кому-нибудь молитесь?
      - Как? - не понял юноша.
      - Ну... помощи просите? В работе, в деле!
      - Иногда. Если не могу сам, прошу товарища. А молиться... молятся старухи, которые верующие...
      Василий присел на круче, охватив ладонями голову, и замер. Коля стоял над ним, растерянно высматривая кого-нибудь из учителей. С юга подул сильный ветер. Зашумели верболозы на склонах. Надвигалась снова гроза.
      - Пойдемте, - позвал юноша. - Вскоре из Киева вернется наш воспитатель, что-нибудь придумаем. Расскажете о прошлом, нам будет очень интересно...
      Василий не ответил.
      Коля пожал плечами, оглянулся. Возле интерната появилась машина с учениками и учителями, которые с утра уехали на экскурсию в Киев. Вот хорошо! Они помогут управиться с этим воскресшим анахронизмом.
      - Приехали наши, пойдемте к ним.
      - Я хочу побыть в одиночестве, - глухо ответил Василии. - Болит мое сердце. Дан отдохнуть...
      - Ну хорошо, - смущенно молвил юноша. - Посидите. А я позову учителя.
      Парень побежал к школе. Из темной тучи внезапно полил дождь. Коля вскочил в коридор главного корпуса, туда уже заходили веселые ученики. За ними появился на пороге воспитатель Максим Иванович, широкоплечий, с казацкими усами. Увидев Колю, тряхнул русыми кудрями, подмигнул.
      - Ну что? - загремел он. - Выиграл или проиграл? Что-нибудь откопал?
      - Максим Иванович, я откопал человека. Старый-престарый. Мы с фельдшером его отмыли, одели в чистое. Фельдшер побежал в больницу, а я... кое-что объяснял ему, расспрашивал. А теперь он там, под грозою, на круче. Какой-то странный. Ну, понимаете - целый век в анабиозе!..
      - Ты не болен? - неуверенно спросил учитель. - А? И щеки горят...
      - Да не шутите! Бежим! - воскликнул юноша. - А то кто знает, что он натворит?
      - Тогда - за мною! - скомандовал учитель. - Не все. Ты, Коля, и еще Володя, Нина!
      Они выскочили под ливень. Прикрываясь плащами, побежали к склонам.
      - Исчез! Ага, следы ведут вниз. К Днепру...
      - Вперед! - крикнул Максим Иванович.
      Они начали спускаться. Дождь слепил глаза, под ногами звенели ручейки, в долинке грозно пенился мутный поток.
      Следы Василия вели к берегу. Вот уже видно его мокрую, согнутую фигуру. Воскресший протягивал руки к небу, стонал:
      - Девочка с серыми очами... Где ты? Почему я не послушал тебя? Родная моя! Радостная моя! "Выучусь... буду спасать людей..." А я... душу спасал. И погубил ее. Господи, почто так тяжко наказываешь? Почто так поздно я прозрел?
      Коля прикоснулся к его плечу.
      - Не печальтесь. Все обойдется. С вами люди...
      Василий поднял лицо. По щекам текли слезы.
      - Вот он - Страшный Суд, - горько сказал воскресший. - Я нес его в себе... в душе своей...
      Григор встретился с Василием в садовой сторожке. Пришелец из прошлого остро из-под серых бровей взглянул на гостя. Вероятно, ему понравилось открытое лицо парня, потому что в глазах его мелькнула добрая улыбка, возле уст появилась страдальческая морщинка.
      - Интересно? - спросил лукаво. - Будто на медведя приходите поглазеть?
      - Нет, нет, - смутился Бова. - У меня весьма серьезное дело. Быть может, вам оно будет по душе.
      - По душе? - вздохнул Василий, покачивая головой. - Теперь мне на душу уже ничто не ложится. Отравлена она...
      - Почему же? - удивился Григор. - Чистая работа, вас тут любят.
      - На готовое пришел, - грустно ответил садовник, - Рук не приложил. Тишина, покой. А там, откуда я бежал... Там было тяжко, темно, неуютно. Там надо было мне жить... чтобы сотворить вам лучшую жизнь...
      - Понимаю вас, - искренне сказал Бова. - Это... будто грусть по родным, по краю, где родился. Люди едут в далекие края, там приятно, хорошо, сытно, и все же... тянет к своим, к родной обители, и сердце плачет, стонет, разрывается. Ностальгия называется...
      - Ой, так, так! - простонал Василий, и в его глазах сверкнула слеза. Тоскует сердце, иногда умереть хочется, чтобы не мучиться. Выйду к деревьям, взгляну на небо, немного успокоюсь. А ночью снится девчоночка...
      - Какая девчоночка?
      - А такая... маленькая, худенькая. С глазами серыми...
      - Мне рассказывал Коля. Вы ее встретили тогда... когда плыли сюда...
      - Снится она. И так доверчиво говорит мне: "Выучусь на дохтура, людей буду спасать..."
      - У вас весьма добрая душа, - растроганно отозвался Бова. - Все, что с вами случилось... это - как сновидение, пена жизни. Разве вы виноваты, что попали тогда в монастырь? Ведь вас научили так размышлять, чувствовать...
      - Виноват! - остро возразил Василий. - Не утешай меня, парень. Человек не деревяшка, которую можно поставить и так и эдак. Имею живую душу, сердце. Надо крепко задумываться, голова-то зачем дадена? Захотел спасаться, а погиб! Почему? Да потому, что себя хотел спасти. А Господь сказал: "Кто любит душу свою - тот погубит ее". Вот как! Отделил себя от своих, от времени своего, словно руку или ногу от живого тела. Что рука без тела? Так, прах! Червям на съедение. Да что я тебе боли свои изливаю? Не надо о том. Вот - угощайся. Яблочки в этом году - на диво. Цыганка. Попробуй. Твердое яблоко, вроде бы даже дикое, а имеет большую силу. Держится и год, и два, кто умеет хранить.
      Бова ел яблоки, нюхал ароматные груши, хвалил, а садовник сидел у окна и печально смотрел вдаль, где в осенней бледно-голубой мгле красовались многоцветные кручи над Днепром.
      - А я вам кое-что привез, - сказал Григор. - Узнаете?
      Он положил на стол старый пожелтевший свиток. Василий склонился над ним. И вдруг отшатнулся, словно ужаленный змеей. С удивлением взглянул на Бову.
      - Свят, свят! Где взял?
      - В монастыре, - довольно сказал Григор. - Весьма интересные записи. Если бы не они, мы бы и не встретились...
      - Интересные? Вы смеетесь? Бред, горячка. Это сумасшествие и привело меня к погибели.
      - Почему бред? - растерялся Григор. - Разве не было того, о чем вы описываете?
      - Что? О чем ты спрашиваешь?
      - Огненный вихрь. Какие-то странные существа. Появление девушки... Гали Куренной?
      - Было, было, - пробормотал Василий. - Да ведь не диавол то. Мне ученики здесь объяснили, понарассказывали всяких... этих... гипотез. Один говорит шаровая молния. Другие - люди со звезд. А врач заверил, что это болезнь моя, бредовые видения. Увы! Давние дела, мне иногда кажется, что все будто сон. А почто тебе все это, коли не секрет?