Теперь испугался Таблеткин. Не знаю, какая сила таилась в странном медальоне, но без неё мой противник напрочь утратил уверенность. Сейчас он мог рассчитывать только на кулаки, а мои габариты не обещали ему лёгкой победы. Я же наоборот наливался сознанием собственного всемогущества и чувствовал, что мне ничего не стоит дать в глаз прямо в эту секунду. Таблеткин повернулся и позорно сбежал, утонув в темноте. Я хотел броситься следом, но остановился, опасаясь коварных ловушек. Просто стоял, вслушиваясь в исчезающие звуки его шагов. Пока мне не стало казаться, что шаги раздаются за спиной. Быть может, коридор тут заворачивал кругом, и Таблеткин решил подкрасться сзади. Я тут же обернулся, ещё сильнее сжав рукоять шпаги.
      Из темноты выплыли три фигуры. Моя хватка заметно ослабла, когда я опознал в них Эрику, Инну и прихрамывающего Сухпая.
      - Чего отстаёте? - недовольно пробурчал я.
      - Да вот, - вздохнула Инна, - Колька ногу подвернул. На ровном месте.
      Я только скривил губы, ненавязчиво намекая, что другого от Сухого Пайка и не ожидал. Но потом мне стало жаль Кольку. Его лицо исказилось от боли. Он уже не прихрамывал, а передвигался, осторожно подволакивая ногу.
      - Может перелом? - деловито осведомился я, намереваясь отправить Сухпая обратно.
      - Нет-нет, - испугано замотала головой Говоровская. - При переломе не так. У меня брат врач. Я знаю.
      - Слишком много грамотных развелось, - пробурчал я и участливо посмотрел на Сухпая. - Ну, чего там, Колька, может тебе это... обратно?
      - Нет, - твёрдо сказал Сухпай. - Только с вами.
      Боялся, наверное, возвращаться. Я его не винил. Я тоже не рискнул бы пробираться в одиночку по коридорам, где то и дело появляются странные личности, облечённые магическими способностями. И не каждому ведь из них в глаз засветить можно.
      Наше путешествие продолжалось. Только темпы значительно поубавились. Впереди, как положено, шёл я, вглядываясь во тьму. За мной семенили девчонки. И замыкал процессию Сухой Паёк, которому не давали отстать страх и гордость.
      Внезапно я перестал чувствовать стены. Потом понял, что несколько посветлело. Сияние то ли нисходило откуда-то с невидимого потолка, то ли его выделяли два громадных кубища, высившихся невдалеке. В общем, мы оказались в зале. Света, чтобы проверить, круглый ли он, не хватало. Только две тёмных громадины, да неясно светящийся контур двери впереди. Цель теперь находилась весьма близко, в каких-то десяти метрах. Осторожно приблизившись к махинам, я услышал низкое гудение. Оно напомнило мне что-то знакомое. Может быть, вентиляторы? Не то! Шум движка? И эту гипотезу пришлось отринуть. Но что же там пряталось внутри?
      Наконец, мы подошли к самой двери. Слов на ней не обнаружилось. То ли предупреждений уже не требовалось, то ли не планировалось, что кому-то удастся проникнуть в подвал настолько глубоко.
      Никаких признаков ручки я не увидел. Тогда пальцы правой руки тихонько толкнули дверь. Та и не шелохнулась. Тогда я впечатал в холодную отполированную гладь обе ладони. Створки не сдвинулись ни на миллиметр. После крепость преграды испробовало плечо. Дверь была как влитая. Я растеряно обернулся и оглядел своё войско.
      - Наверное, надо на себя потянуть, - неуверенно предположила Инна.
      Я снова вернулся к двери, подцепил правую створку за квадрат, выступающий из общей поверхности и нежно, чтобы не сорвались пальцы, потянул к себе. Дверь не пошевелилась, а пальцы легко соскользнули с невысокого выступа.
      Последнюю попытку штурма я предпринял, засунув в щель между створками лезвие Колькиного карманного ножичка. Оно продвинулось на полсантиметра, а потом увязло так прочно, что на вытаскивание его обратно я истратил последние силы. Приключение застопорилось.
      Быть может, нас отделяла от Красной Струны всего одна дверь. Но именно её мы и не могли преодолеть. Колька уныло сполз по стене и успокоился, устроив подбородок на коленях. Девчонки загрустили. А я просто не знал, что делать. Идти назад казалось полной чепухой. Топтаться возле двери - ерунда не меньшая.
      - Да, господи, - пробурчал я себе под нос, - ну вот что угодно сделал бы, только бы оказаться за дверью.
      Словно услышав мои слова, массивные механизмы загудели сильнее. С их стен посыпались голубые искры, превратившиеся затем в фиолетовые молнии. Теперь я понял, что находилось в зале вместе с нами. Неведомые создатели разместили здесь два огромных трансформатора. Электричество и тут не желало оставить нас в покое. В воздухе запахло палёным, словно обмотка перегревалась, и её вот-вот могло закоротить.
      С тошнотворным шлепком откуда-то сверзилась тёмная масса, на которой тут же проклюнулись три огненных глаза. В нашу компанию прибавилось существо, напоминающее то ли уродливый гриб, то ли сошедшее с небес грозовое облако.
      - Ну что, командир, - проверещало оно, обращаясь ко мне. - Ты обещал сделать, что угодно. Не пугайся, многого не потребуется. Просто выбирай.
      - Чего, - опешил я.
      - Мучеников, - голос существа напоминал скрежетание листа жести по асфальту. - Смотри сам, два алтаря, - двести чёрных щупальцев указали на левый куб и столько же - на правый. - Две жертвы. Но командир ты, значит, и назначать их тебе.
      Я беспомощно посмотрел на своё войско. Они то смотрели на меня, то кидали мимолётные испуганные взгляды на сгусток. Они не бежали. Они ждали, что сделаю я. Мой поступок решал судьбу всей команды.
      - Во-первых, - жёстко сказал я, осмелившись приблизиться к страшному пришельцу шага на полтора, - никто тут ни мучиться, ни умирать не будет...
      - А во-вторых, - резко оборвал меня сгусток, - сейчас каждый алтарь требует себе по жертве, но не пройдёт и трёх минут, как их аппетиты удвоятся. Тогда твои слова не будут стоить даже выгоревшей спичинки. Алтари просто заберут всех разом.
      Глава 40
      Красная Струна
      Вибрация, что воздух пропитала,
      Давно уже по жилам разошлась.
      И будто меня что-то напугало,
      А, может, связь времён оборвалась?
      * * *
      Последние метры, последние секунды. Этого ещё нет, но это будет. Только никто не знает как. Красный цвет, как заря надежды. Как предупреждение забыть всё и начать сначала. Потому что, пройдя контрольную точку, осознаёшь, что накопленное ранее теперь превратилось в ненужный балласт. Никто не знает, чем станет мир, когда время Красной Струны начнёт отсчёт. Быть может, это просто скольжение с горы, куда взбираешься с изначалья. Всё короче метры, всё быстротечнее секунды, всё ближе она - точка, откуда нет возврата. Но нет и страха. Есть только ошеломляющее чувство освобождения.
      Что всё только ещё начинается.
      Если чужие конечности не оборвут Красную Струну в очередной раз.
      * * *
      Трансформаторы затрещали ещё сильнее.
      - Ну что ж, - проскрипел сгусток, - прощай, славный воин, не нашедший мужества принять решение.
      И исчез, рассеялся, словно туман под лучами солнца.
      Время текло, как и прежде, но мне казалось, что воронка песочных часов из узкого горлышка превратилась в широченную пробоину, куда, словно в чёрную дыру, уносились мгновения, из которых соткана моя жизнь. И последнее уже подбиралось к самому краю, чтобы невозвратимо обрушиться. Молнии разветвились и начали расти. Они колыхались под потолком. Они пронизывали воздух над самыми нашими головами. Они ударяли в каменные плиты пола, взбивая пыльные фонтанчики. Я ещё цеплялся за край. Я ещё жил.
      Неужели всё потеряно? Неужели ничего не изменить? Да, я готов был сделать, что угодно, только бы дверь, ведущая к тайне нашего путешествия, отворилась. Но кто же мог предположить, что в "что угодно" запихнут такую мерзость? Дверь откроется, если я сам соглашусь, чтобы из рядов моей команды выбили двух бойцов. Дверь откроется, если я предам их. Выберу жертв, возлагаемых на алтарь. Голова отяжелела, не желая примириться с жестокой реальностью. Ах, если бы я нажал на красную кнопку. Отправить на верную гибель трёх бабушек-колдуний казалось мне гораздо меньшим преступлением, чем отдать трансформаторам хоть одного из нашей команды. Почему-то бабушки-колдуньи не казались мне теперь настоящими, в отличии от Кольки, Инны, Эрики и себя. И я думал, что, появись сейчас передо мной красная кнопка, палец торопливо вдавил бы её без всякого сожаления. Пускай погаснет маленький далёкий мир, только бы выбраться из подвала вчетвером. Плевать на Электричку, плевать на шестьдесят четыре флага, плевать на то, что случится потом. Что бы ни произошло, оно будет не по моей вине. Тогда как гибли мы сейчас именно из-за незадачливого командира.
      Голова раскалывалась от безысходности. Палёный воздух обжигал лёгкие. Когда же закончатся три минуты. А вдруг, вдруг время в подвале остановилось, и нам ничего не грозит?!
      Вдруг всё это происходит не по-настоящему.
      Эрика тихо вскрикнула, когда сиреневая молния коснулась её щеки.
      А мои указательные пальцы ткнули прогорклый воздух.
      Левый указывал на Кольку.
      "Прости, Сухпай, - думал я. - Прости, Колечный. Прости меня, Востряков. У тебя вывернута нога, и тебе не суждено добраться до Красной Струны. Я не могу оставить тебя здесь, даже если укажу на себя. Ты не доберёшься, и тогда гибель двоих будет напрасной потерей, потому что остальные двое не выполнят миссию. Прости меня за это..."
      Правый протянулся в направлении застывшей Говоровской.
      "Прости, Инночка, - чуть не плакал я. - За всё, чем ты старалась мне угодить, вот такая тебе досталась награда. Я не держу на тебя зла. Ну ни капельки! Только пойми, что я указываю на тебя просто потому, что никогда не смогу указать в сторону Элиньяк".
      Сетки трескучих молний упали на выбранные жертвы и утянули их. Кубы смачно заурчали и затихли. С лёгким шелестом створки таинственной двери откатились в сторону и исчезли в пазах, вырубленных в косяке.
      Эрика мягко ткнулась мне в бок, когда я потрясённо смотрел на пустое место, где только что стояли Инна и Колька Сухой Паёк.
      - Пошли, - прошептала она. - Быть может, когда мы порвём струну, все проклятия исчезнут.
      "И Колька вернётся, - прокатилась во мне волна тёплой надежды. - Да и Говоровская тоже. Клянусь, что не буду больше избегать её. Да чего там, если она вернётся, я непременно женюсь на ней. Вот так. Ведь всё равно Эрика никогда не полюбит меня".
      Взгляд мой упал на Эрику.
      "А что если, - сердце застучало в ускоренном темпе, - проклятие, обещанное Электричкой, тоже исчезнет? И тогда Эрика будет рядом. Всё-таки будет. Навсегда!"
      - Пойдём, - Эрика уже не только требовала, но и тянула меня за рукав. После гибели половины команды я полностью разочаровался в своих способностях лидера, и инициатива незаметно перешла в руки Эрики.
      Тогда я снова услышал гул трансформаторов. Пока почти незаметный, но явный. Чудовищные махины опять просыпались. Видимо, наше присутствие тревожило их и заставляло требовать новых жертв. Пройдёт немного времени, и они потребут нас.
      Наверное эта мысль прогнала тягостное оцепенение. Ноги шевельнулись, согнулись в коленях и зашагали вслед за Элиньяк. Перешагнув через порог, мы очутились в маленькой комнатке. В самом её центре воткнули толстый штырь, заканчивающийся на высоте двух метров блестящим шариком. Наконечник напоминал таинственный газовый шар, в глубине которого медленно перемещаются тёмно-лиловые смерчи. Коснись такого рукой, и все спирали тут же соберутся у твоего пальца, как послушные солдаты. А в этом не было лиловых спиралей. В этом сверкали зеленоватые молнии. Тысячи. Миллионы. Они вырастали из мутной точки, колышущейся в тусклой глубине, и набрасывались на стеклянную преграду, отделявшую нас от разрядов сошедшего с ума электричества. А ещё вокруг шара застыли в воздухе тёмные круги струн. Их было не меньше двух десятков - окружностей, удерживаемых неведомыми силами. Они казались черезвычайно неприветливыми, мёртвыми. Вот и всё, что мы увидели в комнате. Если не считать двух раструбов, свисающих с потолка, словно пара давно умерших музыкантов решила вцементировать туда свои валторны в пямять о светлых днях.
      - Какая из них красная? - шёпотом спросила Эрика.
      Вот бы знать.
      - Давай посмотрим план, - предложил я, доставая из кармана в конец истрёпанную фотографию.
      Бесполезно. То же самое что смотреть ночью на циферблат, если стрелки не смазаны фосфором. А подносить план к шару с молниями я не рискнул. Рискнула Эрика. Она бесцеремонно забрала у меня бумажку и уверенно зашагала к центру, ловко уклоняясь от протянувшихся в разных плоскостях струн. Поразившись чужой безрассудной отваге, я двинулся вслед, стараясь ни в коем случае не коснуться ни единой струны. Тогда мне казалось, что все они под напряжением. Возможно, так оно и было. Мятущийся зеленоватый свет давал возможность рассмотреть подробности плана. Красной была вторая, и именно к ней протянулась стрелка от ухмыляющейся черепушки.
      - Ну что? - спросила Эрика. - Рвём вторую?
      - Не знаю, не знаю, - промямлил я. - Глянь, на плане нарисовано всего шесть струн, а тут их штук двадцать. И они вовсе не зеленоватые.
      - Хочешь сказать, что мы забрались не в тот подвал?
      - Почему не в тот? - испугался я, ведь в таком случае Колька и Говоровская погибли напрасно. - В самый, что ни на есть тот. Давай пробовать.
      Мы отошли от центра к выходу и уставились на струны. Теперь-то я порадовался, что в моих руках находилась деревянная шпага. Сухое дерево, как известно, электричество не проводит. Поэтому я бесстрашно ткнул во вторую струну.
      Струны зазвенели. Словно китайская музыка ветра. Словно колокольчики в ночи, когда идёшь по волшебному лесу, и колдовские грибы освещают твой путь. Смеясь, ягоды подсказывают тебе верную дорожку, а колокольчики, спрятавшись в тени, звенят и звенят.
      Оглушительно, словно два мощнейших пылесоса, взревели трубы у потолка. Моё оружие с треском переломилось и тут же исчезло в злом раструбе. Я и сам с трудом удерживался на ногах. Струны озарились переливчатым, на удивление красивым сиянием. Нежно-зелёным, но не травянистым, а пропитанным голубизной, не желающей смириться, что ей в этом буйстве красок уже не принадлежит первое место. По стенам проплывали волны такого же магического света. Словно я оказался внутри бутылки, по стенам которой стекают струи сильного, но кратковременного дождя, а солнце пробивает толстое стекло всепроникающими лучами.
      Только третья струна наливалась багряным светом. Она напоминала каминную спираль, когда та разогреется. Мне даже казалось, что она чуть потрескивает. Но разве мог я расслышать тихий треск за рёвом в два голоса, по громкости приближавшимся к старту космического корабля.
      - Мы ошиблись, Эрика! - раздосадовано воскликнул я и повернулся. - Не вторая! Не вторая, а третья!
      Эрика исчезла.
      Я потрясённо уставился на пустое место. Постойте, но ведь никто не требовал ещё одной жертвы. И никто не грозил наказанием, если я угадаю струну неправильно. Я позвал команду к победе, а привёл к поражению. Эрика стояла под самой трубой. Наверняка, её всосало так быстро, что она даже не успела сообразить, что произошло. Тяга становилась просто невыносимой. Я прыгнул к выходу, надеясь отсидеться в зале. Я планировал вернуться, когда дьявольские пылесосы насытятся и отключатся. Я думал, что обязательно доберусь до Красной Струны. Доберусь, во что бы то ни стало. Только бы найти подходящую деревяшку. Ещё лучше, с крючком на конце, чтобы подцепить эту чёртову струну и дёрнуть изо всех сил. Но планы тут же развеялись. Мои ноги так и не коснулись пола. Я взмывал к потолку. Меня неудержимо притягивал раструб, брат-близнец того, что расправился с Эрикой. Он пронзительно ревел, словно жаловался на вопиющую несправедливость. А может, он просто радовался нашей встрече и был счастлив, что наконец-то выполнит своё предназначение.
      В какой-то миг Красная Струна оказалась возле моих глаз.
      "Там электричество, - вспомнились мне Колькины слова. - Триста восемьдесят, во! Или нет, даже тысяча. А может и больше".
      Интересно, я почувствую, как пальцы расплавятся, или уже не успею?
      Это страшно, когда надо прикоснуться к проводу, в котором притаилось много-много вольт.
      Это страшно, когда надо выбирать.
      А мне уже не было страшно, ведь выбирать не приходилось. Ведь выбор раз и навсегда был сделан, когда молнии утащили Говоровскую и Вострякова. А может, когда исчезла Эрика. Странно, но в секунду, когда Красная Струна развернулась передо мной во всей красе, я чувствовал себя самым настоящим командиром.
      Я протянул руки и коснулся страшной струны.
      И рёв дьявольских пылесосов тут же утих.
      Я рванул струну на себя. И мне вспомнилась финишная ленточка, разрываемая грудью спортсмена. Струна и была финишной лентой нашего приключения. Быть может, миллионы вольт радостно скакнули в моё тело, только я не чувствовал их...
      Потому что услышал, как, жалобно дзынькнув, струна порвалась.
      Я ещё успел увидеть, как разорванные концы стремительно скручивались колечками многоуровневой спирали.
      * * *
      Наступает темнота и приходит ночь.
      Мысли, разные дела отступают прочь.
      Темнота и тайны снов окружают нас.
      В сердце древняя любовь ожила сейчас.
      * * *
      Ты пришёл. Ты смотришь сурово, как долгожданный принц, который не верит, что приключение подошло к финалу. Ты складываешь сказку, в которой отважный витязь пронзает остриём славного клинка не чудовище, а красавицу. Время бесследно уходит. Скоро я возжелаю заснуть. В бог весть какой раз. Мутный поток снов затопит сознание, времени остаётся слишком мало, даже если придёт сон. Каким будет последнее пробуждение? Быть может, именно это и было последним.
      Твои пальцы превратят меня из перелётной птицы в зимнего медведя, спящего в заснеженной берлоге. Только снег не растает. Не успеет.
      А вдруг ты поймёшь? А вдруг передумаешь, и тогда цепочка выстроится отчётливо, чтобы ты осознал, что не являешься её звеном.
      Не тяни руки. Подумай. Просто подожди и подумай. Постарайся понять. Ты самый сильный волшебник на свете. Ты можешь превратить живую птицу в мёртвого медведя. Нет, ты ещё сильнее. Ведь ты можешь этого не делать.
      Не тяни руки! Почему ты не слышишь меня? Что мешает услышать? Где остались твои желания, и почему я не могу их исполнить?
      Не тяни... Я ещё успеваю сыграть на Красной мелодию, услышав которую, из туманной пустоты вырастают кирпичики дороги...
      ... Поздно! Ты не понял! Почему никто никогда не может меня понять?..
      Глава последняя
      Прощальный костёр
      Искры взмывали к небу и таяли в холодной синеве. Я поймал жалобный взгляд Говоровской, не решившейся сесть рядом, и отвернулся. Последний костёр последней смены. Ночь пройдёт, и когда заря прояснит небо, мы вернёмся в лагерь. А после завтрака разъедемся по домам, чтобы уже никогда не встречаться. Да и от лета останется всего-навсего жалкий огрызочек в пять дней. Это в ноябрьские каникулы пять дней кажутся невероятно огромными просторами для планов и разных дел. Но что такое пять дней по сравнению с тремя месяцами?
      После того, как я порвал струну, нас откинуло назад, в тот самый день, когда появилась Электричка, а флаг впервые остался на ночном посту, чтобы к следующему утру оказаться низвергнутым.
      Электричка не появилась. Иринушка на вечернем построении как ни в чём не бывало отцепила флаг и унесла его в свои владения. В свои! Потому что на месте выросшего в междусменье директорского особняка снова красовалась несрубленная рощица. А на поляне, где мы когда-то обнаружили сарай-развалюху, как и положено, приютился типовой корпус, отведённый под административные нужды. Человеческим языком говоря, Иринушка обитала именно там, где мы её привыкли наблюдать в первые две смены.
      Нас откинуло назад. Всех четверых, живых и здоровых. Только в моём кармане так и не нашёлся счастливый ножичек-талисман. А Колька в тот день, когда так и не выросло восемь фальшивых флагштоков, сломал руку и был увезён домой. Наверное, ему влепили на полную катушку, потому что деньги, как ни крути, вылетели в трубу. Я всё думаю, а что бы случилось с Колькой, не откажись он от своего счастья и не сойди с автобуса, подчинившись моим приказам? Какое счастье ждало его на десятой остановке?
      Пьедестал на спортивной площадке так и не ощутил наших подошв, потому что мы не рассказывали о победе с верхней ступеньки. Мы не говорили о Красной Струне даже друг с другом. Словно и не было никакой победы. Быть может, нам хотелось поверить, что приключение не состоялось. Хотя я опять являю свои командирские замашки и широким жестом расписываюсь сразу за всех. Быть может, другие думали иначе. Быть может, им просто хотелось забыть. Я не знаю, как это: оказаться в недрах трансформатора, жгущего молниями, или быть всосанным в жерло дьявольского пылесоса. Я не успел погибнуть. И теперь, к счастью, выходило так, что никто не успел. Нам просто подарили несколько дней, связанных цепочкой волшебного приключения.
      Частички сверхъестественного сопровождали нас всю смену. Как иначе я мог назвать флаг, обнаруженный в кустах объеденной малины. Красный флаг, наискось прочерченный кометой. Мокрый и грязный. И совершенно бесхозный. Хотя когда-нибудь я поверю, что он валялся там с прошлогоднего фестиваля.
      А настоящий флаг я так и не поднял ни разу. Впрочем, Таблеткин тоже не участвовал в подъемах. В день, когда на свет божий должны были явиться четыре флагштока, его тело покрылось розоватой сыпью, и после завтрака его повели в изолятор, где он и пролежал до конца смены. Поэтому в лагере пропало гораздо меньше ценных вещей.
      Пашка-Фотограф не сделал ни одного сенсационного снимка и увёз нетронутую кассету обратно в город. Я почему-то никак не могу решить: хорошо это или плохо?
      И ещё я никак не могу подобрать название таинственным силам, которым противостояла моя команда. Нигде и никогда я больше не слышал о них. Никто не рассказывал мне историю о Красных Струнах. А на мои наводящие вопросы я ловил лишь недоумённые взгляды. Я так и не узнал, чьи жизни хранят они своим багряным блеском, чьи души греют теплом, лучащимся в маленьких комнатках, куда не всякий-то и пролезет. Мне кажется, комнаток таких много. И почему-то я думаю, что даже в этот день кто-то ведёт слежку за новой, появившейся при странных обстоятельствах продавщицей школьного буфета, завучем или учительницей музыки.
      Сквозь языки костра я смотрю на Эрику. Эрика не смотрит на меня. Эрика не смотрит на меня никогда. Кубы для неё не существует. Она уже выбрала направление, куда смотреть. Она знает, с кем стоит лезть на крышу девятиэтажки, отказавшись от Эвереста.
      Он приехал в родительский день. Он не успел к началу смены из-за каких-то там соревнований. Его записали во второй отряд, и я невзлюбил эту крикливую шоблу ещё сильнее. Он теннисист и может не отрываться от ракетки круглые сутки. Он говорит, что когда-нибудь станет первой ракеткой мира. Эрика верит, что он станет. Эрика забросила рисование и всерьёз увлеклась теннисом. Они проводят на теннисной площадке всё утро и всё послеобеденное время. А вечерами, быть может, солнце гордо опускается за лес, провожаемое их восхищёнными взглядами. Я не знаю, в эти часы я никогда не ходил на пригорок. Мне кажется, пока я не убедился, какой-то маленький шанс ещё живёт. Только что это за шанс? Кто бы объяснил...
      На дискотеках всё по-прежнему. Для меня. Потому что с Эрикой я так и не танцевал. С Эрикой теперь есть кому танцевать и отшивать нагловатых кавалеров, быстренько въехавших в новый расклад сил и переключившихся на других девчонок.
      С треском раскалываются ветки, словно в пламя швырнули пучок доблестных деревянных шпаг, способных обратить в бегство самых настоящих колдунов. Я стараюсь не думать о шпагах. Я просто смотрю туда, где, прижавшись друг к другу, сидят Мистер Лето и Мисс Лето. Шпаги смазываются и становятся призрачными, в отличии от поцелуя, которым победители конкурса наградили друг друга после финала. На Эрике тогда сияла корона из золотой фольги.
      Фильм "Церковь" нам так и не завезли. Непонятно, почему я отчётливо помню его. Помню девочку с бледным лицом, помню уродливое изваяние. Помню странный конец, предвещавший то ли неприятности, то ли вторую серию. И тогда мне кажется, что ещё ничего не закончилось. Что придёт день, и я обнаружу, что нас снова откинуло к самому началу смены. И на эспланаде будет выситься массивная фигура Электрички. Будет схватка в лесу и противостояние на автовокзале. И я снова почувствую щемящее счастье, впихнувшись в двухъярусный автобус. Мы отыщем заветную дверь и прорвёмся с первого раза. Все вместе. Обязательно прорвёмся, чтобы не потерять билет и не набрать штрафных баллов. Потому что стоит нам отступить, как Электричка снова столкнётся со мной у входа.
      Красной Кнопкой солнце пылает над горизонтом. Мне хочется нажать на неё и выключить вечер. Чтобы наступила ночь. Чтобы лечь спать и ни о чём не думать. Но мне не дотянуться. А кто-то, способный нажать, тянет и тянет время, поглядывая на то, что кажется ему тремя колдуньями. А я смотрю на Эрику и знаю, что красавчик-теннисист видит в её глазах сказочно сверкающие блики костра.
      И знаю, что если мне придётся столкнуться с Электричкой у входа, она опять предупредит, что не стоит спускаться в подвал.
      Но если время предложит поиграть ещё раз... Я готов. Потому что будущее не может быть предсказуемо. Оно становится предсказуемым, когда я верю, что подвал - это пятый этаж и асфальт внизу. Или последний блик, блеснувший на трамвайной рельсе. Или мост, у которого прогнила дощечка, над болотом, где бесследно исчез уже десяток таких, как я. Или снежная пурга, караулящая беспечных прохожих в морозный день.
      А я не поверю.
      И всё-таки спущусь в подвал. Снова и снова.
      9 августа 2001 - 26 февраля 2002