"Не можешь понять - догадайся". Словно она очутилась в школе и смотрела в дневник, где злым лебедем выгнулась двойка по математике. А рядом подсмеивалась Светка, у которой никогда не было двоек, хоть она и не смыслила в математике. "Не понимаю, - всхлипы грозили перейти в рыдания. - Ничегошеньки не понимаю в этой прорве задач и примеров!!!" Светка не сочувствовала. Светка улыбалась, как двойка из дневника. Светка радовалась за себя. "Не можешь понять - догадайся". И упорхнула в буфет, оставив Инну в тоске и одиночестве.
      Флаги не были добрыми. Ничто, связанное с Электричкой, не несло в себе добро. Флаги прятали тайны. Флаги никому не собирались говорить и подсказывать, представлять и пояснять. "Не можешь понять - догадайся".
      Теперь отчётливее вырисовывался второй. Кроваво-красное небо, разорванное чёрной кометой. Можно было написать целое сочинение о том, что символизировало это полотнище. Но объяснение должно быть кратким. Одно слово. Или даже одна буква. Семь флагов - семь букв. В какое они могли слово собраться?
      Хм, это уже интересно.
      Но комета? Причём тут комета?
      Неожиданно пришла догадка. И никакая это не комета! Это... это... это космический корабль, потерпевший катастрофу. Это РАКЕТА!
      Р-р-ракета, кР-р-рылатая Р-р-ракета, Р-р-рухнувшая, Р-р-ревя, Р-р-раздирая, Р-р-раскалённое до к-Р-р-расноты, Р-р-растекающееся к-Р-р-ровью небо.
      Р-р-р!
      И сразу же словно ниточка протянулась. Красное небо, расставшееся с тайной, бессильно потухло. И в пришедшей на смену тьме сверкнули шесть серебряных звёзд. Созвездие Кассиопеи. И всё разом погасло. Кроме первой буквы.
      Пальцы руки сжались, выдирая пахучую траву. Главное, теперь не расслабиться, не упустить удачу. Догадка - это как билет в лотерею. И пока странное солнце удачи разбрасывает лучами метки, надо покупать и покупать билеты, на которых сияют солнечные зайчики.
      Зелёное поле, испещренное чёрточками. Поле без конца и без края. Степь да степь кругом. С-с-стелется с-с-степь, шелес-с-стит, с-с-сверкает под с-с-солнцем с-с-светлой зеленью, с-с-страшитс-с-ся ос-с-сени, с-с-тановяс-с-сь с-с-соломенной, пус-с-стой. Все буквы до единой мягко проскальзывают мимо. Только на "С" запинается язык. Только "С" ос-с-стаётся. С-с-сладкая, с-с-удорожная, с-с-сказочная. Странный вкус у буквы "С". Будто сорванный клевер хрустит меж зубов, нехотя расставаясь с розовой сладостью.
      Новый флаг выплывает. Новый флаг колышется, дразнится. Пойми меня! А не поймёшь, так догадайся. А на флаге плещется море, волны синие, белогривые. По волнам русалка плывёт. Подмигивает озорными глазками. То левым, то правым. Вот я какая, сама посмотри. А кто я такая, сама угадай.
      Русалка? Не-а! Неправильно.
      Принцесса подводного царства! Слишком длинно, хотя и завлекающе.
      Кто же ещё живёт в морях в русалочьих обличьях? Сирены? Но нет, не отзывается буква "С". Не любит её флаг. Принцесса подводного царства... Было уже, было... Новенького давай, ещё не слышанного. Но не уходит из сердца принцесса. Не уходит её замок. Не хотят исчезать её сёстры. И сердится царь морской, трезубцем взмахивающий Нептун.
      И дрогнула картинка, эхом откликнулась, стрункой тоненькой отозвалась, капелькой зазвенела. Н-н-нептун. Не то!
      И тёмный ужас неудачи!
      Нет-нет. Назад. Вертится буква "Н". Наворачивается на ноги, налетает на Невскую Набережную, несётся над Новороссийском. Но нет Нептуна на знамени. Кто же русалочка эта?
      Наяда!
      Слово чужое незнакомое. Подсказал кто или само выпало? Да посказка больно странная, холодком приворожившая, продравшая морозом по коже, уводящая...
      Всё! Зажмурить глаза и забыть про наяду, не думать ни о чём. Помнить только букву "Н". И Арбуз следующего флага... Арбуз... Полосатый, круглый с хвостиком, мы разрезали арбуз, приходите быстро в гости к нам, у него отличный вкус.
      Ух... отпустило... Не кажется больше буква "Н" страшной. Не кажется, что подсказал кто-то. Верится теперь, что знала это слово Инна. Давно знала. А если и не знала, то в книге прочитала. Или в газете какой. А арбуз совсем нестрашный. Аткрытый та-акой и Ачаравательный. Атличный от всех. Атрицательный, Атласный. Аткравенно зелёный. Гордо стоит буква "А", расставив ноги и сложив руки полочкой. И в то же время дурачится, слова коверкает, под себя подправляет, спрашивает безмолвно: "Ну, ещё словечко одно переиначим из книжного в разговорное? Или уже со своими оставим?"
      "Оставим", - кивает Инна. Любит она букву "А". Апельсины, ананасы, арбузы, абрикосы. Все округлые, манящие, попробовать зовущие, праздником пахнущие.
      А праздник - это полный стол, это прогулки по городу, это шарики, улетающие в небо, это красивое платье. И мамина брошка, взятая из заветной шкатулки, пока никто не видит. И если уж мир весь не полюбуется, то хоть самой себе понравиться, минутку у зеркала повертевшись.
      И сразу холодок тоскливый.
      Зеркало. Седьмой флаг. Седьмой цвет радуги. Седьмая вода на киселе. Но буква "С" снова противится. "Нет меня там, - хихикает. - Присмотрись, присмотрись, кого в зеркале найдёшь?"
      А кого в зеркале найдёшь? Кого увидишь, где рыбак видит рыбака, а доктор доктора. А если кто видит там уродину с нечищеными зубами и сальными растрёпанными волосами, то пенять не на кого. Сама ты в зеркале.
      Так кто там? Кто в зеркале?
      "Я!" - сказала Инна и поставила точку.
      А потом выстроила буквы. И получилось слово. Третий флаг, ловко увильнувший от перекрёстного допроса, не смог утаить букву, не смог сохранить пустое место в шеренге. Вывернулась буква без всяких подсказок и объяснялок. Вывернулась и оказалось братишкой-близняшкой той, что соскочила с зелёно-полосатого арбуза. Выпрыгнула из сумрака недосказанного и заняла своё место, будто всегда тут стояла. Будто изначально знала про неё Инна. Как про... Не будем говорить про кого.
      Тогда Инна лукаво отвернулась от буквы "Н". А та присмирела и не выпячивалась из строя.
      КРАСНАЯ.
      Красная чего?
      Красная Площадь? Красная Плесень? Красная Жара? Весна-Красна? Красная, красная кровь...
      Как много в этом мире красного. Как много осталось красного в этой стране.
      Красная Пресня? Красная Звезда? Красная Дата В Календаре?
      Красная...
      Прилагательное, которому никогда не стать существительным. Которое не может без него. Которое притягивает его изо всех сил, чтобы не потерять смысл и остаться в этом мире, наполненном миллионами слов на тысячах языков.
      Красная Вода? Красная Земля? Красная Злая Луна? Красная Стрела - поезд такой до Москвы.
      Или Красная Струна, о которой говорил Он... Куба... И буквы забылись. Зато лицо нарисовалось до мельчащих чёрточек. Высокий. Самый высокий в отряде. Уверенный в себе. И не боится драться. Чуточку смешно шевелятся его губы, когда он рассказывает о чём-то. Или властно сжаты, когда он стоит на линейке и косит взором в сторону. Инна и сама украдкой посматривала туда, где за спинами четвёртого отряда сплетаются стволы угрюмых елей. А сквозь тёмную хвою, словно скелет доисторического зверя, белеет ствол высохшей, мёртвой пихты. Куба прав. После заката, на фоне угасающего неба верхушки елей смотрятся особенно зловеще. Вот если бы умела она рисовать! Но художник из неё никак не получался. А фотоаппарат не покупался даже на самые большие праздники. Иначе привезла бы она его в лагерь, и на одном из кадров давно бы увековечились и чёрные ели, и яркое небо заката, и... если повезёт... фигура с всклокоченной шевелюрой в бледной, распахнутой рубахе.
      А глаза, сверкающие сказочной голубизной, будут смотреть только на неё.
      Быть может встать и рассказать Кубе о своей догадке?
      И небо поблёкло, облака скучно расплющились, солнце перебежало чуть правее и принялось злобно светить в глаз. Картинки далёких стран размазались и истаяли. Настоящее было рядом. Настоящее можно было привлечь самыми обычными словами. Надо только подтвердить, что Красная Струна существует на самом деле. Что её уже обозначили неведомые силы. Что её стоит поискать!
      И она, Инна, совсем не прочь поучаствовать в поисках не в качестве балласта, а качестве той, кому подвластны все тайны мира.
      Встать и рассказать! И почему бы это не сделать прямо сейчас.
      Глава 10
      Девятый отряд
      Над тёмной землёй
      Зелёная хвоя
      Неслышно висит
      * * *
      Абсолютную тьму прорезал ветвистый разряд молнии. Холодный фиолетовый цвет лился издалека. Молния сверкнула ближе. Её ветви, словно быстрые стрелы, пронеслись во все стороны, безжалостно выбивая то, что таилось во тьме. То, что готовилось напасть. То, с чем не договоришься. И оно истаяло вместе со своей непонятной злой опасностью. Оставшееся радостно колыхнулось и начало расти. Барьеры исчезли. Окаменелое равновесие потрескалось и осыпалось. Теперь время принадлежало лишь одному.
      Так зародилась жизнь на новом витке спирали.
      * * *
      "Два - ноль в мою пользу!" - чуть не пропел Пашка, выбираясь из-под ели. Два удачных попадания. И, самое главное, днём! Ещё никто не мог похвастаться, что видел чудиков средь бела дня. А Пашка видел! И доказательства, взгляните-ка, имеются!
      Так, не разбирая дороги от радости, фотограф выбрался на знакомую просеку, которая словно нарочно подворачивалась под ноги. Выбрался, да остановился.
      За просекой чернел сарай. Сейчас, когда солнце нырнуло за облачную желто-серую громаду, полуразвалившееся строение выглядело особенно неприветливо. Вот только откуда он здесь взялся? Ведь не было утром сарая! Определённо не было! Пашка даже глазами поморгал, надеясь, что морок развеется. Нет, никуда не делся, выпятился, будто гордится своим исключительным внешним видом.
      Флагштоки сейчас находились примерно на одинаковом расстоянии от Пашки. Ну к флагштокам, положим, все уже привыкли, а тут что-то новенькое. Зажевав ромашку, фотограф внимательно оглядывал неказистое здание. Тратить снимок на него, положим, не стоило, а вот понаблюдать никто не мешал. Цыкнув на лопух жёлтый сгусток слюны, Пашка шагнул обратно в кусты.
      Подул ветер, загудели деревья, заплескались ветки, предвещая бурю. Становилось неуютно. Вот-вот погода могла перемениться не в лучшую сторону. Попасть под дождь, даже кратковременный, не улыбалось. На всякий случай Пашка вытащил полиэтиленовый кулёк и спрятал туда оба снимка.
      Что-то сверкнуло в чёрной щели сарая. Из продолговатой дыры плавно вылетел шар, наполненный розовым сиянием.
      "Легендарная шаровая молния!" - раскрылись глаза, а палец лёг на кнопку. Погладив тёплую пластмассу, палец пришлось убрать. Это сейчас таинственный шарик выглядит маленьким чудом, а принеси в лагерь снимок, так никто и не поверит. "Чё нам мозги пудришь? - дадут ласковый подзатыльник. - Брак плёнки, ясен пень!"
      Шарик взмыл к небу, а где-то у верхушек сверкнул встречный отблеск. Прищурив глаза, затаившийся наблюдатель увидел тонкую нить, натянувшуюся над просекой. Словно леска от флагштока к флагштоку.
      И заструилась вода. Пашка нахохлился, испугавшись, что пошёл дождь. Но струйки сбегали только с загадочной нити. Отдельные капли превратились в маленькие ручейки, переплетаясь друг с другом. И вот посреди дороги выросло дрожащее водяное полотно. Лес исчез за плещущимся серебром, а после на странном экране проступили барханы.
      И только сарай никуда не делся!
      По всем законам его должна была скрыть вода. Ан нет, всё также он угрюмо чернел на краю пустыни. Застывшие волны бежевого песка просматривались вполне отчётливо. Пашка даже поверил, что если встать и шагнуть в экран, то окажется в пустыне. "Полароид" изготовился к бою, да его хозяин снова не спешил нажимать.
      Дверь сарая с треском распахнулась. Что-то лохматое и ветвисто-рогатое тоскливо проревело, будто прощаясь, и с хрустом ступило на песок. А из проёма уже выглядывал кто-то непонятный, словно сплетённый из банных веников. Рыскал по сторонам злыми зелёными глазами, а потом взмахнул десятком рук, будто виноградными лозами, да отправился вслед за первопроходцем. Чинно, не суетясь, выбирались странные существа из небольшого сарайчика, смотрели тоскливо в сторону леса и уходили в пустыню, как уходил Папа Карло с ожившими куклами в конце двухсерийного фильма.
      Пашка не боялся, хотя его трясло. Руки едва справлялись с дрожью возбуждения. Как только на волю выбирался зверь почуднее, палец вдавливал кнопку, и "Полароид", словно преданный щенок, с ласковым поскуливанием выплёвывал очередную карточку.
      Когда серебряный водопад стал выдыхаться, в запасе оставалось всего два кадра. На пороге стоял странный субъект. Стоял, пялился на Пашку и никуда не уходил. Субъект оказался на диво головастым. Но за швабру такого не засунешь. Невысокое плотное тело словно сплели из сотен пепельных и чёрных жгутов. Очень заманчиво было щёлкнуть такое уродище, и Пашка не удержался. А вода уже почти иссякла, и неугомонное журчание сменилось отрывистым падением капель. Средь этих звуков "Полароид", расставшись с девятой картонкой, издал недовольный рык.
      Большеголовый дёрнулся. С шелестом подался вперёд. Мистический страх охватил фотографа, когда тело страшилища колыхнулось и расправилось неисчислимыми множеством щупалец.
      Пашка не заорал. Пашка готов был, не проронив ни звука, сунуть руку в огонь, как легендарный Муций Сцевола, лишь бы сохранить снимки. Осторожно выверяя каждый шаг, Пашка пятился назад, не отрывая взгляда от наплывавшей опасности. А за спиной большеголового таяли барханы, падали последние капли, а выглянувшее солнце превращало их в мимолётные бриллианты. Таинственный сарай тоже растворился. Большеголовый обернулся. Теперь он напоминал гриб-переросток близ Чернобыльской АЭС. Пашка воспользовался подарком судьбы и, уже не заботясь о шуме, драпанул к центру. Там посреди белого дня чудики расхаживать не рискнут, будь у них хоть миллион противных отростков.
      Центр пустовал. Пашка понял, что пропустил обед и превратился в нарушителя. Тихий час с приходом Электрички незаметно переименовали в комендантский. Редкий вожатый высовывался в это время из корпуса, а уж простой народ если и шлялся по округе, то не нахальничал и на центральную аллею не лез.
      Двум смертям не бывать, а одной не миновать. И Пашка отправился к библиотеке, рядом с которой в просторной комнате народ обычно делал стенгазету. Бочком шмыгнув за дверь, Пашка позаимствовал из шкафа два ватманских листа, клеющий карандаш, плакатное перо пошире и бутылёк с алой тушью. Если уж выпал случай, то сенсацию народу надо преподнести собственноручно. Только раз замерло сердце и дрогнул карандаш, соскользнув с ровного полотна линейки, когда Пашке показалось, что в центральное окно заглянули холодные глазища большеголового. Но, оторвав голову от листа, создатель сенсаций никого не увидел.
      Ещё не раздался сигнал подъёма, а Пашка вдавил в информационный стенд последнюю кнопку. Газета получилась на славу. Огромный заголовок "Девятый отряд нашего лагеря?" любой с лёгкостью прочитал бы и от столовой. Ниже в красивых рамочках расположились все девять снимков. В правом нижнем углу чертёжным шрифтом было аккуратно написано: "Специальный фотокорреспондент Павел Лакрицын".
      На душе было привольно. Так чувствуешь себя, когда вписал в тетрадку последнюю цифру решённого примера. Или только что отбарабанил заученный параграф по географии и возвращаешься с "пятёркой". Лёгкая праздничная усталость, радость от успешно законченной работы.
      Оставалось не уходить далеко и дожидаться признания широких масс. Пашка засеменил к столовой, чтобы оценить работу издалека. Но не успел он отбежать на пять шагов, как что-то треснуло за спиной, словно вырвали из тетради пачку листов.
      Немея от ужаса, спецкор обернулся. Фотографии исчезли. Взору предстали девять уродливых дыр. Что-то опустилось внутри Пашки, что-то легонько тренькнуло и оборвалось. В тот же миг левое предплечье обхватила холодная рука. Длинные ногти в несколько слоёв покрывал фиолетовый лак.
      - Понравилось приключение? - голос был мёрзлым, металлическим, и Пашка почувствовал себя так, будто что-то украл, да поймали его и ведут на жестокое наказание.
      - Интересная вещичка, - пальцы исчезли с предплечья, а рубчатый ремешок "Полароида" поехал вверх, погладил левую щеку и взвихрил волосы.
      Пашка стойко перенёс конфискацию имущества. Знал, что нет ему прощения.
      - Не стоило тебе видеть струну, - бесстрастно заметила директриса.
      Пашка молчал.
      - Странные существа, верно? - Электричка не злилась, а словно исследовала Пашку, словно делала ставку на то, когда он заговорит.
      Пашка понял, что сдерживаться больше не в силах. Быть может, со словами уйдёт и липкий страх, и гадостное чувство вины.
      - Я таких только в книгах видел, - поёжился несостоявшийся специальный корреспондент, вспоминая страшил. - В сказочных.
      - Теперь их бояться не стоит, - сказала Электричка. - Теперь они и превратились в сказочных героев. Теперь их не бывает. Потому что они ушли навсегда.
      - А зачем они?.. - и Пашка качнул головой в сторону.
      - Зачем ушли? - усмехнулась Электричка. - Затем, чтобы с ними ничего не случилось.
      - А с нами? - забеспокоился Пашка. - С нами тогда чего может случиться?
      - С нами ничего не случится, - холодно пообещала Электричка. - Но не случится по-разному.
      Она нагнулась над Пашкой, и тот увидел, как выпучиваются глаза директрисы, превращаясь в два злобных шара с малюсенькими точками зрачков. Рот растянулся в широкую, до ушей, пасть, наполненную колючими зубами. Пашка испуганно отпрянул, но холодные пальцы, больно сжавшие плечо, не отпускали.
      - Что такое? - удивилось страшилище. - Ты не заболел? - пальцы, коснувшиеся лба, напоминали сосульки. - Да у тебя жар. Пойдём-ка со мной. Ты писал что-то про девятый отряд. Так он не здесь. Пойдём-ка, я отведу тебя туда прямо сейчас.
      Пашка, невпопад переставляя ноги, поплёлся за всевластной рукой в направлении изолятора.
      - Не надо бояться, - говорил сквозь белёсый туман бесстрастный голос. - Я же обещала, что ничего с тобой не случится. Ни с тобой, ни со мной. В отличие от всех, кто здесь ещё остался.
      Глава 11
      Гипотезы и догадки
      Один из новых флагштоков вырос прямо посреди палаты корпуса шестого отряда. Мы, как водится, стояли на линейке и ждали, когда над пробитой крышей взовьётся новое знамя. Я гадал, каким оно окажется на этот раз. "Красная" сообщили нам семь прежних. Что скажут восемь свеженьких? Если в них можно будет прочитать слово "струна", то мрачные догадки подтвердятся: в лагере и в самом деле готовится нечто паскудное.
      Пока нечто паскудное случилось с корпусом шестого отряда. Не знаю, флаг ли подействовал на него или другие силы, но стены потрескались, штукатурка посерела, словно её нанесли лет сто назад, а доски веранды вспучились. От них так и веяло гнилью и сыростью. Я представил, какие они склизкие на ощупь, и меня передёрнуло.
      Прежние обитатели корпуса хмуро толпились неподалёку. Рядом с ними высилась гора чемоданов и рюкзаков. Народ переводили в жилище первого отряда. Первоотрядники тоже не выказывали особой радости. Жить в палатках не казалось им романтикой, тем более, что на днях обещали похолодание.
      Я ждал, каким он будет, десятый флаг.
      Восьмой, трепетавший сейчас в самом дальнем углу лагерных территорий, представлял серую прямоугольную тряпку. Если бы небо затянули дождевые облака, то он бы просто исчез, как разведчик в белом маскхалате становится невидим для врагов, дрожащих в засыпанных снегом окопах. Но облака не добрались до нас, поэтому флаг мрачно реял, дожидаясь лучших времён. Если серость обозначала собой свою первую букву, то пари можно было считать выигранным.
      Однако все карты спутал девятый флаг. На зелёном фоне сверкала серебром опрокинутая набок подкова. Явная буква "С", хотя по всем показателям должна была появиться "Т". Правда, зелёный фон можно было подогнать под траву, хотя трава даже в самые скучные дни не бывает такого тёмного оттенка.
      Девятый флаг тоже пока никому не мешал, потому что вырос за противопожарным уголком, где сиротливо обреталось выцветшее изображение мальчугана в каске, на которой старательно вывели эмблему несуществующей дружины юных пожарников. Гвозди, на которых раньше висели лопаты, топор, вёдра и два багра, либо вытащили, либо утопили в густых кляксах огненно-кирпичной краски.
      А вот десятый флагшток начал приносить проблемы в и без того странную жизнь лагеря. Я ждал, думал, кто-то заметит, что здание не может постареть настолько за одну ночь. Вот вам и доказательства, в отличие от монстров, которых не вытащить на линейку. И даже старания лагерного фотографа ушли впустую. Чуть нагнувшись, я попробовал дотянуться взором до четвёртого отряда. Но слишком длинным был строй, слишком много голов отделяло меня от той, которую я так жаждал увидеть.
      Флаг взвился. Его даже нельзя было назвать флагом. Рекламный плакат во всей красе. Розовый закат переходил к вершине в лиловые тона. На переднем плане прямо на зрителя выдвигался небоскрёб в две башни. Половина его окон приветливо теплела жёлтыми светлячками. Рядом расположились домишки поменьше, но тёмные тона и непрестанно колышущее полотно смазывало контуры, оставляя внимательным зрителям прерывистые полоски окон. Ну, и как нам трактовать данное произведение искусства? Какую букву оно в себе прячет?
      - Третий отряд направо, - голос Электрички звал нас в поход к очередному флагштоку. Сколько их ещё будет сегодня?
      Когда мы вернулись в отряд, Инна вопросительно уставилась на меня.
      - Расшифровал? - с надеждой спросила она.
      - Пока нет, - сдержанно отозвался я. - Давай посмотрим, что мы уже имеем.
      Мы имели восемь новых знамён. Флагштоки увеличивались в геометрической прогрессии. Требовалось понять закодированное послание быстро и правильно, как и подобает умудрённому годами человеку. И я прибегнул к проверенному способу. Когда не получается задачка по математике, надо просто заглянуть в конец учебника, найти ответ и подогнать к нему решение.
      - Итак, - я принялся загибать пальцы, - исключительно серый флаг, подкова, небоскрёб... Что там у нас дальше?
      - Закорючка какая-то, - подсказала Инна.
      - Закорючка, - сердито повторил я. - Сам знаю. Кто бы ещё объяснил, что это за закорючка.
      Инна только вздохнула. Она не знала.
      - Похоже на флаг, - предположил я. - Странно, конечно, что флаг в флаге, да и буквы "Ф" там никак не планировалось. Ладно, давай следующую.
      - Тоннель, - торопливо напомнила Говоровская.
      Да, вот где сквозила явная буква "Т". Тоннель, сложенный из серых плит, а в него уходил состав. Из трубы паровоза к земле струился дымок. Да, именно к земле, поскольку и туннель, и поезд были перевёрнутыми вверх ногами. На линейке я долго гадал, не подвесила ли Электричка флаг не той стороной. Но когда неугомонный Патокин осмелился во всеуслышанье высказать замечание на ту же тему, директриса только злобно зыркнула в его сторону, и все комментарии мигом прекратились.
      На тринадцатом флаге чернела сеть, какой ловят рыбу. Сходство с рыбалкой придавал и фон - мерцающая зеленоватая гладь с белыми разводами, словно пенными гребнями.
      Четырнадцатый словно содрали с нашего изолятора. Только на красном кресте восседал крылатый мужик в белых одеяниях. И странный флаг реял не над изолятором, а под потолком клуба. Каким бы высоким не казался флагшток, а пробить клубную крышу ему не удалось.
      Пятнадцатый, как ни странно являл собой точную копию восьмого. Серая гладь без всякого рисунка. Я даже удивился, что флаги могут походить друг на друга.
      Вот и всё, ребята! Только кто бы ещё объяснил, что за слово получалось при сложении первых букв, что мы вычислили.
      - ССНФТСКС, - запинаясь, озвучил я.
      - СПНФТСАС, - тут же подхватила Говоровская.
      - Какая ещё "П"? - заспорил я. - Откуда ты взяла эту "П".
      - Подкова, - робко подтвердила своё решение Говоровская.
      - О-о-о! - застонал я. - Смотри сама, подкова опрокинута и напоминает букву "С". Так?
      - Ну, - неохотно согласилась Инна.
      Я чувствовал, что её не убедил, поэтому прибегнул к приёму, в который и сам не очень-то верил.
      - А зелёный фон, - добавил я, стремясь придать голосу торжествующие нотки. Несомненно, это трава. А если её скосить, то получается сено. Вот так.
      - Тогда третья с конца буква вовсе не "С", а "Л" или "П".
      - Это ещё почему?
      - Если следовать твоей логике, то фон знамени - это море. А море, как известно, состоит из воды. Если воду заморозить, получается лёд, а если нагреть, то она превратится в пар.
      Крыть было нечем, и я начал оспаривать предпоследнюю букву.
      - Тогда где ты взяла "А"? - ехидно спросил я. - На флаге явный крест, и в нём нет никакой буквы "А".
      - А на кресте сидит Ангел, вот, - со значением сказала Говоровская. - И вообще, что это за слово, в котором нет ни единой гласной буквы.
      Тут мне совсем не захотелось спорить. В самом деле, хотел прочитать "струна", а получилась абракадабра. И буква "А" весьма пригодилась бы. Вот только, мешались две лишние буквы. И тогда я решил прибегнуть к ещё более последовательному способу решения неполучающихся задач.
      - Жди меня здесь, - возвестил я. - Сбегаю к четвёртому отряду, спрошу у Элиньяк. Она умная, и флажки эти как семечки расщёлкает.
      - Я с тобой, - предложила Инна.
      - Ни в коем случае! - сделал я страшные глаза. - А если Электричка заявится сюда, чтобы разыскать меня. Тогда ты должна будешь отвлекать её до моего возвращения.
      Инна уставилась в землю и ничего не сказала. Вряд ли она поверила моему суматошному объяснению. Тем более, что и я в него не верил совсем. Ну вы-то понимаете, что мне просто хотелось пообщаться с Эрикой без посторонних свидетелей.
      Говоровская осталась, а я, сломя голову, бросился через небольшой лесок к корпусу четвёртого отряда. От Эрики меня отделяло всего несколько минут. Правда, минуты эти внезапно превратились в часы, так как из леска я заметил Электричку, и мне тут же вздумалось за ней последить. По-пластунски я подполз к скамейке, где восседала директриса. Перед ней, словно провинившаяся школьница вытянулась молоденькая воспитательница седьмого отряда.
      - До каких пор они будут носиться в тихий час? - строго выговаривала Электричка.
      - А что мне с ними делать? - лепетала воспитатель. - Если я сторожу в одной палате, то другая спокойненько вылезает в окна и бегает, где хочет. А Зубарев самый у них отъявленный заводила. Делайте, что хотите, а справиться с ними я не могу.
      - Между тем, это не так уж сложно, - холодно процедила Электричка. - Как я поняла, Зубареву в первую очередь не хочется валяться в постели. Так разрешите ему не валяться. Назначьте его ответственным по палате за порядок и разрешите не ложиться в тихий час. Головой ручаюсь, после этого все будут лежать тихо.
      - А что делать со второй палатой? - робко уточнила воспитатель.
      - Ну, Леночка, всё делается по тому же алгоритму. Я думаю, что и во второй палате найдётся кто-нибудь, способный заставить детей соблюдать порядок.
      - Заставить?
      - Именно заставить, - жёстко подтвердила Электричка. - Заставить делать то, что неспособны вы. Вам, ведь, Леночка, надо будет отчитываться о практике? Так неужели вы ещё не уяснили, что я даю вам прекрасную тему для отчёта. Установление дружеских отношений с коллективом. Поиск неформальных лидеров. Использование внутренних возможностей для обеспечения порядка и дисциплины. Только не надо дистанциировать Зубарева от других детей. Напишите, что дали ему в помощь его же дружков, которым тоже разрешили ходить по отряду в тихий час. Напишите, что с обязанностями они справлялись и даже уставали. Уставали настолько, что и сами ложились в кровать, чтобы поспать полчасика.
      - Зубарев никогда не ляжет в кровать, если только ему разрешить, - замотала головой Леночка, что-то мрачно обдумывающая.
      - Какая разница, - устало отмахнулась Электричка. - Вы же пишите теоретический отчёт. Посудите сами, Зубарев мог устать и лечь в свою койку. Чисто гипотетически.
      - Чисто гипотетически мог, - кивнула Леночка. - Но только...
      - Речь не идёт о конкретном Зубареве из седьмого отряда, - прервала её директриса. - Вы, Леночка, пишете не мемуары Зубарева, а педагогическую статью на конкретную тему. Вы можете допустить мысль, что в совершенно другом лагере совершенно другой Зубарев, приглядывая за порядком, прилёг и заснул на полчаса?
      - Да, - кивнула Леночка.
      - Вот и не придирайтесь к личностям. Надо уметь за деревьями видеть лес, а за исключениями строго работающие правила. А теперь идите и подумайте, наврёте ли вы в своей будущей работе хоть одно слово. И очень надеюсь, что уже с сегодняшнего тихого часа я не буду наблюдать ваших детей за пределами корпуса.
      Застучали по асфальту каблучки, Леночка побежала подготавливать материалы для будущего отчёта. Электричка тоже поднялась со скамейки. Скрипнули подошвы по песку. А потом она обернулась и уставилась точнёхонько в то место, где сидел я.
      Мысли суматошно заметались. Видит или видит? Успела заметить или просто любуется красотами уральской природы. Взрослые, кому делать нечего, вечно пялятся на реку там или на ёлки. Да пусть любуются, пусть тратят даром своё драгоценное время. Только пусть не задерживают при этом чрезвычайно занятых людей, которым приходится отсиживаться в укрытии. И, хотелось бы мне добавить, укрытии не слишком надёжном.
      Взгляд Директрисы замораживал. Мне стало казаться, что на меня смотрит не человек, а какое-то ужасно холодное чудище, прячущееся под человеческим обличьем. С ледяной кровью и замаскированными когтями. Глаза Электрички пытались нащупать мой взгляд, а потом я вдруг понял, что ослабел до невозможности, что сейчас просто поднимусь и выйду навстречу неминуемым разборкам.
      И тогда я прикусил язык. Зверская боль позаботилась, чтобы я тут же забыл обо всём на свете. Глаза заплыли от слёз, контуры мира стали расплывчатыми. И за туманной завесой Электричка и её холодный взгляд потерялись, словно сидел я в леске в полном одиночестве. Когда слёзы скатились по щекам, а взор прояснился, у скамейки уже никто не стоял.