Как вы могли догадаться, нескоро я понял, что стихли все разговоры, и все взгляды устремлены в этот вечер туда же, куда обычно смотрит только Эрика.
      С удивлением и я повернул голову. Нехотя. Затёкшие суставы больно кольнули шею. Я смотрел вперёд и думал, когда я снова смогу увидеть, как ветер легонько шевелит невыносимо прекрасные пряди волос. Это ж целая вечность - ждать до следующего вечера. И не дай бог, вместо построения опять устроят проклятый дискач.
      Как уже говорилось, нехотя я посмотрел на эспланаду. И тут случилось немыслимое. Я позабыл про Эрику. На трибуне вместо нашей миниатюрной Иринушки высилась посторонняя фигура массивных габаритов. Что ж такого могло случиться, если Иринушка не вышла к спуску флага? Ведь до этого она не пропустила ни единого построения? Ни в первую смену, ни во вторую. Ни разу не брала она выходных дней, чтобы уехать в город. Даже не опаздывала. А тут такое...
      Воздух пронзила троица оглушительных щелчков. Стоящая на трибуне опробовала микрофон.
      - Добрый вечер, - голос казался извергнутым из глотки робота, поднявшего восстание против своих создателей. - С сегодняшнего дня обязанности начальника лагеря исполняю я. Моё имя - Электра Сергеевна.
      - О! - забился в моё ухо жаркий шёпот Кольки Сухого Пайка. - Подходящ! Лагерь "Электрик" и директрису прислали Электричку.
      Прозвища рождаются легко. Меньше чем за минуту я стал Кубой. Директрисе понадобилось не больше, чтобы превратиться из Электры в Электричку.
      - Кое-какие планы будут пересмотрены, но в целом смена пройдёт, как обычно, голос набирал силу, казалось, ещё немного, и он действительно загудит электричкой, а потом раздастся дробный грохот колёс по рельсам. - Главные заповеди остаются прежними. Выходить за территорию лагеря категорически запрещено. За ночные брождения по лагерю - немедленное исключение. Следить за их исполнением я буду строжайше. А теперь - отбой! Вопросы, жалобы, предложения имеются?
      - Электра Сергеевна, - встрял Антон Патокин, активист и вечный организатор КВНов. - Вы забыли спустить флаг.
      - Разве? - улыбнулась директриса холодным оскалом сытого хищника, и Патокин поёжился. - Запомни, Антон, я никогда ничего не забываю. И если я чего-то не сделала, значит, так было задумано.
      Отряды расходились по корпусам. Я несколько раз поворачивался и отказывался верить тому, что видел. Впервые за много дней полотнище чёрным квадратом трепетало на фоне начинающего темнеть неба.
      Заканчивался шестой день третьей лагерной смены.
      Глава 4
      Шесть серебряных звёзд
      На утреннем построении, как и всегда, рядом со мной с ноги на ногу переминался Мишель Марсель из второго отряда. Обладатель потрясающе звучного имени (ну, может, лишь чуточку похуже, чем Эрика Элиньяк) по жизни был низеньким и рыжим. Казалось, с его по-деревенски простоватого лица, густо усеянного конопушками, улыбка не слазит никогда. Среди верзил он выглядел чьим-то младшим братом, не успевшим вовремя перебежать на положенное место. Такой смотрелся бы своим разве что в четвёртом отряде. Или даже в пятом. Да и по характеру он ничуть не напоминал дебилистых соотрядников. Я бы даже обрадовался добродушной улыбке, да помнил, что вместо него сейчас мог смотреть на Эрику.
      Флаг, пропитавшийся росой, обвис мокрой половой тряпкой. Взгляды лагерных обитателей перетекали с Электрички на съёжившееся полотнище и обратно.
      - Флаг! - команда Электрички заставила всех вздрогнуть.
      - Чего разоралась? - проворчал Колька Сухой Паёк. - Поднят уже флаг. Разве ж не видно?
      Электричка гордо подняла голову и осмотрела налипшее на флагшток лагерное знамя.
      - Данный флаг вряд ли соответствует нашему лагерю! - заявление заставило подольше задержать взгляды на лагерной драгоценности. - Спуск флага я поручаю...
      Все потрясённо замерли. Такого лагерь ещё не видел. Вчера флаг остался гордо реять, а сегодня, не справившись с возложенными обязанностями, будет спущен уже утром. И, самое удивительное, даже не директорскими руками.
      Кого же достойнейшего из достойнейших выберут для столь деликатного поручения?
      - Таблеткин, приступай, - приказ прозвучал безапелляционно. Антон Патокин отчего-то скривился. Я так хотел увидеть в эту минуту лицо Эрики, но четвёртый отряд, как и обычно, находился сейчас вне поля зрения.
      Горбясь от волнения, Тоб взлетел на эспланаду. Руки забегали по металлической нити. Подбитой птицей упало полотнище. Намокший угол жалко щёлкнул по деревянному покрытию. Электричка, брезгливо поморщившись, отцепила скомканную тряпку, и та бесформенной грудой распласталась по доскам.
      Затем, как по мановению волшебной палочки, в директорских руках появилось другое полотнище. Уверенно, не суетясь, длинные узловатые пальцы с фиолетовыми ногтями прицепили новое знамя.
      Таблеткин уже потянул дрожащие от возбуждения пальцы к флагштоку, но встретившись с сердитым взглядом Электрички, поспешно отдёрнул руки и замер чуть ли не по стойке "смирно". Пальцы легли на металлическую струну и властно потянули. Полотнище вознеслось и развернулось. На чёрном поле сверкало шесть разнокалиберных звёзд из серебра.
      - Моща, - присвистнул кто-то из второго отряда. - Это ж "Субару". Точняк.
      - Ламер, - оборвали его оттуда же. - "Субару" никогда не видел, дак не вякай. У меня у брата "Субару".
      Флаг впечатлял. Но не менее впечатляющим оказалось сообщение Электрички.
      - Дискотеки сегодня не будет.
      - У-у-у-у! - разочаровано пронеслось по рядам. Вслед по стриженым и заросшим головам скользнул ледяной взгляд, и гудение быстро умолкло. А в моей груди родилась тёплая волна. Дискотека отменяется! Значит, будет построение. Значит, я снова увижу Эрику близко-близко. Однако следующее сообщение моментально загасило тепло нежданной радости.
      - После ужина все отряды направляются в клуб. И чтобы никаких одиночных шатаний по лагерю. Будет демонстрироваться фильм "Церковь". Напоминаю, что после отбоя нахождение вне корпусов строго запрещено. Замеченные будут строго наказаны. Отбой сразу после фильма.
      - Пошло-поехало, - пробурчал Сухой Паёк. - Опять сорок пять: порадеем за Расею, соберём денежки на богоугодные дела. Глядишь, скоро на обязаловку пробьёт возить нас причащаться в Белогорский монастырь.
      День прошёл погано. Я никак не смог пересечься с Эрикой. С утра меня запрягли чинить забор, а после обеда я носился по полю, забивая гол за голом в ворота четвёртого отряда. Глаза косили на скамейки. Быть может, Элиньяк придёт поддержать своих? Но Эрика так и не появилась.
      "Ладно, - хмуро подумал я. - Разыщу в клубе. Сегодня уж точняк подсяду поближе. Скажем, на два ряда сзади". После этого оставалось запихать в рот горячие макароны за ужином и томиться в ожидании сладостного мига, когда нас строем поведут в кино.
      В одном Колька ошибся. Фильм оказался не отечественно благотворительным, а американским. В странной церкви посреди современного города оказалась отрезанной от мира группа людей, пришедших на экскурсию. Сначала они превратились в отвратительных, хотя и немного театральных демонов, а после, как водится, перегрызли друг друга. Ерундистика та ещё. В общем, я бы заскучал уже через десять минут, если б не приметил там одну девчоночку с чисто ангельским личиком. Чем-то похожим на Эрику. Я аж заёрзал, глядя то на экран, то Эрике в затылок. Мне так захотелось, чтобы она выжила. Не знаю, то ли небо вняло моим молитвам, то ли так и полагалось по сюжету, но именно с ней ничего и не случилось. Правда, последние кадры мне совсем не понравились. Докопавшись до ужасного изваяния, с которого всё началось, она встала в позу и засмеялась как-то нехорошо. Я напрягся, ожидая самого ужасного, но по чёрному экрану уже проползал нескончаемый список английских имён. Так вот и кончился фильм, загрузив меня неопределённостью.
      Мне приснился её странный смех. Он даже разбудил меня. И сон как рукой сняло. Я лежал, уставившись в сумрачный потолок, и думал то об Эрике, то о киношной девчонке. Назойливо звеня, проносились в бреющем полёте комары. Из-за окна слышалось стрекотание цикад. От кого-то несло вонючей мазью, на которую кровососущие не обращали ни малейшего внимания.
      Длинный таинственный свист раздался у самого окна. Разве ж я мог утерпеть и дальше оставаться в постели? Подскочив к окну и по пути чуть не опрокинув выставляемое на ночь ведро, я высунулся чуть ли не по пояс.
      Корпус нашего отряда находился на возвышенности, так что передо мной предстали, как на ладони, почти все значимые места лагеря. Эспланада темнела правее. Я обратил внимание, что ночная влага не сумела справиться со знаменем Электрички. Флаг величественно развевался на ветру. Хотя здесь я не чувствовал никакого ветра. Просто влажная духота. Серебряные звёзды то пропадали, то вспыхивали с новой силой, когда на них падал оранжевый луч, исходящий откуда-то со стороны восьмого отряда. После я взглянул на директорский особняк. С первой секунды я понял: зрелище ещё то! Чёрный силуэт дома на тёмном холме был объят странным голубым сиянием, словно сразу за домиком кто-то включил мощнейший прожектор.
      И мне захотелось посмотреть поближе. Всё равно не спалось. Я взглянул на спящих пацанов. Дурни эти безмятежно сопели, пока в мире творились удивительные дела. Стараясь не задевать за скрипучую раму, я выскользнул наружу и, хоронясь в кустах, медленно пробирался к таинственному бугорку. То слева, то справа из тёмной полосы кустов доносились тоскливые посвисты.
      Вблизи сияние пульсировало. Казалось, что дом объят холодным огнём. Быть может, выражение "Да гори оно синим пламенем" придумали, посмотрев в незапамятные времена на нечто подобное, происходящее сейчас с особняком директрисы.
      К самому дому я подобраться не рискнул. Слишком перепугался. Тем более, сейчас дом выглядел совершенно иначе. Стандартный одноэтажный коттедж обзавёлся двумя дополнительными этажами, подобно крепостной стене, сложенными из чёрных камней. Свет горел в более чем половине окон и окошек, напоминавших бойницы. В ярких квадратах, иногда перечерченных крестом рамы, то и дело возникала чёрная фигура Электрички. Я никак не мог понять, зачем ей с такой скоростью метаться по дому. То мелькнёт на самой верхотуре, то объявится в угловом окне первого этажа. В одном я не сомневался. Теперь причины запрета ночных прогулок становились яснее ясного. Накапай кто на полуночные пляски Электрички, ни одна бы комиссия не пришла в восторг от столь эксцентричной директрисы. А может, её прямиком бы приняли в свои добрые и сильные руки люди в белых халатах.
      Убежищем мне служил давно ободранный малинник. Исторически сложилось, что народ всегда больше интересовался ягодами, поэтому листьев на мою долю осталось предостаточно. Спокойно сидеть мне не давал вопрос: а что же такое творилось в директорском доме? Потом булавкой кольнул ещё один: а откуда вообще взялась эта странная Электричка? Кто нам её прислал? Логически отсюда проистекал следующий, окрашенный в криминально-мрачные тона: куда, скажите на милость, подевалась наша Иринушка? После вопросы, суматошно переплетаясь, заскакали неудержимо, словно прорвали плотину. Зачем понадобилось менять лагерный флаг? Почему вместо вечернего построения дети смотрят совсем недетские фильмы? При попустительстве какой комиссии нам умудрились завезти ужасы? Они бы ещё порнуху притаранили. И как могло получиться (это казалось мне самым обидным), что теперь самым достойнейшим, кому доверено прикасаться к знамени, оказался Таблеткин?
      Вопросы вспыхивали и ворошились зудящим роем, не находя верных ответов. А беспощадные комары так и норовили впиться в беззащитную спину. Может мне чудилось, но обычные шорохи ночи сегодня перемешались со странным покашливанием, тихими взвизгами, сопением, вздохами, нервным хихиканьем тонюсеньких голосочков, словно мир вокруг заполнился невидимыми существами, явившимися из недобрых сказок. И ещё этот несмолкаемый свист. Казалось, сотни крохотных злых глаз пристально наблюдали за любым из моих движений. Я резко мотнул головой, чтобы прогнать призрачные страхи. Снова самая обычная ночь. И снова полное одиночество. Да! Ни о чём другом я думать не собирался. Сейчас отсижусь в кустах и потихоньку рвану к раскрытому окну корпуса. И спать! Спать и не думать ни о чём запредельном. Завтра взойдёт солнце, и всё вокруг станет правильным и спокойным. А что сейчас свистят... Да пускай себе хоть засвистятся!
      Постепенно мне удалось убедить себя, что рядом никого нет. Но тут...
      - Смотри, - отчётливо прозвучало у левого уха, и на плечо опустилась ледяная рука.
      Глава 5
      Продолжение ночных приключений
      Отбивают время стрелки,
      Мне его не воротить.
      С сожаленьем вспоминаю,
      Что давно успел забыть.
      * * *
      В начале было семицветье радуги. Или тридцать три грани света для тех, кто умеет заглядывать по обе стороны границы. И только потом обрушилась тьма, из которой уже явилось всё остальное.
      Время неровными кусками проскальзывало из ниоткуда в никуда. Из вечности, которой никогда не было, в вечность, которая не наступит. Обломки и обрывки времени грузно толкались во мраке непонятливыми стадами. Бывало и так, что мглистая дорога вдруг пустела. И единственный миг, оказавшийся на ней, тянулся тонкими ниточками, не решаясь оборвать целостность времени. Оставалось семь шагов. Каждый своего цвета. Но лишь одни глаза могли увидеть эти цвета поочерёдно. Лишь им суждено запомнить семь цветных мгновений и снова собрать их воедино. В радугу нового полёта.
      * * *
      Волна морозного ужаса сковала грудь, горло судорожно сжалось и чуть не выплюнуло остановившееся сердце. Вернее, мне показалось, что оно остановилось. То ли оно в отличии от меня попросту не успело испугаться, то ли сразу догадалось, что бояться тут некого. Мол, все свои.
      Ну, и кто бы вы думали едва не довёл меня до могилы? Разумеется, не Эрика Элиньяк. Ей бы простилось. Но рядом стояла, испугано заглядывая в лицо, Инна Говоровская. Я еле сдержался, чтобы не влепить ей по кумполу. Так ведь и поседеешь в одну секунду. Конечно, по слухам ранняя седина украшает. Но, судя по тем же слухам, надоедает она очень быстро, и голову приходится мазать всяческими красками. Притом, дорогущими, хотелось бы мне добавить.
      - Смотри, - повторила Инна, и я решил, что влепить ещё успеется.
      А потом я забыл, что собирался кому-то влепить. Пальцы Говоровской указывали на клуб. Над ним полыхало красное зарево.
      - Пожар! - испугался я.
      - Не, - замотала головой Инна.
      И в самом деле зарево наливалось не оранжевыми сполохами, а сочными малиновыми тонами.
      - Ползём, глянем, что там такое, - немедленно распорядился я. Инна не спорила, и это мне понравилось.
      Не то чтобы мы ползли. Просто, пригнувшись, перебежками сокращали расстояние до самого вместительного здания в пределах лагерной территории. Зарево виднелось лишь над крышей. У самых стен нас встретила неприветливая темнота. Я прижался разгорячённой щекой к сырой древесине, и мне неожиданно полегчало.
      С лица Инны не сползала испуганная гримаса. Чтобы хоть как-то ободрить свою неожиданную спутницу я коснулся её руки и почувствовал мягкую ткань спортивного костюма. Эх, купили бы мне такой костюмчик, не таскал бы я его по ночной грязюке, а надевал исключительно на дискачи.
      Дрожь не утихла.
      - Боишься? - спросил я с заметным оттенком пренебрежения.
      - Нет, - твёрдо ответила она, мотнув головой, а потом тихо призналась. Просто холодно.
      Холодно? Это в таком-то костюмище?
      - Мерзлячка! - слово прозвучало звонко, раскатисто, уничижительно. Особенно, если учесть, что ночь только-только перевалила за свою половину.
      Я собирался много чего добавить, но Инна схватила моё запястье.
      - Тихо! - умоляюще прошептала она.
      Но я сомкнул губы секундой раньше. Я услышал.
      Весьма быстрыми темпами от центрального входа в клуб сюда продвигалась тёмная масса. Не слышалось зубодробильного топота или цоканья сотен копыт. Лёгкий хруст, словно десяток ног пробирался по не слишком густому сухостою. Чем ближе приближался странный сгусток тьмы, тем громче слышалось довольное уханье, вырывавшееся из его недр.
      Страшная туча и мы, стоящие посреди дорожки, как пионеры, бегущие навстречу поезду, чтобы предотвратить аварию.
      Но ТАКОМУ поезду бежать навстречу мне не хотелось. Не хотелось даже бежать ОТ НЕГО. Хотелось, чтобы поезд просто исчез, и вернулась самая обычная августовская ночь. Туча приблизилась и заметно выросла в размерах. Кто бы в ней ни находился, он мог нас вот-вот заметить.
      - Линяем! - грозно прошипел я, словно Инна была виновата во всех бедах, свалившихся нам на голову.
      Мы тут же покинули открытое пространство и затаились в кустах. Тёмная масса прокатилась мимо, незаметно распавшись на отдельные фрагменты. Сначала я пробовал убедить себя, что это всего лишь пацаньё из старших отрядов, но глаза напрочь отказывались верить. Скособоченные толстые фигуры с клыкастыми рожами и развесистыми ушами, напоминавшими крылья летучих мышей, ещё можно было списать на подготовку к маскараду. Личины вампиров или мертвяков продают сейчас в любом магазине игрушек. Но любая мыслишка о переодеваниях тут же испугано выскакивала из головы.
      От могучей поступи сотрясалась земля и дрожали звёзды. Вслед за мрачными фигурами чёрной башней древнего замка показалась каланча в два с половиной метра, укутанная в рваный балахон из мешковины. Вслед за ней катились полыхающие лиловым сиянием пузыри. Они противно колыхались, словно студень. Меж ними тянулись вереницы согбенных карликов. Из пылающей мертвенно бледным светом бойницы каланчи, замершей напротив нас, вылетел череп. Чёрный череп, пробитый на затылке. Глазницы его яростно пылали, будто он прошёл курс молодого бойца в лагере, где инструкторами работали знаменитые тыквы Хэллоуина. Череп вознёсся над страшным шествием в кровавое зарево над крышей, словно чёрная колдовская луна.
      - Может быть, из-за них нам запрещают ночами бегать по лагерю? - шёпотом предположила Инна.
      - Не дури! - рассердился я. Но видимо, не сдержавшись, переборщил с громкостью. На звук голоса череп повернулся и белозубо оскалился. Глазницы, переливающиеся багряным огнём, заглянули в самую глубину души. Мне даже почудилось, что в ту секунду сердце снова остановилось.
      - Да ты мозгами хоть чуток поскрипи, - продолжил я еле слышно, когда последний из странных субъектов скрылся за углом клуба. - Всю первую смену народ по лагерю бегал. И ничего. И вторую тоже носились. Знаешь, Говоровская, когда начались проблемы и всё такое?
      Инна не отвечала. Тогда я выждал эффектную паузу и закончил:
      - В тот вечер, когда объявилась Электричка.
      Гром не прогремел. Молния не сверкнула.
      - Я тоже заметила, - кивнула Говоровская. - Только не думала, что злючка-директриса способна вытянуть за собой все силы ада.
      - Ну, ещё не все, - скептически возразил я, представляя двухкилометровую фигуру дьявола, топчущегося вблизи клуба и старающегося не наступить на отрядные корпуса, спичечными коробками валяющиеся у его рыже-мохнатых копытистых ног.
      - И надо ещё разобраться, откуда они взялись, силы эти, - твёрдо добавил мой голос, набирая непозволительную громкость. Сейчас я напоминал сказочного пионера, который никогда не верил в нечистую силу. И за это нечистая сила всегда его побаивалась и сторонилась.
      Волнение растаяло. Ну, ночь. Так мало ли я по ночам бегал, пугая девчонок развевающимися простынями и накладывая толстый слой зубной пасты на рожи засонь-губошлёпов? Ну, зарево над клубом. Так не пожар ведь! Дыма нет и горелым не пахнет. Ну, сияние вокруг Электричкиной фазенды. Так оно сейчас далеко за нашими спинами. Надо верить в то, что видишь. А вижу я обычную ночь. Ведь сейчас перед глазами тишь, да благодать.
      Только я себя успокоил, как раздалось знакомое уханье. Монстры обогнули клуб по периметру и снова направлялись к нам. Душа отчаянно взмолилась о помощи. Не тянул я на рыцаря. Не боялась меня нечистая сила. Наоборот, это я покрывался холодным липким потом от безудержного страха. Тоскливая боль беспомощности пронзила грудь. Смена-то только началась. Неужто весь месяц придётся прожить в компании с этими страшилами? Пока-то они мирные (ну, может, кроме красноглазого черепа). Но кто поручится за то, какими они станут через несколько дней? Может, на людей набросятся или сожрут кого втихомолку. Тут ведь не пустыня Сахара, а летний лагерь.
      Знакомый черепок я узнал сразу. Он выписывал фигуры высшего пилотажа, то возносясь к скату клубной крыши, то сбивая росу с травы. Каланча в рванье пошатывалась и грозила вот-вот завалиться. Раздутый пузырь с зубастым, злобно выгнутым ртом, подскакивал баскетбольным мячом и грозно зыркал по сторонам.
      Инна прижалась ко мне. Теперь она дрожала не только от холода.
      - Отползаем, - приказал я с видимым облегчением. Мне и самому становилось не в меру страшновато.
      - Знаешь что, - прошептал я, когда клубную крышу скрыли верхушки берёзовой рощицы, расположенной у эспланады, а за тополями показалась веранда столовой. Давай-ка мы последим за Электричкой. Дела-то не в порядке. А чем больше будем знать, тем спокойней станем спать.
      Я опасался, что Инна побоится и откажется.
      К моему великому удивлению Инна не отказалась.
      - Заснёшь тут, - изогнув губы, прошептала она. - Когда следить начинаем? Давай днём. Днём-то не так страшно.
      Глава 6
      Лишний флаг
      У военных много праздников. День артиллериста, скажем. Или день военно-морского флота. Я не слыхал только про день разведчика и про день мотострелка. Но Венька Борзов, у которого брат весной дембельнулся, сказал, что день мотострелка празднуют не раз в год, а ежемесячно, и праздник, в основном, совпадает с выдачей получки. Оставался невыведанным праздник разведслужб. Засекретили его что ли, чтобы шпиона не раскрыли, когда он в пьяном виде будет шататься по городу и орать: "Наша служба и опасна, и трудна!" Не долго думая, я перенёс день разведчика на сегодня. Поэтому и решил ознаменовать его славными свершениями, достойными лучших бойцов невидимого фронта.
      Слежку за Электричкой я решил начать ещё до утренней линейки. Гречневая каша торопливо запихалась в широко открытый рот. Золотистый кирпичик масла даже не удостоился чести быть размешанным. Чай, обжигая нёбо и горло, заглотнулся в три подхода. И я ринулся к выходу из столовой.
      Добежать до директорского особняка не составило особого труда. Дополнительные этажи растворились вместе с утренним туманом. Окна безразлично темнели, словно им уж десять веков хотелось заснуть и не просыпаться. Коттедж выглядел грустным, устало поникшим. Лампочку у входа уже выключили. Обстановка не выглядела грозной. Так, лёгкая печаль в ожидании, когда солнце займётся делом и прогреет доски с капельками застывшей смолы на ещё один длинный летний день.
      Покинула Электричка своё убежище или ещё нет? Я попрыгал, заглядывая в окна, но сквозь запотевшие стёкла мне удалось разглядеть лишь цветастые занавески. Глубины комнат утопали в непроглядном сумраке. Подвиги срывались, и я в самых расстроенных чувствах припустил к эспланаде.
      Главное теперь - успеть на построение. Пробираться на глазах у всех к законному месту правофлангового значило оставить о себе в народной памяти если и не памятник нерукотворный, то уж неизгладимый след на весь день. Нет, не такими методами действовали легендарные разведчики прошлых лет. Главное их достоинство - умение незаметно затеряться в толпе, даже если ты на голову выше соотрядников и губастый, словно негр. Кроме того, мне казалось, что если я дам шанс Электричке выделить себя из общей массы, то она запомнит меня раз и навсегда.
      Я успел. Наш отряд как раз заканчивал разворот по центральной аллее. Шли обычные разборки по поводу того, кому посчастливиться стоять во второй шеренге. Колька Сухой Паёк, которому на роду написано всегда стоять впереди, вздохнул и сдвинулся влево. Его мечта - побыть хоть разочек правофланговым - снова растаяла первым снегом. Я бы ему охотно уступил место. Я даже хотел потолкаться и выбить себе местечко в задних рядах, чтобы затеряться от проницательных глаз директрисы, да передумал. Взгляд проскальзывает не мимо тех, кто прячется. Взгляд никогда не останавливается на том, кто стоит на привычном месте. Кто знает, может Электричка, обводя подвластные территории, забеспокоится, увидев, что в третьем отряде неожиданно сменился правофланговый.
      Я замер по стойке "вольно" и принялся вникать в дела, происшедшие в моё отсутствие.
      - Э, пацаны! - суетился шустрый Виталя Щукин из соседней палаты. - А чо я ночью видал!
      - Ну, - недружелюбно осведомились соседи.
      - Инопланетянина, - гордо заявил Виталя. - "Секретные материалы" смотрели? Ну вот точняк такой же!
      - Ну, - голоса разом приобрели скептический оттенок.
      - Голова - во! - руки Витали описали довольно значительный круг. - Ножки и ручки как проволочки. И туловище - хоть за швабру прячь. Зырь - ни хрена не разглядишь. Если б не башка. Но башка... Огроменная. Никогда в жизни такой громадной башки не видал.
      - Дурень, - ласково сказал Венька Лаптев. - В кино вчера ходил? Ходил. Ужастики смотрел? Смотрел...
      - Да я спал! - взвился рассказчик.
      - Ну-у-у, - протянул народ, показывая, что ни грамма доверия к Виталиным словам не осталось.
      - Разве? - хмыкнул Венька, и его пальцы прищепкой зацепили кончик Щукинского носа.
      Виталя издал протестующее мычание, обижаясь всеобщему неверию, но захвативший инициативу Лаптев истолковал звуки в свою пользу.
      - Смотрел, смотрел, - повторил он. - Не фиг отпираться, что спал. Спал ты в палате. И снилась тебе, Щучка, всякая лабудень.
      - Во-во, - слаженно добавил народ, решивший немного разнообразить свой лексикон.
      На полминуты наступило затишье, во время которого Виталик усиленно растирал пострадавшую часть тела. За разговорами я, как и большинство из нас, прохлопал удивительное отличие данного построения от всех предыдущих, уже ставших историей. Те же товарищи, кто успел заметить, скромно промолчали о своих наблюдениях, поскольку на первый взгляд история про инопланетянина с огромной башкой выглядела куда занимательнее.
      Глаза открылись, когда Электричка развернула полотнище флага. Я машинально вздёрнул голову и убедился, что прежний флаг никуда не делся. Более того, сырость ночи не принесла ему никакого вреда. Серебряное созвездие гордо сверкало на чёрном поле, словно его подняли на вершину флагштока минутой назад. Ну, и куда же нам прикажете цеплять новое знамя?
      А оно притягивало внимание не меньше поднятого вчера. Его скроили из красной материи. Чёрная дуга длиннохвостой кометы наискось протянулась по блестящему полотнищу. С трудом уворачиваясь от ветра, рвущего флаг из рук, Электричка прошествовала к краю эспланады, и только тогда я с изумлением отметил, что в семи шагах от ступенек кто-то врыл ещё один флагшток. Пока мой мозг осмысливал явную несуразность происходящего, Электричка завладела всеобщим вниманием.
      - Согласно традициям нашего лагеря флаг поднимет достойнейший, - отчеканил металлический голос. - Сегодня им станет...
      Я напрягся. Не знаю почему, но мне донельзя хотелось собственноручно поднять флаг. Выйти из строя, подняться на эспланаду, развернуться, вглядеться в толпу, торопливо уворачиваясь от ответных взглядов, принять в руки полотнище, издали кажущееся маленьким кирпичиком, а сейчас бьющееся в руках неудержимой простынёй. Почувствовать ткань. Мне почему-то казалось, что она будет скользящей, шелковистой. Прицепить полотнище к тросу, взяться за переплетение остывших ночью проволочек, потянуть вниз, услышать лёгкое дребезжание блочного колеса. И, задирая голову выше и выше, наблюдать, как знамя возносится в небеса.
      - ...Блинов Олег! - закончила Электричка.
      Воздух разочаровано извёргся из моих лёгких. Нашли, кого выбрать. Налысо бритое чучело с пудовыми кулаками. Соседям по палате житья от него не было с утра до вечера. Я так радовался, что не попал в один с ним отряд. В прошлую смену его чуть не исключили из лагеря, потому что он в одиночку изловчился выломать целый блок изгороди. А теперь надо же, флаги ему положено поднимать.
      Выпятив губу от обиды, я наблюдал, как Блинов спокойно, по-деловому, перебирает руками, направляя знамя к верхушке флагштока.
      - Следующий флаг, - продолжила Электричка подобревшим, но в то же время не терпящим возражений голосом, - поднимет наш заслуженный активист Таблеткин.
      Что ещё за следующий флаг?
      - Первый, второй отряды - налево! Седьмой, восьмой - направо! Остальные кру-угом! - приказала наша грозная начальница, и народ послушно заворочался в указанных направлениях. Из рощицы, что раскинулась за площадкой, где проводились линейки, торчал ещё один флагшток.
      Сердце похолодело и защемило. Я чувствовал, происходит что-то неправильное, но объяснить не мог. Лагерное знамя, как Дед Мороз , должно быть в единственном экземпляре. Если перед ребёнком появляются два одинаковых, счастливо улыбающихся Деда Мороза, он хмурится, а потом заходится в отчаянном рёве. Он чувствует неправильность ситуации. Он понимает, раз Деды Морозы ведут себя как ни в чём ни бывало, под добрыми личинами кроется нечто отвратительное. И самое ужасное случится, когда затаившаяся беда догадается, что её раскрыли, и сбросит маску.
      А тут уже получается не второй Дед Мороз, а третий. Я поворочал башкой, думая, что обнаружу ещё с десяток флагштоков. Не тут-то было. Больше ничего подозрительного. Однако, в чью ж это умную голову пришла бредовая идея: украшать флагштоками окрестные леса?
      Пока размышления тяжко ворочались внутри, я чуть не прохлопал появление флага. Он оказался не хуже предыдущих. Лимонное полотно, на нём зелёное солнце с чёрным змеиным зрачком, словно ведьмин глаз.
      Жгуче захотелось мне стать тем, кто поднимет флаг. Аж вспотели плотно сжавшиеся кулаки. Но праздник подарили Таблеткину, и он спешил к месту триумфа, раздвигая ветки молодой еловой поросли. Не прошло и трёх минут, а ослепительно жёлтое полотнище весело плескалось над угрюмыми верхушками елей. И солнце по сравнению с ним казалось блёклым, словно его простирали не одну тысячу раз.