Далее Адам Смит рассказывает, что банк управляется четырьмя бургомистрами, сменяющимися каждый год, и сам город гарантирует соответствие операций Банка Амстердама описанию, приведенному выше. Каждый новый состав бургомистров посещал кладовые, сверял наличность с книгами и с огромной торжественностью заявлял под присягой, что они совпадают. Адам Смит иронически замечает, что «в этой трезвой и религиозной стране присяга еще не потеряла своего значения». Завершая свой комментарий, он добавляет, что «одна эта частая смена управителей, по-видимому, представляется достаточной гарантией» абсолютной сохранности банковских вкладов, что и было продемонстрировано в ходе всех переворотов в управлении Амстердама, вызванных партийной борьбой. Ни одна победившая политическая партия не обвиняла своих предшественников в злоупотреблении при управлении банком[179]. Для примера Адам Смит упоминает о том, что даже в 1672 г., когда король Франции захватил Утрехт и Голландии угрожало завоевание чужеземцами, Банк Амстердама удовлетворил все запросы об изъятии вкладов до единого. Как мы уже говорили выше, это произвело огромное впечатление и еще больше укрепило веру публики в абсолютную платежеспособность этого банка.

В качестве дополнительного свидетельства того, что Банк Амстердама обеспечивал 100 %-ный коэффициент резервирования, Адам Смит сообщает, что некоторые из монет, извлеченные из его кладовых, носили еще следы пожара, бывшего в ратуше вскоре после учреждения банка в 1609 г., что говорит о том, что монеты эти хранились в банке более 150 лет[180]. Наконец, Адам Смит указывает, что доходы банка складывались из платы за обеспечение сохранности, в строгом соответствии с истинной правовой сущностью договора иррегулярной поклажи, которая требует, чтобы вкладчики платили банку: «Город Амстердам извлекает из банка значительный доход. Помимо упомянутой выше платы, которую можно назвать платой за помещение, каждое лицо при открытии в первый раз счета в банке уплачивает взнос в 10 флоринов, а за каждый новый счет – 3 флорина 3 стивера; за каждый перевод денег уплачивается 2 стивера, а если перевод не достигает 300 флоринов, то 6 стиверов, чтобы предотвратить множество мелких сделок»[181]. Помимо этого, Адам Смит говорит о других источниках дохода, которые мы уже упоминали, – от продажи иностранной монеты и золотых и серебряных слитков.

К сожалению, в 1780-е годы Банк Амстердама начал систематически нарушать правовые принципы, на которых был основан, и существуют свидетельства того, что во время англо-голландской войны коэффициент резервирования резко упал, так как Амстердам потребовал от банка ссудить значительную часть его вкладов на покрытие растущих государственных расходов. По этой причине при том, что объем вкладов в то время достигал 20 млн флоринов, стоимость драгоценных металлов, находившихся в хранилищах, составляла всего 4 млн флоринов. Это указывает на то, что банк не только нарушил важнейший принцип обеспечения сохранности, на котором был основан и с которым существовал более 170 лет, но и то, что коэффициент резервирования был снижен со 100 % до менее чем 25 %. Это означало окончательную потерю Банком Амстердама его вековой репутации: с этого времени объем вкладов стал сокращаться, и в 1820 г. составлял менее 140 тыс. флоринов[182]. Банк Амстердама был последним банком в истории, который поддерживал 100 %-ный коэффициент резервирования, и его исчезновение положило конец последним попыткам основать банк на общих принципах права. Финансовое доминирование перешло от Амстердама к финансовой системе Великобритании, гораздо менее стабильной и менее платежеспособной, основанной на расширении кредита, депозитов и бумажно-денежного обращения.

Банк Амстердама стал предтечей Банка Стокгольма (Риксбанка), учрежденного в 1656 г. Риксбанк был разделен на два отделения: одно отвечало за хранение вкладов (поддерживая 100 %-ный коэффициент резервирования) и копировало модель Банка Амстердама; другое занималось ссудами. Хотя предполагалось, что отделения функционируют раздельно, в действительности разделение существовало лишь на бумаге, и вскоре Банк Стокгольма отказался от стандартов, установленных голландским банком[183]. В 1668 г. шведские власти национализировали банк, сделав его первым государственным банком Нового времени[184]. Эти действия не только нарушили традиционные принципы, которыми руководствовался Банк Амстердама, но и положили начало новой систематической мошеннической практике: эмиссии банкнот, т. е. квитанций на вклады, в объемах, превышающих объем наличных денег, полученных от вкладчиков. Так появились на свет банкноты, а также доходная практика их эмиссии на суммы, превышающие общий объем вкладов. Спустя некоторое время эта деятельность станет главным занятием банкиров, банковским делом par excellence, особенно в следующие столетия, когда она ввела в заблуждение ученых, не сумевших понять, что эмиссия банкнот имеет те же последствия, что и искусственная кредитная экспансия и создание депозитов, – два вида деятельности, которые, по замечанию А. П. Ашера, изначально составляли ядро банковского предпринимательства.

Основанный в 1694 г. Банк Англии также был скопирован с Банка Амстердама ввиду существенного влияния Голландии, оказанного ею на Англию после вступления Оранского дома на английский трон. Однако в отличие от Банка Амстердама этот английский банк не был основан на правовых гарантиях сохранности. Вместо этого одна из главных целей Банка Англии с самого начала состояла в том, чтобы оказывать помощь в финансировании государственных расходов. Именно по этой причине Банку Англии не удалось покончить с распространенными, систематическими злоупотреблениями со стороны частных банкиров и правительства[185], что декларировалось в качестве одной из целей его создания. Проще говоря, Банк Англии в конце концов разорился, несмотря на свою привилегированную роль как банкира правительства, монополию на ограниченную ответственность в Англии и исключительное право эмиссии банкнот. В результате систематического пренебрежения обязательством обеспечения сохранности, а также кредитования и авансирования казначейства за счет хранимых вкладов Банк Англии приостановил платежи в 1797 г. после ряда громких скандалов, включая «пузырь Южных морей»[186]. В том же 1797 г., когда Банку Англии запретили возвращать вклады наличными деньгами, было объявлено, что налоги и долги следует оплачивать банкнотами, эмитированными банком, и сделана попытка ограничить авансовые платежи и кредиты правительству[187]. Это была заря современной банковской системы, основанной на частичном резервировании и центральном банке как кредиторе «последней инстанции». В главе 8 будут подробно проанализированы причины учреждения центральных банков, стоящие перед ними задачи и вытекающая из теории неспособность эти задачи решить, а также дискуссия между сторонниками банковской системы с центральным банком и системы свободной банковской деятельности и ее влияние на различные теории денег, банковских и экономических циклов. Однако данная глава не будет полной без краткого обзора развития банковского дела и бумажных денег во Франции XVIII столетия.

История денег и банковского дела во Франции XVIII в. тесно связана с шотландским финансистом Джоном Ло и его «системой». Ло убедил французского регента Филиппа Орлеанского в том, что идеальный банк – это банк, который использует получаемые им вклады, поскольку это увеличивает количество денег в обращении и «стимулирует» экономический рост. Система Ло, подобно вообще всякому экономическому интервенционизму, базировалась на трех взаимосвязанных факторах. Во-первых, на пренебрежении традиционными принципами права и морали и прежде всего требованием постоянного хранения 100 % денег, помещенных на депозит. Во-вторых, на логической ошибке, оправдывающей нарушения принципов права ради быстрого достижения некоей благой цели. В-третьих, на том факте, что всегда будут существовать деятели, рассматривающие предлагаемые реформы как возможность получить гигантские прибыли. Комбинация трех этих факторов позволила такому политическому мечтателю, как Ло, запустить свою «банковскую систему» во Франции начала XVIII в. Как только банк заслужил доверие народа, он начал выпускать банкноты на суммы, далеко превышающие наличные вклады, и расширять кредитование за счет вкладов. Количество банкнот в обращении очень быстро увеличивалось, вызвав искусственный экономический подъем. В 1718 г. банк был национализирован (став королевским банком) и начал печатать еще больше банкнот, выдавать еще больше кредитов. Это поощрило биржевую спекуляцию в целом и, в частности, спекулятивную куплю-продажу акций Компании Луизианы и Запада (Compagnie de la Lousiane ou d’Occident), или Миссисипской торговой компании, основанной Джоном Ло, для стимулирования торговли и расширения колонизации этой французской территории в Америке. К 1720 г. абсурдные масштабы финансового пузыря стали очевидны. Ло отчаянно пытался стабилизировать цену акций компании и ценность банковских бумажных денег: банк и торговая компания были объединены, а акции новой компании объявлены узаконенным платежным средством, монеты потеряли часть веса в попытке восстановить их соотношение с банкнотами и т. д. Однако все было тщетно, и инфляционный пузырь лопнул, неся финансовый крах не только банку, но и многим французским инвесторам, доверившимся ему и торговой компании. Убытки были столь велики, а страдания так сильны, что целых сто лет во Франции считалось бестактностью произносить слово «банк», на некоторое время ставшее синонимом «мошенничества»[188]. Чума инфляции вновь опустошила Францию несколькими десятилетиями позже, о чем свидетельствуют денежный хаос и безудержный выпуск ассигнатов во времена Революции. Все эти явления глубоко запечатлелись в коллективной памяти французов, которым и сегодня известно о серьезной опасности инфляции бумажных денег, и потому они сохраняют традицию накапливания значительных количеств золотых монет и слитков. Наряду с Индией Франция является одной из стран, граждане которых владеют самыми большими частными запасами золота.

Несмотря на злополучный банковский эксперимент и связанные с ним события, Джон Ло внес определенный вклад в теорию денег. Хотя мы и не можем принять его инфляционистские и протокейнсианские взгляды, вслед за Карлом Менгером следует признать, что Ло первым сформулировал ясную теорию стихийного, эволюционного происхождения денег.

Примечательно, что трое из наиболее известных теоретиков в области денег XVIII – начала XIX в. были банкирами: Джон Ло, Ричард Кантильон[189] и Генри Торнтон. Все возглавлявшиеся ими банки обанкротились[190]. Лишь Кантильон отделался сравнительно легко не только потому, что вовремя прекратил рискованные спекуляции, но и благодаря огромным прибылям, которые он получал мошенническим путем, нарушая обязательство сохранять активы своих клиентов. Последнее и сыграло решающую роль.

Действительно, Кантильон очевидным образом нарушал договор иррегулярной поклажи, только в его случае поклажей были не деньги, а акции Миссисипской компании. Мошенническая схема Кантильона состояла в следующем: он выдавал своим клиентам крупные ссуды на покупку акций компании при условии, что сами акции послужат обеспечением и останутся в банке Кантильона в качестве иррегулярной поклажи (поскольку акции заменимы и неразличимы). Позднее Кантильон без ведома клиентов совершил растрату вкладов ценных бумаг, продав их, когда, по его мнению, их рыночная цена была высока, и присвоив деньги от продажи. Как только акции потеряли практически всякую ценность, Кантильон восстановил вклады, купив необходимое количество акций за незначительную долю их прежней цены и получив огромную прибыль. И, наконец, он потребовал погашения предоставленных кредитов, которых клиенты погасить не могли, так как обеспечение этих кредитов обратилось почти в ничто. Жульнические операции привели к множеству уголовных обвинений и к гражданским искам против Кантильона. Поэтому, пережив арест и кратковременное заключение в тюрьме, он был вынужден поспешно покинуть Францию и бежать в Англию.

В свою защиту Кантильон выдвигает тот же самый аргумент, который часто использовали средневековые авторы, смешивавшие иррегулярную поклажу с займом. Защищаясь от обвинений, Кантильон утверждал, что акции, хранившиеся у него как несосчитанные заменимые вещи, на самом деле были не истинными вкладами, а займами, подразумевающими полный переход собственности и доступности к банкиру. По этой причине Кантильон считал свои действия совершенно «законными». Однако нам известно, что его юридический аргумент ложен, и, даже если рассматривать депозит ценных бумаг как иррегулярную поклажу заменимых вещей, банкир все же несет обязательство обеспечения сохранности акций и поддержания всего их количества в постоянном наличии. Таким образом, продавая акции в ущерб своим клиентам, Кантильон явным образом совершал преступный акт растраты (присвоения). Ф. А. Хайек объясняет попытку Кантильона оправдать свои мошеннические действия: «Как он объяснял позднее, его точка зрения состояла в том, что, поскольку номера доверенных ему акций не регистрировались, они были не истинным депозитом, а объединенным депозитом [block deposit] (как сказали бы сегодня), поэтому никто из его клиентов не имел прав на конкретные акции. Таким образом, фирма фактически получала сверхприбыль, так как могла выкупать обратно по низкой цене акции, проданные по высоким ценам, и в то же время капиталу, на который она взимала высокие проценты, не причинялось никакого ущерба, напротив, он сберегался и вкладывался в фунты. Кантильон, который частично выдавал ссуды от собственного имени, потребовал от спекулянтов, понесших огромные потери, погасить кредиты и в конце концов привлек их к суду. Однако суд решил, что эти ссуды должны быть погашены из прибыли, полученной Кантильоном и его фирмой. В свою очередь, клиенты привлекли Кантильона к суду в Лондоне и Париже, обвинив в мошенничестве и ростовщичестве. Представив судам переписку между Кантильоном и его фирмой, они утверждали, что вся сделка проводилась под непосредственным руководством Кантильона и поэтому он несет персональную ответственность»[191].

В следующей главе мы объясним, что нарушение иррегулярной поклажи ценных бумаг с юридической точки зрения столь же безнравственно, как и нарушение денежной иррегулярной поклажи, и вызывает столь же пагубные социально-экономические последствия. В ХХ в. идеальным примером может служить банкротство Банка Барселоны и других каталонских банков, систематически принимавших иррегулярные поклажи в виде ценных бумаг, не обеспечивая их постоянного хранения[192]. С целью извлечения прибыли они использовали их во всякого рода спекулятивных операциях в ущерб истинным владельцам, в точности как двести лет назад поступал Кантильон. В 1734 г. после двенадцати лет судебных разбирательств, двух арестов и жизни под постоянной угрозой тюремного заключения Ричард Кантильон был жестоко убит в собственном доме в Лондоне. Хотя официальная версия гласит, что убийство совершил с целью грабежа бывший повар Кантильона, который затем сжег тело жертвы, весьма вероятно, что убийство было инспирировано одним из многочисленных кредиторов банкира или даже, как предполагает его недавний биограф А. Мёрфи, Кантильон инсценировал свою смерть, дабы избежать многолетних судебных процессов и преследований закона[193].