3 Пересмотр понятия доступности – неадекватное решение проблемы

Мнение о невозможности примирить два столь несовместимых договора, как договор денежной иррегулярной поклажи и договор займа, разделяемое многими маститыми теоретиками, а также тот факт, что большинство договоров, на которых зиждется современное банковское дело, являются вкладами до востребования (т. е. договорами денежной иррегулярной поклажи), привело ученых к попыткам сформулировать альтернативные юридические трактовки для согласования договора денежной иррегулярной поклажи с «традиционным» банковским делом, т. е. банковским предпринимательством на началах частичного резервирования. Некоторые пробовали разрешить это противоречие путем «переопределения» понятия доступности. На деле для сторонников этого направления доступность следует понимать не в строгом смысле (как 100 %-ный коэффициент резервирования или постоянное поддержание доступности tantundem для вкладчика), а более свободно: например, «общая» платежеспособность банка, позволяющая ему выполнять свои обязательства; «благоразумное» инвестирование; избежание высокорискованных спекуляций и связанных с ними убытков; поддержание приемлемого баланса между ликвидностью и инвестициями – короче говоря, соответствие корпусу текущего банковского законодательства, что в сочетании с гипотетическим действием «закона больших чисел» при открытии депозитных счетов и изъятии депозитов до востребования может в конечном счете гарантировать способность банка возвращать депозиты по первому требованию клиентов.

Так, согласно Гарригесу, обязательство поддерживать доступность вкладов для вкладчика «становится обязанностью работать усердно, использовать вклады предусмотрительно и благоразумно, так, чтобы банк всегда мог вернуть их по первому требованию»[232]. Вслед за Лалумиа Гарригес добавляет, что хранитель «не обязан поддерживать tantundem, но лишь инвестировать его мудро и поддерживать ликвидность так, чтобы при необходимости всегда быть в состоянии вернуть его»[233]. Банк должен лишь держать в своих хранилищах достаточно денег, чтобы удовлетворять «вероятные» требования своих клиентов. Вследствие этого Гарригес заключает, что «для банковских вкладов элемент хранения заменен техническим элементом расчета вероятности изъятия вклада. В свою очередь, этот расчет зависит от того факта, что банковские вклады делаются в большом количестве»[234].

Весьма знаменательно, что сам Гарригес признает, что вся эта доктрина подразумевает «неизбежную замену традиционного понятия хранения концепцией ad hoc, достоверность которой весьма сомнительна»[235]. Гарригес верно рассматривает пересмотр понятия доступности как «натянутый» (даже при том, что он, по всей видимости, принимает его). Теория о том, что при договоре иррегулярной поклажи обязательство обеспечения сохранности по большей части заключается в «благоразумном» использовании ресурсов так, чтобы банк сохранял уровень платежеспособности, необходимый для оплаты долгов, на деле несостоятельна. Благоразумное использование средств рекомендуется для всех человеческих действий, например, для всех договоров займа (не вклада), устанавливающих, что определенные ресурсы должны быть использованы, а затем возвращены на определенных условиях. Другими словами, это рекомендуется, если существует желание исполнить обязательство (в чем и состоит смысл понятия платежеспособность)[236]. Однако, как нам известно, причина договора иррегулярной поклажи, в отличие от причины договора займа, всегда требует постоянного хранения (обеспечения сохранности) вещей. Поэтому, если вкладчики пытаются изъять свои депозиты, а банк не может их выплатить, то независимо от того, что он полностью платежеспособен и в силах произвести выплату после того, как обратит свои инвестиции в наличные, этим нарушается существенное обязательство по договору вклада, поскольку статус некоторых сторон договора (т. е. вкладчиков), заключивших договор, считая, что его фундаментальной целью является хранение (сохранность) вещи при ее полной доступности, принудительным образом радикально меняется, и они превращаются в вынужденных заимодавцев. В качестве таковых они теряют немедленный доступ к своему имуществу и вынуждены ждать длительное время, пока банк более или менее спокойно не обратит свои активы в наличность и сможет наконец заплатить.

Хотя концепций платежеспособности и благоразумного использования ресурсов недостаточно, чтобы изменить смысл понятия «доступность» в договоре иррегулярной поклажи, можно предположить, что проблема решается при помощи расчета вероятностей и «закона больших чисел», к которым апеллирует Гарригес. Однако, согласно приведенным выше доводам, даже если бы статистика позволяла рассчитать вероятности в этой сфере (а в следующей главе будет показано, что это не так), такой договор в любом случае перестает быть договором поклажи и превращается в договор пари, в котором возможность немедленного возврата депонированной вещи будет зависеть от большей или меньшей вероятности того, что определенное число вкладчиков не придет одновременно в один и тот же банк, чтобы изъять свои вклады.

В любом случае в главе 5 мы попытаемся показать, что объективные расчеты вероятностей неприменимы к человеческим действиям в целом, и в частности к тем из них, что связаны с иррегулярной поклажей. Так происходит оттого, что сам институт иррегулярной поклажи без обязательства обеспечения сохранности (т. е. при частичном резервировании) является юридически парадоксальным договором и запускает экономические процессы, приводящие к тому, что банки в крупных масштабах выдают слишком рискованные ссуды и делают неразумные инвестиции за счет присваиваемых или создаваемых ими депозитов. И причина этого в том, что такие ссуды и инвестиции в конечном счете финансируются при помощи кредитной экспансии, за которой не стоит увеличение реальных сбережений. Неизбежный результат – экономические кризисы, а также уменьшение платежеспособности банков и снижение доверия к ним со стороны вкладчиков, которое, в свою очередь, влечет за собой массовое изъятие вкладов. Любому актуарию известно, что если последствия события не полностью независимы от существования страхового полиса, то ввиду морального риска такие последствия технически не подлежат страхованию. В следующих главах мы покажем, что банковская система на началах частичного резервирования (т. е. система, основанная на денежной иррегулярной поклаже, где 100 %-ный tantundem не держится в резерве, [непрерывно] доступном для вкладчиков) эндогенно, неизбежно и периодически вызывает экономические спады, приводя к необходимости регулярных ликвидаций инвестиционных проектов, [досрочного] возврата ссуд и изъятию депозитов в массовых масштабах. Поэтому банковская система, основанная на иррегулярной поклаже с частичным резервированием, – институт, названный Клементе де Диего «уродцем» или «юридическим выкидышем», – в конечном счете неизбежно ведет банкиров к неплатежеспособности и неспособности выполнить взятое на себя обязательство возвратить вклады по первому требованию, даже если они поддерживают достаточно высокий коэффициент резервирования. (В этом заключается один из главных вкладов экономической теории в эту область права.) Вот почему подавляющее большинство частных банков, не в полной мере соблюдающих обязательство обеспечения сохранности, в конце концов терпят крах. Так было до тех пор, пока банкиры не добились создания центрального банка[237]. Центральный банк должен был выступать в качестве «кредитора последней инстанции», готового предоставлять банкирам любой объем ликвидности, которая им может потребоваться в ходе повторяющихся фаз кризиса, вызванного неустойчивостью самой системы частичного резервирования.

Следовательно, новое определение понятия доступности – это прыжок в пустоту. Во-первых, банки продолжают принимать вклады как если бы это были займы и соответственно инвестируют их в частные предпринимательские сделки, а вкладчики по-прежнему делают вклады с намерением передать деньги на хранение и обеспечение сохранности, оставив за собой право полного и свободного доступа к вкладу. Иными словами, притянутая за уши попытка переопределить концепцию доступности не устранила противоречие в правовой логике. Во-вторых, в строгом соответствии с частным правом и представлениями экономической теории, там где распространено частичное резервирование, общего принципа «благоразумного» использования ресурсов и применения «расчета вероятностей» не только не достаточно, чтобы гарантировать постоянную способность банка удовлетворять запросы на выплату средств, подобная практика безотказно запускает процесс, который, по крайней мере через каждые нескольких лет, приводит к неизбежной утрате доверия к банкам и к массовому непрогнозируемому изъятию вкладов. Решающим доказательством сказанного выше является тот факт, что банковская система на началах частичного резервирования (т. е. банковское дело без строгого обязательства сохранения) неспособна выжить без созданного государством центрального банка, который путем навязывания узаконенного платежного средства и принуждая принимать бумажные деньги, может создавать из ничего ликвидность, требующуюся в критических ситуациях. Только институт, согласующийся с общими принципами права, способен выжить в рыночных условиях, не нуждаясь в привилегиях и поддержке государства, а лишь благодаря добровольному использованию его услуг гражданами в рамках, заданных общими и абстрактными нормами гражданского права.

Доступность также определялась как согласие частных банков в полном объеме выполнять правительственное банковское законодательство в обмен на поддержку центрального банка в качестве кредитора последней инстанции. Однако это условие также искусственно и лишь переносит проблему невозможности дать юридическое определение договору банковского вклада с частичным резервированием из сферы частного права (где эти два элемента примирить невозможно) в область публичного права, т. е. административного права и чистого волюнтаризма, посредством которого власти могут узаконить любой институт, как бы юридически уродлив он ни был. Парадокс: финансовая система спроектирована так, чтобы зависеть от присмотра государства, которое исторически первым извлекло выгоду из прибылей, полученных от невыполнения обязательств обеспечения сохранности в договоре денежной поклажи, и, как мудро указывает Ф. А. Хайек: «…история государственного управления денежной системой была историей непрекращающегося мошенничества и обмана. В этом правительства оказались гораздо менее нравственными, чем мог бы оказаться какой-нибудь частный агент, чеканящий монету в условиях конкуренции»[238]. Хайек имеет в виду то, что современная банковская система, несмотря на свою юридическую непоследовательность, может казаться жизнеспособной благодаря поддержке со стороны государства и институту центрального банка, который производит необходимую ликвидность, когда у банков возникают проблемы, в обмен на их согласие с запутанной паутиной административного законодательства, включающего бесконечные и загадочные директивы и меморандумы ad hoc. Однако нарушение традиционных принципов права, управляющих правами собственности, неизбежно влечет за собой отрицательные социальные последствия. Например, при условии поддержки центрального банка таким образом можно «гарантировать», по крайней мере теоретически, возврат депозитов (даже при частичном коэффициенте резервирования). Однако нельзя гарантировать того, что покупательная способность денежных единиц будет при этом неизменна относительно первоначального депозита. На деле с момента создания современной денежной системы каждый год мы страдаем от серьезной хронической инфляции, значительно уменьшающей покупательную способность денежных единиц, возвращаемых вкладчикам. Следует также учитывать последствия внутри– и межвременного социального рассогласования современных экономик, вызванного нынешней финансовой системой, основанной на частичном резервировании для частных банков и определении денежной политики центральным банком. Эти последствия заключаются в периодически повторяющихся последовательных фазах искусственного бума и экономического спада (выражающегося в том числе и в высоком уровне безработицы), что причиняет огромный ущерб гармоничному, устойчивому развитию наших обществ.

В результате в сфере банковского дела и денежного обращения мы вновь отмечаем обоснованность плодотворной идеи Хайека о том, что всякий раз, когда нарушается традиционное правило поведения, – будь то под давлением прямого принуждения со стороны государства, или путем наделения особыми правительственными привилегиями определенных лиц или организаций, или комбинированным способом (как это происходит в случае денежной иррегулярной поклажи с частичным резервированием), – рано или поздно за этим наступают разрушительные нежелательные последствия, причиняющие огромный вред стихийным социальным процессам сотрудничества. Традиционное правило поведения, нарушаемое в банковском деле, как мы подробно выяснили в первых трех главах этой книги, – это общий принцип права, согласно которому в договоре денежной иррегулярной поклажи хранение и обеспечение сохранности (важнейший элемент или причина всех депозитов) всегда должно принимать форму поддержания постоянного 100 %-ного резерва. Следовательно, любое использование этих денег, особенно для создания кредитов, представляет собой нарушение этого принципа и акт присвоения. На протяжении всей истории банкиры очень быстро поддавались соблазну нарушить данное традиционное правило поведения, начиная использовать деньги вкладчиков в собственных интересах, как показано на различных примерах, приведенных в главе 2. Вначале банкиры занимались этим втайне, сознавая свою вину и понимая преступную суть своих действий. Лишь позднее, получив правительственные привилегии на личное использование денег своих вкладчиков (в общем случае в форме кредитов, которые зачастую в первую очередь предоставлялись самому же правительству), они тем самым получили разрешение открыто и узаконенно нарушать этот принцип. Юридическое исполнение привилегий, как правило, весьма топорно и обычно принимает форму простого административного положения, дающего право поддерживать пониженный коэффициент резервирования только банкирам.

Так начинаются сообщничество и симбиоз правительств и банкиров. Эти отношения, на сегодняшний день уже ставшие традиционными, объясняют глубокое «взаимопонимание» и тесное «сотрудничество», которые по сей день существуют между этими двумя видами институтов и с небольшими вариациями существовали в западных странах почти всегда. Банкиры и власти быстро поняли, что, пожертвовав традиционными правовыми принципами поклажи, они могут принять участие в чрезвычайно прибыльной финансовой деятельности, несмотря на то что в трудные времена от кредитора последней инстанции, т. е. центрального банка, требуется обеспечивать необходимую ликвидность, причем опыт показал, что рано или поздно эти времена всегда наступают. Однако до тех пор, пока в результате развития теории денег и теории капитала экономической науке не удалось объяснить периодическое возникновение экономических циклов, полное понимание разрушительных социальных последствий привилегии, дарованной одним лишь банкирам, отсутствовало. Австрийская экономическая школа особенно ясно демонстрирует, что противоречивость (как с позиций договорного права, так и с собственно экономической точки зрения) цели предложенного договора, включающего несовместимые по своей природе элементы и пытающегося совместить выгоды займа (в первую очередь возможность получать проценты на «вклады») с выгодами традиционной денежной иррегулярной поклажи (которая по определению должна позволять вкладчику изымать средства в любой момент), рано или поздно вызовет неизбежные стихийные коррекции. Начавшись с расширения предложения денег (путем создания кредитов, не соответствующих действительному увеличению добровольных сбережений), инфляции, общего снижения эффективности размещения редких производительных ресурсов общества на микроэкономическом уровне, этот процесс завершается спадом, исправлением ошибок, причиненных производственной структуре кредитной экспансией, и массовой безработицей. Следующие главы будут посвящены изучению всех этих проблем с точки зрения экономической теории. Однако вначале мы должны завершить наше юридическое исследование анализом некоторых других правовых институтов, связанных с банковскими вкладами.

В заключении этого раздела перечислены семь возможных юридических характеристик договора банковского вклада с точки зрения логики, присущей этому институту (и уж, разумеется, не с точки зрения действующего законодательства, которое, как нам известно, может узаконить все что угодно).