Поглаживая теплый бок тюленя, молодая женщина вспомнила свою первую встречу с Дайрмидом, оставившую глубокий след в ее душе. Одиннадцать лет назад она, еще совсем девочка, встретила на поле битвы молодого хирурга, который поразил ее своей самоотверженностью и состраданием к раненым. Микаэла вдруг подумала, что ее любовь к Дайрмиду началась именно тогда, тем туманным утром, среди крови и грязи только что закончившегося боя. Так, значит, само Провидение привело ее в Перт, где им с Дайрмидом было предназначено встретиться вновь! Все вернулось на круги своя, судьба хочет, чтобы они были вместе!
Эта мысль заставила ее сердце радостно забиться. Микаэла засмеялась, откинув голову назад, и вдруг почувствовала, что тюлень заснул, согревая ее своим теплом.
Но где же Мунго? Микаэла посмотрела вниз – вода поднялась почти вровень с уступом, хлюпая у самых ее ног, и продолжала прибывать. Несомненно, вскоре она зальет и уступ… Молодая женщина огляделась в поисках нового убежища и заметила над головой несколько глубоких ниш в неровной стене, где она вполне могла поместиться вместе с тюлененком, если бы удалось до них добраться. Но до этого, конечно, не дойдет, Мунго обязательно вернется за ними. Волны лизнули край ее плаща. Она так глубоко ушла в свои мысли и переживания, что не придала никакого значения начавшемуся приливу, и теперь, когда наконец обратила на него внимание, вода плескалась уже у самых ее ног! Радость Микаэлы померкла, уступив место тревоге, а потом в душу молодой женщины закрался страх. Где же Мунго? Ведь вода вскоре зальет уступ!
Воды Микаэла всегда панически боялась, это было для нее настоящим проклятьем. Какая злая ирония судьбы: радоваться жизни, думать о Дайрмиде и вдруг понять, что вокруг только грозящая гибелью водная стихия и нет никого, кто бы мог прийти на помощь! Содрогнувшись от ужаса, молодая женщина стала следить за неумолимо поднимавшимися волнами.
– Я так рада вновь увидеть вас в нашей скромной обители после столь долгого перерыва, – расплылась в любезной улыбке настоятельница, поднимаясь навстречу Дайрмиду.
Кругленькая, с пухлыми румяными щечками, она была такого маленького роста, что рядом с ним казалась настоящей карлицей. Дайрмид всегда чувствовал неловкость оттого, что ему приходилось смотреть на почтенную женщину в прямом смысле свысока.
– Я знала, сын мой, что вы приедете к нам, когда ваш дух вновь обретет смирение и покой, – продолжала она с приличествующей монахине кротостью.
– О каком смирении вы говорите, матушка? – не понял Дайрмид. – Я приехал навестить свою жену!
– Конечно, конечно, сын мой! – кивнула настоятельница. – Следуйте за мной.
Пройдя через маленькую заднюю дверь, они миновали огород, где обитательницы монастыря выращивали целебные травы, и вышли во фруктовый сад с облетевшими яблонями и грушами, которые довольно сиротливо смотрелись на фоне пасмурного неба.
Погода не предвещала ничего хорошего – промозглый ветер сгонял на запад тяжелые грозовые облака, свинцовое море покрылось белыми барашками. Дайрмид велел своим гребцам ждать на берегу, поскольку не собирался задерживаться надолго: он хотел только еще раз попросить у Анабел свободы, а больше им говорить было не о чем. Его чувства к Анабел, пройдя за пять лет все стадии от любви до ненависти, неожиданно для него самого приобрели нейтральный оттенок, как будто речь шла о какой-то случайной знакомой, а не о женщине, которую он любил и которая так бессовестно его предала. Он еще не простил ее до конца, но его ярость и боль уже улеглись.
Открыв калитку в заборе, настоятельница провела даншенского лэрда на маленькое кладбище. Дармид озадаченно огляделся – что может делать Анабел среди могильных камней на зеленом склоне пологого холма, возвышавшегося над белым прибрежным песком? Зачем они пришли сюда?
Почтенная женщина остановилась возле гладкого серого камня с вырезанным кельтским крестом и тихо сказала:
– Ваша жена покоится здесь. Это надгробие установил ее двоюродный брат Ранальд Максуин в прошлом году, сразу после кончины Анабел.
– Она умерла в прошлом году?! – переспросил Дайрмид, не веря своим ушам.
Настоятельница с удивлением смотрела на него – судя по всему, она была уверена, что он уже давно знает о смерти жены. Дайрмид уставился на серое надгробие. Помимо креста, на нем была вырезана надпись на латыни: «Возлюбленная Анабел почила в 1321 году двадцати шести лет от роду. Покойся с миром». Дайрмид прочел надпись и вдруг почувствовал, что у него задрожали руки. Чтобы успокоиться, он сделал глубокий вдох, потом еще один. Анабел мертва… В замешательстве он потер глаза и взглянул на настоятельницу:
– Как она умерла?
– Разве Ранальд Максуин вам не сообщил? Сестра Анабел простудилась: пошла гулять на берег и попала под дождь. К несчастью, болезнь затронула легкие, бедняжка сгорела в несколько дней. Умирая, она звала вас, просила у вас прощения, и я заверила ее, что вы как человек благородный давно уже простили ей все обиды. Она отошла ко господу в мире.
Дайрмид стиснул зубы, прогоняя непрошеную жалость и чувство вины.
– А когда о ее смерти стало известно Ранальду Максуину? – спросил он.
– Он застал Анабел на смертном одре, когда приехал в очередной раз ее проведать. Я спросила его о вас, но он сказал, что вы ушли в поход с королем, и пообещал сообщить вам о кончине жены. Увы, вы не приехали на ее могилу и не прислали письма, но я вас понимаю – видимо, слишком велико было ваше горе. Кстати, от имени всех насельниц нашего монастыря хочу поблагодарить вас за щедрые дары, которые вы продолжаете слать нам даже после смерти жены.
Дайрмид кивнул – за прошедший год, не зная о смерти Анабел, он два раза посылал монастырю деньги и продукты на ее содержание.
– Я буду и впредь делать пожертвования, мать-настоятельница, – пообещал он.
– О, благодарю вас, вы очень великодушный человек! – обрадовалась добрая женщина и добавила: – Я знаю, у вас с Анабел были трудности… Надеюсь, что теперь вы простили ей все грехи. Очевидно, вы хотите побыть здесь один, не буду вам мешать.
Она повернулась и пошла к монастырю, оставив Дайрмида стоять у могилы.
Он уставился на надгробный камень невидящими глазами. Анабел больше нет, он уже целый год свободен от опостылевших брачных уз! Эта новость потрясла его до глубины души, и чтобы осознать ее умом и сердцем, ему требовалось время.
Со смертью Анабел исчезло последнее препятствие на его пути к свободе и счастью. Но Дайрмид почему-то не испытывал радости оттого, что его обидчицы больше не было на свете. Она изменилась к лучшему перед смертью, раз попросила у него прощения. Слава богу, добрая настоятельница догадалась сказать Анабел, что он ее простил, и она отошла в иной мир без тяжести на душе. Он действительно простил Анабел – в конце концов, когда-то она была его женой, хотя, как он теперь понимал, их связывало только низменное плотское влечение, а не любовь…
Настоящую любовь он познал только с Микаэлой. До нее он не мог себе даже представить, сколько преданности и понимания вмещает в себя сердце любящего человека. Почему он никогда не задумывался об этом раньше? Как жаль, что пелена с его глаз упала так поздно…
По пасмурному небу неслись темные грозовые облака, но Дайрмид, погруженный в размышления, не замечал признаков близкой бури, глядя вниз, на могильный камень. С той, чье имя было вырезано на надгробии, навсегда ушла в прошлое боль, терзавшая его сердце эти четыре года. Он наконец свободен!
Дайрмид нахмурился: что-то мешало ему насладиться долгожданной свободой. Почему Ранальд утаил смерть Анабел? Он перечитал латинскую надпись: «Возлюбленная Анабел… Покойся с миром». Странная надпись для кузена – такую мог бы заказать муж или любовник… Внезапно ужасная догадка заставила его содрогнуться. Ранальд был ее любовником! Именно он выскочил из постели Анабел той ночью в Даншене, когда Дайрмид неожиданно вернулся домой. И недаром именно к нему, в Глас-Эйлин, Анабел отправилась, когда муж попросил ее оставить его замок и обратился в церковный суд с просьбой о разводе.
Отношения Ранальда и Анабел и прежде казались Дайрмиду странными, но он никогда даже мысли не допускал, что они любовники, – это было бы слишком мерзко. Теперь их отвратительная тайна выплыла наружу, и у него опять защемило сердце от обиды – не только за себя, но и за преданную Ранальдом Сорчу.
Почему же все-таки этот негодяй скрыл смерть Анабел? Дайрмид отлично знал, что в любых делах Ранальд руководствовался прежде всего соображениями выгоды. Какую же выгоду он видел в том, чтобы скрывать от Дайрмида смерть Анабел? Почему он всячески поддерживал в шурине уверенность, что тот все еще женат?
Задумчиво откинув назад растрепанные ветром волосы, даншенский лэрд поднял голову и обвел взглядом беспокойное море. Тяжелые облака ползли на запад, как раз туда, где находился Глас-Эйлин, и внезапно в голове Дайрмида молнией сверкнул ответ на мучивший его вопрос.
Лэрд опустился на колени возле могилы, прошептал молитву, приложил пальцы к губам и коснулся им центра креста на надгробии.
– Спи спокойно, Анабел, – пробормотал он, – я больше не держу на тебя зла.
Попрощавшись с прошлым, Дайрмид вернулся на берег, где его ждала галера, и позвал гребцов. Нужно было как можно скорее попасть в Глас-Эйлин, потому что, если его догадка была верна, Сорче и Микаэле угрожала страшная опасность.
21
Когда холодная морская вода начала заливать выступ, Микаэла взяла малыша-тюленя на руки, как ребенка, и поднялась повыше, на более безопасное место. Изогнувшись, тюлененок вырвался из ее объятий и плюхнулся в воду, подняв фонтан брызг. В следующее мгновение он высунул из воды забавную усатую мордочку и уставился на свою спасительницу блестящими круглыми глазами. Микаэле показалось, что он зовет ее с собой.
– Нет, мой дорогой, никуда я с тобой не поплыву! – сказала она и, хватаясь за неровную стену, стала осторожно пробираться дальше, к выступу, торчавшему довольно высоко над водой. Морские волны с шумом закатывались в пещеру, почти закрывая узкую расщелину-вход, но вода не доставала до ниш, в которых стояли бочки и ящики.
Достигнув цели, Микаэла уселась на новом выступе и поджала ноги. Прямо под ней плескался ее ластоногий спутник, время от времени оглашая пещеру громкими криками, которые гулко отдавались под высокими сводами пещеры. Микаэла наклонилась над ним.
– Плыви домой, малыш! – крикнула она, махнув рукой в сторону выхода. – Мама, должно быть, тебя совсем заждалась!
Тюлень издал несколько коротких лающих звуков, как будто пытался ей ответить. Молодая женщина снова показала на выход из пещеры, надеясь, что детеныш послушается и поплывет к своим сородичам. Но не тут-то было! Когда через мгновение она снова посмотрела вниз, он уже пытался вскарабкаться к ней наверх.
– Ах ты, маленький упрямец! – с упреком сказала она. – Что, снова захотел упасть и расшибиться?
Жалея его, она опустилась пониже, обхватила увесистое тельце тюлененка и, едва не рухнув под его тяжестью в воду, втащила животное на сушу, а потом снова уселась подальше от воды. Детеныш, энергично работая ластами, подполз к ней.
– Что же нам теперь делать, малыш? – пробормотала она. Тюлень поднял голову и заглянул ей в лицо. – Прежде всего давай не будем бояться. Мунго, конечно, скоро нас отсюда заберет.
На самом же деле она боялась – боялась ужасно. Море наступало, все новые и новые волны с ревом и пеной накатывались на камень, и уровень прилива рос на глазах.
Стараясь не терять присутствия духа, молодая женщина прижалась спиной к скользкому от водорослей камню и обняла одной рукой теплое тельце тюлененка. Если бы здесь была хоть какая-нибудь лодчонка, она могла бы, переборов свой страх, попытаться самостоятельно добраться до замка. Управиться с лодкой не так уж и трудно, Микаэла не раз видела, как это делают другие. А что до морской болезни, то путешествие в Глас-Эйлин показало, что ее тоже можно одолеть. Молодой женщине вспомнилось, с каким тактом Дайрмид помог ей справиться с недугом, не догадываясь о его истинных причинах…
Микаэла постаралась сесть так, чтобы не видеть тяжело колышущейся внизу воды, и заткнула уши, чтобы не слышать рева волн. Нельзя думать о том, что будет, когда вода доберется до ее убежища, нельзя позволить страху взять верх!
Но увы, как ни старалась Микаэла не думать о плохом, страх мало-помалу завладел ею. Тяжело дыша, дрожа всем телом, она скорчилась на своем выступе, не замечая ничего, кроме темной воды, в глубине которой затаилась смерть. О, она слишком хорошо знала, каково это – беспомощно опускаться в темную зыбкую толщу, тщетно пытаясь растянуть последний бесценный глоток воздуха, оставшийся в легких. Ей довелось испытать это кошмарное ощущение…
Ужас пережитого навалился на нее с новой силой. Микаэла закрыла лицо руками и отчаянно закричала, стараясь вжаться в камень.
Какая-то частица ее охваченного паникой сознания еще сохраняла благоразумие, подсказывая, что только спокойствие и трезвый расчет помогут выбраться из опасной ловушки, но Микаэла уже не могла совладать с собой. Словно оцепенев, она сидела на уступе, не в силах двинуть ни ногой, ни рукой.
Внезапно сквозь шум прибоя послышался какой-то новый звук – как будто кто-то позвал Микаэлу по имени. Звук повторился. Тюлень толкнул ее носом, она подняла наконец голову и стала всматриваться расширенными от ужаса глазами в морской простор. Через несколько мгновений она увидела небольшую лодку и услышала голос Дайрмида:
– Микаэла, ты здесь?!
Нос лодки уткнулся в камень, из нее выскочил горец, в несколько прыжков добрался до уступа, подхватил Микаэлу и легко поставил на ноги. Почувствовав прикосновение его теплых, сильных и таких надежных рук, она зарыдала и упала ему на грудь.
– Ну-ну, любимая, я с тобой, все уже позади! – Обняв ее, он прижался щекой к ее макушке. – Не надо плакать, тебе больше ничто не угрожает. Я только что вернулся, Мунго сказал, что ты здесь, и я сразу же поехал за тобой. Что случилось, почему ты так напугана?
– Вода… – проговорила она, задыхаясь от рыданий, и спрятала заплаканное лицо в складках пледа у него на груди.
– Господи, как я мог забыть?! Ты же боишься воды! – проговорил он с жалостью. – Но теперь все в порядке, родная, я с тобой и никогда тебя не покину!
Он прижал ее к себе и стал укачивать, как ребенка. Микаэле показалось, что она грезит, – столько тепла и любви было в его словах. Она всегда знала, чувствовала, что Дайрмид любит ее, и вот теперь он сам сказал ей об этом!
– Пойдем, дорогая, я помогу тебе сесть в лодку.
Но Микаэла только еще теснее прижалась к нему, не желая покидать его успокаивающих объятий.
– Пожалуйста, давай постоим так еще, – прошептала она, не поднимая головы.
Дайрмид ласково погладил ее по голове.
– Не волнуйся, родная, все будет так, как ты захочешь, но мне кажется, ты боишься воды не только из-за морской болезни… Может быть, расскажешь, в чем тут дело?
Микаэла ответила не сразу, хотя ужасные воспоминания никогда не оставляли ее в покое, как черти грешников на фресках с изображением Страшного суда.
– Это случилось на второй год моей жизни в Италии, – еле слышно проговорила она наконец. – Я посещала лекции в Болонском университете, но еще не была замужем за Ибрагимом. Однажды меня направили в качестве помощницы врача в небольшую монастырскую больницу довольно далеко от Болоньи…
Она замолчала, словно страх мешал ей рассказывать дальше.
– Обычное дело во время учебы, – заметил Дайрмид, чтобы ее подбодрить. – Я тоже работал в больнице, когда был учеником брата Колума.
Кивнув, она продолжала:
– Многие больные кричали и плакали от боли, я просто не могла видеть, как они мучаются… Особенно плоха была одна пожилая женщина – она уже не могла вставать и только кашляла кровью. Я ухаживала за ней, как могла, старалась облегчить ее страдания, но все напрасно: она угасала на глазах. И вот однажды, коснувшись ее пораженной недугом груди, я, как в детстве, ощутила в себе целительную силу. Я провела возле нее несколько ночей, накладывая руки на ее грудь, больная начала быстро поправляться и выздоровела. Потом она рассказала мне, что мое тело светилось в темноте…
– Продолжай, родная, – попросил Дайрмид.
– Мне не приходило в голову, что в Италии к моему дару могут отнестись совсем иначе, чем дома, в Шотландии… – Она подняла голову и посмотрела Дайрмиду в лицо. – Мой учитель Ибрагим часто наведывался в монастырскую больницу. Он увидел меня с больной женщиной и попросил рассказать, что я делаю. Когда я исполнила его просьбу, он внимательно выслушал меня и предупредил, что надо быть осторожной. Ах, если бы я его тогда послушалась…
– А почему Ибрагим просил тебя быть осторожной?
– Он знал, что эта женщина – мать архиепископа, и опасался, что она расскажет о своем чудесном выздоровлении сыну. Увы, так и случилось! Несмотря на то что я спасла его мать, архиепископ выдвинул против меня обвинение в колдовстве. Святые отцы провели расследование и признали меня виновной…
– Господи… – прошептал Дайрмид, прижимая ее к себе.
– Они… заперли меня в кладовой, – с трудом проговорила Микаэла, вспоминая пережитый ужас. – Несколько дней я просидела там в холоде и кромешной тьме совершенно одна, если не считать мышей – и монаха, который раз в день приносил мне скудную пищу. А потом… – Она проглотила подкатившийся к горлу комок и сжала кулаки. – Меня связали по рукам и ногам и бросили в реку. Святые отцы называли это «испытанием водой»: если связанная женщина, на которую пало подозрение в колдовстве, выплывет, значит, она невиновна…
Слезы подступили к глазам Микаэлы. Плеск волн так живо напомнил ей ужасный миг, когда вода стремительно сомкнулась над ее головой, что она со стоном зарылась в складки пледа на груди горца, стараясь заглушить этот звук.
– А где был Ибрагим? – тихо спросил Дайрмид.
– Он не мог помешать этой пытке, но велел своему слуге-сарацину незаметно нырнуть за мной. Когда я уже теряла сознание, слуга вытолкнул меня на поверхность.
– Родная, – потрясенно пробормотал Дайрмид, – я и представить себе не мог, что тебе пришлось пережить…
Микаэла подняла на него полные слез глаза:
– Это моя тайна, о которой не знает даже Гэвин. Ах, я никогда, никогда не смогу забыть этого кошмара!
– Теперь тебе нечего больше бояться, любимая, – пробормотал он, и от его слов, от ощущения его присутствия ужас, который жег ее изнутри, стал постепенно таять и исчезать, как утренний туман на солнце.
– Ибрагим сказал собравшейся на берегу толпе, что я выплыла сама, и большинство ему поверили, но те, кто не поверил, пришли в ярость оттого, что их лишили зрелища. В начавшейся суматохе он увез меня в Болонью.
– Я перед ним в огромном долгу, – задумчиво сказал Дайрмид.
– Да, если бы не Ибрагим… Он убедил суд, что сам вылечил мать архиепископа редкими арабскими лекарствами, а я только ухаживала за ней как сестра милосердия, поэтому ни в чем не виновна. Он поклялся, что я не обладаю даром исцеления.
– Значит, он очень тебя любил, раз пошел ради тебя на клятвопреступление.
– Он не был фанатиком, поэтому солгать церковному суду ему было не так уж трудно, – печально улыбнулась Микаэла. – Но он действительно меня любил – по-своему, конечно.
– Как я завидую твоему мужу… – прошептал горец.
Закрыв глаза, она обняла его за шею.
– Тут нечему завидовать. Ибрагима просто заинтриговали мои необычные способности. Кроме того, я была хорошей ученицей, а он любил студентов с живым, пытливым умом. В его годы ему была нужна не столько жена, сколько хозяйка дома, подруга, преданная ученица.
– Ты его любила?
– Я очень многим ему обязана: он защитил меня от невежд, приблизил к себе и научил лекарским премудростям. Он сделал из меня врача, и я испытывала к нему чувство глубокой благодарности. Ибрагим стал мне самым лучшим, самым добрым другом!
– Иногда одной дружбы недостаточно…
– Да, я это чувствовала…
Микаэла вдруг ощутила такой блаженный, глубокий покой, что ей захотелось провести на этом каменном пятачке всю оставшуюся жизнь. Она закрыла глаза и тихо, печально вздохнула.
– Я знаю, чего тебе не хватало… – нежно прошептал Дайрмид ей на ухо.
Микаэла смущенно опустила голову и пробормотала:
– Ему было почти шестьдесят, когда мы поженились. Он считал своим долгом дать мне супружескую любовь, и все-таки… Я знаю, моя семейная жизнь была далека от идеала, но нам с Ибрагимом нравилось общество друг друга. Мы любили обсуждать медицинские вопросы, книги, проблемы наших пациентов. Опасаясь за мою жизнь, он взял с меня слово, что я больше никогда не воспользуюсь своим даром.
– Наверное, я допустил большую ошибку, попросив тебя о чуде, – заметил Дайрмид.
– Нет, что ты! Я очень страдала, когда поняла, что целительная сила больше ко мне не вернется. Но меня отвлекла медицинская практика, а потом стало ухудшаться здоровье Ибрагима… Знаешь, ведь если бы не наша встреча в Перте и не твоя странная просьба, я бы забыла о даре навсегда.
Дайрмид приподнял за подбородок ее голову и заглянул в глаза:
– Я бы все равно любил тебя, несмотря ни на что!
Он наклонился и нашел губами ее рот. От его пьянящего поцелуя у нее так закружилась голова, что Микаэла пошатнулась и, наверное, упала бы, не будь рядом Дайрмида. Почувствовав желание, которое нельзя было утолить ни поцелуем, ни любовными признаниями, Микаэла обняла его за шею, но внезапно ей в ноги бросилось что-то холодное, влажное. Дайрмид оторвался от ее губ, чуть отстранился и посмотрел вниз – маленький тюлень хлопал ластами у самых его ног, расплескивая набегавшие на камень волны.
– Бедняга явно хочет поскорей отсюда выбраться, – усмехнулся лэрд. – И правильно делает: тюлени гораздо лучше чувствуют себя в воде.
Микаэла ласково улыбнулась своему ластоногому пациенту:
– Должно быть, малыш соскучился по матери.
– Кстати, я привез с собой твою кожаную сумку с инструментами, – заметил Дайрмид. – Мунго сказал, ты хочешь зашить рану тюленю. Но где же раненый?
– Здесь только один тюлень, – улыбнулась она. – Этот самый! Он свалился со скалы, поранился и сломал кость. Он истекал кровью, когда мы с Мунго его нашли.
Озабоченно нахмурившись, Дайрмид присел на корточки и, поймав детеныша за ласт, принялся его осматривать. Слушая, как он что-то ласково нашептывает тюлененку, Микаэла невольно залюбовалась им. Ее переполняла любовь, прогоняя страх, неуверенность, тьму и терзавшие ее столько лет ужасные воспоминания. Она протянула руку и погладила его по волосам, провела рукой по плечу. Дайрмид повернулся к ней, его серые глаза блестели в зеленоватых отсветах.
– Рана уже почти зажила: края стянулись, кровь не идет. А главное – я не нашел перелома!
– Да, бедняжке стало лучше, – улыбнулась она.
Дайрмид поднялся, не сводя глаз с ее лица.
– Как ты это сделала, Микаэла?
Она взглянула на тюленя и пожала плечами.
– Я просто прикоснулась к нему – хотела осмотреть рану. А потом… внутри меня вдруг снова, как когда-то, поднялась волна огня. Это тепло излилось на рану, и кровотечение остановилось, кость срослась.
Дайрмид взял ее руки в свои – очень бережно и осторожно, словно бесценное сокровище.
– Значит, твой дар никуда не исчез, только ты этого не понимала… – проговорил он ошеломленно. – Бригит рассказывала мне, что, когда ты прикасаешься к ее больной ноге, от твоих рук исходит тепло.
– Вот как? – Микаэла удивленно посмотрела на него. – Но я всего лишь массировала ее, у меня никогда не возникало ощущение как при исцелении…
– И тем не менее ты лечила ее одними своими прикосновениями! Ведь с Бригит действительно произошло чудо: она окрепла и стала гораздо лучше двигаться. О, как я хочу, чтобы ты поскорее на нее взглянула! Ты настоящая волшебница!
У Микаэлы радостно забилось сердце: он собирается взять ее с собой в Даншен! Она заулыбалась от счастья, а Дайрмид приподнял за подбородок ее лицо и поцеловал – сначала бережно, почти с благоговением. Постепенно его губы становились все более жадными; охваченная страстью Микаэла обняла его за шею, прижалась к нему всем телом. Маленький тюлень с воплями метался рядом с ними, потом попытался пролезть между влюбленными, шлепая по ногам молодой женщины мокрыми ластами, но Микаэла этого не замечала. Однако Дайрмид внезапно оторвался от ее губ и поднял голову.
– Смотри-ка, к нам гости, – пробормотал он.
Действительно, к ним приближалась вторая лодка, в которой сидел верный Мунго. Вел он себя очень странно – то махал Дайрмиду с Микаэлой руками, то хватался за весла и лихорадочно греб.
– Зачем вы приехали? – удивленно спросила Микаэла, когда нос его лодки ткнулся в камень. – С тюленем все в порядке, а меня отвезет домой Дайрмид.
Но Мунго даже не повернул головы, чтобы взглянуть на выздоровевшего детеныша. Он был бледен, черты и без того худого лица заострились.
– Сорча послала меня за вами. Она просила передать, что роды начались! – выпалил он.
– Она уверена? – вздрогнув, спросила Микаэла. – Тревога уже много раз оказывалась ложной.
– Нет, на этот раз все точно, – ответил Мунго. – Старая повитуха Гьорсал сказала, что уже отошли воды.
Микаэла с Дайрмидом обменялись тревожными взглядами. Нахмурившись, лэрд помог Микаэле спуститься в лодку, сам сел на весла и, попросив Мунго позаботиться о тюлененке, принялся изо всех сил грести к замку.
22
Вне себя от волнения, Дайрмид уже несколько часов шагал взад-вперед по коридору, и когда Микаэла открыла дверь, тут же бросился к ней.
– Пока ничего, – вполголоса сказала она, – но Сорча уже вконец обессилела. Мне очень жаль, но порадовать тебя нечем.
Оглянувшись на кровать, где за занавеской забылась беспокойным сном несчастная роженица, Микаэла в изнеможении привалилась к дверному косяку.
– Ты тоже едва стоишь на ногах, милая, – тихо проговорил Дайрмид, отводя рукой с ее лица прядки волос, выбившиеся из-под белого платка.
Микаэла не смогла сдержать тяжелого вздоха. Присутствие Дайрмида всегда успокаивало ее, но сейчас оно не принесло желанного облегчения – она чувствовала себя разбитой и несчастной, потому что ничем не могла помочь Сорче.
– Нет, я совсем не устала, – ответила Микаэла нарочито бодрым голосом, из последних сил сдерживая слезы. – К тому же мне помогает Гьорсал. Мунго принес много еды, и мы как следует подкрепились. Жаль, что Сорча уже несколько дней почти ничего не ела, – ей так нужны силы… Мы дали ей только травяного отвара с медом. Знаешь, Дайрмид, – добавила она, вспомнив, зачем выглянула в коридор, – нам нужен еще один отвар, который я просила приготовить. Не мог бы ты сходить за ним на кухню? Это полынь, водосбор, сухая малина…
– Знаю, знаю! – кивнул горец. – Кухарка уже давно все приготовила и держит отвар на теплой плите, чтобы подать сразу, как только он понадобится. Она добрая женщина и очень волнуется за свою госпожу – так же как и все остальные слуги. Представь себе, даже солдаты Ранальда переживают из-за Сорчи… Еще что-нибудь нужно?
Микаэла снова вздохнула. Ей очень хотелось сказать Дайрмиду, как ободряет ее его присутствие, но, поколебавшись, она решила, что не стоит.
– Спасибо, только отвар и немного вина со специями.
Дайрмид неожиданно поймал ее за руку.
– Микаэла, – хриплым от волнения голосом пробормотал он, – позволь мне помочь!
– Что ты можешь сделать? – проговорила она, глядя в его полные боли глаза. – Что мы все можем сделать? Мы очень старались перевернуть ребенка…
– Но он по-прежнему лежит неправильно? – спросил он, не отпуская ее руки.
– Да, и теперь мы можем только ждать и молиться. Если так пойдет и дальше, и мать, и дитя лишатся последних сил.
– Как жаль, что не удалось еще хоть немного его подвинуть! Если плод идет ягодицами или ногами, то роды могут быть вполне благополучными.
– К сожалению, не удалось… – вздохнула молодая женщина и добавила, понизив голос: – Знаешь, старая Гьорсал боится, что мы потеряем не только ребенка, но и Сорчу.
Ее голос дрогнул, она едва сдерживала слезы. О, как ей хотелось в эту минуту вновь очутиться в его объятиях и выплакаться у него на груди!
Дайрмид опустил глаза и некоторое время молчал.
– Ну вот что, – сказал он наконец, – я сейчас принесу отвар, о котором ты просила, а потом пойду к Сорче и посмотрю, что можно сделать.
Микаэла покачала головой:
– Не надо, мы все равно не в силах ей помочь. Да и Гьорсал будет против.
– Какое мне до нее дело?! – сердито сверкнул глазами Дайрмид. – Речь идет о жизни моей сестры! К тому же я врач и… я уже принимал роды!
Микаэла понимала, как ему тяжело, – его терзал страх потерять Сорчу, а кроме того, не давали покоя ужасные воспоминания об обстоятельствах, сопутствовавших рождению Бригит.
– Я позову тебя, если будет необходимость, – решительно сказала она и негромко добавила: – Спасибо тебе за помощь, милый!
С этими словами она проскользнула обратно в комнату и закрыла за собой дверь.
– Надеюсь, эти роды послужат молодой хозяйке хорошим уроком! – послышался за ее спиной ворчливый голос Гьорсал.
Не понимая, что она имеет в виду, Микаэла удивленно обернулась. Повитуха сидела на скамье возле окна, привалясь к стене грузным телом, и с ухмылкой смотрела на нее. Старуха была могучего телосложения – высокая, с широкими мужскими плечами и огромной грудью. Аппетит у нее был тоже богатырский: она съела почти всю принесенную Мунго еду и опорожнила целый кувшин эля. Теперь маленькие голубые глазки Гьорсал маслено блестели, а на скулах пламенел багровый румянец.
– Надеюсь, молодая хозяйка хорошенько усвоит этот урок! – повторила она.
– Какой урок? – удивленно спросила Микаэла.
– А такой, что надо было давным-давно оставить мужа, – назидательным тоном сказала старуха. – Женщина, которой так тяжело даются роды, не должна пускать мужчину в свою постель. Ей следует уйти в монастырь и доживать свои дни в покое и довольстве, раз уж ей не суждено быть женой и матерью!
