- Митя? Да что случилось?!

- А ты не знаешь, что случилось?

- Не знаю...

- Почему же ты не мог один - один только разочек в жизни! - спокойно придти в гости?!

О ТРАГИЧЕСКОМ У МИТЬКОВ

Есть такие старые, навсегда закрывшиеся пивные ларьки. Наметанный глаз еще различит вокруг них следы недавнего оживления: слежавшиеся пласты окурков, там-сям пятна металлических и пластмассовых пробок, осколки зеленого стекла. Но сквозь плотно утрамбованную почву уже пробивается трава, черная пыль лежит на прилавке ларька, стекла разбиты, оттуда разит мочой.

И часто можно увидеть, как утром к этой могилке ларька по одному, по двое или по трое приходят некрасиво, неряшливо одетые люди и долго стоят здесь. Это в основном пожилые люди. ("Брали Берлин! - со слезами говорит митек-рассказчик, - А такой как Дэвид Бауи - нет! Он не придет к такому ларьку!").

- Или нет! - с ходу перестраивает повествование Д.Шагин (а рассказывает именно он), - это бы еще полбеды! Ларечки-то... Еще открыты! Только в них теперь... Квас, а не пиво!

И вот приходят так... Постоят... Один к ларьку подойдет, возьмет кружечку... Кваса! Со вздохом посмотрит на нее (Митька, изображая все в лицах, смотрит на воображаемую кружку как очень грустный баран на новые ворота), отопьет от нее... Поставит обратно... Вздохнет... Подойдет к своим товарищам...

- А чего они стоят? Курят?

- Просто стоят! Ну, подойдет так...

- Чего они собираются-то? Разговаривают?

- Да нет! Молча! Молча стоят! Один только подойдет к ларечку, возьмет кваса, посмотрит так...

ОБ ЭПИЧЕСКОМ У МИТЬКОВ

Митьки уже потому победят, что

они никого не хотят победить...

Они всегда будут в говнище, в

проигрыше... (шепотом). И этим

они завоюют мир."

(Из разговора с Д.Шагиным)

Гете и Жан-Поль высказывали мнение, что эпическое - противоположно комическому. Устное творчество митьков не только опровергает это мнение, но и доказывает обратное. Как высокий образец эпического у митьков я приведу анекдот.

Каждое слово, интонация, пауза и жест в этом шедевре отшлифовано на общих собраниях и сВездах митьков, где этот анекдот повторялся бессчетно, неизменно вызывал восторг, переходящий в сдавленные рыдания и клятвы быть верным делу митьков по гроб.

Итак: плывет океанский лайнер. Вдруг капитан с капитанского мостика кричит в матюгальник:

- Женщина за бортом! Кто спасет женщину?

Молчание. На палубу выходит американец. Белые шорты, белая майка с надписью "Майами бич".

- Я спасу женщину!

Одним взмахом, пластично расстегивает зиппер, срывает шорты и майку, остается в плавках стального цвета.

Корабль затаив дыхание, смотрит.

Американец, поигрывая бронзовым телом, подходит к борту, грациозно, не касаясь перил, перелетает их и входит в воду без брызг, без шума, без всплеска!

Международным брассом мощно рассекает волны, плывет спасать женщину, но!... Не доплыв десяти метров... Тонет!

Капитан в матюгальник:

- Женщина за бортом! Кто спасет женщину?

Молчание. На палубу выходит француз. Голубые шорты, голубая майка с надписью "Лямур-тужур".

- Я спасу женщину!

Одним взмахом пластично расстегивает зиппер, срывает шорты и майку и остается в плавках с попугайчиками.

Корабль, затаив дыхание, смотрит.

Француз подходит к борту, как птица, перелетает перила, входит в воду прыжком три с половиной оборота без единого всплеска!

Международным баттерфляем плывет спасать женщину, но!... Не доплыв пяти метров... Тонет!

Капитан в матюгальник срывающимся голосом:

- Женщина за бортом! Кто спасет женщину?

Молчание. Вдруг дверь каптерки открывается, на палубу, сморкаясь и харкая, вылезает русский. В рваном, промасленом ватничке, штаны на коленях пузырем.

- Где тут? Какая баба?

Расстегивает единственную пуговицу на ширинке, штаны падают на палубу. Снимает ватник и тельняшку, кепочку аккуратно положил сверху, остается в одних семейных трусах до колен.

Поеживаясь, хватается за перила, переваливается за борт, смотрит на воду: и с хаканьем, с шумом, с брызгами солдатиком прыгает в воду, и... Сразу тонет.

Таков полный канонический текст этого анекдота. Рассказывая его непосвященным, митек вынужден слегка комментировать, так, описывая выход американца и француза, митек, не скрывая своего восхищения, прибавляет: "В общем, Дэвид Бауи! Гад такой!", а когда на палубе появляется русский, митек заговорщически прибавляет: "Митек!"

Кстати, этот анекдот вполне может служить эпиграфом к капитальному труду "Митьки и Дэвид Бауи".

О НЕКОТОРЫХ ПРОТИВНИКАХ МИТЬКОВСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Митьки уже потому победят, что

они никого не хотят победить...

Они всегда будут в говнище, в

проигрыше... (шепотом). И этим

они завоюют мир."

(Из разговора с Д.Шагиным)

Будем глядеть правде в лицо: культура митьков имела и будет иметь противников. Я имею ввиду не противников по невежеству или недостатку гуманизма, и не тех торопыг, что не могут вынести доставучесть митька. Я имею в виду злого и умного врага, культурного противника.

Вот книга (которую я давно, как и подобает, пропил) Константина Леонтьева - "О стиле романов графа Толстого".

Есть в ней мысли и о стиле романов, и о Толстом, но главная тема этой книги - беспощадная, не на жизнь, а на смерть, борьба с митьковской культурой.

Я не имею возможности прямо цитировать эту книгу, но страх и растерянность известного реакционера XIX века перед пробуждающейся митьковской культурой, хорошо запомнились мне.

Есть в русской литературе, писал он, какая-то тенденция к осмеянию своего героя. Если в англоязычной литературе все говорится как есть, во французской - преувеличенно, то в русской - грубо и принижено.

Если английскому автору нужно описать, например, страх в герое, он так прямо и напишет: "Джон испугался и пошел домой". Француз напишет: "Альфред затрепетал. Смертельная бледность покрыла его прекрасное лицо" и т.д. А русский автор скажет: "Ваня сдрейфил (лучше даже - приссал) и попер домой".

Реакционному философу нельзя отказать в наблюдательности, расстановка сил для него ясна: на палубу выходит американец, на палубу выходит француз, из каптерки вылезает русский. Но отнестись к ним философски он не в силах: одобряя сухую пустоту англичанина, он смеется над французом и презирает русского.

Митек же, приводя свой куда более отточенный и изящный анекдот, не скрывает своего восхищения и американцем, и французом, и хоть самим К.Леонтьевым, которому явно не хватает гуманизма и христианского смирения.

Далее, язвительный философ через столетие прямо протягивает руку присяжным критикам "Литературной газеты", угрюмо жалуясь на неизящных персонажей русской литературы, которые постоянно "подходят к буфету и хлопают рюмку очищенной, а если (вот знаменательное признание) герой после этого ласково осклабится, то доверие читателя обеспечено".

Горький сарказм ядовитого мыслителя здесь неуместен и просто жалок он недоволен, что читатель сделал свой выбор и его доверие отдано достойнейшему - митькам, а не К.Леонтьеву!

Не злись, К.Леонтьев, - ты победил - ведь митьки-то никого не хотят победить, они всегда будут в говнище, в проигрыше...

ПОЧЕМУ МИТЬКОВСКАЯ КУЛЬТУРА ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ПОКА

НЕ ИДЕТ СЕМИМИЛЬНЫМИ ШАГАМИ

А потому что некогда... На общих собраниях и сВездах у митьков остается очень мало времени для разработки своей культуры.

Митьки - очень добрые, им не жалко друг для друга и последней рубашки, но одно непреодолимое антагонистическое противоречие раздирает их: им жалко друг для друга алкогольных напитков.

Каждый митек настолько уверен в своем праве выпить гораздо больше своих собутыльников, что даже не замечает и отрицает эту митьковскую черту. (Примечательно, что формула, описывающая это явление, была найдена не в среде митьков, а зарубежным обозревателем движения: "Митек не любит пить в одиночестве, но митек любит пить один при многих свидетелях".)

Представим себе собрание трех митьков: А, В и С.

(Эти имена и события вымышлены и всякое сходство с действительностью является чистой случайностью).

Все эти трое митьков принесли по бутылке бормотухи, каждый достоин равной доли - но каждый расчитывает на большее. Исходя из этого, они единодушны в решении пить не из стаканов, а из горла - ведь каждый надеется, что его глоток - больше. Митьки садятся за стол, готовясь к длительному и вдумчивому разговору, должному двинуть вперед митьковскую культуру.

А (открывая бутылку): Сейчас для начала я почитаю вам Пушкина. (пьет из бутылки).

В: Стой! Ты что, обалдел?

С: Вот гад!

А: Чего, чего? Тут мало и было! (отмечает пальцем, сколько, по его мнению, было в непочатой бутылке).

С: Что ж нам, полбутылки продавали?

В: (берет у А бутылку и пьет).

С: Куда? А я?

В: (с обиженным видом отдает бутылку.

С горько смотрит на В и бутылку).

А: Вон сколько выжрал! А я только приложился!

С: (пьет. А молча хватает бутылку и, выламывая у С зубы, рвет на себя).

С: Ну что за дела?! Я только глоточек и сделал!

В: Он, гад так пасть разработал, что за глоточек всю бутылку выжирает!

А: Гад! Мы только попробовали, а ты... Ну, я тогда уж допиваю (пьет).

В: Елы-палы! За что, за что так? Ты же два раза пил, а мы по одному?!

А: (довольно утираясь) И я один раз пил, и гораздо меньше вас выпил.

В: Ты же начинал!

А: Не фига. С начинал.

В: Гады вы! Ну уж следующую бутылку я один пью (открывает бутылку и пьет).

С: Куда?! Да что вы, совсем уже оборзели? Я больше всех вина принес и еще ни разу почти не выпил?

В: (передавая ему бутылку): На, пей. Первую бутылку один почти выпил, так пей и вторую! У Васи Векшина две сестренки маленькие остались, а С жирует!

А: (в слезах): Так мне что - уходить?! Одни, без меня управитесь?!

С: (отдавая ему бутылку): На, пей, если Бога не боишься. Бог-то есть! Он-то знает, как ты нас обжираешь!

В: (наблюдая за тем, как А пьет): Нет, я вижу, не верит он в Бога! Но ничего, отплачутся ему наши слезки!

И так далее до конца собрания.

Пример, разумеется, абстрактен и показывает только тему борьбы - на самом деле ни один из моих знакомых митьков не бывает так топорен и груб в достижении своей цели - каждый из митьков имеет свой комплекс методов, которые в ходе соперничества шлифуются и совершенствуются. Из трех настоящих митьков - сумевший выпить больше добился заслуженной победы в честной и равной борьбе.

И методы этой борьбы - органичная часть митьковской культуры.

4. РЕФЕРАТ ПО СТАТЬЕ А.ФЛОРЕНСКОГО МИТЬКИ И КУЛЬТУРА"

Работа А.Флоренского, как и другие известные мне труды о митьках, начинается с безудержного восхваления движения.

Кратко перечислив ряд социалистических и капиталистических стран, вовлеченных в движение митьков, автор подробно останавливается на вкладе в дело митьков И.А.Кирилловой (то один, то два рубля на пропой А.Флоренскому). После этого вступления, которое можно считать посвящением, автор переходит к теме своей работы.

Первый раздел - митьки и живопись. Поставив этот сложный вопрос, Флоренский сразу отделяет "митьковскую живопись" от живописи "любимой митьками", очевидно, следует понимать индивидуальные и групповые вкусы отдельных митьков. Один из самых любимых художников всех известных мне митьков - Сезанн. Является ли он митьковым художником в том же смысле, что и бесспорно митьковый, но не любимый митьками Перов? Вопрос этот сложен и относится к культуре в целом).

Флоренский перечисляет ряд кристально-митьковских произведений отечественной живописи, митьковость которых бесспорна уже исходя из названий: "Бобыль-гитарист", "Рыболов или охота пуще неволи", "Всюду жизнь", "Чаепитие в Мытищах", "Приезд гувернанток в купеческий дом", "Последний кабак у заставы" и т.д. (Ценнейшей частью работы А.Флоренского являются факсимильные копии с наиболее митьковских произведений живописи.)

Покончив с бесспорным вкладом передвижников в культуру митьков, Флоренский оказывается в некоторой растерянности - о чем же еще сказать?

Живописная чистоплотность мешает ему приступить к восхвалению таких произведений, как, например, "Опять двойка", поэтому напрашивается вывод, что кроме чисто митьковых данных, митьковая живопись должна быть еще и хорошей.

Автор переходит к разбору западноевропейской жвописи, который у него занимает несколько строк:

"В западноевропейском искусстве митьковых картин так немного, что можно было бы считать, что их там нет вообще..."

(Западноевропейские митьки рискуют оказаться лишенными всяких корней, но Флоренский великодушен):

"...если бы самая митьковская картина в мире не принадлежала кисти западноевропейского художника - Питера Брейгеля Старшего. Да, да, именно "Падение Икара".

Далее А.Флоренский предоставляет слово Д.Шагину:

"Шурка! Вот, значит, как... Солнышко светит, всякая тварь живая оттягивается. (Митька рассказывает так, будто говорит о событии, которому 5 минут назад был очевидцем, - Ну, и? - спросил я, - ты к чему это?) Дык... Шуренок... Птички, звери... Пахарь со своей лошадушкой оттягивается, а у Икарушки-то... У Икарушки одни только ножки торчат!"

Митька вскоре даже написал стихотворение об этом несправедливом событии. Конец его я привожу по памяти:

... И одни только голые ножки

торчат из холодной зеленой воды".

Точности ради должен сказать, что Митька написал не стихотворение, а поэму (по его определению) "Бедный Икарушка". Вот полный текст поэмы, который Флоренскому, без сомнения, следовало привести полностью:

БЕДНЫЙ ИКАРУШКА

У Икарушки бедного

Только бледные ножки торчат

Из холодной зеленой воды.

Это замечательное хокку теперь является наиболее цитируемым митьковским произведением. Так, на вопрос: "Как дела?", следует типовой ответ: "Только ножки торчат". Желая побольше уязвить выпившего больше собутыльника, Д.Шагин говорит: "У Икарушки бедного только ножки торчат, а Флореныч, гад, - жирует!"

(Эта фраза примечательна тем, что составлена из двух цитат, занимающих два первых места в хит-параде цитат, полный текст второй цитаты: "У Васи Векшина две сестренки маленькие остались, а бандиты жируют!" ("Место встречи изменить нельзя").

Второй раздел труда А.Флоренского - митьки и музыка. Здесь позиция автора почти бесспорна, и уместно передать слово ему:

"Митьки любят музыку, вернее, песни, преимущественно жалостливые, причем собственно музыкальная часть не играет роли. Идеалом митьковской песни навсегда остается:

У кошки четыре ноги.

Позади у нее длинный хвост.

Но ты трогать ее не моги

За ее малый рост, малый рост.

Качество всех прочих песен определяется, пожалуй, близостью к этому эталону.

Митьки охотно слушают передачи "Песня-85", близки им и такие песни, как "Окурочек" и "По шпалам, бля, по шпалам!" в исполнении Дины Верни; важным компонентом митьковских песен является возможность хорового пения, поэтому такие произведения известного митьковского музыканта В.Цоя, как "Еще только без десяти девять часов!" неизменно вызывают восторг митька (точнее, восторг вызывает то место песни, где митек, опережая и перекрикивая солиста, имеет возможность орать припев).

При всем уважении к эстрадной музыке, даже первосортные вещи "Битлз" митек не предпочитает таким песням, как "Жил в Одессе парень-паренек", или той песне без названия, где повествуется, как преуспевающий герой

Пьяный и в своей машине

Со своей красоткой Зиной

Навернулся с Крымского моста.

Для многих митьков еще большую ценность представляют советские песни военных лет, например "На поле танки грохотали", не является исключением любовь и к песням с малороссийским уклоном:

Дождичком умытый,

Я лежу убытый.

Конечно, трудно перечислить все направления любимой митьками музыки, но странно, что А.Флоренский не счел обязательным упомянуть музыку группы "Аквариум", представляющую митьку, например, Д.Шагину, лучшую (как это ни кажется странным) возможность для хорового пения и жестикуляции, граничащей с эпилепсическим припадком. Впрочем, Д.Шагин предпочитает даже не хоровое, а сольное исполнение песен Б.Гребенщикова (сольное в смысле исполнения самим Д.Шагиным, что является для окружающих отличным тренингом христианского смирения).

Митьки любят и джаз, и классическую музыку. Любовь (впрочем, чисто теоретическая) Д.Шагина к Моцарту заслуживает почтения. Однажды я был свидетелем таких слов, сказанных Митькой начинающему зарубежному митьку: "Ничего, у вас, немцев, тоже были хорошие композиторы. Бах был, потом этот... Бетховен, Моцарт... Хотя, нет, Моцарт был русским". Даже произнося покровительственно-утешительную речь, Митька пожалел отдать Моцарта немцам!

Впрочем, во многих из этих случаев речь идет не только о "митьковской музыке", но и о "музыке, любимой митьками". Этот нюанс учтен в следующем разделе труда А.Флоренского - митьки и литература. Не касаясь круга литературных интересов отдельных митьков, ибо он очень разнообразен, автор указывает на вершины собственно митьковской литературы. Это Зощенко, прежде всего - "Рассказы о Ленине", поваренная книга Е.Молоховец (раздел "Водки разные"), рассказы Н.Лескова, винные этикетки и т. д.

Флоренский ограничивается перечислением, не вдаваясь в рассмотрение истоков и направлений митьковской литературы, видимо, предоставляя эту благодарную задачу последующим исследователям. Так же поступлю и я, указав лишь на книгу, должную стать настольной для каждого митька "Антон-горемыка".

На литературе Флоренский обрывает свое повествование, не соблазнившись даже замечательной темой "Митьки и кино", зато отметив весомый вклад митьков в развитие отечественного плавания.

РЕФЕРАТ ПО СТАТЬЕ А.ФИЛИППОВА "МИТЬКИ И СЕСТРЕНКИ"

После нескольких абзацев безудержного восхваления движения митьков А. Филиппов берет быка за рога и выдвигает свой главный тезис:

"Относительно такого важного общечеловеческого вопроса, как отношение мужчин и женщин, хочется сказать сразу: кроме физиологического различия полов у митьков нет ничего общего с общечеловеческим пониманием этого вопроса".

Будучи несколько обескуражен этой фразой, я обратился за разВяснениями к А.Филиппову, но после разВяснения так и не понял, откуда же в таком случае у митьков берутся дети, и где же, в таком случае, сам А. Филиппов шатается по ночам.

"Как только митек скатывается на общечеловеческое понимание этого вопроса, он перестает быть митьком, бывший митек начинает есть всех братков с говном и пропадает неизвестно где, - где, без сомнения, жирует".

После этого предупреждения в стиле Саваноролы Фил оставляет свой грозный тон и начинает задушевное повествование о близких ему вещах.

"Женщины (это слово в лексиконе митьков отсутствует) делятся в понимании митьков на две категории: девки и сестренки".

(Замечу, что слово "женщина" действительно напрочь отсутствует в лексиконе Фила, он пишет это незнакомое ему слово так: "Женьщина").

Первый раздел - девки.

"Под девками, - сразу оговаривается автор, - отнюдь не понимается известный образ поведения, ничего обидного в этом определении нет".

Метко приведенное, видимо, фольклорное четверостишие, сразу определяет и отношение митьков к девкам, и обычный круг забот и интересов митька, и идеальный способ его существования:

"Выйду за деревню,

Гляну на село:

Девки гуляют,

И мне весело!"

Далее следует строгое определение девок:

"К девкам относятся лица женского пола от 10 до 50 лет, привлекшие внимание митька и доставившие ему поверхностное удовольствие своим внешним видом или поведением (в этом смысле девки подобны коту-оттяжнику в I части "Митьков"). В единственном числе слово "девки" почти не употребляется, как в силу стадного поведения обВектов, так и в силу того, что митек в связи с дефицитом времени предпочитает общаться с несколькими девками сразу".

Последующие рассуждения А.Филиппова показывают, что под "доставлением поверхностного удовольствия" он понимает только одно: процесс совместного алкогольного опьянения. Основательное знание темы помогает автору нарисовать (не без цели саморекламы) поистине за душу хватающую картину.

С каким-то разбойничьим восторгом автор постоянно поминает "бисерные кошелечки" девок, опустошаемые А.Филипповым во имя движения. Разухабистые сцены распития "дамского вина". ("Дамским вином, - поясняет Фил, является любое вино, выпиваемое вместе с девками за их счет") уводят автора все дальше от надрывной ноты, открывшей его труд. Митьки в его описании начинают походить на веселых, бесшабашных ребят, вроде панков, любителей выпить и погулять.

Я пишу эти строки поздним вечером на троллейбусной остановке, а рядом веселится такая вот компания. Они агрессивно хохочут, плюются во все стороны, пьют из горла, обижают прохожих... Не митьки это, нет! Митьки стояли бы тихонько, плевали себе под ноги, переговаривались печальными голосами, только изредка повышая их при передаче друг другу бутылки, и это митьков бы обижали прохожие.

Впрочем, я невольно перегибаю палку в другую сторону - лик митька разнообразен: это Гамлет, Антон-горемыка и Фальстаф в одном лице.

А.Филиппов раздел "Митьки и девки" посвящает одной, более близкой ему ипостаси митька - оттяжке, но последняя фраза раздела показывает и другую сторону медали:

"Митек, что ни оттягивается, то мучается, а что ни мучается, то оттягивается. Чтобы спастись от мук, он прибегает к оттяжкам, принимая во имя их еще большие муки, а следовательно, стараясь унять их еще большими оттяжками и т.д."

Второй раздел труда - сестренки.

"В отличие от девок, сестренка - это подруга митька, делящая с ним многие муки и оттяжки (но далеко не все). Кроме этого сестренка должна разделять взгляды митька, таким образом, она является уже почти полноправной участницей движения.

Существует единственный путь обращения девок в сестренки - оттяжка. Девки (чаще всего обращение происходит скопом) должны устроить митьку достойную оттяжку, да не одну. Затем девчоночки сдают экзамен, то есть очередную оттяжку митька устраивают в присутствии других, необращенных девок, прославляя при этом движение митьков.

Если у сторонних девок пробудился живой интерес к митькам, и они своими бисерными кошелечками примут активное участие в оттяжке, экзамен можно считать сданным".

В этом определении сестренок (которое вряд ли получит признание со стороны эмансипированных сестренок) переходную стадию от девки к сестренке Фил обозначает как "девчоночку". Однако, это вряд ли правомерно. Наиболее меткое определение "девчоночки" принадлежит самому Филиппову:

"Девчоночка - промежуточное название девки, употребляемое лишь во время стояния с ней в очереди (самостоятельного значения не имеет)".

Приведу-ка я весь оставшийся текст раздела целиком, уже не много осталось:

"Сестренки в награду, как знак принадлежности к высшей категории, получают любовь и уважение митька, а иногда и почетные титулы: "одна ты у меня сестренка", "любимая" или "единственная" сестренка ( эти титулы употребляются по отношению к трем разным сестренкам). По неизвестным причинам - самое распространенное имя для сестренок - Оленька. Феномен этот необВясним, но почти у каждого митька есть сестренка Оленька, имеющая один из трех титулов".

Спорным моментом этого в целом содержательного раздела является антифеминистский настрой, помешавший автору заметить такой любопытный нюанс: высшим сестреночным титулом после "одной ты у меня", "любимой" и "единственной" является... "братушка"!, что, казалось бы подтверждает подчиненное по отношению к митьку положение остальных сестренок. Но любопытно, что сестренка называет митька (удостоившего ее высшим титулом) ..."сестренкой"!

Вряд ли можно так безоговорочно принять суеверный тезис о сестренках Оленьках, хотя их действительно навалом, и среди них есть даже жены митьков (жены митьков тоже могут добиться титула "сестренка", но им это, конечно, труднее...)

Последний раздел работы Фила имеет интригующее, обеспечивающее успех у читательской массы, название: "Митьки и секс".

Раздел краток. Вот он:

"Митьки не сексуальны".

После этих справедливых слов А.Филиппов, видимо, устыдившись, откладывает перо, даже не поставив точки.

Попробую расшифровать эту фразу, связанную с тезисом, обВявленным в начале труда.

Многие люди, но особенно митьки, стремятся к экстремальности в отношениях друг с другом. Экстремальные же отношения мужчины и женщины почти неизбежно проходят сексуальную фазу и тем самым оканчиваются женитьбами, трагедиями и т.п. Если бы митек относился к своим сестренкам как к сексуальным обВектам, то это неизбежно похоронило бы все движение митьков лавиной женитьб, трагедий, мордобоев и т.д.

Поэтому-то экстремальность в отношениях с "любимой" сестренкой ознаменуется тем, что митек обВявляет ее "братушкой", а свое либидо переносит на что-нибудь другое - хотя бы на "бисерные кошелечки".

5. ЭТИКА МИТЬКОВ

Тебе теперь весело только

с твоими митьками погаными!"

(из разговора с женой)

Вон как оно получается! Массовое! Молодежное движение, и вдруг: "Митьки не сексуальны". Да на хрена, спрашивается, нужно нам такое массовое молодежное движение, кто в него пойдет?

Прошлой зимой по телевидению с закономерным успехом демонстрировался телефильм "Милый друг" по Мопассану, фильм абсолютно митьковский, ни одной цитаты из него не выжать и даже в пример неловко приводить.

Мне довелось (или лучше сказать, посчастливилось) смотреть его с Дмитрием Шагиным. Не буду скрывать: Митька смотрел телефильм без напускного равнодушия, не хулил его за полное отсутствие митьковских данных и проявлял, скорее, восторженность и радостное изумление. Комментарии его были даже оживленнее, чем при просмотре митьковской классики.

- Во! Еще одна лялька! Сейчас он ее покроет! Гляди, гляди... Ты гляди. Гляди... Ну, точно! Покрыл!

Это веселье резко контрастировало с холодностью и плохо замаскированной завистью остальной аудитории, которая не могла отнестись к персонажам столь отстраненно. Митька воспринимал любовные похождения героев телефильма как забавное поведение экзотических зверюшек (характерно в связи с этим использование животноводческого термина "покрыл").

ПОКРЫТЬ (кого-либо) - Оплодотворить (о животных; спец.)

С таким же любопытством и восторгом Митька наблюдал бы, например, за необыкновенной способностью слона сВесть за раз несколько центнеров капусты.

- Во! Еще один качан берет! Сейчас он его сВест! Ты гляди, гляди... Ну точно! СВел!

Да и у кого эта способность слона-оттяжника не вызовет веселого интереса! Но и при большой любви к капусте я лично зависти к этому слону не испытываю. Не станет человек от хорошей жизни сосредотачивать все свои помыслы ни на капусте, ни на бабах. Тут, собственно, и этика не при чем.

- Да, лихо это у "милого друга" выходит. А жалко его... Бедный какой! Скучно ему, ничего-то ему не интересно...

Митек делается свободен от греха не истерическим отворачиванием, не с пеной тоски - а со смехом и жалостью.

И пусть это отпугнет колеблющихся неофитов движения, но недаром глава Фила "Митьки и секс" так кратка: "Митьки не сексуальны" - без всяких проклятий, а просто есть вещи поинтереснее.

- Это что же поинтереснее? Пить бормотуху, вырывая друг у друга бутылку?

Да, читатель, конечно, я раскрыл митька для самой жестокой критики на, ешь его с говном! - и это одна из самых обаятельных черт движения: грех митька - нараспашку!

Где-то я слышал замечательное рассуждение об этике советских панков: есть мораль, а есть нравственность. Мораль - это не ругаться матом, а нравственность - не предавать друзей. У панков нет морали, а есть нравственность. Если бы это было действительно так - митьки готовы брататься с панками (хотя если принимать это положение буквально, получится, что митьки обладают не только нравственностью, но и моралью они никогда не ругаются матом. Зачем? При таком мощном арсенале выразительных средств - мат бледен и убог).

Мораль - это нечто искусственное, это шлагбаум, который предупреждает о некоторых возможных неприятностях. Но карлики легко проскальзывают под ним, а великаны перешагивают, не замечая; да и нужен ли такой шлагбаум, который всегда закрыт? Мораль нужна тем, для кого все должно быть тип-топ, шито-крыто, чистые глаза, приятные разговоры и каждый день - нож в спину.

Нет, у митька грех - нараспашку. Не отдал белье в прачечную, пропил два рубля, поздно пришел домой; но зато: это и все его грехи, видные всему миру, все ругают митька, и первый ругает себя сам митек.

Пошел-бы ты, читатель, с митьком в разведку? Он не предаст тебя, он явится в эту разведку с ласковой поддатой улыбкой, вот беда. Ну не всем же ходить в разведчиках, разведка - это совсем не в духе митька

- Знаем, знаем, в духе митька - вырывать у друга бутылку бормотухи!

Да, читатель, у друга иной раз можно вырвать бутылку бормотухи, иной раз это даже обязательно нужно сделать. Да что говорить! Разведка разведкой, бутылка бутылкой, но если мне придется обороняться от всего света, я хотел бы прислониться спиной к грязной тельняшке митька...

Да, митьковская культура пока не идет семимильными шагами, но страшный образ бутылки, вырванной у друга - не исчерпывает сложный образ митька.

Есть такой праздник - День Митьковского Равноденствия (это непонятное название сложилось исторически). Праздник не отмечается по определенным датам, он может отмечаться и раз в месяц, и раз в неделю, и каждый день. Часто он совпадает с показом по телевидению митьковской телеклассики (правда, на эти дни есть свои, отдельные праздники, например, "АдВютант его превосходительства сухой" - просмотр телефильма без выпивки, или "АдВютант его превосходительства мокрый" - с выпивкой).

Представим себе сВезд троих известных нам митьков А, В и С, собравшихся, чтобы отметить День Митьковского Равноденствия.

А: Сейчас для начала я почитаю вам Пушкина.