Рокуэлл с отличием закончил летную школу. Ему все больше нравилась жизнь. Даже сложные полеты в сером, неуютном небе Исландии, где стояла его часть, доставляли удовольствие. Бок о бок с Джо Кингом он рьяно выполнял задания командования и готовился к первому шагу по служебной лестнице. Мать почему-то редко отвечала на письма, зато Нелли осыпала его тысячами поцелуев за денежные переводы. Она в короткий срок организовала свое «дело»: открыла шляпную мастерскую.
      Однажды Джо Кинг не явился к завтраку.
      — Хелло, Герберт! — окликнул Рокуэлл знакомого офицера. — Ты не знаешь, где лейтенант Кинг?
      — Говорят, ему поручили выполнить срочное задание, и он ночью отбыл в командировку.
      После еды Рокуэлл пошел в штаб и перечитал все приказы, висевшие на специальных щитах. Приказа о выезде Кинга не было. Расспросы сослуживцев и командиров тоже ничего нового не дали.
      Прошло три дня.
      Вечером, просидев около часа в аэродромном варьете, Рокуэлл ушел в свою комнату и лег спать.
      Сон приходил медленно. Когда начали затухать мысли и расплываться картины воспоминаний, резкий продолжительный стук в дверь полоснул, как пулеметная очередь.
      — Кто? — недовольно спросил Рокуэлл.
      — Дежурный по гарнизону!
      Рокуэлл в одном белье подошел к двери и повернул ключ. В комнату вошел офицер с голубой повязкой на рукаве.
      — Вот вам пакет, лейтенант. — Он протянул письмо, скрепленное сургучной печатью. — На аэродроме ждет самолет. Пакет передадите начальнику штаба ВВС наших войск в Южной Корее. Сведения совершенно секретные.
      — Чей приказ?
      — Посмотрите на подпись в сопроводительной… Теперь понятно? Распишитесь сами в получении пакета. Машина у подъезда. Вылет через тридцать минут.
      — К чему такая спешка? — удивился Рокуэлл. — Я еще должен получить оружие.
      — Не надо. Вас будут охранять. Машина ждет, лейтенант!
      Через полчаса двухмоторный транспортный «Боинг» взял старт. В грузовой кабине, забитой ящиками и бочками, сидели Рокуэлл и сержант, здоровый рыжий малый в веснушках. На коленях он держал автомат.
      Самолет летел плавно, слегка покачиваясь с крыла на крыло. Оба пассажира подремывали.
      — Кажется, светает! — первым очнулся сержант. — Хотите сигарету?
      — Курить бросил, — отмахнулся Рокуэлл и посмотрел в бортовое окно.
      В матовом свете утра тонкой полоской на горизонте темнел берег. Минут через десять стало совсем светло.
      И вдруг тонкий слух Рокуэлла различил сквозь гул моторов посторонний свист. Рядом с самолетом проскочила какая-то тень. Рокуэлл лицом прижался к окну и сразу отпрянул.
      — К нам пристраиваются истребители!
      — Вижу! — ответил сержант.
      — На их бортах красные звезды… Берут в «клещи»! — Рокуэлл вскочил и шагнул к кабине пилотов.
      Но дверь в кабину была заперта. Рокуэлл застучал кулаком, и почти в такт его ударам послышалась дробь автоматических пушек.
      — Самолет разворачивается! — закричал сержант. — Они ведут нас к себе!
      Пилоты дверь не открывали, и Рокуэлл отступил.
      — Нет, так просто я не дамся! — Он подошел к бортовому окну и выбил вентиляционную пробку. Свернув трубкой секретный пакет, он просунул его в отверстие. Ветер зло вырвал бумагу и унес в море. — Теперь они не получат главного! Дай автомат, сержант!
      — И не подумаю, — меланхолично ответил рыжий и сжал кулачищи на прикладе. — Предпочитаю глотать кислород, а не землю.
      — Трус!
      — Нет, просто у меня есть голова на плечах… Идем вниз! Не подумайте вырывать, лейтенант! Оружие вам уже ни к чему.
      «Боинг» резко пошел на снижение и плавно «прилип» к посадочной полосе.
      Рокуэлл с гордо поднятой головой шагнул в открытую дверь самолета.
      С двух сторон к нему подошли солдаты с красными звездами на пилотках, взяли за руки и привычным движением защелкнули стальные браслеты на кистях. Потом молча и невежливо толкнули в закрытый кузов автомашины с запахом карболки. Автомобиль рванулся с места. Рокуэлл упал со скамейки и ударился головой о стенку.
      Через несколько минут, бледный и злой, он очутился в большой светлой комнате. За массивным столом сидели два офицера в форме Советской Армии.
      — Ваша фамилия, лейтенант? — поднялся из-за стола статный полковник. Его седые жидкие волосы были тщательно приглажены.
      — Это вам знать не обязательно! — с вызовом ответил Рокуэлл.
      — Прошу садиться!
      Рокуэлл продолжал стоять. Полковник наклонился к капитану и что-то негромко сказал по-русски. Капитан неторопливо сунул горящую сигарету в пепельницу, встал, подошел и снял с Рокуэлла наручники.
      — Садитесь! — повторил полковник. — Мы все уже знаем от вашего спутника… Садитесь, Смит, и помните, что вы не у себя дома!
      — Трем истребителям захватить безоружный самолет не так уж трудно.
      — Легко, если пилоты не хотят умирать, — улыбнулся полковник. — Возьмите и прочитайте вот эту бумагу, ответьте на три вопроса. Берите… Не хотите? Ну что же, я прочитаю ее вам…

      «Я, бывший лейтенант ВВС США Рокуэлл Смит, отвечаю на заданные мне вопросы без принуждения и клянусь в правдивости сказанного…»

      Рокуэлл скривился в усмешке.
      — Первый вопрос, — продолжал полковник. — «Сообщите тактико-технические данные самолетов вашей части, фамилии и краткую характеристику руководящих офицеров».Ну, Смит?.. Ладно, слушайте второй. «Расскажите о системе радарных установок базы»…И последний: «Какие задачи поставлены вашей части на ближайший месяц?»Отвечайте!
      — Вы склоняете меня к нарушению присяги. Не знаю, как вас величать…
      — Зовите просто полковник.
      — Хотя вы и говорите отлично на нашем языке, язык у нас разный! Я все забыл, полковник, такого страху нагнали на меня ваши истребители.
      — Предупреждаю — не упрямьтесь! Будьте благоразумны. Если ответите, завтра же обменяем вас у южнокорейцев на нашего пленного.
      — Прекратим глупый разговор, — сказал он устало.
      — Ну что же. — Полковник начал говорить сухо и отрывистое: — Капитан, уведите… Пусть подумает в тишине. Все! Ведите!
      За дверью комнаты молчаливый капитан сдал Рокуэлла автоматчику. Через длинный коридор, через дверь черного хода его вывели во двор. Двор похож на большой асфальтированный плац. Низкие деревянные бараки на восточной стороне отбрасывают длинные негустые тени. Весь городок и высокое здание, похожее на немецкую кирку, огорожены колючей проволокой. По углам торчат сторожевые вышки.
      Рокуэлл все время слышит за спиной цокот подков автоматчика, чавканье рта, жующего резинку.
      — Поворачивай! — Солдат ткнул Рокуэлла стволом в бок, и по щербатым ступеням они спустились в сухой бетонный каземат.
      В камере стоял топчан, покрытый циновкой. Под маленьким решетчатым окном — помойное ведро.
      После ухода автоматчика Рокуэлл решил спать. Он знал, что ему пригодятся душевные и физические силы. Но сон не приходил. Не утихало возбуждение, в мозгу витали странные, расплывчатые картины, какие-то детали его пленения заставляли сомневаться, что он в стане врага.
      Весь день и ночь его не беспокоили.
      Утром солдат принес рисовую похлебку; в ней плавали две рыбьи головы. Рядом с миской он бросил сухую, обглоданную корку хлеба.
      — Забери свою жвачку! — Рокуэлл плюнул в миску и столкнул ее с топчана.
      — Зря бесишься, — сказал солдат равнодушно. — Не ты первый, не ты последний.
      В полдень его привели к полковнику на допрос.
      — Будешь отвечать?
      — Нет! — твердо ответил Рокуэлл.
      — На маршировку его!
      Час вокруг кирки с поднятыми руками по раскаленному асфальтовому плацу. Голова кажется жужжащей и хрупкой, готовой треснуть от малейшего толчка. Солдат толкает его стволом автомата.
      — Выше руки!
      Но они опускаются сами. И он не хочет их больше держать. Прямо над его ухом солдат разряжает автомат. Выстрелы бьют по мозгам кувалдой. Но Рокуэлл упрямо закусил губу и не поднимает рук.
      — Черт с тобой! — говорит солдат.
      Через несколько минут его сменяет другой.
      И еще час…
      Руки висят вдоль туловища плетьми. Горбится спина от тяжелых, налитых свинцом плеч. На лице свербящая корка из пыли и липкого пота.
      И еще час…
      Колени обмякли, крупно дрожат и складываются. Рокуэлла охватывает тяжелая апатия; ему безразлично, что с ним будет дальше, и, протащив ноги еще несколько метров, он садится на горячий асфальт.
      На крыльцо дома, обмахиваясь веером, вышел полковник. Он внимательно поглядел на пленника и закричал:
      — Будешь отвечать?
      — Нет! Нет! — ворочает языком Рокуэлл.
      — Ему жарковато. Пусть освежится под душем! — засмеялся полковник.
      Кирка оказалась мокрым бункером. В отделении, куда втолкнули Рокуэлла, — тьма. Цепляясь за осклизлую стену, он опустился в лужу. После раскаленной сковороды плаца это приятно. Остывает голова, и он уже может мыслить. Вспоминает училище, проповеди капеллана, рассказы офицеров-пропагандистов о коммунистических застенках. Все правда! Все так, как говорили! Да, красные — не люди. Варвары! Но не на такого напали! Он больше не откроет рта!
      Через ногу прокатилось что-то мягкое. Швырнул ногой — писк. Крысы! Рокуэлл вздрогнул от омерзения и вскочил. Два шага вперед, два в сторону. И вдруг он замечает, что на голову с равными промежутками падают капли. Начинает надоедать.
      Захлюпали ботинки. Писк! Рокуэлл махнул ногой, будто бил по мячу. Раз. Другой. Крысы метались, но не исчезали. Что-то острое царапнуло кожу ноги. Рокуэлл прыгнул в угол и замер. С каждого сантиметра потолка падают медленные тяжелые холодные капли. Носком ботинка, а потом — с отвращением — руками провел по плинтусу бункера — нор не было. Крысы и он! Он, капли, доводящие мозг до исступления, и крысы! Затошнило. Задрожали губы. Пусть лучше бьют! Он до судороги сжал пальцы и всей тяжестью тела кинулся на железную дверь…
      Но его не били, а через темный двор провели в кабинет полковника. Здесь же сидит и капитан с отекшим лицом и длинными узловатыми руками. Капитан подошел к Рокуэллу, нагнулся и задрал штанину его брюк. На белой коже ноги краснели пятнышки укусов. Капитан схватил руку Рокуэлла, быстрым движением вывернул ее за спину и крикнул по-русски:
      — Санитар! Противочумный…
      Вошел санитар со шприцем и сделал укол в руку Рокуэллу.
      Капитан отпустил пленного и махнул рукой санитару. Тот вышел.
      — Ну как, поговорим? — спросил полковник.
      — Пусть лучше я проглочу язык, и будьте вы прокляты! — истерически закричал Рокуэлл.
      — Возьмите себя в руки, Смит. — Полковник искоса взглянул на настороженного капитана. — Сейчас я вам устрою приятное свидание. Товарищ капитан…
      — Слушаю!
      — Введите.
      За капитаном закрылась дверь и сейчас же открылась. В комнату вошел… Джо Кинг.
      — Доброй ночи, Рок! Здравствуй, старина!
      Рокуэлл остолбенел.
      — Джо! Ты? Здесь?
      — Так же, как и ты, дружище. Честное слово, я соскучился по тебе! — Искренняя радость Кинга меркнет, когда он встречается взглядом с полковником, но подобие улыбки остается на вялых губах. — Зря противишься, Рок. Я был в такой же переделке, а сейчас обменен — и уже вольная птица. Лечу обратно в Кефлавик. Все в порядке, старина!
      Почерневшее, худое лицо и тусклый взор Кинга говорят другое. Потрепанный мундир висит мешком на когда-то мощных плечах боксера. Он прикуривает, не попадая кончиком сигареты в огонь.
      Удивление Рокуэлла проходит.
      — Летишь обратно? — говорит он. — Ты врешь! Значит, ты им все рассказал? Почему у тебя дрожат пальцы? И ты вроде стал меньше ростом! Не прячь глаза! Смотри на меня! Смотри!
      — Но, Рок…
      — Не можешь? — закричал Рокуэлл. — Это он, вот этот то-ва-а-рищ, сделал из тебя подлеца и провокатора! У-у, иезуитская морда!
      Ненависть, переполнившая душу Рокуэлла, толкнула его к тяжелому стулу. Дубовые ножки взвиваются над головой полковника.
      — Кинг! — властно крикнул полковник.
      И в тот же миг Джо Кинг коротким ударом в живот свалил Рокуэлла на пол. Стул рассыпался на паркете.
      — Спасибо, Джо… — Рокуэлл разогнулся и оперся на руку. — Полковник мне устроил действительно приятное свидание.
      — Прости, Рок. Я солдат.
      — Ты забыл, что ты солдат американской армии, — с горечью сказал Рокуэлл и, пошатываясь, встал.
      — Ты еще не понял…
      — Молчать! — прервал Кинга полковник и указал на Рокуэлла: — В яму щенка! Пусть проветрится.
      Его повели в темноту, толкнули, и он полетел вниз, хватаясь за сухие мягкие комья земли.
      Яма. Время — вечность. Начинает светать. Над головой небо, закрытое сгустками облаков. Падает первая капля дождя. Потом ливень. Глинистые края ямы набухают, сползают.
      — Смит, наверх! — крикнул выросший наверху солдат.
      Оставляя отпечатки рук и коленок на вязкой глине, Рокуэлл выполняет команду.
      — Вперед! Кажется, для вас все кончилось.
      «Все кончилось, — про себя повторяет Рокуэлл слова солдата. — Расстреляют!»
      Его ведут к дому. Вводят в кабинет.
      Полковник в свежевыглаженной русской форме встал из-за стола.
      — Садись, лейтенант, и угощайся сигарами.
      — Вы удивительно добры. Перед казнью приговоренному положено чистое белье, и, может быть, все-таки накормите, то-варищ-щ! — Рокуэлл особенно выделяет последнее слово и кривит рот.
      Полковник с улыбкой смотрит на изможденное, заросшее лицо пленника, оглядывает заляпанную грязью одежду.
      — Да, здорово за двое суток скрутило тебя… Курящий не отказался бы от таких сигар… Ты выдержал испытание и теперь далеко пойдешь, парень. Пророчу тебе ответственную работенку. Твой коллега Кинг оказался слабее. Впрочем, нам подходит и такой сорт. Настоящему бойцу нужна психологическая закалка. То, что с тобой произошло, забудь и держи язык за зубами. Правда, тайна моего лагеря раскрыта болтунами из «Старз энд страйпс». Они оповестили весь мир, как мы готовим своих ребят оказывать сопротивление коммунистическому промыванию мозгов в случае, если они попадут в плен к красным…
      Только теперь до Рокуэлла со всей ясностью дошел смысл происшедшего.
      — Так вы… не русский!
      — Полковник Уолтер к твоим услугам… Чтобы испытать своих ребят, мы устраиваем эту небольшую провокацию.
      — Вы юморист, господин Уолтер.
      — Ты, конечно, не в восторге! Но у тебя трезвая голова, и ты понимаешь необходимость почти для каждого пережить психическое состояние, вызываемое внезапным переходом от нашего образа жизни к жизни военнопленного.
      — Теперь все отлично понял.
      — Иди прими ванну, переоденься, закуси, а завтра махнешь через океан для службы на новой должности.
      — Как вы чувствуете себя в русской форме, полковник?! Не тесно?
      — Не надо острить! Слышал что-нибудь об условных рефлексах? Дельная наука! Ха, ха, русская форма! Если взять собаку и, сунув ей под нос красную тряпку, бить ее, то после нескольких сеансов она будет скулить при виде тряпки и без битья.
      — Благодарю за комплимент, сэр! — поклонился Рокуэлл.
      — Не принимайте близко к сердцу, лейтенант. Вас выдвигают, а за все надо чем-то платить.
      Уолтер под руку проводил Рокуэлла до дверей, объясняя, куда ему пройти, и пожелал счастливого воздушного плавания. Но если бы он знал, какую проблему начал решать мозг лейтенанта и как он решит ее в будущем, он бы послал Рокуэлла ко всем чертям.

      — Старший лейтенант Смит!
      Голос командира отряда оторвал Рокуэлла от письма, но не тронул сознания. Будто издалека слышался голос сестры: «Она просила тебя приехать и прийти на могилу. «Я все равно его увижу, я все равно попрощаюсь с ним», — сказала она…»
      — Старший лейтенант! Вы что, оглохли?
      — Простите, шеф! — Рокуэлл вскочил из-за стола. — Я получил неприятное известие.
      — Что такое?
      — Умерла мать.
      — Я думаю, это не повод для отказа от вылета?
      — Нет, сэр… До взлета полчаса.
      — Двадцать шесть минут! — застучал полированный ноготь по стеклу наручных часов. — Уточняю задачу… Над Северным морем передадите свои координаты. На Оркнейских островах дозаправка. Пройдете Ашфорд и через Па-де-Кале вернетесь.
      — Ясно! — Рокуэлл затянул пояс высотного комбинезона и вышел из комнаты.
      Бомбардировщик «особого отряда» стоял над транспортной ямой. Луч прожектора упирался в фюзеляж, вырисовывая на фоне ночи длинный, стремительный корпус самолета.
      Где-то под землей загудел электромотор. Из черного зева подземного склада к самолету двинулась серая лента транспортера. Она скользила медленно и плавно, словно несла хрупкий, легко бьющийся предмет. Сначала на свету показалась тупая закругленная часть, а затем выползла вся бомба. С широкими перьями стабилизатора и белой полосой на лоснящемся туловище, лениво покоясь на матраце из пенопласта, она тащила за собой уродливую тень.
      «Жаба! Раз квакнет — и мира нет!» — эта мысль возникала у Рокуэлла перед каждым вылетом.
      Транспортер поднес бомбу к открытому люку самолета. Ловкие руки оруженцев подхватили ее, быстро закрепили на держателях.
      — Готово, старлей!
      — Что, готово? А рентгеноскопия подвесок? — раздраженно напомнил Рокуэлл.
      — Подвески проверены и опломбированы!
      — «Проверены»… — заворчал Рокуэлл. — Подать лестницу к кабине! «Проверены»… — бормотал он, залезая в кабину.
      Пальцы автоматически потрогали рычаги, безошибочно находя их в темноте, затянули воротник гермошлема, опустили лицевой щиток и нажали стартер. Сопло двигателя выбросило факел, натужно засвистело.
      — «Хаан-два», тринадцатому старт? — запросил Рокуэлл.
      — Четвертая полоса. Взлет в два сорок шесть, — ответили с КП.
      Припав на переднее колесо, самолет тронулся с места. Лучи крыльевых фар заскользили по шестигранным плитам бетонированной дорожки, высвечивая жухлые пучки травы в стыках, масляные пятна, черные линии горелой резины от заторможенных колес. В ярком свете играли ночные мотыльки, глупо тычась в стекла.
      Четвертая взлетная полоса.
      — Включаем радиофон, — предупредили с командного пункта, и сразу в уши ворвался металлический голос, записанный на пленку: — До взлета осталась минута. Пятьдесят секунд… Сорок… Десять… Одна. Старт!
      Рокуэлл, отжав рычаг газа, послал самолет вперед. Невидимый бугорок подбросил самолет. Надо дать ему снова коснуться, чтобы он набрал достаточную скорость для отрыва, но Рокуэлл до хруста в пальцах сжал штурвал и остановил интуитивное движение. Самолет поколыхался над землей, потом все же набрал скорость и полез вверх.
      «Неужели трусишь, старина?» — легко вздохнул Рокуэлл.
      Ему приятно, что самолет ушел от земли. Радуют веселые огни ночного города внизу. Он даже чувствует в герметичной кабине свежесть и запах облаков. Они пахнут, как полевые цветы. Мирно, чисто работает турбина.
      Стрелка радиокомпаса услужливо показывает курс на Оркнейские острова.
      Внизу море. Оно похоже на серое огромное плато с множеством могильных холмиков, которые скрывают останки самолетов и кораблей. Ну, черт с ней, с бездонной чашей воды, мрачной, как нутро черной жабы под фюзеляжем… В конце концов, сколько можно думать об атомной игрушке? Она прочно схвачена бомбодержателями, и никакая сила не заставит его нажать вот эту маленькую красную кнопку. Вот эту…
      Рокуэлл дотрагивается пальцем до холодной скользкой поверхности предохранительного колпачка и отдергивает руку.
      — «Хаан-два», я тринадцатый. Даю координаты…
      Ему ответили быстро:
      — Принято!
      Усилился в наушниках цыплячий писк приводной радиостанции острова. Рокуэлл переключил тумблер на радиомаяк, и самолет пошел на приятный женский голос, певший о любви и счастье быть любимой. Он чем-то напоминал голос его сестры, наверное потому, что больше не о ком было вспомнить. До сих пор у него не было семьи, не было тихого, мирного счастья. Всю недолгую жизнь он впряжен в сбрую из туго натянутых нервов. Ему не с кем поделиться затаенными мыслями, а они одолевают, озлобляют, по капле отнимают сон…
      Рокуэлл тряхнул головой. Снова зазвучала песня. Самолет плавно терял высоту.
      Как и в прошлый раз, его наверняка встретит охрана. Они боятся рабочих пикетов. Но для чего рабочие блокируют аэродром? Неужели трудно понять, что это просто тренировочные полеты и ни одна штуковина с начинкой не упадет на их головы?
      Светомаяк аэродрома пишет в небе восьмерки. Посадочная полоса высвечена рядами неоновых ламп. Они стоят ровно, как солдаты в строю, изредка подмигивая разноцветными глазами.
      Рокуэлл убавил подачу горючего, выпустил закрылки и тормозной парашют. Шасси почти неслышно коснулись земли, и аэродром мгновенно погрузился во тьму, только впереди зеленая моргалка указывала направление пробега.
      К машине Рокуэлла подкатил бензозаправщик, и электрокар с группой одетых в штатское людей.
      — Живей, ты! — закричал толстомордый парень в ковбойке шоферу. — Глаза не продрал!
      Шофер, торопливо размотав шланг, зацарапал отверткой горловину топливного бака.
      — Привет! — Толстомордый протянул руку пилоту. — Вам нужно побыстрее убираться, а то вряд ли полиция сдержит этих горлопанов. Они пронюхали о времени прилета, порвали колючки на границе летного поля и рвутся сюда.
      Издалека доносились крики. Громыхнул выстрел. Рокуэлл повернулся на звук. В темноте метались светлячки факелов.
      — Пока холостыми бьют, — усмехнулся парень и повернулся к шоферу: — Чего тянешь? Чего тянешь, спрашиваю? Мигом кончай заправку!
      Рокуэлл сплюнул и полез в кабину.
      Бомбардировщик взлетел. Земля не слышала мерного гула турбины, но при подлете самолета к городам в них гасли огни.
      Самолет набирал высоту. Как по команде, канул в темноту Лондон.
      Шесть тысяч метров. Облака рассыпались мелкими перьями, между ними весело плавает побледневшая луна. Восток дразнит отблеском далекой зари.
      Пора снижаться. Военная база сыплет «морзянкой», приглашает подойти к ней. Видны подслеповатые огни аэродрома.
      Рокуэлл опускает нос самолета, и вдруг огромной силы рывок бросил бомбардировщик вниз. Лямки привязных ремней впились в плечи. Потом неведомая сила опрокидывает его назад, и ему кажется, что он расплющивается о спинку сиденья. Рвутся наплечные лямки, и его вырывает из кресла, гермошлем скрежещет о тумблеры на потолке. Ударившись грудью о штурвал, он поймал рукоятку. Она отбросила его руку на приборы, посыпалось стекло. Все же он поймал рукоятки штурвала и уперся ногами в педали. Перед глазами дико крутились стрелки. «Попал в струйный поток. Сильное рему… Держись!» — подбодрил себя Рокуэлл, но свет большой красной лампочки пламенем заплясал в расширенных зрачках. Откуда-то снизу, с ног, холодной волной поднялся ужас. Он будто крючьями рвал грудную клетку, затыкал горло, расплющивал мозг. «Не ве-е-рю!» Но лампочка горела, дьявольски освещая табло, на котором пучились черные буквы: