Милав в ответ только улыбнулся.
      - Меня терзают лишь сомнения, - сказал он Ухоне, - может, ты вовсе и не сражался "героически" с кользором, а гридей нашел где-то впереди за поворотом?!
      Ухоня надменно промолчал. Но хвастаться подвигом перестал.
      Стойлега и Борислава положили в телегу. Гриди были без сознания, и Вышата на всякий случай приказал их покрепче связать - мало ли что! Затем отряд тронулся в путь, несмотря на то что день клонился к вечеру. Многочисленные задержки в пути были росомонам далеко не на руку: их враги успевали заранее узнать о пути следования, отсюда и постоянные стычки. Милав предложил идти другой дорогой, чтобы сбить шпионов со следа. Вышата не согласился.
      - В нашем отряде больше сотни лошадей, - сказал он, - разве можно такому войску пройти по дороге и не оставить следов?! Нет, мы пойдем открыто - нам некого бояться, пока мы вместе. А вот когда мы достигнем границ вигов, - Вышата ненадолго задумался, - я даже не представляю, как ты один справишься!
      - Почему один? - удивился Милав. - А Ухоня? А Кальконис7 - И кузнец обратился к бывшему "компаньону" Аваддона: - Верно я говорю, сэр Лионель?
      - Конечно, уважаемый Милав, - охотно откликнулся Кальконис.
      Вышата только хмыкнул недовольно: "С такими помощничками далеко не уедешь!"
      - Нет, я серьезно думаю, что втроем мы сможем идти почти незаметно, уверенно заявил Милав.
      - "Почти" - слабое утешение.
      - Другого решения все равно нет - что голову-то ломать напрасно?
      - Лучше ее сейчас поломать, чем потом потерять! - назидательным тоном заметил тысяцкий и надолго замолчал.
      Привал сделали поздно, когда тьма из леса выползла на дорогу и затопила все вокруг влажным и липким туманом.
      - Дурное место, - сказал кто-то из гридей, - Навью пахнет - сиречь смертью...
      Но Вышата так вымотался за этот непростой день, что не обратил на тревожные слова воина никакого внимания. Однако Милав слова гридня мимо ушей не пропустил и даже с Ухоней по этому поводу побеседовал. Кальконис тоже слышал предостережение воина и решил лечь поближе к Милаву - с некоторых пор он стал чувствовать к кузнецу уважение, граничившее с благоговением. Поймав себя на этой мысли, сэр Лионель крайне удивился подобного чувства он не испытывал даже к Аваддону в самые светлые и счастливые дни их "компаньонства". Уже засыпая, Кальконис с удовлетворением отметил, что Милав не спит, а только делает вид (может, для того, чтобы понапрасну не волновать тысяцкого, у которого от своих-то проблем голова шла кругом?).
      * * *
      - Поочеэмуу оон еэшео жиыв?
      - Прооиизоошлаа оошиыбкаа...
      - Уустрааниитеэ еэео!
      - Даа, уутроо оон встреэтиит здеэсь!
      - Неэ заареэкаайтеэсь доо сроокаа...
      * * *
      Милав физически ощущал, что тьма вокруг лагеря стала сгущаться. Неожиданно приползли лохматые грозовые тучи и закрыли звезды, дававшие хоть какое-то подобие света. Дождя не было, но в воздухе висела такая плотная водяная взвесь, что трудно было дышать. Милав слышал, как ворочаются во сне уставшие воины - тяжелый воздух леса вызывал у них кошмары, и гриди метались под своими походными плащами, пытаясь отогнать и то, что мешало спокойно спать, и то, что давило их во сне. Милав не поддавался дремоте и продолжал анализировать свои ощущения. Лежа с закрытыми глазами, он мог слышать и видеть то, что творилось вокруг него в радиусе десяти саженей. Обычно такая тренировка позволяла ему наблюдать за лесными обитателями в тот момент, когда они об этом и не подозревают. Порой случались настоящие открытия, и Милав радовался как ребенок, что смог подсмотреть некоторые секреты лесной жизни. Но сегодня все было иначе. Это было не просто странно, это было невозможно: в любом месте леса - от голых многокилометровых гарей до бездонных болот - обязательно живут свои обитатели, будь то крохотный жук-могильщик или огромный болотный дойрон. Но здесь Милав не слышал ни единого звука! Ни земляного червя, ни пичужки ничтожной не было вокруг; да что там пичуги - муравьев, и тех не было!!
      Это открытие взбодрило Милава лучше ушата ледяной воды. Он осторожно повернулся под своим плащом и внимательно оглядел стоянку. По его настоятельной просьбе Вышата приказал воинам устроиться на ночлег как можно компактнее. И теперь Милав видел в свете почти прогоревшего костра, что вся огромная поляна, которую они выбрали в качестве бивака, покрыта телами гридей, кутавшихся в свои кожаные плащи не столько от ночной сырости и прохлады, сколько от душевных мук, почему-то терзавших их души именно в этом месте. Он увидел, как проснулся сотник Корзун и, пошатываясь, пошел проверять посты. Его не было совсем недолго. Вот он вернулся, хрипло бормоча что-то себе под нос, и вновь улегся на плащ, поудобнее устроив голову на седле. Опять все стихло.
      Где-то на пределе слышимости Милав уловил птичий щебет и подумал о том, что он, быть может, слишком доверяется воображению, опасаясь невероятных событий. Усталое тело словно только этого и ждало - Милав почувствовал, что веки его отяжелели, а земля как будто закачалась. Милав улыбнулся, представив себе, что это Морфей решил поиграть с ним на грани сна и бодрствования. Его веки вновь дрогнули и поплыли вниз, отделяя сгустившуюся вокруг тьму от света, который он вдруг увидел внутри у себя. Голова со стуком упала на седло, заменявшее подушку, но Милав этого даже не почувствовал. Он спал...
      ШЕПОТ?
      - Как необычен его пульс!
      - Он уже долго стоит на развилке дорог и никак не может выбрать верный путь, хотя и понимает, что выбор, в принципе, прост - нужно окончательно определиться между беспросветным мраком заблуждений и светоносным величием Истины.
      - Это кажущаяся простота выбора - он весь под гнетом иллюзий. И ему будет очень нелегко признать, что и действительность и иллюзия явлены из одного животворного источника.
      - Конечно, иллюзии как таковой не существует, и понятие действительности нужно расширять безгранично!
      - Но ему все время кажется, что любой путь случаен, что в конце любого пути его ожидает только пустота.
      - К счастью, это не так. Его воображение способно подняться над рутиной устаревших понятий...
      В мире что-то изменилось. Это Милав понял еще до того, как открыл глаза. Тишины больше не было. На смену ей пришел нарастающий шум, источник которого мог находиться где-то рядом или во всем лесу одновременно. Едва его глаза впустили в сердце ночную темень, он понял - что-то произошло.
      Невдалеке послышался стон, затем стук падающего тела, и тут же резко прохрипел боевой рог. Звучал он странно - вполсилы, словно гридню не давали возможности протрубить во всю мощь. Но и слабого сигнала тревоги оказалось достаточно: не прошло и нескольких мгновений, как большинство воинов были на ногах и при оружии. Рубиновые угли нескольких костров почти не давали света, ориентироваться по ним было невозможно. Где-то справа уже слышался звон обнаженных мечей, и чей-то громкий голос сотряс деревья, затихшие в ожидании беды. Затем слева послышались крики, и Милав понял, что их окружают. Понял это и Вышата, потому что громовым голосом покрыл все остальные звуки:
      - В кру-у-уг! Все в круг!! Спина к спине! Плечо к плечу!! В кру-у-уг!!!
      Милав понял, что кто-то схватил его и рванул в сторону.
      - Стой здесь! - услышал он голос тысяцкого, чувствуя еще чье-то присутствие рядом. В следующий миг жар опалил его лицо; Милав в доли секунды достал Поющего и обрушил его туда, откуда пришел нестерпимый жар.
      Вышата неистово орудовал своим мечом и продолжал страшно кричать на весь лес:
      - Круг! Держите круг!!
      Бой кипел по всей поляне. Милав подумал, что если их спины никто не атакует, значит, приказ Вышаты возымел силу, и теперь гриди бьются огромным кольцом, в центре которого остались лишь те, кто не смог подняться на призывный звук боевого рога.
      Милав работал Поющим, не забывая размышлять о том, с кем же идет этот страшный ночной бой, в котором кроме звона оружия, стонов раненых да гортанных боевых кличей самих гридей не слышится ни одного постороннего звука. Однако Сэйен почти каждым ударом находил в темноте цель, и Милав по отдаче чувствовал, что напавшие вполне материальны. Рядом с ним орудовал двуручным мечом тысяцкий, и по его надсадному гоканью тоже можно было догадаться, что рубит он не пустоту.
      Наконец кто-то из тех, кто оставался за спинами воинов, догадался подбросить хвороста в прогоревшие костры, и скоро поляна озарилась светом. По мере того как разгорался огонь и тьма отступала перед пляшущим пламенем, Милав чувствовал, что сопротивление за границей темноты слабеет. Вот уже звенящее вращение Поющего перемалывает только пустоту, не встречая на своем пути никакого сопротивления. Рядом замер Вышата, облокотившись на рукоять меча.
      - Что это было? - спросил он растерянно.
      Сбоку выросла Ухонина пасть, из которой капала какая-то тягучая слизь, доказывая, что ухоноид сражался не только с влажным ночным сумраком, но и с чем-то более существенным.
      - Сейчас проверим, - сказал он и растворился в темноте.
      - Огня! - крикнул Вышата. - Дайте больше огня!
      В костры полетели заготовленные сучья. Тьма скачком отпрыгнула от яркого пламени и зверем затаилась на границе леса.
      Все с тревогой всматривались в деревья, ожидая новой тихой атаки. Самые смелые бродили по освещенным участкам, все-таки опасаясь переступать зыбкую границу света и тени, словно это была граница жизни и смерти.
      Поиски ничего не дали. Воины вернулись растерянные и подавленные.
      - Ничего...
      Вышата не поверил: как! сотня гридей в течение получаса яростно отбивала напор наседающего врага и в результате - ничего?! Двенадцать раненых, трое убитых, зарезано девять лошадей - и ничего?!
      Вернулся Ухоня. Все с ожиданием посмотрели на него. Ухоня чувствовал напряженность момента и бравировать не стал.
      - Я дважды обежал поляну по спирали, забирая все глубже в лес, - там никого нет...
      Вышата внимательно осмотрел поляну, вложил меч в ножны и сказал:
      - Всем отдыхать. Стража - как и прежде. Утром разберемся...
      Глава 13
      ЧУЖАКИ
      Разумеется, теперь было не до сна. Костры горели все ярче, пламя взлетало все выше - словно гриди хотели В этом огне спалить тревогу и страх, которые поселились в их сердцах после "тихого" боя. То здесь, то там можно было услышать произносимое полушепотом страшное слово: "НАВЬ".
      Милав присел рядом с Кальконисом у гудящего костра и был поражен, увидев, что сэр Лионель перевязывает рану на левой руке, а рядом с ним лежит короткий меч.
      - Вы что же - и в бою участвовали?! - не удержался Милав.
      - А кто рядом с вами стоял, когда Ухоня в темноту кинулся? - ответил сэр Лионель ровным и даже каким-то скучным голосом.
      - Честно говоря, я и не подозревал, что вы мечом владеете!
      - Мечом-то я как раз не очень... - сконфузился Ка льконис, - а вот шпагой - да!
      - Вы меня по-хорошему удивили! - сказал Милав и придвинулся поближе. Что вы думаете по поводу случившегося?
      Вышата сидел тут же и тоже был не прочь узнать мнение человека, не понаслышке знакомого с нравами и обычаями соседних с полионами вигов.
      - О чем-то похожем я уже слышал, - заговорил Кальконис, закончив перевязывать рану. - Говорят, что это сама тьма оживает и принимает зеркальный облик того, кто с ней сражается. Получается, что чем больше воинов бьются с тьмою, тем больше у тьмы соратников. И чем яростнее бьются люди, тем ожесточеннее сопротивление тьмы.
      - Выходит, в таком бою победить нельзя? - задумчиво проговорил тысяцкий.
      - Победить нельзя, но выиграть сражение можно, - загадочно ответил Кальконис.
      Вышата вдруг резко повернулся к сэру Лионелю и спросил его, что-то припоминая:
      - Так это вы разожгли костер?!
      Кальконис только плечами пожал - дескать, чего тут такого?
      В глазах Вышаты вспыхнуло восхищение.
      - Да-а, сэр Лионель, вы нас всех просто наповал сразили! Выходит, если бы не вы, мы бы до зари, считай, сами с собой сражались! Ну, голова!...
      Кальконис скромно молчал.
      Ухоня, видя, что все лавры уплывают какому-то "Кальсоньке", внес в разговор свою лепту:
      - Между прочим, я тоже догадался!
      - Значит, ты тоже молодец! - улыбнулся Вышата и, взглянув на небо, закончил: - А рассвет-то уже наступил!
      И при свете нарождающегося утра гриди ничего в лесу не нашли: только измятая трава, порубленные в запале боя молодые деревья и множество слизи, которой была изобильно забрызгана едва ли не вся трава округи. Ухоня рискнул попробовать слизь и авторитетно заявил, что по вкусу напоминает скверный кисель, но пить можно! Вышата сплюнул в сердцах, глядя на то, как ухоноид пробует эту мерзость. Ухоня ничуть не обиделся, напомнив, что о вкусах не спорят, и куда-то надолго исчез.
      Тысяцкий приказал лагерь сворачивать - никому не хотелось оставаться в этих жутких местах лишнюю минуту.
      Собрались быстро, хотя пришлось поломать голову над тем, как распределить раненых: некоторые не могли сидеть на лошадях, а телег было мало. Да и лошадиное поголовье за одну ночь уменьшилось сразу на девять добрых скакунов. А уж о погибших товарищах и говорить нечего! Решено было их здесь не оставлять, а похоронить в ближайшем поселении полионов - все же последние одной с росомонами веры; там же по возможности разжиться новыми лошадьми.
      Вышата уже садился на коня, когда к нему торопливо подскакал сотник Корзун.
      - Полионы, - доложил он, - около сотни воинов в получасе конного шага отсюда.
      Вышата вскочил в седло и переспросил:
      - Точно полионы?
      - Сам видел!
      - А куда едут?
      - Я думаю - по наши души.
      - С чего взял?
      - Останавливаются часто и по лесу рыскают, словно ищут кого...
      - Ладно, мы не тати какие-нибудь, - сказал тысяцкий, - нам прятаться не от кого. По коням!
      Пока выбрались большим обозом на широкую лесную дорогу, пока приняли походный порядок - показались чужие всадники. Было их действительно не менее сотни, и выглядели они, как орчи-наймиты, которых полионы часто принимали на службу. Вышата остался на месте - негоже воину его ранга первым представляться.
      В отряде чужаков росомонов тоже заметили, но сближаться не спешили.
      - Недостойно воина в прятки с незнакомцами играть! - сказал Вышата гордо и приказал Корзуну скакать к чужакам да узнать, кто такие. Милав удержал его.
      - Погоди, Вышата, - сказал он, - пусть Ухоня на разведку слетает, а мы подождем пока.
      - Дело! - согласился тысяцкий и остановил Корзуна.
      Ухоня в предвкушении приключения задрожал огромным тигриным телом, затем трансформировался в переливающуюся голубизной каплю и скользнул в сторону чужаков.
      - Ничего, - буркнул Вышата, - мы еще поглядим, чья "ждалка" крепче окажется!
      Росомоны молча стояли на дороге, как бы невзначай пробуя оружие и разминая тела, - в этих краях любая встреча могла сечей жестокой обернуться. Наконец Ухоня взгромоздился на свою лошадь и быстро заговорил:
      - Не похожи они ни на орчей-наймитов, ни на воинов-полионов. За все время, что я кружил над ними, не услышал ни одного слова! Сидят на лошадях, как истуканы, и словно чего-то ждут. И лошади у них странные - ушами не прядут, хвостами не обмахиваются, стоят, опустив морды, и тоже как будто чего-то ожидают. В общем, странное зрелище... жуткое...
      Вышата посмотрел на Милава.
      - Что думаешь?
      - Ночью у них ничего не получилось - решили за нас днем взяться.
      - Едут! - негромко сказал Корзун, не спускавший с чужаков глаз.
      Вышата тронул поводья и поехал навстречу. Милав, Кальконис и Корзун, отстав на полкорпуса, последовали за ним. Ухоня предусмотрительно остался на месте, впрочем, готовый в любую минуту поспешить на выручку.
      Съехались на полдороге между двумя отрядами. Милав сразу отметил странную неподвижность чужаков. Но пытливый взгляд его больше ничего не обнаружил, а всезнание молчало, не в силах пробиться за металлические забрала шлемов.
      - Кто такие? - Голос принадлежал среднему всаднику и тоже мало походил на голос живого человека, хотя его могла искажать металлическая пластина, закрывавшая рот.
      - Гриди Годомысла Удалого, - надменно ответил Вышата.
      - С какой целью находитесь здесь?
      - Я не услышал имени того, кто позволяет себе задавать вопросы в таком тоне! - Голос Вышаты зазвенел. Среди чужаков произошло замешательство.
      - Я Альбуин, одиннадцатый сотник короля Сигиза Мунда, - произнес средний воин.
      - А я Вышата - первый тысяцкий Годомысла Удалого! - Ответ Вышаты больше походил на пощечину, и чужаки поняли это.
      - Мы бы хотели узнать цель вашего пребывания в стране Полион.
      Вышата сделал знак Корзуну, и сотник помчался обратно, быстро вернувшись с массивным ларцом. Тысяцкий не торопясь достал грамоту и подал ее среднему воину.
      Среди чужаков вновь произошло замешательство - либо никто из них не знал грамоты, что было вполне обычным делом среди полионской знати, либо причина была в чем-то другом (в конце концов, среди сотни чужаков должен же быть хоть один писарь!).
      - Нам достаточно того, что вы росомоны - наши соседи и товарищи по оружию! - высокопарно ответил средний воин, вернув Вышате грамоту, даже не разворачивая ее; росомонам показалось, что сейчас прозвучал совсем другой голос, нежели минуту назад!
      - Мы можем следовать дальше? - спросил Вышата, убирая грамоту в ларец и передавая его Корзуну.
      - Конечно! Желаем вам доброго пути!
      Милаву почудилось, что под забралом он разглядел знакомые глаза. Но всезнание почему-то молчало, не оформившись в конкретную мысль. А жаль...
      Чужаки вернулись к своему отряду и потеснились, давая дорогу росомонам.
      ... Они отъехали уже достаточно далеко, а Милава все преследовал взгляд чужака. "Определенно, я видел эти глаза, - думал он. - И голос! Я слышал его совсем недавно! Но где?" Мысль билась, словно синица, невзначай угодившая в силки хитрого охотника, и никак не могла вырваться из порочного круга: "помню - но кто?"
      Кальконис ехал рядом и тоже о чем-то размышлял. Милаву почудилось, он порывается что-то сказать, но сдерживает себя.
      - Вижу, вы размышляете над тем же, что и я, - сказал он Кальконису.
      - А вас не затруднит открыть, о чем вы думаете? - улыбнулся сэр Лионель загадочно.
      - Мне кажется, что хитрую физиономию чужака под забралом я уже где-то видел.
      - Несомненно, уважаемый Милав, - откликнулся Кальконис. - Вы не просто с ним виделись - я бы сказал, что вас связывает много общего. Очень много общего!
      Милав резко повернулся к Кальконису:
      - Что вы хотите этим сказать?!
      Вышата тоже насторожился, а Ухоня задышал часто и прерывисто - все ждали развязки.
      Кальконис несколько мгновений молчал, потом, набрав в легкие побольше воздуха, - словно перед прыжком в водяную бездну, - выдохнул:
      - За забралом вы видели самого себя!
      Глава 14
      ОТ ВОРОТ ПОВОРОТ
      Милав остолбенел:
      - Что... что ты несешь! - Он даже не сразу подобрал нужные слова. А когда слова нашлись и он собрался обрушиться на Калькониса уничтожающим потоком оскорбленного достоинства, в мозгу вдруг что-то прояснилось. Он прокрутил в памяти все виденное и с ужасом понял - Кальконис прав! Поэтому и молчало всезнание, поэтому и взгляд показался знакомым, поэтому...
      - Конечно, - донесся до Милава голос Калькониса, - вам тяжело в это поверить, потому что вы себя со стороны никогда не наблюдали. А вот нам...
      - Действительно! - воскликнул Вышата, пораженный не меньше Милава. Ведь это был ты! И жесты, и движение руки, когда он брал грамоту! А я-то все голову ломаю - откуда мне этот чужак так знаком?
      - Но какое может быть тут объяснение? - вмешался Ухоня, молчавший до поры до времени. Милав задумался.
      - Сторцин-оборотень, - наконец подсказала ему память, - может создавать до пяти тел-оболочек. Но откуда остальные?
      - А может оболочка повторить саму себя? - спросил Кальконис.
      В Милава будто сотню игл вонзили.
      - Точно! - вскричал он. - Оборотень создает пять оболочек, затем каждая из них - по пять и так далее... О боги, сколько же их может быть?!
      - Я думаю, трагедию нечего устраивать, - философски заявил Ухоня, сторцин живет не более суток. Да и волей - как ты сам недавно нам говорил он не обладает. Главный вопрос в другом: почему они отпустили нас?
      Ответить попытался Милав.
      - Несомненно, ими кто-то управляет, - предположил он, - только так можно объяснить непонятную заминку чужаков. Возможно, тому, кто контролирует колонию оборотней, что-то помешало, и он отдал приказ пропустить нас.
      - И чего нам следует ждать? - спросил Вышата.
      - Либо к нам потеряли интерес, что весьма и весьма маловероятно, либо нас ждет впереди еще более хитроумная западня...
      - Я вот что думаю, - подал голос Ухоня, - отправляясь в этот поход, мы рассчитывали на то, что прохождение отряда по землям полионов никаких проблем не вызовет. Так?
      - Так, - за всех ответил Вышата, не понимая еще, куда клонит ухоноид.
      - На деле же, - продолжал Ухоня, - вышло совершенно наоборот: не проходит и дня, чтобы с нами что-нибудь да не случилось. Не кажется ли вам это странным?
      - Да здесь все вокруг странное! - в сердцах произнес Вышата.
      - Погоди, тысячник, - Милав попытался успокоить товарища, - если проанализировать происходящее с точки зрения Аваддона, (Вышата криво улыбнулся), можно предположить, что ему безопаснее попытаться нас остановить здесь, в земле Полион, и сделать это чужими руками, чем потом охотиться за нами на своей территории. Для этого и собрал он у полионов всевозможных тварей, для этого и плетет против росомонов заговор при дворе короля Сигиза Мунда. Мне почему-то думается, что земли вигов нам будет преодолеть проще.
      Вышата покачал головой, не соглашаясь с мнением кузнеца.
      - Мысль не лишена оснований, - ввернул Ухоня умную фразу, - все же есть и в твоей версии кое-какие "но".
      - Какие же?
      - Именно у вигов нас проще всего полонить. Это же не народ, а племя грязных разбойников!
      - Думаю, Аваддон не хочет, чтобы нас просто уничтожили. Ему нужен либо я, либо Ухоня. А выследить нас в диких лесах вигов не так-то просто: у них нет ни одного крупного города - мелкие поселения да кочевья.
      - А вы что скажете, сэр Лионель? - обратился тысяцкий к Кальконису. Вы же большой знаток вигов.
      Кальконис шутки не принял и ответил Вышате очень серьезно:
      - Думаю, уважаемый Милав прав: не захочет Аваддон связываться с вигами - это слишком дикий и совершенно неуправляемый народ. У них отсутствует централизованная власть, договориться с каждым отдельным вождем нет никакой возможности. Быть может, чародей именно по этим причинам выбрал Полион, чтобы здесь утвердить свое влияние. И мы уже убедились - он не ошибся. Так что я почти уверен: страну Виг мы преодолеем без особых трудностей. А вот дальше... дальше я загадывать не берусь - там видно будет.
      Небольшая речь Калькониса заставила всех задуматься. С каждой пройденной верстой приближался миг расставания, и все они пытались заглянуть в то неведомое, что ожидало их впереди.
      ШЕПОТ?
      - Парадокс: чем больше он знает, тем больше он не знает!
      - Это не парадокс, хотя в его глазах таковым и выглядит. Просто не нужно забывать, что, чем шире круг человеческих знаний, тем больше и область незнания, создающего этот круг. И так до бесконечности. Нетренированному уму понять это непросто. Ибо основа всего - мысль. И только от самого человека зависит: пользу или вред он получит, напрягая свое воображение.
      - К сожалению, очень часто люди не задумываются о причинно-следственных отношениях в мире. И не в силах поверить, что мысль самый совершенный творец, а поток мыслей поистине неодолим!
      - Он хочет верить. Он почти уже поверил, но окружающий его мир так жесток и непредсказуем!...
      - Посмотрите, что я нашел?!
      Ухоня держал в лапах бьющегося зверька. Милав приблизился к нему и осторожно вызволил пленника. Повертел его перед собой и удивленно спросил:
      - И что удивительного в этом зайце?!
      - А уши! - вскричал Ухоня.
      - Что - уши? - опять удивился Милав. - Уши как уши - длинные, такие и должны быть у косого!
      - Не-ет, - возмутился Ухоня, - следопыт из тебя просто никудышный! Ты на уши-то его посмотри!
      Ушей было две пары!
      - Это еще что! - продолжал сыпать открытиями Ухоня. - Я тут недалеко лису видел - у нее штук восемь ног и три хвоста! И до того простодушна, что сама идет в лапы!
      Вышата тревожно посмотрел на Милава.
      - Аваддон, - откликнулся кузнец, - его штучки - решил взять нас не мытьем, так катаньем.
      Тысяцкий тут же вызвал Корзуна и распорядился дичь не бить, рыбу на привале не удить, зверья в лесу не трогать - питаться только тем, что им воевода Кженский в дорогу дал.
      - Все происходящее напоминает то, что было у нас три года тому назад, - сказал Милав.
      - Нет, - не согласился Ухоня, - размах не тот!
      - Типун тебе на язык! - возмутился Вышата. - Смотри, а то накаркаешь!!
      - Каркай не каркай - от судьбы не уйдешь! - Развалясь на лошадиной спине, Ухоня решил потренироваться в риторике. - И вообще. Проще надо смотреть на жизнь: появился враг - его надо либо растерзать в юючья, либо смертельно измотать хитроумным отступлением...
      - Ты хотел сказать бегством! - поправил Ухоню Милав.
      - Нет, я хотел сказать отступлением, потому что только глупые бегают от врага. Умные иногда отступают по тактическим соображениям...
      - Бывали мы свидетелями твоих "тактических" отступлений, - прыснул Милав.
      - Разумеется, - ничуть не смутился Ухоня, - есть ситуации, когда гораздо выгоднее проиграть, чем выиграть.
      - С этим трудно спорить, - согласился Вышата. - Были у меня такие случаи... Были...
      Ближе к вечеру оказались на развилке двух дорог. По карте, подаренной воеводой Кженским, выходило, что левая дорога ведет в столицу Полиона (там располагался королевский двор). А правая тянулась к пограничным землям вигов.
      У Вышаты было послание княгини Ольги к королю Сигизу Мунду, с которым она состояла в близком родстве. Приходилось выбирать: либо сейчас исполнить поручение княгини, либо на обратном пути, когда он проводит Милава до границы. В пользу первого варианта было то, что всем хотелось на месте разобраться в ситуации и воочию убедиться - так ли все печально на самом деле, как они себе представили.
      Советовались недолго. Милав тоже хотел посетить королевский двор. Кальконис почему-то был против. На прямой вопрос Вышаты, что его смущает, сэр Лионель ответил весьма туманно:
      - Если Аваддон оплел двор Сигиза Мунда своими интригами, мы ничего не добьемся. Да и вообще... в столице достаточно войск, чтобы... чтобы...
      Он не закончил. Вышата подождал немного: не объяснит ли сэр Лионель более конкретно? Но Кальконис молчал. И тысяцкий сделал вывод, что Кальконис опасается встретить при дворе кого-нибудь из своих знакомых и тем самым скомпрометировать себя связью с росомонами. Вышата успокоил Калькониса тем, что пообещал его во дворец не брать и обрядить во что-нибудь менее броское, чем нынешний яркий наряд. Кальконис не ответил, и Вышата отдал приказ повернуть налево.
      Через некоторое время наступил вечер. Сделали привал. Опасаясь повторения предыдущей ночи, Вышата распорядился всю ночь жечь огромные костры, чем и занимались до самого утра десять гридей, сменяя друг друга.
      Ночь прошла спокойно. Едва рассвело, большой отряд втянулся на широкую наезженную дорогу, предвкушая следующую остановку в шумном городе, а не в молчаливом лесу, таящем массу сюрпризов.
      До полудня все были в приподнятом настроении. Обсуждали возможности большого города по части удовлетворения потребностей уставших воинов. Но в полдень...
      Встреча походила на вчерашнюю, но с точностью до наоборот. Едва росомоны заметили впереди группу всадников, Вышата приказал остановиться. К ним направилось двое воинов, в которых тысяцкий без труда признал личных гвардейцев короля. Вышате импонировало, что росомонов встречают с такими почестями и на таком солидном расстоянии от столицы. Он с гордостью оглядел окружавших его дружинников - смотрите, что такое настоящее братство по оружию!
      Когда гвардейцы приблизились, Вышата не без удовольствия узнал одного из них - года два назад встречались по поводу приграничных конфликтов с обрами. Гвардеец тоже узнал Вышату, но, к изумлению тысяцкого, постарался это скрыть.
      "Что с ним?" - подумал Вышата.
      Гвардейцы со всем почтением поинтересовались, по какой надобности росомоны следуют в столицу Полиона.
      Вышата, скрывая закипающий гнев, ответил:
      - Княгиня Ольга просила грамоту передать своему кузену королю Сигизу Мунду!
      Гвардейцы стушевались, и тот, кого Вышата помнил под именем Ражеса, торопливо проговорил, не глядя в глаза тысяцкому:
      - Король... болен... Никаких аудиенций...
      - Но отдохнуть-то мы можем в вашей славной столице? - спросил Вышата, стараясь поймать ускользающий взгляд гвардейца.
      - Видите ли... у нас эпидемия... город закрыт для всех приезжих...
      - То-то за вашими спинами пылит обоз в двести телег - наверное, по ошибке не из города бегут, а в город?! - Вышата даже не старался скрыть презрения к человеку, который предал братство по оружию, словно тысяцкий был не посланец удельной княгини, а тать безродный, перебивающийся подаяниями сильных мира сего.
      Гвардеец окончательно сконфузился, краска стыда залила его лицо, он опустил голову.
      А Вышата, привстав в стременах, обернулся к воинам и зычным голосом сказал:
      - Слушайте, браты-росомоны, король полионский Сигиз Мунд, который приходится двоюродным братом нашей княгине, не захотел принять ее послов! Мало того - нам отказано даже в гостеприимстве!!