Хмурое детство. Литературные пробы

Поэт, прозаик, драматург, переводчик, теоретик искусства родился в 1863 году в Санкт-Петербурге. В этом городе он и умер, прожив 64 года. Его детство, молодость не были радостны и беззаботны. Отец – незаконнорожденный сын помещика, портной, остававшийся "до воли" дворовым человеком – ушел из жизни, когда сыну едва исполнилось четыре, а дочери два года. Мать после смерти мужа пыталась держать прачечную, но неудачно. Затем, полтора десятка лет, работала в состоятельной семье "одной прислугой", ютясь вместе с детьми в комнатке при кухне. Последние годы жизни, до самой смерти в 1894 году, она неотлучно находилась при сыне, организуя весь уклад его жизни. В господском доме гимназист, студент Федя Тетерников мог посещать залу, в которой, случалось, проходили литературные, музыкальные вечера, общаться с хорошо образованными и даже известными людьми, мог читать в богатой фамильной библиотеке, мог пользоваться абонированной господской ложей в театре, естественно, оставаясь при этом "кухаркиным сыном", которого можно и высечь. Розги, по мнению матери, были лучшим методом воспитания, наказания случались за самые малые вольные и невольные прегрешения. Вероятно, присущее созданным им художественным характерам двойственное восприятие действительности и самих себя в какой-то мере объясняется долгими переживаниями за свое неоднозначное социально-бытовое положение. Позже пришли запоздалые переживания за отца, чей светлый образ сохранила его детская память[186].

Очень рано книги стали для мальчика окном в другой мир, магическим кристаллом. "Робинзон Крузо", "Король Лир", "Дон Кихот" – эти три неоднократно прочитанные книги не просто произвели большое впечатление, они его воспитали, сформировали художественный вкус и, в некотором смысле, убеждения. Судя по биографической справке, составленной в 1915 году женой и согласованной с самим Ф.Сологубом, первая любовь в отечественной словесности – Н.Некрасов, которого знал "почти всего наизусть" и продолжительное время ставил выше М.Лермонтова и А.Пушкина. Из двух последних предпочитал М.Лермонтова. Ошеломляющее впечатление на мальчика 13 лет произвело чтение романа "Преступление и наказание" Ф.Достоевского. Первые авторитеты – критики революционно-демократического толка. Потом пришло увлечение С.Надсоном, затем – Н.Минским, который позже помог войти в "большую литературу". Период ученичества, подражания был непродолжительным и слабо выраженным. Влияние названных авторов, характерных для них мотивов, можно обнаружить в раннем и позднем творчестве, но всегда в своеобразной сологубовской аранжировке.

Раздваиваться Ф.Сологубу пришлось и позже, "пробиваясь в люди" по педагогической стезе. Мать ценила и поощряла литературные занятия сына, но настояла, чтобы образование он получал на математическом факультете. Окончив учительский институт в 1882 году, защитив диплом на филологическую тему – "Сказки животного эпоса и нравственно-бытовые", – он двадцать пять лет преподавал точные науки в отдаленных провинциальных, затем в городских и столичных училищах и гимназиях. Провинциальный учитель Ф.К.Тетерников написал учебник по геометрии, опубликовал ряд статей по вопросам образования. За педагогическую деятельность ему были пожалованы ордена Св.Станислава и Св.Анны. Душа же педагога-естественника, в котором вызревало ощущение больших прозаических и поэтических возможностей, продолжала тянуться к изящной словесности. До возвращения в Санкт-Петербург, что произошло в 1892 году, в различных "журнальчиках" он опубликовал более десяти стихотворений. Литературным дебютом принято считать публикацию стихотворения "Лисица и еж" в детском журнале "Весна" (№ 4, 1884) за подписью "Терников". Но все это представлялось незначительным, влекла настоящая большая литературная и переводческая деятельность.

Традиционная открытость русской литературы западноевропейской, прежде всего французской, способствовала появлению и становлению символизма на русской почве. Учитель математики Ф.Тетерников, судя по письмам близким, усиленно занимался самообразованием, читал произведения мировой классики, с увлечением переводил на русский язык П.Верлена, еще не многими на родине автора понятые строки, например, такие:

Несколькими годами позже в литературных кругах его прозвали "русским Верленом". Французские "проклятые" до сих пор нередко выходят в переводах Ф.Сологуба, которые он сделал, проживая в российской глубинке, в Новгородской, Псковской, Олонецкой губерниях. Тогда же в глубинке его занимали вопросы творчества, которые будут обсуждаться в среде русских символистов много позже. Сослуживец И.Кикин вспоминал, как с недоумением он слушал "туманные" размышления Федора Кузьмича о том, "как претворять звуки в цвета"[187]. Конечно, эти размышления могли быть вызваны сонетом А.Рембо "Гласные" (1871). Но, заметим, бальмонтовское освещение этого вопроса в трактате "Поэзия как волшебство" появится более чем два десятилетия спустя, лишь в 1915 году. Переводил он и с английского, немецкого, украинского. В провинции был почти полностью написан первый роман "Тяжелые сны" (1883 – 1884), опубликованный в 1895 году в журнале "Северный вестник" (№ 7 – 12) – о драматической жизни учителя в захолустном городке.

Впрочем, поэтом и прозаиком Федя Тетерников почувствовал себя много раньше того, как судьба в лице строгой родительницы призвала его стать учителем. Первые стихи он написал в двенадцать лет, в шестнадцать начинал работу над романом в жанре семейной хроники. Однако к зениту славы Ф.Сологуб шел долго и трудно. Уже были опубликованы, кроме упомянутого романа, "Стихи: книга первая" (1895), "Тени: рассказы и стихи" (1896), уже в Австро-Венгрии были переизданы на немецком языке "Тяжелые сны" (1897), уже примелькался псевдоним на страницах модных журналов – "Северный вестник", "Мир искусства", "Новый путь", "Золотое руно", "Перевал", "Северные цветы", – а признания не было[188]. Оно пришло лишь с публикацией отдельной книгой романа "Мелкий бес" (1907). Успех романа, написанного в 1892 -1902 годах, частично опубликованного в журнале "Вопросы жизни" (1905), был, можно сказать, ошеломляющий. За десять лет книга выдержала шесть изданий. Позже этот успех затмил другие, может быть, и более оригинальные произведения мастера. В разговорах с читателями Ф.Сологуб не любил останавливаться на этом произведении. Есть свидетели такой его реплики: "Придут, комплиментов наговорят, а спросишь: "Что же вы читали?", ответят: "Мелкого беса". А-а, "Мелкого беса", ну, так вы совсем меня не читали"[189]. Прошли десятилетия, но и сейчас, по крайней мере для многих, Ф.Сологуб остается автором одного произведения.

В большой литературе

Перечень журналов, в которые недавний провинциал приносил свои работы, говорит о его сложившемся литературном вкусе. Вместе с Д.Мережковским, З.Гиппиус и другими художниками слова и не только слова он создавал "новое искусство". Причем этот вкус у него сложился задолго до встречи с единомышленниками по искусству. В арсенале сологубовской поэтики есть очень много такого, чего нет у других символистов. Как, думается, очень верно заметил А.Горнфельд в венгеровской истории "Русской литературы XX века", Ф.Сологуб стал бы таким, каким он стал, даже "если бы мир не знал ни Эдгара По, ни Рихарда Вагнера, ни Верлена, ни Малларме". Этот перечень имен можно продолжить, включив в него всех представителей русского символизма его призыва, так называемых декадентов. Да, Ф.Сологуб говорил о "влиянии", но вряд ли без излюбленной скрытой иронической усмешки (а ну, найдите-ка это влияние), скорее всего, здесь был элемент игры, творения собственной биографии, которая всегда мыслилась им как неотъемлемый сегмент "творимого творчества".

Новое искусство в понимании названных создателей, – это, прежде всего, духовное, максимально свободное от социальной обусловленности, от устойчивых предшествующих традиций, от всех рациональных измерений. Так же учитывалась аргументация законности и закономерности такого творчества западными коллегами. Особое внимание привлекла трактовка самодостаточности искусства у новых кумиров-философов, у А.Шопенгауэра, Ф.Ницше, прежде всего, в известной работе второго из названных мыслителей "Рождение трагедии из духа музыки". В то же время позиция Ф.Сологуба в стане близких ему художников имела ряд особенностей. Однако порубежная критика сконцентрировала внимание на одной особенности, самой броской, и сделала свое, впрочем, как уже было сказано, не во всем верное заключение. Было сказано то, что потом многократно повторится: Ф.Сологуб просто более, чем его соседи по журнальным публикациям, выражает декадентское мировосприятие. С декадентством тогда, да и позже, связывали все непонятное и трагическое, все выходящее за рамки классической традиции в искусстве[190].

Проблема дефиниции, тонкостей определения и самоопределения, остается актуальной в отношении и старших символистов, и младосимволистов. Последние, "крестники" В.Соловьева, исходили из своего понимания идей "всеединства" и соответственно из своей веры в прекрасное, "истинно сущее". Эта вера предписывала им творчески перерабатывать впечатления от противоречий эмпирического мира, "страшного мира", и на "теургическом", "софийном" пути служить добру, красоте, истине. Ф.Сологуб был самым уважаемым "старшим" в кругу "молодых". Его творчество, хотя это, может быть, не сразу заметно, во многом соединило первое и второе поколения новаторов. Но он иначе представлял путь от временного к вечному, от земной юдоли к гармоничному Божественному. Ф.Сологуб не выражал намерений служить ипостасям прекрасного в умопостигаемых пределах пространственно-временных координат. В его рассуждениях по вопросам эстетики, в его литературных сочинениях элементарные дидактические, этические основания выражены гораздо слабее, чем у авторов-предшественников и современников[191]. Конечно, не он один проникся граничившими со скепсисом сомнениями, но такого, как у него, отрицательного отношения к наличной действительности русская литература до Ф.Сологуба, пожалуй, и не знала[192].

Возможно, ближайший аналог сологубовского творчества, в плане тематики, проблематики, общего стиля, – мистическое творчество немецких романтиков, авторов бежавших утвержденной Просвещением и классицизмом логики, ясности. Вряд ли их стихи, наряду со стихами французских символистов, не оказали прямого влияния на русского поэта. Кроме всего прочего их роднит отрешенность от текущего времени, от всего простирающегося перед глазами. У Ф.Сологуба очень мало стихотворных, равно прозаических, сочинений, которые можно связать с какими-то конкретными пережитыми им яркими чувствами. Вслед за немецкими романтиками он, уподобляясь известному персонажу известного датского сказочника, льдинками своих стихов говорит об одном – о вечности[193]. Не составляет труда найти строчки А.Шлегеля, созвучные в плане формы и содержания многим сологубовским строчкам. Такие, например:

1

В.Соловьева нередко представляют как предсимволиста, как предтечу русского символизма. С хронологической точки зрения это правильно, но дело в том, что он существенно опережал свое время. В.Иванов говорил (и повторял), что В.Соловьев первый "определил истинное искусство как служение теургическое" и начал то направление поэзии, которое представляет он и близкие ему литераторы. (Иванов В. О значении Вл.Соловьева в судьбах нашего религиозного сознания // Вл. Соловьев: pro et contra. Антология. Т. 2. СПб., 2002. С. 782). В предисловии к сборнику статей известных исследователей культуры начала XX века В.Соловьев по праву назван ключевой фигурой эпохи (Серебряный век в России. Избранные страницы. М., 1993. С. 4).

2

Мочульский К. Русские поэтессы // Кризис воображения. Статьи. Эссе. Портреты. Томск, 1999. С. 88.

3

Бердяев Н.А. Смысл истории. М., 1990. С. 139. Продолжая эту тему, заметим, что на рубеже веков, подпитывая релятивистскую отмашку "все относительно", почти одновременно прозвучали два сенсационных вывода, две формулы: "материя исчезла" и "бог умер". Сентенция "безумного человека" Ф.Ницше, прозвучавшая в "Веселой науке" (1882), была не сразу воспринята во всей глубине ее пророческого содержания – как предсказание кризиса мысли, конца рожденной еще в Античность западной философии. Бог в словах Ф.Ницше "бог мертв", объяснял М.Хайдеггер, обозначает "сверхчувственный мир идеалов, заключающих в себе цель жизни, что возвышается над самой же земной жизнью, и тем самым определяет ее сверху и в известном смысле извне". (Хайдеггер М. Слова Ницше "Бог мертв" // Вопросы философии. 1990. N 7. С. 147). В другом случае он уточняет: "Слова "Бог мертв" – это не атеистический тезис, а глубинный событийный опыт западной истории". Здесь "опыт" – борьба против Бога, против трансценденции (Игнатов А. Черт и сверхчеловек. Предчувствие тоталитаризма Достоевским и Ницше // Вопросы философии. 1993. N 4. С. 37). Полное осознание драматических последствий случившегося пришло позже, литература отразила это осознание. Из постулатов обреченной, по мнению Ф.Ницше, христианской философии, принимая или преодолевая их, исходили и верующие и атеисты. Первые обожествляли исходную "верховную истину", вторые воспринимали материю как исходное, а потому в какой-то мере сакральное начало. Человек, размышляющий о мире и первоначалах, почти одновременно лишился существенных и давних парадигм. Падение "абсолютных начал" естественно смущает сознание, вызывает ощущение кризиса. "Обе формулы, – пишет венгерская исследовательница, – означали наступление релятивизма и кризис… веры в развитие (независимо уже от того, что понималось под этим развитием – движение ли истории, развитие ли абсолютной идеи)" (Силард Л. Своеобразие общественной и культурной жизни в России на рубеже XX в. (1890 – 1917) // Русская литература конца XIX – начала XX века (1890 – 1917). В 2 т. Будапешт, 1983. Т. 1. С. 24).

4

Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987. С. 416.

5

Мигунов А., Перцова Т. На рубеже искусства и науки. К творческой биографии В.Кандинского // Искусство. 1989. № 1. С. 32.

6

Бердяев Н.А. Кризис искусства. М., 1990. С. 10.

7

Минц З.Г. О некоторых "неомифологических" текстах в творчестве русских символистов // Минц З.Г. Поэтика русского символизма. СПб., 2004. С. 62.

8

Замятин Е. О синтетизме // Я боюсь. Литературная критика. Публицистика. Воспоминания. М., 1999. С. 78.

9

Третья линия многолика, это линия извечного поиска, на которой стояли выдающиеся личности, и проявилась она задолго до "конца немецкой классической философии". Например, в начале XIX века ее представляет прижизненный оппонент оптимистичного Г.Гегеля пессимист А.Шопенгауэр, противопоставивший гармоничной творящей идее своего современника хаотичную "злую волю".

10

Философия экзистенциализма (отлат. existentia – существование) связана с трудами Ф.Ницше, С.Кьеркегора, Н.Бердяева, очень тесно с творчеством Ф.Достоевского, французских писателей Новейшего времени А.Камю, Ж.Сартра (Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001. К. 1218). Столетия мысль о Боге, добром заступнике здесь и справедливом судье там, определяла смысл человеческого существования, сомнения в ее истинности не могли не ранить. Человек ощутил свое одиночество во Вселенной, его охватило чувство страха перед бесконечностью космоса, таинством его стихийной пустоты. Вышеупомянутая фраза М.Цветаевой из ее письма В.Розанову имеет вполне экзистенциальное продолжение: "Я совсем не верю в существование Бога и загробной жизни. Отсюда – безнадежность, ужас старости и смерти". Страх – спутник абсурда, основной модус человеческого существования в понимании экзистенциалистов (и, кстати сказать, абсурдизма, позже возникшего направления в искусстве). С потерей возможности опереться на Бога человек ощущает страх за свое человеческое существование (это уже у Достоевского: "тогда все позволено?!"). Он вопрошает себя: если жизнь – это страдания, за которыми следует уход в бесконечность, в ничто, то стоит ли она неизбежных страданий? Уместны ли в ней нравственность, самоотречение? У каждого художника находятся свои варианты ответов на вопросы, связанные с пониманием жизни, смерти, одиночества. Экзистенциализация сознания на рубеже Нового и Новейшего времени подтолкнула их обратиться к проблеме, в полной мере осмысленной лишь на исходе XX столетия: "Не покидает ли нынешний мир идея человечества как единственного единства, оставляя пустоту… не оборвалась ли История, конченная без завершения?" (Гефтер М.Я. История – позади? Историк – человек лишний? // Вопросы философии. 1993. N9. С. 4).

11

"Это была эпоха… интереса к мистике и оккультизму", – писал Н.Бердяев (Бердяев Н.А. Самопознание (опыт философской автобиографии). М., 1991. С. 140). О большом внимании творческих личностей России к оккультизму, эзотерике – древним учениям о возможностях и методах прямого контакта с инфернальными силами и использовании их в практических целях – подробно говорится в книге Н.Богомолова, прежде всего в предисловии (Русский модернизм и оккультизм. Предварительные наблюдения //Богомолов Н.А. Русская литература начала XX века и оккультизм. Исследования и материалы. М., 1999. С. 5 – 20). Автор устраняет терминологическую неясность, связанную с этими смежными понятиями. Каббала (евр. букв. – предание, традиция) – собрания сочинений мистического характера VIII – XIII веков о возникновении мира, человека, о смысле бытия.

12

Гностицизм (от греч. gnosis – учение, познание, знание), гностика – обобщающие понятия. Схожие идеи появлялись и в другие времена. Гностицизм глубоко проник в сферы искусства порубежных лет. Если В.Соловьев относился к нему как к историко-религиозно-философскому явлению, то у многих модернистов он нередко лежит в основе своеобразной матрицы для творчества. Гностицизм эклектичен. Христианские представления сочетаются здесь с зороастрийскими, буддийскими, иудейскими, с языческим пантеизмом, античной философией и мифологией. Церковь осудила эти учения как еретические, выделила из их ряда так называемый христианский гносис. Всех гностиков-теоретиков, включая самых известных – Валентина, Василида, Оригена, объединяет общее понимание трагической разобщенности мира Божественного и мира сущего. По многим другим вопросам среди них нет согласия. Одни авторы объявляли себя истинными христианами, другие позиционировали себя иначе, отличали своего бога от христианского. Один из самых дискуссионных вопросов – природа добра и зла, мера ответственности абсолютных антиномий за происходящее в мире и мирах. Из этих умозрительных построений и прений вытекали самые причудливые убеждения и верования, включая сатанинские. (Краткий культурологический обзор основных течений и явлений в гностицизме представлен в книге: Слободнюк С.Л. Дьяволы «серебряного» века (древний гностицизм и русская литература 1890 – 1930 гг.). СПб., 1998. С. 23 – 49). Свои взгляды гностики выражали в мифологических трактатах, воплощая абстракции в художественные характеры, наделенные драматичными судьбами. Систематизировать эти взгляды можно в самом общем виде. В трактовке гностиков материальный мир – царство зла, трагическая ошибка. Его возникновение предопределено самомнением Божественного зона, оторвавшегося от Божественной полноты, плеромы, его скончание предопределено покаянным возвращением зона в Божественное лоно. Люди в этом мире обречены на страдания, на экзистенциальные переживания. Равно несчастны все три типа людей – соматики, психики, пневматики, но последние переживают все происходящее особенно остро, поскольку им доступны тайны гносиса. Пессимизм преодолевается верой в грядущее соединение с плеромой. Спасение, путь благого бессмертия, указывает эон-мессия, этот путь, в частности, предполагает аскетическое отрицание лжи материальных благ и чувственных удовольствий. Невежество – величайшее из зол, оно несет путы закабаления, гносис побивает это зло, освобождает человека. "Это гностическое «познание», – пишет Ганс Йонас, – имеет выдающуюся практическую сторону. Конечный «объект» гносиса – Бог: его появление в душе изменяет познающего, делая его причастным Божественному существованию (что значит больше, чем уподобление его Божественной сущности)" (Йонас Г. Гностицизм. СПб., 1998. С. 50. Эта книга известного ученого представляет собой увлекательный путеводитель по гностицизму). Ганс Йонас цитирует одно из важных положений гностицизма: "Освобождение – познание того, кем мы были, кем мы стали; где мы были, куда мы заброшены; куда мы стремимся, что искупаем; что есть рождение и что – возрождение" (С. 61 – 62). Общие сведения о гностицизме см.: Гностицизм // Новейший философский словарь. Минск. 2003. С. 252 – 253, а так же: Сарычев Я.В. Религия Дмитрия Мережковского. "Неохристианская" доктрина и ее художественное воплощение. Липецк. 2001.

13

Ржевская Н.Ф., Наркирьер Ф.С. Франция // История всемирной литературы. В 9 т. М., 1984 – 1995. Т. 8. С. 222.

14

Пачини Дж. О философии Достоевского. М., 1992. С. 6.

15

Введенский А. Целостное мировоззрение как условие государственного строительства // Московские ведомости. 1900. Май. №№104, 108, 118, 119.

16

Отразился косвенно или прямо, и не только в сочинениях с философской проблематикой. Этот вопрос возникает, например, в начальной части социально-бытового романа М.Осоргина "Сивцев вражек". В главе с примечательным названием "Время" повествователь, показывая, как тесно переплетаются, одна из другой вытекая, проблемы интеллектуальные и социальные, резюмирует: "Но и старому и юным одно было ясно: крушение ценностей, хотевших быть абсолютными, шаткость здания сегодняшнего быта, близость грозы, сгустившейся над новым Вавилоном". В романе М.Осоргин остроумно сравнивает человечество с муравейником, это тоже не пройдет мимо внимания литераторов. Роман писался в 1930-е годы, но задуман был, о чем автор сообщал в письме к М.Горькому, гораздо раньше, задолго до эмиграции.

17

Достаточно основательно эту тему раскрыл А.Битов в романе "Пушкинский дом" (1971), правда, падение духовности автор связывает прежде всего с действительно очень важными для России Новейшего времени социально-политическими причинами. В определенном смысле А.Битов наводил мосты между создававшейся в России литературой и литературой русского зарубежья, в которой эта тема всегда была актуальна. Позже к нему присоединились другие авторы.

18

Кун Т. Структура научных революций. М., 1977. С. 98. Действительно, более четырнадцати столетий ученых удовлетворяла геоцентрическая система мира Птолемея, его теория движения планет относительно Земли, "пупа вселенной", затем появились сомнения, новые данные, в конце концов ученые приняли гелиоцентрическую систему мира Н.Коперника. Это принятие, эта "смена инструментов", сопровождались трагедией Джордано Бруно и драмой Галилео Галилея. Но ни первый, ни второй, ни третий и не представляли, что светил, подобных Солнцу во Вселенной множество – ученые уверяют, что не менее ста миллионов. И атомистическая теория Демокрита удовлетворяла самые пытливые умы около двадцати пяти веков… Смены теорий болезненны, но неизбежны и необходимы.

19

Вероятно, самый яркий пример – эпоха Возрождения, высокое искусство этой эпохи.

20

Горнфельд А.Г. Федор Сологуб // Русская литература XX века. 1890 – 1910 /Под ред. С.А.Венгерова. М., 2004. С. 248.

21

Джонсон И. В мире мечты // О Федоре Сологубе. Критика. Статьи и заметки. СПб., 1911. С. 122.

22

Понятно, что речь идет о высоком и элитарном искусстве, прежде всего о художниках-неореалистах и модернистах, предпочитавших обращаться к абстрактной образности, аллегоричности, уходивших от вопросов быта к вопросам бытия. Других художников больше интересовала текущая действительность, социально-бытовые конфликты и пути их разрешения. Эти художники тяготели, условно говоря, к реалистической, относительно прозрачной образности, сложившейся в минувшем столетии, углубленному пониманию которой способствует знакомство с работами по истории и социологии.

23

Блок А. Валерий Брюсов. "Земная ось". Рассказы и драматические сцены. Виньетка Василия Миниоти. Книгоиздательство "Скорпион", Москва, 1907 // Блок А. Собр. соч. В 8 т. М., Л., 1960 – 1963. Т. 5. С. 637. Здесь, как и в целом ряде других случаев, символисты продолжают или наследуют воззрения романтиков. Так, Новалис утверждал, что "поэт постигает природу лучше, нежели разум ученого".

24

У М.Горького в неопубликованной поэме есть строчка, под которой, думается, могли бы подписаться очень многие его коллеги-современники: "Я в этот мир пришел не соглашаться".

25

Неретина С. С. Бердяев и Флоренский: о смысле исторического // Вопросы философии. 1991. № 3. С. 67.

26

Белый А. Театр и современная драма // Арабески. М., 1911. С. 18.

27

Коган П. Очерки по истории западноевропейских литератур. В 3 т. М., 1903-1910. Т. З.Ч. 1. С. 46.

28

Бердяев Н. Смысл истории. М., 1990. С. 145.

29

В данном разделе затрагиваются вопросы европейской культуры, о которых писали многие, включая автора настоящей работы. См.: Мескин В.А. Кризис сознания и русская проза конца XIX – начала XX вв. М., 1997. Общественные отношения ни в той, ни в настоящей публикации не затрагиваются, поскольку их проявление, обострение и отражение в искусстве описано достаточно хорошо.

30

Блок А. Собр. соч. В 8 т. М., Л., 1960 – 1963. Т. 6. С. 13. Это сказано в спорной публицистической статье 1918 года "Интеллигенция и революция", однако, думается, автор верно описывает умонастроение своих современников в предшествующие годы.

31

Иванов Вяч. Борозды и межи. Опыты эстетические и критические. М., 1916. С. 21.

32

Булгаков С.Н. Русская трагедия // Соч. В 2 т. М., 1993. Т 2. С. 499.

33

Позже эти статьи он опубликовал отдельной книгой: Белый А. На перевале. Кризис жизни. Пг., 1918.

34

Иванов В. Рассказы тайновидца // Сологуб Ф. Собр. соч. В 8 т. М., 2000 – 2004. Т. 3. С. 719. Horror vacui (лат.) – ужас пустоты. Далее во всех случаях обращения к этому изданию указывается только автор, название публикации, том, страница.