Глава 55

Военный корабль, появившийся из терминала Звезды Тревора Мантикорской туннельной сети, не передавал мантикорского кода опознания. Также он не передавал ни грейсонского, ни андерманского кода. Тем не менее, переход был ему разрешён, поскольку его код опознания принадлежал Королевству Факела.

Назвать это судно «военным кораблём» означало, наверное, неумеренно ему польстить. Это был, по сути дела, фрегат — представитель крохотного класса кораблей, которых ни один крупный флот не строил уже в течение пятидесяти стандартных лет. Но этот был очень современным кораблём, возрастом менее трёх стандартных лет, построенным на Мантикоре, картелем Гауптмана, для Антирабовладельческой Лиги.

Что, как все превосходно понимали, в действительности означало, что корабль был построен для Одюбон Баллрум, до его обращения в достойную почтения организацию. И данный конкретный фрегат — КФФ[42] «Ручей Поттаватоми» — был достаточно известен, можно даже сказать скандально известен, как личный транспорт некоего Антона Зилвицкого, ранее служившего во Флоте Её Мантикорского Величества.

В Звёздном Королевстве все знали о покушении на дочь Зилвицкого и, учитывая царящие на Мантикоре кровожадные настроения, никто не собирался создавать ему проблемы, когда «Ручей Поттаватоми» запросил разрешение подойти к КЕВ «Император» и высадить пару визитёров.

— Ваша милость, капитан Зилвицкий и… гость, — объявил коммандер Джордж Рейнольдс.

Хонор, подняла бровь и оторвалась от созерцания дрейфующих ближе всего к «Императору» кораблей своего флота, ощутив в эмоциях Рейнольдса нечто необычное. Она решила встретиться с Зилвицким настолько неофициально, насколько только было возможно, и устроила так, чтобы Рейнольдс встретил его и проводил к относительно небольшому наблюдательному куполу в задней части молотообразной носовой оконечности «Императора». Вид из купола захватывал, однако купол символически находился вне её салона или официальной территории флагманского мостика.

Однако теперь странное колебание в мыслесвете Рейнольдса заставило её задуматься, что возможно Зилвицкий может оказаться не столь удовлетворён «неофициальным» статусом визита, как она сама. Рейнольдс, сын освобождённого раба, был восторженным сторонником великого эксперимента на Конго, не говоря уже о личном обожании Антона Зилвицкого и Кэтрин Монтень. Он замечательно сотрудничал с Зилвицким непосредственно перед отбытием Хонор на Марш и был польщён, когда она попросила его встретить катер Зилвицкого. Сейчас же он казался почти… испуганным. Это не было совершенно точным определением его состояния, однако было близко к тому. Вдобавок Хонор ощутила аналогичную вспышку интереса со стороны Нимица, поскольку кот поднялся и уселся на спинке кресла, в котором она его оставила.

— Капитан, — произнесла она, протягивая руку.

— Ваша милость, — голос Зилвицкого был столь же глубок, как обычно, но так же и более резок. Отрывист. И, поскольку Хонор направила всё своё внимание на Зилвицкого, она ощущала под его внешне спокойным выражением кипящий гнев.

— Мне было очень тяжело слышать о событиях на Факеле, — тихо произнесла Хонор. — Однако я рада, что Берри и Руфь остались невредимы.

— «Невредимы» — занятное выражение, ваша милость, — голос Зилвицкого скрежетал подобно крошащемуся грифонскому граниту. — Берри не пострадала физически, однако я не думаю, что слово «невредима» хорошо подходит для описания случившегося. Она винит себя. Она знает, что не должна этого делать и она одна из самых здравомыслящих людей, которых я знаю, однако она винит себя. Не столько из-за смерти Лары или кого-либо ещё из погибших, а за то, что сама осталась в живых. И, думаю, может быть из-за обстоятельств смерти Лары.

— Мне тяжело это слышать, — повторила Хонор. Она поморщилась. — Мне и самой не раз приходилось сталкиваться с чувством вины оставшегося в живых.

— Она справится с этим, ваша милость, — сказал разгневанный отец. — Как я уже сказал, она одна из самых здравомыслящих людей, какие только существуют. Однако это событие оставит рубцы, и я надеюсь, что она извлечёт из него правильные уроки.

— Мне бы тоже этого хотелось, капитан, — от всей души произнесла Хонор.

— И, говоря об извлечении правильных уроков — или, наверное, я должен был сказать выводов, — продолжил Зилвицкий, — Мне необходимо поговорить с вами о случившемся.

— Я была бы благодарна за любой намек, которое вы можете мне дать. Но разве вам не следовало бы поговорить об этом с адмиралом Гивенс или, может быть, СРС[43]?

— Я не уверен, что какая-либо из официальных разведслужб готова услышать то, что я должен сказать. И я знаю, что они не готовы выслушать… моего партнёра по расследованию.

Когда Зилвицкий сделал жест в сторону своего товарища, Хонор целиком и полностью обратила на того своё внимание. Она поняла, что тот был очень молод. Ничуть не выдающийся физически. Среднего роста — может быть даже чуть меньше — не более чем жилистого телосложения, почти теряющийся на фоне весьма внушительной мускулатуры Зилвицкого. Волосы были темны, лицо тоже чуть смугловато, а глаза попросту коричневы.

Однако когда она пригляделась к нему и ощутила его эмоции, то поняла, что этот молодой человек был вовсе не «непримечателен».

В своё время Хонор Александер-Харрингтон знавала довольно много опасных людей. Зилвицкий был одним из них, также как и, на свой собственный смертельный манер, молодой Спенсер Хаук, даже здесь бдительно защищавший её. Однако этот молодой человек вызывал отчётливое, полное и беспримесное ощущение клинка. По сути дела, его мыслесвет был так близок к мыслесвету древесного кота, как только Хонор когда-либо ощущала у человека. Безусловно не злобный, однако… прямолинейный. До крайности прямолинейный. Древесные коты делили врагов на две категории: тех, с кем уже поступили соответствующим образом, и ещё живых. Мыслесвет этого непримечательно выглядящего молодого человека в этом отношении ничем не отличался. В нём не было ни намёка на злой умысел. Во многих отношениях он был прозрачен и невозмутим, подобно глубокому, неподвижному омуту. Однако в глубинах того омута скрывался Левиафан.

За многие десятилетия Хонор узнала себя. Не в полной мере, но лучше, чем это удавалось большинству людей. Она столкнулась с живущим внутри неё волком, склонностью к насилию, темпераментом, скованным дисциплиной и направленным на защиту слабых, а не на охоту за ними. Она видела эту часть себя отражающейся в зеркальной поверхности неподвижной воды характера этого молодого человека и с внутренним содроганием осознала, что он ещё более склонен к насилию, чем она сама. Не потому, что жаждал этого хоть на кроху сильнее её, но из-за своей сосредоточенности. Своей цели.

Он не был просто Левиафаном; он был ещё и Джаггернаутом. Столь же преданный защите людей и вещей, о которых он заботился, как и она, но намного более беспощадный. Она могла охотно пожертвовать собой за то, во что верила; этот человек мог во имя этого пожертвовать всем. Не для достижения личной власти. Не за деньги. Но потому, что его вера и цельность, с которой он держался своей веры, были слишком сильны для чего-то ещё.

Однако хотя он был столь же чист в своих стремлениях, как мясницкий топор, он совершенно не был ни сдвинутым психопатом, ни фанатиком. Его сердце обливалось бы кровью при мысли о том, что он принёс в жертву. Просто он в любом случае сделал бы это, потому что заглянул в глаза себе и своей душе и принял то, что там увидел.

— Капитан, могу ли я предположить, — негромко произнесла Хонор, — что политические связи, если можно так выразиться, этого молодого человека могли бы сделать его для этих официальных разведслужб несколько persona non gratis[[44]?

— Ну, думаю, что можно и так выразиться, ваша милость, — Зилвицкий безрадостно улыбнулся. — Герцогиня Харрингтон, позвольте представить вас специальному агенту Федеральной Разведывательной Службы Республики Хевен Виктору Каша.

Каша невозмутимо смотрел на Хонор, однако она ощущала, как за его невыразительным фасадом вскипает напряжение. «Эти „просто коричневые“ глаза намного глубже и темнее, чем я поначалу думала, — отметила Хонор, — и замечательно скрывают творящееся позади них».

— Агент Каша, — повторила она почти напевным тоном. — Я слышала про вас кое-что поразительное. В том числе и о роли, которую вы сыграли в недавней… перемене лояльности Эревона.

— Надеюсь, вы не ожидаете моего заявления о том, что я сожалею об этом, герцогиня Харрингтон. — голос Каша был внешне столь же спокоен, как и его глаза, несмотря на усилившиеся нехорошие предчувствия.

— Разумеется не ожидаю.

Она улыбнулась и отступила на полшага, ощущая, как напрягся стоящий за ней Хаук при объявлении личности Каша, затем показала рукой на комфортабельные кресла.

— Присаживайтесь, джентльмены. А затем, капитан Зилвицкий, вы наверное сможете мне разъяснить, что именно делаете здесь в компании одного из пользующихся самой дурной славой тайных агентов — если это не оксюморон[45] — на службе страшной Республики Хевен. Уверена, это будет обворожительно.

Зилвицкий и Каша переглянулись. Это было мимолётное переглядывание, более ощущаемое, чем заметное. Затем они синхронно уселись. Хонор разместилась в обращённом к ним кресле, Нимиц перебрался к ней на колени, а Хаук сдвинулся немного в сторону. Она ощутила понимание Каша того, что движение Хаука высвободило его оружие и убрало Хонор с линии огня. Хевенит не продемонстрировал открыто, что он это заметил, однако Хонор отметила, что на самом деле его скорее это позабавило.

— Кто из вас, джентльмены, хотел бы начать? — негромко поинтересовалась она.

— Думаю, что начать следует мне, — произнёс Зилвицкий. Мгновение он внимательно смотрел на Хонор, затем пожал плечами.

— Прежде всего, ваша милость, прошу прощения за то, что не уведомил предварительно ваши службы безопасности о визите Виктора. Я сильно подозревал, что у них появятся некоторые возражения. Не говоря уже о том, что он хевенитский оперативник.

— Ну да, он самый, — согласилась Хонор. — И, капитан, боюсь, что я должна указать на то, что вы доставили вышеупомянутого хевенитского агента в секретную зону. Вся эта звёздная система является стоянкой флота, находится на военном положении и закрыта для коммерческого транспорта. Вокруг плавает много весьма конфиденциальной информации, в том числе и могущей быть собранной простым визуальным наблюдением. Я полагаю, что никто из вас не поймёт меня неправильно, но я в самом деле не могу позволить «хевенитскому оперативнику» вернуться домой и сообщить Октагону, что он здесь увидел.

— Мы это учли, ваша милость, — сказал Зилвицкий спокойнее, чем он себя чувствовал, по оценке Хонор. — Я даю вам своё слово, что Виктор не имел доступа к каким-либо данным сенсоров и даже доступа на мостик «Ручья Поттаватоми» с тех пор, как мы покинули Конго. Также ему не была предоставлена возможность делать какие-либо визуальные наблюдения во время перелёта с «Поттаватоми» на ваш корабль. Это, — он махнул рукой на открывающуюся из купола панораму, -первый раз, когда он на самом деле увидел нечто, что хотя бы отдалённо может рассматриваться как секретная информация.

— Что касается вышесказанного, герцогиня, — сказал Каша, спокойно встречаясь взглядом с Хонор и спокойно положив правую руку на колено, — капитан Зилвицкий говорит правду. И хотя признаю, что у меня был большой соблазн попытаться взломать информационные системы «Ручья Поттаватоми» и похитить информацию, я ему обещал этого не делать и достаточно легко смог справиться с искушением. Они с принцессой Руфь крутые хакеры; я нет. Мне приходится полагаться на других людей, чтобы они для меня это делали, а ни одного из них у меня под руками не оказалось. Если бы я попытался, то всё бы запорол и попался. Тогда я не получил бы никакой информации и подорвал бы ценные профессиональные отношения. Честно говоря, мои познания во флотских вопросах вообще… ограниченны. Я знаю намного больше обычного обывателя, однако не до такой степени, чтобы делать заслуживающие внимания наблюдения. Во всяком случае не полагаясь на то, что я могу увидеть со стороны.

Хонор слегка откинулась назад, задумчиво разглядывая Виктора. Судя по его эмоциям было очевидно, что он понятия не имеет, что она может его испытывать. И было столь же очевидно, что он говорил правду. Также было очевидно, что он действительно ожидал задержания, может быть заключения в тюрьму. И…

— Агент Каша, — произнесла Хонор, — мне бы хотелось, чтобы вы дезактивировали некое приспособление для самоубийства, находящееся в вашем правом набедренном кармане.

Каша напрягся, его глаза расширились в первом продемонстрированном им признаке подлинного потрясения, и Хонор вскинула руку, услышав резкий шорох доставаемого из кобуры пульсера Хаука.

— Спокойно, Спенсер, — сказала она сменившему Эндрю Лафолле молодому человеку, не отрывая глаз от Каша, — Спокойно! Агент Каша не желает причинить вред кому-то другому. Однако я чувствовала бы себя намного удобнее, если бы вы не были настолько готовы убить себя, агент Каша. Довольно трудно сосредоточиться на том, что человек говорит, когда вы не уверены в том, не собирается ли он после следующего предложения отравиться или подорвать всех присутствующих.

Каша сидел очень, очень неподвижно. Затем он фыркнул — резко и отрывисто, но тем не менее с искренним весельем — и взглянул на Зилвицкого.

— Антон, я должен тебе упаковку пива.

— Я же говорил, — пожал плечами Зилвицкий. — А теперь, Мистер Суперсекретный Агент, отключи, пожалуйста, эту проклятую штуковину. Если я позволю тебе убить себя, Берри и Руфь меня прикончат. И мне даже не хочется думать, что сделает со мною Танди!

— Трусишка.

Каша, склонив голову на бок, взглянул на Хонор, затем немного криво улыбнулся.

— Я много слышал о вас, герцогиня Харрингтон. У нас на вас обширное досье и я знаю, что адмиралы Тейсман и Форейкер очень высоко вас ценят. Если вы готовы дать мне слово — ваше слово, не слово мантикорского аристократа или офицера мантикорского флота, но слово Хонор Харрингтон — что вы не будете меня арестовывать или пытаться выбить из меня информацию, тогда я отключу это устройство.

— Полагаю, что должна указать вам на то, даже если я дам вам своё слово, это не гарантирует, что кто-то ещё не попытается задержать вас, если узнает, кто вы такой.

— Вы правы, — он ещё мгновение подумал, затем пожал плечами. — Прекрасно, дайте мне слово Землевладельца Харрингтон.

— О, прелестно, агент Каша, — рассмеялась Хонор, в то время как Хаук возмущённо напрягся. — Вы изучили моё досье, да?

— И характер политической структуры Грейсона, — согласился Каша. Это наиболее допотопная, несправедливая, элитарная, теократическая, аристократическая отрыжка помойки истории в этой части исследованной галактики. Однако грейсонское слово нерушимо, а грейсонский Землевладелец имеет право предоставить защиту кому угодно, когда угодно и при каких угодно обстоятельствах.

— И если я это сделаю, я обязана — как традицией и честью, так и законом — проследить, чтобы вы получили защиту.

— Совершенно верно… Землевладелец Харрингтон.

— Очень хорошо, агент Каша. Вы получили гарантию Землевладельца Харрингтон вашей личной безопасности и свободы возвращения на «Ручей Поттаватоми». И, пока я настроена раздавать гарантии столь легко, я также гарантирую, что Восьмой Флот не уничтожит «Ручей Поттаватоми» сразу же, как только вы окажетесь на его борту.

— Благодарю вас, — сказал Каша и потянулся к карману. Он осторожно извлёк небольшое устройство и включил виртуальную клавиатуру. Его пальцы порхнули над нею, вводя замысловатый код, затем он перебросил устройство Зилвицкому.

— Уверен, что все будут чувствовать себя счастливее, если ты, Антон, о нём позаботишься.

— Танди точно будет, — ответил Зилвицкий и спрятал обезвреженное устройство в карман.

— А теперь, капитан Зилвицкий, — сказала Хонор, — надеюсь, вы собираетесь объяснить, что именно заставило вас и агента Каша нанести мне визит?

— Ваша милость, — казалось, что тело Зилвицкого наклонилось к Хонор без всякого видимого движения, — мы знаем, что королева Елизавета и её правительство считают Республику Хевен ответственной за покушение на мою дочь. Я также верю, что вы помните обстоятельства смерти моей жены и то, что у меня ничуть не больше любого другого причин любить Республику Хевен. По сути дела, скорее меньше.

Отметив это, я, однако, должен заявить вам, что совершенно убеждён в том, что Хевен не имел вообще ни малейшего отношения к покушению на Факеле.

Несколько секунд Хонор молча вглядывалась в Зилвицкого. Её лицо было просто задумчиво, а затем она откинулась в кресле и скрестила свои длинные ноги.

— Капитан, это весьма интересное утверждение. И, могу заметить, вы верите в его истинность. Также довольно интересно, что агент Каша полагает, что оно истинно. Что, разумеется, не обязательно делает его таковым.