- Так что, Зудинцев, договорились?- Гусаров брусочком мела потер кончик кия и тыльную сторону ладони.- Если выигрываешь ты, я лечу в Питер. И будь, что будет. Если я - извини. Полетишь без меня!
      - Согласен, Володя.- Я взял другой кий, провел рукой по его лакированной поверхности.- Сто лет не играл в бильярд.
      Попробую. Даешь слово офицера, что будешь в суде? А, Гусаров?
      - Слово офицера! Кто разбивает? Бросай монетку!
      Разбивать пирамиду выпало мне. Начало партии было удачным - сразу два шара залетели в лузы. Потом я "киксанул", но подставки, к счастью, не сделал. Гусаров точными ударами забил в лузы двух "свояков" подряд, потом промазал... Играли осторожно и долго. Никому из нас проигрывать не хотелось.
      - Повезло тебе, Жора.- Гусаров отложил кий и посмотрел на ровный ряд шаров на моей полочке.- Перевес в один шар.
      Придется теперь схлестнуться с бывшим друганом Удальцовым. Конечно, эта сволочь должна сидеть...
      - Ладно, Гусар, не переживай. Давай по рюмочке ракии. Очень мне штука эта болгарская понравилась. Вроде грузинской чачи. Пошли, угощаю...
      И, плюнув на бандитов Лома и Удаленького, рыскавших по Солнечному Берегу в поисках Гусарова, мы затарились болгарской виноградной ракией и снова поднялись в номер. Галка поначалу скромничала, а потом присоединилась к нам. Все-таки хорошо иногда, когда у тебя жена - опер!
      Пару раз посылали ее в ресторан за добавкой. От ракии перешли к мастике, слегка разбавляя эту анисовую водку водой из-под крана. "Капли датского короля" свалили Гусарова с ног. Я тоже был хорош. Сидел возле него и тормошил: "Гусар, проснись! Давай же! На посошок!"
      Гусаров рухнул на диван и захрапел. А я долго рылся в своей сумке, отмахиваясь от жены, пытавшейся меня раздевать. Наконец нашел, что искал наручники. Пристегнув свою руку к руке Гусарова, я улегся рядышком и погрузился в сон. Мне снилось Черное море...
      ДЕЛО О КРУЖЕВНОМ ВОРОТНИЧКЕ
      Рассказывает Валентина Горностаева
      "Горностаева Валентина Ивановна, 30 лет. Работала в репортерском отделе и отделе расследований. В настоящее время - сотрудница архивно-аналитического отдела. Незамужем. Проживает с матерью, сестрой студенткой медицинского института и племянницей. Обладает неуживчивым характером. Эмоционально не уравновешена, склонна к непредсказуемым поступкам. Язвительна, но в глубине души романтична, хотя эту романтичность часто прячет за нарочитой грубостью. Периодически вокруг Горностаевой возникают слухи о ее нетрадиционной сексуальной ориентации, которые ничем не подтверждаются".
      Из служебной характеристики
      Лето обрушилось на город небывалой жарой. Под вечер обычно начинались грозы. Они грохотали с такой силой, что казалось - еще немного, и обязательно наступит конец света. Но утром снова вылезало солнце, и от духоты некуда было деться.
      Я шла на работу и с грустью думала, что к перемене климата в Петербурге следовало уже привыкнуть, но мой организм упорно сопротивлялся глобальному потеплению, каждая его клеточка молила о прохладе. Больше всего на свете мне хотелось в отпуск. Но из-за того, что Агеева, которая решила сделать золотое армирование, никак не могла определиться с днем операции, сроки моего отпуска все время переносились. Сегодня было уже 10 августа, а я по-прежнему находилась в подвешенном состоянии, и это более всего выводило меня из равновесия. Я проклинала Завгороднюю, которая надоумила Марину Борисовну сделать армирование, Агееву, непременно желающую выглядеть моложе своей дочери, а заодно и тот день, когда впервые переступила порог "Золотой пули".
      В последнее время со мной определенно что-то происходило. Не радовали даже отношения со Скрипкой, которые после истории с дуэлью вновь стали прежними и даже лучше. Несколько раз Алексей являлся в Агентство с цветами, чего за ним раньше никогда не водилось. Но странное дело: чем нежнее и внимательнее становился он, тем безразличнее делалась я, словно где-то внутри сломалась маленькая пружинка, и все происходящее воспринималось теперь в искаженном виде. Моя сестра Сашка называла это кризисом тридцатилетнего возраста. Возможно, она была права, хотя мне такое объяснение напоминало медицинский диагноз и потому казалось обидным. "Нет, мне срочно нужно в отпуск!" - подумала я, подходя к дверям Агентства.
      ***
      На часах было 15 минут одиннадцатого.
      Я просунула голову в кабинет Спозаранника, чтобы доложить ему таким образом о своем появлении на работе. Глеб, который после очередной реструктуризации именовался куратором архивно-аналитического отдела, посмотрел на меня так, словно я опоздала по крайней мере на два часа.
      - Валентина Ивановна!- строго произнес он.- Вам давно надлежит заниматься мониторингами. Помните, что шестьдесят страниц в день - это норма, которую вы можете позволить себе только перевыполнить.
      - Уже иду,- буркнула я.
      Агеева стояла перед зеркалом и сокрушенно разглядывала себя.
      - Нет, с таким лицом невозможно жить,- говорила она.
      Реагировать на это замечание не имело смысла, поэтому я включила компьютер и разложила перед собой ворох газет, который предстояло завести в ненавистный мониторинг. С некоторых пор наши отношения с Мариной Борисовной перестали быть доверительными и дружескими. Я не могла простить ей историю со Скрипкой. Впрочем, Агеева вела себя так, будто ничего не произошло.
      - Представляешь, Валентина, когда в мое тело вживят золотые нити, оно станет молодым и упругим, а лицо обретет прежнюю привлекательность. Светлана говорила...
      Продолжение этого монолога я постаралась не слышать, злорадно подумав о том, что Скрипка все же вернулся ко мне. В течение некоторого времени в нашей комнате было слышно только щелканье клавиш компьютера, потом Агеева подняла голову от монитора и сказала:
      - Я звонила в клинику. Лазарь Моисеевич записал меня на третье сентября.
      - Так, значит, с понедельника я могу пойти в отпуск?- обрадовалась я.
      Очевидно, Марина Борисовна ожидала от меня другой реакции, но я уже лихорадочно писала заявление: "Прошу предоставить очередной отпуск с 13 августа по 3 сентября..."
      Просить больше не стоило и пытаться - получить четыре недели сразу в "Золотой пуле" удавалось лишь Спозараннику, да и то не всегда. К концу дня я узнала, что Обнорский подписал мое заявление только на две недели - не иначе, как это были происки Глеба.
      Но это уже не могло испортить мне настроения. "Все к лучшему,- думала я.- Оставшиеся дни можно будет взять зимой, поеду на Рождество в Париж или еще куда-нибудь".
      С особой торжественностью заявив Спозараннику, что убываю в очередной отпуск, я распрощалась со всеми, кроме Скрипки, который еще вчера уехал добывать для Агентства импортную сантехнику и должен был вернуться не раньше субботы.
      ***
      Домой я летела как на крыльях, радуясь тому, что сегодня пятница и впереди у меня целых две недели отдыха. Сейчас я любила всех: Светку Завгороднюю, Агееву, Скрипку и особенно Лазаря Моисеевича Гольцикера, который назначил день операции на 3 сентября, а не на середину августа. У метро я купила банку малины и бутылку пива. Сочетание продуктов довольно странное, но упрекать меня в этом было некому, потому что домашние мои находились в отъезде.
      Сашка каким-то чудом умудрилась выиграть путевку в университетском профкоме и укатила на месяц в Крым, а мать с племянницей уже месяц пили парное молоко в Новгородской области. В квартире царил полнейший кавардак, но, по моему глубокому убеждению, начинать отпуск с генеральной уборки глупо. Поэтому я включила видеомагнитофон, поставила кассету со "Служебным романом" и, усевшись в кресло с малиной и пивом, стала размышлять о том, как распорядиться долгожданной свободой.
      О том, чтобы остаться в городе, не могло быть и речи. Хотелось к морю, но в таком случае следовало заранее позаботиться либо о путевке, либо о билете на юг, а в железнодорожных кассах творится сейчас нечто невообразимое. Так ничего и не придумав, я легла спать.
      ***
      На следующий день я уехала в Репино.
      Весь день провалявшись на пляже, окончательно одурев от солнца и от запаха тины, зеленым ковром устилавшей кромку берега, я решила не возвращаться в город и отправилась в ближайший цансионат. Взятых с собою пяти тысяч хватило на оплату пятидневного пребывания здесь. Ужин не входил в оплаченную путевку, поэтому, выпив кофе в баре, где толклись отдыхающие, я отправилась в номер. Он был крошечный, но вполне уютный. С наслаждением приняв душ, я улеглась поверх девственно чистой постели и стала листать забытый прежними постояльцами журнал со странным названием "Энотека". Как выяснилось, это непонятное слово означало собрание вин, само собой разумеется не каких-нибудь там плебейских, а очень дорогих и изысканных.
      Ознакомившись с тем, что едят и пьют в элитных ресторанах, я решила позвонить Скрипке.
      - Привет, Горностаева! Ты куда пропала?- спросил Алексей.- Я тебе целый день звонил.
      Отметив про себя этот отрадный факт, я сказала ему, что пребываю в пятизвездном отеле на берегу Средиземного моря.
      - Ну и как тебе там?- поинтересовался Скрипка.
      - Прекрасно. На ужин подавали фуа гра и белое "Шардонне".
      - Фуа что?- не понял он.
      - Ты исключительно дремучий тип!- возмутилась я.- Фуа фа - это жареная гусиная печенка под соком из свежих лесных ягод.
      - Ясно,- сказал Алексей.- Я, пожалуй, навещу тебя в этом райском уголке, если ты скажешь мне, где он находится.
      - Так и быть,- засмеялась я и сообщила ему название пансионата.
      ***
      Утром меня разбудил легкий шум дождя.
      Я вышла на лоджию. Небо было пасмурным.
      Внизу, накрывшись зонтами и куртками, тянулись к столовой отдыхающие. "Вот и кончилось лето",- подумала я, спускаясь к завтраку и досадуя, что не догадалась взять зонтик.
      Около столовой на скамейке-качелях сидела женщина. Она проводила меня взглядом-улыбкой, и лицо ее показалось мне знакомым. Я тщетно пыталась вспомнить, где я могла ее видеть, но, кроме того, что она, возможно, была одной из посетительниц, которых принимала в "Золотой пуле" Агеева, мне ничего не приходило в голову.
      Завтрак был скучным. Вместо фуа фа подали кусочек зеленоватого омлета, две лопнувшие сосиски и чай с привкусом питьевой соды (Агеева рассказывала, что когда они в период расцвета стройотрядовского движения ездили проводниками на поездах дальнего следования, то, экономя на пассажирах, добавляли в чай соду - от этого заварка становилась темной, насыщенной).
      Соседи за столом тоже попались скучные.
      Ребенок, младший член молодой супружеской семьи, капризничал и плевался омлетом. Два молодых парня были мрачными и прыщавыми. Интересно, вот Завгородняя в такой хилой компашке нашла бы себе объект для внимания?
      К счастью, небо прояснилась, и я собралась загорать. Выходя из корпуса, снова увидела женщину, которую встретила утром. Она сидела на поваленном стволе сосны и, заметив меня, чуть кивнула головой. Я ничего не понимала, потому что готова была поклясться себе, что никогда прежде не видела эту женщину. И все же она откуда-то меня знала.
      Женщина отложила в сторону сумку с рукоделием: тонким крючком она вязала какое-то воздушное бежевое кружево.
      - Здравствуйте! снова улыбнулась она.- Вы меня не узнаете? Помните Александро-Невскую лавру, очередь к мощам Пантелеймона-целителя?
      И тут я наконец вспомнила. Ну конечно, это была та самая женщина с маленькой складной скамеечкой, которая помогла мне тогда отыскать свое место в очереди. Очередь двигалась крайне медленно, и люди в ней постоянно менялись. Отлучившись на некоторое время, чтобы перекусить и позвонить своим, я уже не узнавала никого, кто стоял рядом, и совсем было отчаялась, когда услышала голос: "Вы стояли вот здесь".
      Отправляясь в тот день в Лавру, я не надеялась на какое-то конкретное чудо. Это была совсем другая потребность, которая не имела ничего общего с просьбами. Я вспомнила миг, ради которого мы 14 часов стояли в очереди. На секунду, не более, ты прикасаешься к драгоценной реликвии, и мощная волна вздымает тебя вверх, а сердце мгновенно заполняется радостью.
      - Вам помогло?- спросила женщина.
      Этот вопрос заставил меня смутиться.
      - А вам?- спросила я.
      - Я просила здоровья,- грустно улыбнулась она и указала на палочку, стоящую рядом со скамейкой.- Да вы садитесь.
      Мою собеседницу звали Нина Викторовна. На вид ей было лет 60 или чуть меньше.
      Светлый костюм, собранные в узел каштановые волосы, чуть тронутые помадой губы - во всем ее облике не было ничего запоминающегося. "Интересно, каким чудом она сумела запомнить меня?" - недоумевала я. Нина Викторовна словно почувствовала мой вопрос.
      - Я всю жизнь проработала в школе, поэтому у меня профессиональная память на лица.
      - И что вы преподавали?- спросила я, чтобы поддержать разговор.
      - Историю.
      История никогда не входила в число моих любимых предметов, скорее, напротив - она казалась мне скучным нагромождением дат.
      Но признаться в этом сейчас я не решилась.
      - Жизнь человека кажется подчас бессмысленной; отдельные поступки, мысли, слова - все это напоминает спутанную, изнаночную сторону ковра, узор на котором можно разглядеть только с лицевой стороны.- Нина Викторовна мягко провела рукой по воздушному кружеву.- Так вот, история всегда была для меня способом увидеть другую сторону вышивки или кружева, и этому я пыталась учить своих учеников.
      - И вам это удалось?- спросила я, жалея о том, что мне в свое время не повезло с учительницей истории.
      - Лучше сказать, удавалось,- поправила меня она.- Вы знаете, Валенька, среди моих учеников есть и такие, которыми по праву можно гордиться.
      - Не иначе, как вы учили Владимира Путина,- усмехнулась я.
      - Нет, Путина не учила, но начальник Ревизионной палаты Северо-Западного федерального округа Карачаевцев - мой ученик.
      Я хотела было сказать, что Карачаевцев - личность скорее одиозная, чем вызывающая уважение, но, взглянув на собеседницу, осеклась:
      - Как он учился?
      - Средне,- сказала она.- Звезд с неба не хватал, особой популярностью у одноклассников не пользовался. Но мне всегда было обидно за этого мальчика, я чувствовала, что он интереснее, глубже, чем кажется.
      - Особенно, когда в качестве полковника КГБ пытал диссидентов,- не удержалась я.
      - Не пытал, а допрашивал,- возразила Нина Викторовна.- Ведь нельзя же верить всему, что сегодня пишут в газетах. Вот, полюбуйтесь,- она извлекла из полиэтиленового пакета свежий номер "Вариации",- сколько гадостей льется на голову Карачаевцева, а главное - все неправда.
      - По-вашему, он правильно сделал, что забрал под свою резиденцию Дворец бракосочетаний?
      - Так ведь должен же быть у начрева достойный офис!- изумилась она и, переводя разговор на другую тему, спросила: - А чем занимаетесь вы?
      После всего услышанного я не смогла заставить себя сказать правду и выбрала первое, что пришло мне в голову:
      - Я работаю библиографом в Российской национальной библиотеке.
      Моя маленькая ложь оказала на Нину Викторовну благотворное действие. Она стала восторгаться возможностью каждый день находиться в обществе книг, расспрашивала меня о том, как живет бывшая Публичка. Поскольку мне приходилось бывать в библиотеке достаточно часто, я с полной ответственностью сказала, что там творится полная неразбериха в связи с переездом в новое здание.
      - Да, я читала об этом,- горестно вздохнула Нина Викторовна.- Но вы не расстраивайтесь: профессия библиографа будет востребована всегда.
      Я со страхом стала ожидать новых вопросов, на которые уже вряд ли смогла бы ответить, потому что имела весьма туманное представление о том, как работают библиографы.
      Но, к счастью, стал накрапывать дождь, и наша беседа закончилась.
      ***
      Случилось так, что мы подружились. Общество старой учительницы было необычайно интересным. Она заново открывала для меня историю, и я с удивлением убеждалась в том, какой интересной может быть эта наука. Мы часто гуляли вместе, я провожала ее на процедуры. Нина Викторовна была одинока, и единственным светом в окошке был для нее любимый племянник, которого после трагической смерти родителей она воспитывала как сына.
      - Гене было тогда тринадцать лет,- рассказывала Нина Викторовна.- Я думала, он никогда не оправится после трагедии.
      Но Гена всегда был сильным мальчиком, он выстоял. Потом Геннадий окончил университет, работает, правда, не по специальности, но кому в наше время нужны математики. Сейчас он живет отдельно, сделал неплохую карьеру, у него свое дело. Но меня не забывает, без его помощи я бы пропала со своей пенсией и болезнями. Вот и путевку сюда тоже он купил.
      Я слушала Нину Викторовну очень внимательно, понимая, что племянника она видит нечасто и скучает по живому общению.
      О Василии Карачаевцеве мы больше не говорили, я развлекала ее забавными историями о собственной племяннице, которая к пяти годам превратилась в домашнего тирана, и расспрашивала учительницу о том, как следует воспитывать детей. Несмотря на разницу в возрасте, у нас с ней было много общего. Мы любили одни и те же фильмы и книги и помнили наизусть строки из одних и тех же стихотворений. Единственное, в чем наши мнения не совпадали, было отношение к современной журналистике, которую Нина Викторовна, мягко выражаясь, не жаловала.
      - И знаете за что?- с жаром говорила моя собеседница.- Для журналистов факт важнее истины, а событие - важнее человека. Все эти так называемые расследования имеют единственную цель - зацепить, шокировать или, на худой конец, развлечь. Посмотрите, что творится в киосках печати сегодня? Заголовок аршинными буквами на первой полосе: "Целки умирали на кресте!"
      И это - об убийстве в монастыре. По-вашему, это смешно?
      - По-моему, это ужасно,- отвечала я.- Но вряд ли на основании этого следует делать вывод обо всей журналистике.
      Теперь наставала моя очередь горячиться и отстаивать честь своей профессии. Я доказывала ей, что не следует всех стричь под одну гребенку, что "желтая" пресса существует во всех цивилизованных странах, потому что каждый должен иметь право выбора.
      - Валя! Успокойтесь,- говорила мне Нина Викторовна.- Что вам до этих писак?
      Ведь вы библиограф, а не журналист.- И добавляла: - Знаете, чем хороша работа учителя? Тем, что в качестве профессиональной задачи здесь ставится необходимость если не любить, то уважать каждого своего ученика.
      Наша беседа возвращалась в обычное русло, и я жалела о том, что не сказала ей правду о себе. Но момент был упущен, а терять дружбу старой учительницы мне не хотелось.
      ***
      В среду приехал Скрипка. Я обрадовалась его появлению, потому что неожиданно для себя поняла, что успела соскучиться. Но радость моя оказалась преждевременной. С места в карьер Алексей заявил, что не позже пятницы я должна быть в Агентстве.
      - Мог бы хотя бы ради приличия сделать вид, что приехал сюда ради меня,- обиделась я.
      - А ради кого же?- искренне изумился он.- Шеф велел поехать и уговорить тебя прервать отпуск.
      - Интересно, зачем я ему так срочно понадобилась?
      - Не знаю,- пожал плечами Скрипка.
      Я почти не сомневалась в том, что он врет, но по опыту знала, что допытываться бесполезно.
      - Хорошо,- сказала я,- передай Обнорскому, что ты выполнил его поручение.
      Увидимся в пятницу.
      С этими словами я отвернулась, давая ему понять, что визит завершен.
      - Ух и язва ты, Горностаева!- обиделся Скрипка.- Я к тебе, как к человеку, думал, мы вместе вернемся сегодня в город.
      - Нет уж, дудки!- заявила я.- У меня еще день оплаченного отдыха.
      - Как знаешь,- сказал он, садясь в машину и захлопывая дверцу.
      ***
      Ночью я долго не могла заснуть, размышляя о том, что могло случиться в Агентстве. А утром сразу после завтрака стала готовиться к отъезду. Нина Викторовна была огорчена моим внезапным решением, но из деликатности воздерживалась от вопросов.
      Срок ее пребывания в пансионате заканчивался завтра, и она с нетерпением ожидала племянника, который должен был приехать.
      - Жалко, что вы уезжаете сегодня,- сказала учительница.- Я бы познакомила вас с Геной, он бы отвез нас вместе на машине.
      - Вчера я уже отказалась от такой возможности,- ответила я.
      - Этот молодой человек, который приезжал,- ваш друг?- осторожно спросила она.
      - Нет, это друг моей бывшей подруги,- ответила я.
      - Жаль,- сказала Нина Викторовна,- он такой славный и, по-моему, уехал очень расстроенным.
      - Вам показалось,- усмехнулась я, подумав о том, что "славный" по отношению к Скрипке - явное преувеличение.
      Мы тепло попрощались и обменялись номерами телефонов.
      Перед самым моим уходом на станцию Нина Викторовна протянула мне маленький пакетик.
      - Возьмите, Валя, на память. Я люблю от нечего делать вязать крючком маленькие милые пустячки. А потом дарю их приятным людям. Это - воротничок для блузки. Некоторое время назад я подарила такой же одной симпатичной даме. Она заходила к Геночке по делам и увидела, как я рукодельничаю. Представляете, пришла в такой восторг от моего кружева, что я решила подарить его ей. Она хотела деньги дать, но я не взяла. Пусть носит на радость. И вы - возьмите. Мне от этого только приятно. А вам, думаю, пойдет...
      Сидя в электричке, я вспоминала Нину Викторовну, знакомство с которой стало самым ярким эпизодом моего летнего отдыха.
      ***
      - Как ты к этому относишься?- спросила меня Агеева, когда в пятницу я появилась на работе.
      - Положительно,- ответила я, полагая, что речь идет о золотом армировании.
      - Да ты совсем ненормальная, Валентина, ввязаться в такую авантюру...
      Договорить Марина Борисовна не успела, потому что на пороге возникла фигура Обнорского.
      - Ну что, Горностаева, достукалась?- привычно пошутил шеф.- Пойдем потолкуем.
      Предчувствуя недоброе, я пошла за ним.
      В кабинете уже сидели Спозаранник, Повзло и Скрипка, который упорно делал вид, что не замечает меня. Ничего хорошего это не предвещало. Обнорский опустился в кресло и придвинул к себе пепельницу.
      - Пока вы, госпожа Горностаева, любовались репинскими пейзажами,- начал он,- случилось страшное.
      Зная склонность Андрея Викторовича к подобным словесным конструкциям, я молчала, ожидая продолжения.
      - Валентина Ивановна!- продолжил за Обнорского Глеб.- Поскольку составление мониторингов кажется вам занятием утомительным, мы решили внести разнообразие в вашу жизнь.
      Привычка Спозаранника выражаться эвфемизмами всегда выводила меня из себя, но сейчас я не среагировала даже на нее.
      Поэтому паузу Глебу пришлось нарушить самому, что он и сделал весьма эффектно.
      - Вам срочно предстоит стать горничной в квартире начальника Ревизионной палаты Карачаевцева.
      От неожиданности я подавилась табачным дымом.
      - Вы что, совсем рехнулись?- вырвалось у меня.
      Спозаранник поморщился, он не любил грубых выражений. Строгим голосом он начал говорить о том, что если бы я внимательнее относилась к своим обязанностям по составлению мониторинга рынка недвижимости, то от моего внимания вряд ли укрылся бы факт приобретения начревом новой квартиры.
      - Ну и что?- спросила я и подумала о Нине Викторовне.
      - А то,- сказал Глеб,- что роскошная восьмикомнатная квартира на Дворцовой набережной, стоимость которой вместе с ремонтом составляет не менее ста тысяч долларов, досталась ему практически за копейки.
      Мои секретные источники располагают информацией о том, что столь удачным приобретением Карачаевцев обязан некоему депутату Зайчикову, который до того, как занять место в ЗакСе, подрабатывал черным маклером и имеет большой опыт криминального расселения бывших коммунальных квартир.
      - Между прочим, Зайчиков,- вступил в разговор Повзло,- является правой рукой небезызвестного Алексея Калугина, он же - Леха Склеп.
      - Ну и что?- снова спросила я, краснея при воспоминании о своем плавании на яхте "Фетида" в обществе Калугина.
      - Ты что, Горностаева, совсем уже не врубаешься?- взорвался Обнорский.Склеп близок к опальному Вересовскому, и, если удастся доказать, что Карачаевцев таким образом получил от него взятку, карьере начрева конец.
      От всего услышанного мне стало тошно.
      Я понимала, что Обнорский, имевший давние счеты с Карачаевцевым, который лишил его заслуженного ордена за поимку преступника, не упустит возможности вывести начрева на чистую воду.
      - Во вторник,- заговорил Повзло,- в сводке прошла информация о том, что горничная супруги Карачаевцева Марианны Цаплиной попала в автомобильную аварию.
      Месяц ей придется провести в больнице. Мы подумали, что этой ситуацией надо воспользоваться. Нужны факты, без которых публикация материала чревата неприятными последствиями. Мы должны узнать правду об этой квартире. Внедрить туда своего человека - это единственный шанс.
      - Каким образом?- поинтересовалась я.- Дать объявление в газете? Или ты собираешься прямо позвонить Цаплиной и предложить ей в качестве горничной сотрудника "Золотой пули"?
      - Нет, конечно,- смутился Николай.- Но, учитывая твой богатый опыт внедрения, выбор пал на тебя.
      - Спасибо за оказанную честь,- церемонно поклонилась я.
      - Не ерничай, Горностаева,- сделал мне замечание Обнорский.
      Здесь он снова пришел в хорошее расположение духа и произнес свой любимый монолог о том, что, когда отечество в опасности, каждый мальчишка с фауст-патроном нам дороже... Ну и так далее. На сей раз его слова не произвели обычного эффекта. Затея с горничной казалась мне абсолютно бесперспективной и в высшей степени дурацкой.
      - Думать всем!- прозвучал зычный голос шефа.
      На этой оптимистической ноте совещание закончилось.
      ***
      - Ты что, не мог мне сразу сказать?- напустилась я в коридоре на Скрипку.
      - А что бы это изменило?- резонно заметил он.- Так ты спокойно прожила "еще один день оплаченного отпуска".
      - Слушай,- миролюбиво спросила я,- а разве нельзя каким-нибудь другим путем разузнать все об этой злосчастной квартире? Ведь наверняка существуют официальные сведения о том, кто ее купил и сколько за нее заплачено?
      - Не будь наивной. Она занесена в специальный закрытый реестр ГБР, как и все подобные квартиры, да и владелец ее - наверняка лицо подставное. История с горничной мне и самому не очень нравится, но, пожалуй, это все-таки шанс. Да не переживай ты раньше времени,- добавил Алексей, глядя на мое расстроенное лицо.- Может, сходим куда-нибудь вечером? Фуа гра не обещаю, но что-нибудь придумаем...
      Я была благодарна Леше за его попытку утешить меня, но сегодня вечером с юга возвращалась Сашка, которую я не видела больше месяца.
      ***
      Дома я узнала множество новых подробностей из экспедиционной жизни моей черной, как головешка, сестры. И про ловлю пеленгасов на острове Бульбек, и про скалы-гроты мыса Турханкут...
      Мы выпили привезенную ею бутылку "Белого муската красного камня" и, памятуя о том, что градус понижать нельзя, перешли на водку, когда наконец сестра поинтересовалась моими делами. Я рассказала ей про Нину Викторовну и про квартиру Карачаевцева. Идея внедрить меня туда в качестве горничной вызвала у сестры приступ гомерического смеха.
      - Знал бы Обнорский, что дома ты берешься за уборку лишь в самых крайних случаях,- сказала она.
      - Вечно ты смотришь на проблему с какой-то непонятной стороны,разозлилась я.- Нет, чтобы посоветовать что-нибудь.
      - Говно вопрос,- процитировала Сашка нового крымского знакомого "дикого прапора" из кефального хозяйства.- Позвони своей Нине Викторовне.
      Честно признаться, эта мысль была первой, которая пришла в голову и мне, но я гнала ее от себя. В том, что Нина Викторовна была учительницей Карачаевцева, я видела странное совпадение, которое по каким-то причинам тревожило меня.
      - Нет, это невозможно. Да и что я ей скажу - помогите добыть компромат на вашего ученика? И это после того, как я знаю о ее отношении к газетным разоблачениям? Да ты сама-то понимаешь, что говоришь?!- обрушилась я на ни в чем неповинную сестру.
      - Ладно, не заводись,- спокойно ответила она.- Не хочешь, так и не звони.
      ***
      На другой день я все-таки позвонила, подсознательно надеясь на то, что трубку никто не возьмет. Но Нина Викторовна оказалась дома. Она чрезвычайно обрадовалась звонку и стала настойчиво приглашать меня в гости.
      - Валенька! Приходите в любой день после работы. Я живу на Итальянской - от библиотеки всего десять минут ходьбы.
      Ощущая себя волком в овечьей шкуре и краснея от каждого слова, я начала действовать по заранее продуманному плану.
      - Знаете, Нина Викторовна, а у меня неприятности...
      - Что случилось, моя девочка?
      - Да вот, без работы осталась. Фонды библиотеки перевели в новое здание, у нас - большие сокращения. А в новом здании у директора какие-то свои библиографы оказались, вот нас с подружкой - как имеющих минимальный стаж - и сократили.
      - Как неприятно,- расстроилась Нина Викторовна.
      - Да,- продолжала я врать.- Только-только надумала зимние сапоги новые купить. А тут еще у Манюни день рождения грядет... В общем, мне, к сожалению, не до походов в гости. Надо работу временную искать. Хоть горничной. А потом - выкручусь...
      У меня даже ладони вспотели от всей этой словесной гадости. А Нина Викторовна вдруг обрадовалась:
      - Валечка, как удачно, что вы позвонили сейчас, а не днем позже. Кажется, я смогу помочь. Не расстраивайтесь. Погуляйте, почитайте, обновите блузку моим воротничком - у молодых женщин от этого должно улучшиться настроение. Завтра я позвоню вам сама.
      ***
      Обнорского в Агентстве не было, он срочно улетел в Москву и должен был вернуться только к вечеру. О Нине Викторовне я рассказала Скрипке, который из моего сбивчивого повествования сделал вывод, что у меня - маленький, но все же шанс. Впрочем, о том, как использовать этот шанс, я не имела ни малейшего представления. И продолжала целый день заниматься мониторингом.
      А на второй день позвонила Нина Викторовна: