Требовалась закуска, и Зудинцев полез в холодильник. Он достал полпалки копченой колбасы, банку грибов и сыр.
      - А Спозаранники грибы едят?- спросил я.
      - Если бы Спозаранники грибы ели, то они их давно бы съели, а так как они их до сих пор не съели, значит, они их вообще не едят!- провел журналистское расследование Зудинцев.
      - Логично,- согласился я и вскрыл банку.
      Вообще Глебу следовало опечатать холодильник, ведь у него есть печать. Даже странно, что у Спозаранника дома есть неопечатанные предметы без инвентарных номеров.
      Жена Глеба пришла на кухню, когда мы уже допили бутылку. Она была очень тактичной и незлой женщиной, поэтому она не ругалась, а, наоборот, спросила, можно ли нам уже стелить. Мы начали отказываться, но она и слушать не хотела: дескать, нас в таком состоянии упекут в "каталажку". Как получилось, что мы остались у него ночевать, сам не понимаю.
      Утром Надежда начала нас будить на работу. Это оказалось очень трудным и неблагодарным занятием. Только наша, российская, женщина способна на такие подвиги.
      Будить трех пьяных мужиков - это не в горящую избу входить и не какую-то там лошадь останавливать. Зудинцев лепетал что-то про "оперативные обстоятельства, которые вынуждают его поспать еще часок, а потом, мол, источники сами придут к нему", а Спозаранник минут десять разглядывал нас, наверное, не понимая, как мы оказались в его квартире. Самым дисциплинированным оказался я. Мне потребовалось всего полчаса, чтобы умыться и одеться.
      Когда мы завтракали, Надежда по-медицински отчитывала мужа. Из ее слов мы узнали страшную правду. Оказывается, Глеб Спозаранник со страшной скоростью спивается. Он постоянно приходит домой пьяный и очень поздно, иногда даже после восьми часов вечера. Глеб сидел, опустив голову, и даже не пытался защищаться.. Ему было очень стыдно. Нам тоже было стыдно, мы чувствовали себя искусителями, прислужниками дьявола, ворующими из семей души святых отцов (то есть, мужей). А потом мы узнали самое главное: вчерашнее нетрезвое пришествие Спозаранника было действительно не первым, а (о ужас!) вторым! Тут нам стало смешно, и мы покинули гостеприимную квартиру.
      * 4 *
      Ровно в десять пришли оперативники Скрябин и Голубко. Гаденько улыбаясь, они положили на стол папку, пожелали нам успехов, спросили, какого числа у нас зарплата, и ушли. Вот и все.
      А мы остались думать. Зудинцев взял в руки папку и начал изучать ее содержимое.
      Мы попросили его делать это вслух.
      В общем, получалась следующая картина.
      На Васильевском острове в течение трех недель произошло три убийства бомжей. Последнее было совершено первого октября.
      Все они умерли от множества ножевых колото-резаных ранений. Личности двух первых убитых не установлены, третьим был спившийся житель поселка Торфяное. Свидетелей никаких нет, зацепок тоже. Известно точно лишь одно: последний убитый за несколько часов до смерти звонил своей бывшей жене, хвастался, что у него теперь много денег, и тут же жаловался, что якобы за ним следят, просил разрешения прийти. Но жена, зная, что ее бывший муженек последние пять лет питается на помойках, слушать его дальше не стала и бросила трубку. В папке была копия протокола ее допроса. Получалось, что кто-то мочит бомжей для собственного удовольствия, этакий "хищник". Но был и другой вариант. Если принимать во внимание последний телефонный разговор бомжа, то можно предположить, что они где-то что-то украли и на них охотились с целью вернуть деньги или отомстить.
      Каких-то особенных идей ни у кого из нас не возникло, вдобавок ко всему мыслительный процесс невероятно усложнялся тяжелейшим похмельем. Спозаранник скромно сидел в углу, разглядывая носки своих ботинок. Ему было стыдно смотреть нам в глаза. С утра наш маленький коллектив уже высказался относительно пагубного влияния алкоголя на молдаванский организм многодетного журналиста.
      - Ну что вы молчите, господин сыщик?- обратился к нему Зудинцев.- Ты все это затеял, а теперь молчишь?! Рожай идеи. Предлагай что-нибудь. Это же надо, блин, поспорить с операми на всю зарплату...
      Зудинцев, попрошу не зудить,- оборвал его Глеб, потом встал и, прохаживаясь между столами, стал размышлять вслух.- Что нам известно? Убитые были бомжами, следовательно, не имели постоянного места жительства...
      - Гениально! И как ты только догадался...- не вытерпел Шаховский.
      - Попрошу не перебивать и вести себя прилично!- сделал ему замечание Глеб.- Мы все тут, кроме Каширина, интеллигентные люди!
      (И замахал, сволочь, на меня рукой, упреждая реакцию протеста.)
      - Так вот, раз они не жили по квартирам, но были убиты, значит, убийца выслеживал их где-то в одном месте. А значит, надо идти туда, где можно увидеть много бомжей сразу, потому что кто-то их будет там отслеживать.
      Он замолчал, и в комнате повисла тишина. Я шепотом сказал Шаху, что нашему начальнику нужно немедленно лечь в постель, положить мокрую тряпку на лоб и сесть на аспириновую диету. Глеб, конечно, услышал и поэтому, повернувшись ко мне, заключил:
      - Я так думаю, что у нас есть единственный способ поднять это дело надо идти к бомжам и с ними беседовать. Но это такая публика, что с чужими, не из своей касты, они разговаривать не будут, следовательно, к ним надо внедряться! С сегодняшнего дня начнем внедрение. Разделимся на двойки и будем каждую ночь ночевать в колодцах на теплотрассе на Васильевском острове. Первая "двойка": Каширин и Шаховский. Старший Шаховский, потому что немного умнее. Вам необходимо найти во что переодеться, ввести в организм достаточное количество пищи и убыть на дежурство. Попробуйте завести агентуру в том обществе.
      Я буду звонить через каждый час, узнавать обстановку.
      - Стоп, стоп, стоп!- вырвался у меня вопль протеста.- Что значит внедряться? Ты что, блин, мы же пропахнем! И как ты нам будешь звонить? Ты представь себе бомжа с трубкой, нас же расколют в минуту!
      Глеб надолго задумался, потом сказал:
      - Черт с вами, будете без связи, трубку оставьте в офисе. Не маленькие.
      Дверь открылась, в кабинет влетел Соболин и заорал, чуть переступив порог:
      - Вы представляете, что удумал Обнорский? Он хочет, чтобы мы все написали по новелле!
      Соболин, видя полное непонимание на наших лицах, принялся объяснять. Оказывается, Обнорский хочет, чтобы каждый из нас написал по одному рассказу, в котором был бы описан какой-нибудь реальный эпизод из нашей жизни.
      В принципе, мне эта затея сразу понравилась. Теперь у меня появилась реальная возможность отомстить Спозараннику, Лукошкиной и другим душителям свободы слова в нашем коллективе. Я припомню этому дикому адвокату, как она режет наши тексты, а Глебу - все его методические занятия. Ну держитесь, братцы, и все остальные тоже.
      Я опишу, как Спозаранник, с которым мы были в Киеве, закрылся в туалете, сломал щеколду и не мог вылезти. Я его оттуда с помощью гостиничного слесаря доставал. Между прочим, горничные со всех этажей сбежались посмотреть на это шоу. Я ему поклялся, что никому не буду рассказывать про это. Сгоряча, конечно. А так я в литературной форме все изложу. Коллектив поймет, что это было на самом деле, а Спозараннику я всегда смогу сказать: "Глеб, это же литература! Искусство, блин. Понял?"
      * 5 *
      В четыре часа мы с Шахом ушли с работы искать спецодежду для ночного похода. Сначала мы заехали ко мне, но ничего подходящего не нашли, кроме старой вязаной шапочки, в которой дырки занимали больше площади, чем, собственно, сама шапка. Тогда Шах предложил заехать к его знакомой, которая жила около станции метро "Василеостровская". Там можно было спокойно переодеться и на трамвае доехать до места обитания тех бомжей, товарищей которых порезали ножиками. Машина моего напарника, как назло, оказалась в ремонте.
      У дамы я стал очевидцем грандиозного скандала. Она почему-то не поверила, что Витя в таком виде собирается на задание, и закатила истерику:
      - Ты меня не любишь! Это тебе все надо для нее!
      - Для кого?- искренне удивлялся Шах.
      - Только не надо вот этого!- кричала она.- Я давно про нее знала, я чувствовала, что ты мне изменяешь!
      Когда конфликт был улажен (я полчаса в одиночестве на кухне сам с собою играл в карты, дожидаясь их из спальни), мы переоделись и посмотрели друг на друга. Нам не стало смешно, наоборот, мы загрустили. Эх, до чего довела журналистская жизнь! И как легко, оказывается, стать бомжом. Пока мы спускались в лифте, Шаховский философствовал:
      - Этим бабам лишь бы скандал устроить! Как можно было подумать, что я пришел к ней переодеваться в какое-то рванье, чтобы потом в нем ей же изменять. До такого бреда может додуматься только женщина.
      - Откуда у нее столько всякого рванья?- задал я не на шутку волновавший меня вопрос.
      - А!- махнул рукой напарник.- У нее дед по воскресеньям около церкви нищим подрабатывает.
      Лифт остановился, двери открылись, и мы вышли. Тут нам попалась старушенция с авоськой. Она внимательно на нас посмотрела, потом замахнулась сумкой и огрела меня по спине. На этом она не остановилась и визгливым старческим голосом заорала:
      - А ну, алкаши, брысь отсюда! Обоссали все лифты, гады! Куда только участковый смотрит!
      Не вступая с ней в переговоры, мы выбежали из подъезда на улицу.
      - Единственный положительный момент,- сказал я, почесывая спину,- что на бродяг мы теперь действительно похожи.
      Шах ничего не ответил, только сплюнул в сторону. Мы решили поймать машину и доехать до "Бомжеленда", но очень скоро поняли, что идея была неперспективной. За двадцать минут "голосования" около нас не остановилась ни одна машина. Видимо, мы действительно стали похожи на бомжей.
      Пришлось ехать на метро. И это была целая эпопея. Чудом нам удалось миновать контроль. Люди в вагоне шарахались от нас. Одна дамочка как-то очень напряженно на нас смотрела. Чтобы ее ободрить и в ее лице вернуть себе доверие общества, я улыбнулся ей, вложив в эту улыбку все свое обаяние.
      Результат меня ошеломил. Дамочка фыркнула и громко на весь вагон произнесла:
      - Вот сволочь! И кто только таких уродов в транспорт пускает!
      Я был оскорблен в своих лучших чувствах. Обидевшись на весь мир, я отвернулся и больше ни с кем не разговаривал.
      * 6 *
      - Рано приехали, эта публика позже начинает здесь собираться,посмотрев на часы, сказал Шах.- Может быть, для установления контакта в магазине литр возьмем?
      Это была хорошая идея. Магазин оказался за углом. В нем мы пережили еще несколько минут недоверия со стороны общества. Тяжело, оказывается, быть бомжом. Все их, то есть нас, не любят., К восьми часам вечера начали стекаться первые обитатели бесплатной ночлежки.
      Один из них, мужик неопределенного возраста, подошел к нам и начал нас разглядывать. Шах спросил его:
      - Че надо, мужик?
      Тот никак не отреагировал, продолжал разглядывать нас дальше. К нему присоединились еще трое субъектов мужского пола и одно существо, бывшее по некоторым признакам когда-то женщиной. Наконец мужик прервал молчание и спросил:
      - Сбегли, значит?
      - Откуда?- вопросом на вопрос парировали мы.
      - Вам виднее, откуда,- усмехнулся мужик,- только тут занято все. Вам ночь прокантоваться или дольше?
      - Как дело пойдет,- ответил Шах, принимая условия игры.- Ищут нас.
      Мужик, который, по всей видимости, был здесь самым авторитетным аборигеном, чем-то вроде вождя, подошел к нам поближе и шепотом посоветовал:
      - У нас тут стучат на ментов многие, так что вы - это... Семью задобрить надо. Вы б купили чего, а? Деньги есть, наверное, раз вы бандюки.
      - Слушай, дядя, а с чего ты решил, что мы беглые? Может, нам ночевать негде?- удивился я.
      - Ладно вам,- махнул рукой собеседник,- на вас одежда старая, рваная, но чистая, и пахнете городом. Значит, специально переоделись, прячетесь, мусоров со следа сбиваете. Понятно же все. Ну так что, угостите, али как?
      - Ах ты, старый!- улыбнулся Шах, доставая из-за пазухи литровую бутылку водки.- Наливай всем, знакомиться будем.
      Появление бутылки вызвало заметное оживление среди бродяг. Мы спустились по ржавой, не внушающей доверие лестнице внутрь теплотрассы. Там было тепло и сухо.
      Мужик, которого все звали дядей Васей, достал из-за трубы стакан, а мы начали выкладывать из пакета закуску. Видели бы меня в ту минуту знакомые! В натуральном притоне, с опустившимися бездомными изгоями общества, из одного стакана...
      Бомжи оказались очень недисциплинированными существами и попробовали устроить драку вокруг бутылки, но дядя Вася при помощи затрещин и пинков быстро восстановил порядок. Как всегда, нашлись и недовольные, которые отползли в угол и там затихли.
      - Ну что, поехали, помолясь?- спросил дядя Вася, налил себе полстакана и одним махом его осушил.
      После него пил второй по авторитетности обитатель ночнушки, однорукий Федот.
      Потом налили и мне, но уже не полстакана, а чуть ли не одну его десятую. Даже тут меня попытались обделить. Вася протянул мне стакан, и я взял его в руку, но пить не торопился. Меня мучил один вопрос: каких микробов и бацилл не было на стенках этого стеклянного сосуда? Если прикоснуться к нему губами, то можно и что-нибудь неизлечимое подцепить. А жить очень хотелось.
      Тогда я поставил стакан на пол, взял бутылку и прямо из горлышка сделал несколько глотков. Потом передал ее Шаху, который тут же повторил мой маневр.
      Когда большинство обитателей этого гостеприимного места легли спать, мы остались втроем: я, Шах и дядя Вася. Решив, что настал подходящий момент, мы решили разговорить старика. Начали с того, что стали очень мягко спрашивать, как им живется, как деньги на жизнь достают. Он отвечал нам без особой настороженности, считая, что мы - сбежавшие из тюрьмы преступники, а значит, почти свои, такие же гонимые обществом несчастные. Потом мы спросили, насколько опасна их жизнь, часто ли их убивают? Тут он сразу замкнулся и сказал, что хочет спать. Нам ничего не оставалось, как отложить беседу до следующего дня или найти другой источник.
      Ночевать в этом клоповнике мы не собирались, но решили часов до трех там посидеть, чтобы не вызывать подозрение у его обитателей.
      Минут через двадцать мы увидели, как Вася подполз к другому бомжу и принялся с ним о чем-то шептаться. Потом они встали и куда-то ушли. Вскоре и мы приняли решение, что с нас довольно, и выбрались на поверхность. То, что мы увидели, нас неприятно удивило - теплотрассу окружали милицейские автомобили.
      - Там они, двое их, точно убийцы,- услышали мы голос дяди Васи.
      Значит, это он, негодяй, вызвал ментов.
      Нам надо было раньше учитывать, что такой авторитетный бомж, как он, "стучит"...
      Попадать в лапы постовых милиционеров в наши планы никак не входило, поэтому мы бросились бежать. За нами погнались.
      При этом преследователи, вероятно, переговаривались между собой по рациям, потому что почти окружили. У нас оставался только один путь для бегства, который привел нас во двор дома, весьма нам знакомого. Там жил Обнорский. Милиционеры буквально висели у нас на хвосте и могли нас настигнуть в считаные секунды. Нам не оставалось ничего другого, как просить у Обнорского политического убежища. Что мы и сделали.
      Он, конечно, сильно удивился, увидев у себя на пороге, в пять утра двух своих сотрудников в таком виде. Но впустил. Мы долго слушали через дверь, как по подъезду носились милиционеры, разыскивавшие нас и, наверное, недоумевавшие, куда мы подевались.
      А вот затем последовало долгое объяснение с шефом. Он сначала вообще не мог понять, что происходит. Мы, не желая рассказывать правду, попробовали ему представить другую версию происходящих событий, не упоминая про наше пари с операми, но в итоге запутались.
      - Вот что, ребята, хватит мне тут врать,- прервал он нас устало.
      И нам пришлось рассказать все. Больше всего его возмутило, что Спозаранник отправил нас на ночь к бомжам.
      - Итак, в Агентстве еще одним начальником отдела стало меньше и тремя уволенными больше. Значит, ночные походы отменить...
      Зная, что его мнение может не совпасть с мнением Спозаранника, я решил застраховаться:
      - Андрей, дай нам такую бумагу, чтобы ни один Швондер не мог нас...
      - Будет вам бумага! А этому вашему Швондеру... я завтра все скажу.
      * 7 *
      Утром Спозаранник долго извинялся перед нами, считая, что виноват в ночном происшествии только он, так как не продумал до конца операцию. Правда, потом в его черной душе опять что-то перевернулось, и закончил он речь такими словами:
      - Но если проанализировать ситуацию объективно, то вы сами виноваты. Во-первых, провалили задание. А это значит, что вы не только журналистами не можете быть, но даже бомжами. Во-вторых, рассказали обо всем шефу, и теперь все знают про наш спор с операми. В-третьих... Да ладно, с вас хватит и первых двух пунктов.
      Как всегда, он начал с того, что посыпал голову пеплом, но закончил тем, что виноваты все. Слухи по коридорам и кабинетам разносятся со скоростью, в несколько раз превышающей скорость света, поэтому к обеду все наши сотрудники знали о ночном происшествии. Причем слухи трансформировались. Я с удивлением узнал о том, что мы с Шаховским пришли ночью к Обнорскому пьяные, да еще с развратными женщинами.
      Когда я проходил по коридорам, то слышал хихиканье за своей спиной. Мне было обидно. А когда в коридоре я столкнулся сразу с двумя замами Обнорского, они начали читать мне лекцию о том, что ночевать лучше дома, в кругу семьи, а не в канализационных колодцах. Короче говоря, мне надоели все, и я решил рассказать Повзло и Скрипке одну историю:
      - Недавно я читал один рассказ современного писателя, потомка Салтыкова-Щедрина, назывался он "Как один журналист двух заместителей редактора прокормил".
      Суть там в том, что как-то раз один журналист и два заместителя редактора летели на самолете в Киев. Самолет потерпел крушение и упал прямо в Днепр. Все погибли, кроме этой троицы, которой удалось доплыть до необитаемого острова. Вернее, на нем жили люди, но аборигены, страшно дикие, предки современных украинцев. Эти два заместителя сразу стали выяснять, есть ли на острове какая-нибудь пресса. Оказалось, что до них газеты на острове не выпускались.
      И решили они тогда осчастливить местное население новой газетой, вернее, не новой, а первой. Через месяц дело у них наладилось.
      Единственный журналист выпускал сводку последних происшествий, писал в газету статьи, потом корректировал, сам набирал.
      А еще он проводил журналистские расследования и многое-многое другое. Аборигены меняли газету на бананы и апельсины. Издание богатело. Только заместители редактора все ворчали, что журналист у них ленивый и бестолковый. Тогда обиделся на них корреспондент и ушел в лес. Заместители сначала обрадовались, дескать, ну и хрен с ним, все равно - непрофессионал, и набрали новых журналистов из числа местного населения.
      А через два дня вдруг поняли, что новые сотрудники грамоте не обучены, ничего не могут, а сами заместители редактора, кроме как заместителями редактора быть, больше ни на что не годятся. Отвыкли от другой работы.
      И пошли тогда они в лес искать журналиста-дезертира. Нашли его под пальмой, спящего в объятиях...
      - Дальше не надо! перебил меня Скрипка.- Ты уже достаточно наговорил.
      Но меня вдруг понесло дальше:
      - А еще у этого же писателя есть другой поучительный рассказ. Называется "Дикий главный редактор". Там рассказывается о том, как...
      Тут я обратил внимание на то, что они оба и примкнувшая к ним Завгородняя смотрят куда-то за мою спину. На всякий случай я обернулся. Там стоял Обнорский. Внешне он в эту минуту напоминал работника скотного двора, готовившегося заколоть к празднику порося. Я замолчал и, решив, что лучше всего исчезнуть, ретировался.
      * 8 *
      Обидевшись на весь мир, я решил намного подышать свежим воздухом. Погода осчастливила нас ясным, солнечным днем, наверное, в плане компенсации за вчерашнюю сырость и серость. В Катькином садике я нашел свободную скамеечку. Закурив и положив ногу на ногу, я стал разглядывать группу любителей шахмат, оккупировавших лавку прямо напротив меня. Я старался ни о чем не думать, но очень скоро незаметно для себя вернулся мыслями к убийствам бомжей, решив еще раз проанализировать все известные мне факты. Итак, начнем с того, что убитых уже трое. Все они "паслись" в районе теплотрассы в районе метро "Приморская".
      Никто ничего не видел, и информация "по низу" тоже не идет. Если не считать нашего с Шахом подозрения, что бомжи все-таки что-то знают. К тому же следовало учитывать, что опера уже отработали традиционные способы раскрытия таких преступлений, поэтому необходимо изобрести что-то нестандартное. Только вот что?
      Самое перспективное - это начинать работать от последнего убийства, оно самое свежее. Что нам известно? Жил-был бомж, никого не трогал, спал в колодце теплотрассы. Где-то у него была жена, которая от него отреклась. Собственности он никакой не имел, никакие фирмы на него не оформлялись, это я по базе данных проверил. Может, он что-то знал, где-то что-то видел? Как и те трое, которых убили до него? Как версию принять можно, но хлипковато. Известно, что за несколько часов до смерти он звонил жене, хвастался, что у него много денег, и тут же жаловался, что за ним следят. "Жинка", конечно, послала его подальше и кинула трубку. Через пять минут он перезвонил и снова попросил о помощи. И с тем же результатом разговор закончился.
      Что из этого? Да ничего! Может быть, эти три бомжика украли у серьезных людей что-нибудь ценное. Самое простое - деньги.
      Решив, что дело глухое, я встал и направился в Агентство. Мыслительный процесс на свежем воздухе не принес ощутимого результата. Когда я уже заходил в арку дома на улице Росси, мне в голову вдруг пришла одна простая мысль. Конечно, не было никакой уверенности, что этот план принесет какие-нибудь плоды, но попробовать следует. В Агентстве я отловил Зудинцева, который прятался от Спозаранника у репортеров, и, затащив его в курилку, спросил:
      - Помнишь, ты говорил, что у тебя есть какая-то знакомая дама на телефонной станции?
      - Было такое, только я ее давно не видел.
      - А ты можешь ей позвонить?
      - Цель какова? Спрашивать о чем?
      Я на мгновение задумался, пытаясь облечь в слова свои мысли, бесконтрольно гулявшие в голове:
      - Слушай, я стал думать об одной вещи...
      - Хорошо, что не о двух, а то бы мы тебя потеряли...- язвительно перебил меня голос сзади.
      Я обернулся, передо мной стоял грузинский князь, он же бывший коммунист, он же бывший офицер Советской армии Зураб Гвичия.
      - Послушайте, парни, не юродствуйте!
      Может быть, мне на самом деле мысль в голову пришла. Смотрите, последний убитый бомж, его фамилия, если помните, Абрамов, звонил своей бывшей жене перед смертью. Откуда он звонил? Не с сотового же, правильно? Значит, либо со стационарного телефона, либо с таксофона. Стационарные все, кроме "петерстаровских" - не фиксируются, я имею в виду, соединения не фиксируются, потому что там нет поминутной оплаты. Поэтому про них надо вообще забыть. А вот уличные телефоны, которые "по карточкам", стоит проверить. Если Абрамов чувствовал какую-то опасность, то он мог звонить еще кому-то, и, возможно, что тому человеку он рассказал больше, чем жене...
      - А ведь действительно он, скорее всего, звонил с таксофона. Все другие, как ты выразился, стационарные телефоны находятся в помещениях, и кто бы туда пустил грязного вонючего бомжа? Надо карточки проверять,моментально оживился Зудинцев.
      - Все равно непонятно, где он деньги-то на карточку взял, за нее ж платить надо,- выразил сомнение Гвичия.
      - Эх ты, а еще князь,- пристыдил его Зудинцев.- Его жена сказала, что он ей по телефону про деньги хвастался, значит, мог карточку купить.
      Бывший опер убежал звонить знакомой на станцию, а я направился в столовую. Там сидел Обнорский и ел сыр. Причем без всего, даже без хлеба. Была у него такая привычка - сидеть в гордом одиночестве и медленно-медленно поедать сыр. Увидев меня, он перестал жевать и сказал:
      - Из-за того, что твой начальник поспорил с ментами, поставлена под угрозу честь Агентства. Если вы проиграете, то это будет очень неприятно для всех. Отсюда вывод: раз невозможно аннулировать пари, значит, его нужно выиграть. Точка. Я, как главный и великий начальник всего Агентства и вашего уродца Спозаранника в том числе, беру на себя руководство всеми операциями, которые вы придумаете. Круглосуточно держите меня в курсе всех ваших дел по данному направлению. Ни одно указание Спозаранника не выполнять без моей визы.
      А ему передай, чтобы через десять минут прибыл ко мне в кабинет для пиздюлей и инструктажа. Вопросы есть?
      Я несколько растерялся от такой манеры разговаривать, пролепетал что-то типа "слушаюсь, ваше классикоблагородие" и, забыв, что зашел пообедать, покинул уютное помещение нашей столовой.
      Вдруг в недрах Агентства раздался вопль.
      Вряд ли это был человеческий крик. Из кабинетов начали выглядывать люди, спрашивая друг друга, что происходит. Обнорский тоже выглянул в коридор и спросил:
      - Это кто там на собственную премию покушается? Передайте, что лишу, если орать не перестанут.
      Крик не повторился, и все вернулись к своим компьютерам. Подумаешь, кричит кто-то, мало ли что в Агентстве бывает. Вернувшись в наш кабинет, я застал следующую картину: Зудинцев что-то вычерчивал на карте города, Гвичия танцевал лезгинку, а Спозаранник, стоя у окна и сложив на груди руки, мрачно на них смотрел.
      - Что случилось?- спросил я.
      - Родик, твоя идея оказалась гениальной,- признался Зудинцев.- Танька со станции нам по факсу распечатку таксофонной карты передала. На, смотри.
      Он передал мне листок бумаги. В распечатке были указаны восемь звонков. Первым был звонок жене, он длился три минуты, второй - ей же. Третий звонок оттуда же, с того же автомата, около метро "Приморская", но адресован он был абоненту, находившемуся, судя по первым трем цифрам, где-то на юге города. Затем карта два дня не работала; в среду утром с нее были зафиксированы два звонка с таксофона на улице, затем еще три - из центра, и последний - опять с Васильевского острова.
      - Ты понял?- радостно спрашивал меня Зудинцев.- Все остальные звонки уже после убийства! Преступники забрали у него карту и звонят теперь по ней.
      - Не факт!- возразил Спозаранник.- Может, он ее в таксофоне оставил, а кто-то ее нашел и себе взял.
      - А как ты тогда объяснишь, что так много звонков привязано к Васильевскому, а?- не унимался Зудинцев.
      - Просто. Тот, кто нашел карту, сам живет или работает на Васильевском, вот и все.
      - Ничего не все!- начинал злиться Зудинцев.- Я носом чую, что мы в цель попали. Тут работать надо!
      - Как? Как работать?- сделав гримасу, ворчал Глеб.- Мы же ничего не знаем. Что нам известно? Номера телефонов, по которым кто-то звонил, и таксофоны, с которых набирали номера. Все! Нет у нас ничего.
      Он с утра опять был в отвратительном настроении. Маньяки, которые ему угрожали в последнее время, вновь активизировались. После того как Глеб поставил новое лобовое стекло, все повторилось. Новое послание было в два раза больше по площади, чем первое, и гораздо агрессивнее. Клей злоумышленники использовали тот же, что и раньше. Спозаранник рисковал обанкротиться на покупках лобовых стекол.
      Глеб ушел, а мы остались колдовать над картой. Через час при помощи адресных электронных баз данных мы кое-что вычислили.
      * 9 *
      В пять часов вечера мы уже были на Малом проспекте, около дома, куда были сделаны четыре из шести звонков, совершенных после убийства. Нужная нам квартира находилась на третьем этаже. Сам дом казался более-менее крепким, не таким разваливающимся, как соседние. Двор был хоть и колодцем, но в центре его росло дерево.
      Мы стали решать, под каким предлогом будем проникать в квартиру. Хорошо еще, что не взяли с собой Спозаранника, я слишком хорошо помнил, чем закончился наш ночной поход в детский дом. В тот раз наш герой по лестнице забрался на второй этаж, вскрыл окно, похитил дискету, а потом мы все попали в руки милиции. В конце концов, так и не составив никакого плана, мы вошли в подъезд.
      Зудинцев позвонил в дверь. Долго никто не открывал, потом послышались шаги, и мужской голос спросил: "Кто там?".
      - Телеграмма!- ответил я классической фразой.
      Считается, что никто в наши дни не открывает на такие слова, но, на самом деле, народ у нас доверчивый, а мы просто воспользовались тем, что в двери не было глазка. Дверь открылась. На пороге стоял парень лет двадцати. Увидев вместо тетеньки-почтальона трех мужиков, он открыл было рот, но Зудинцев бесцеремонно отодвинул его рукой и вошел в квартиру. Шаховский последовал за ним вторым, а я закрыл за нами дверь и заявил:
      - Что уставился? Документы!
      - А вы кто?- спросил парень.
      - А ты, уголовничек, не понял, да? Документы!
      Я наступал на него, и ему пришлось отойти назад. Он был одет в джинсы и красную рубашку. Ребята тем временем успели обойти всю двухкомнатную квартиру и убедиться, что никого больше дома не было. Парень достал из кармана рубашки паспорт и протянул мне. Я раскрыл его и начал изучать, не зная толком, что говорить дальше.
      - Так, может, покажете удостоверения?- не унимался парень.
      И тут с Шаховским произошло то, что обычно случается с милиционерами, а не с бывшими рэкетирами. Он подошел к парню, заглянул ему прямо в лицо и очень "по-жегловски" сказал:
      - Я тебя сейчас в камеру отправлю, если будешь грубить. Рычи там на своих подельников-жуликов. Где телевизор?
      - Какой телевизор?- очень удивился хозяин квартиры.- В комнате, вот на тумбочке стоит.
      Тут сработал уже Зудинцев. Он заорал на парнишку громовым голосом, от которого тот даже немного присел. В глазах "допрашиваемого" было полное непонимание. Он никак не мог понять, что происходит.
      - Только не ври нам, врать грешно, а ментам врать вдвойне грешно, понял? Ты квартиру на Московском ограбил?
      - Какую квартиру? Товарищи милиционеры, вы ошибаетесь, я ничего...