Париж
       Апрель 1969 года
      Едва Ариан закончила одеваться, как горничная сообщила, что машина ждет внизу.
      – Спасибо, Розинья. – Ариан взглянула на себя в зеркало и решила сменить только что надетое простое темно-синее платье на какое-нибудь другое: то, что было на ней, показалось недостаточно мрачным для того, чтобы в полной мере выразить ее чувства. Вернувшись к платяным шкафам, она наконец остановила свой выбор на строгом черном костюме и черной шелковой блузке. Ариан понимала, что опаздывает, но ее это не волновало – она решила, что большой беды не будет, если Симон подождет.
      Де ла Форс позвонил ей на следующий день после смерти жены и коротко сообщил о подробностях. Кроме того, он объявил, что приедет в Париж в апреле, чтобы обсудить с Ариан совместные планы на будущее. Несмотря на то что его рассказ об обстоятельствах гибели Долорес был весьма правдоподобным, Ариан сразу поняла, что де ла Форс убил свою жену. Так же ясно она осознала и то, что теперь путь назад для нее отрезан.
      Симон прилетел в Париж еще вчера ночью и позвонил ей из отеля. Он хотел видеть ее немедленно, но Ариан напомнила о необходимости соблюдать хотя бы видимость приличий до того момента, когда будет официально объявлено об их помолвке. Симон неохотно согласился и предложил встретиться на следующее утро в магазине Картье, чтобы выбрать подарок для Ариан.
      – Я хочу, чтобы весь мир видел нас вместе, – гордо заявил он.
      Ариан посмотрела на часы: она опаздывала уже на тридцать минут. Взяв сумочку, она вышла из комнаты, на этот раз даже не взглянув в зеркало: ей внезапно стало безразлично, как она выглядит.
 
      – Может быть, мадемуазель заинтересуют сапфиры? – прожурчал ювелир, выкладывая перед ними очередной бархатный подносик. – Эти камни принадлежали супруге одного магараджи, но мы заново огранили их и вставили в другую оправу. Вот, примерьте ожерелье.
      – Я не ношу сапфиры, – холодно ответила Ариан. – Они не подходят к цвету моих глаз.
      – Разумеется, – тут же согласился ювелир.
      – Есть ли вообще хоть что-нибудь, что тебе нравится? – В голосе Симона явственно прозвучали нотки раздражения.
      С утра он находился в прекрасном настроении, предвкушая встречу с Ариан. Оно еще улучшилось, когда ему позвонили из его офиса и подтвердили, что доверенные люди в Женеве решили вопрос о том, как избавиться от драгоценностей Долорес, не привлекая к этому внимания. Продажная цена фактически покрывала все расходы де ла Форса на украшения, подаренные им Ариан. Экономить деньги Симон любил почти так же, как зарабатывать и тратить, и потому, входя в магазин Картье, он буквально лучился самодовольством.
      Прошел час. Ариан пересмотрела множество всевозможных серег, подвесок, браслетов, колец и кулонов, но так и не смогла ничего подобрать. Сначала она опоздала почти на час, а теперь, судя по всему, у нее было отвратительное настроение. Де ла Форс был уверен, что во всем виноваты критические дни. Что ж, подумал Симон, скоро я на какое-то время избавлю ее от связанных с этим проблем.
      Ювелир не меньше Симона поражался равнодушию Ариан, но десятилетия работы с самыми разными, в том числе весьма капризными клиентами научили его сдерживать раздражение. Хотя отвергнутые сапфиры были последним комплектом из драгоценностей наивысшего качества, которые мог предложить магазин Картье, он твердо следовал правилу: сделать все возможное, чтобы заставить клиента совершить покупку. Шепнув что-то на ухо своему помощнику, он, сияя профессиональной улыбкой, снова повернулся к Ариан:
      – Возможно, мадемуазель доставит удовольствие приобрести что-то, сделанное специально для нее из камней, не уступающих по качеству тем, которые она уже видела, но с учетом ее личных вкусов. Я попросил ассистента принести кое-что из того, что находится на нашем складе и предназначено для изменения огранки и заключения в новую оправу.
      Помощник появился с новой стопкой бархатных футляров, и ювелир, приняв ее у него из рук, открыл крышку футляра, лежавшего сверху.
      – История этого ожерелья, возможно, покажется вам интересной, месье де ла Форс. Мы недавно получили его в качестве оплаты за другое ожерелье от одного из наших американских клиентов. Камни просто великолепны, но огранка, увы, весьма старомодна, как и весь дизайн этого украшения. Оно было изготовлено в Буэнос-Айресе для мадам Перон, вероятнее всего, в конце сороковых годов. Наш клиент купил его в 1956 году на аукционе, где распродавались драгоценности Эвиты.
      При виде ожерелья Симон отшатнулся.
      – Я никогда не стану покупать ничего из того, что принадлежало этой воровке! – взревел он. – Она разрушила мою страну! – Благодаря многолетней практике вспышка Симона получилась весьма натуральной. – Унесите это сейчас же, – добавил он уже более спокойно.
      – Подождите, – оживилась вдруг Ариан и положила руку на футляр. – Это в самом деле великолепная вещь.
      Склонившись над футляром, она стала разглядывать огромные изумруды в обрамлении бриллиантовых лепестков. Ариан не понимала, почему при виде ожерелья Симон пришел в такое бешенство, но причина его гнева ее не так уж и интересовала – достаточно было того, что эта вещь вывела его из себя. Примерив ожерелье, она взглянула на свое отражение. Украшение выглядело на редкость вульгарным.
      – Замечательно, просто замечательно, – заключила она. – Именно его я надену на нашу свадебную церемонию. Спасибо тебе, дорогой.
      Не дожидаясь Симона, она направилась к выходу. Впервые за это утро на губах Ариан появилась улыбка, но причин для веселья у нее было немного. Когда Симон опустился на сиденье автомобиля рядом с ней, лицо ее было уже бесстрастным, как обычно.
 
      Стояла середина июня, каштаны в саду Тюильри цвели. Ариан подумала, что, возможно, видит их в последний раз, и отошла от окна.
      Она оглядела гостиную. Мебель была в чехлах – это сделали еще утром рабочие. Они же забрали ее вещи – семнадцать огромных чемоданов фирмы «Лоис Вуттон», бог знает сколько чемоданов поменьше и громадную коробку со свадебным платьем от Сен-Лорана.
      Месяц назад, обсуждая с Симоном детали предстоящей церемонии, Ариан настаивала, чтобы на ней присутствовала только Нана. Симон согласился и сказал, что их обвенчают в глуши, в его поместье в Сальте, в церкви, оставшейся еще с колониальных времен. Тем не менее он попросил ее надеть по такому случаю белое свадебное платье.
      – Я ужасно сентиментален, и мне очень хочется видеть мою невесту в белом, как положено, – весело объявил жених.
      Симон, пребывавший в хорошем настроении, казался Ариан еще более отвратительным, чем обычно. Единственным – хотя и малоэффективным – оружием, с помощью которого она могла хоть немного поквитаться с де ла Форсом, было растранжиривание его денег. Этим Ариан и занималась с мстительным упоением в последние недели. Помимо свадебного платья она заказала у лучших кутюрье еще семьдесят пять туалетов. Остановилась она лишь после того, как поняла, что примерки стоят ей куда больших усилий, чем Симону оплата ее безумств.
      Незадолго до отъезда в Аргентину Ариан пообедала в обществе Жака. Поцеловав Вилетта на прощание, она вручила ему коробку из-под обуви, куда сложила свои лучшие драгоценности, и письмо, в котором просила Жака деньги от продажи украшений использовать исключительно для материальной поддержки Глории и Наны. Ариан никогда не говорила Симону о своей дружбе с Жаком и надеялась, что он не узнал о ней и что за Вилеттом не будут следить, по крайней мере в течение какого-то времени.
      – Если со мной что-нибудь случится, пожалуйста, открой коробку и прочти письмо, которое лежит внутри, но не раньше, чем Глория и Нана вернутся в Париж. Я сказала Нане, чтобы она связалась с тобой, – попросила Ариан.
      Жак взял в руки коробку.
      – Восковые печати ни к чему, дорогая. Я не стремился заглянуть в твое прошлое и не стану заглядывать в твою коробку. И я сделаю все, о чем ты меня просишь. – Жак отвел в сторону взгляд. – Иди. Я не умею сдерживать свои чувства так, как ты, – сказал он, мягко подталкивая ее к двери.
      На следующее утро Ариан посетила аргентинское консульство, чтобы оформить все бумаги, необходимые для заключения официального брака.
      …Стемнело. Нана помогла Ариан уложить Глорию и отправилась к себе в спальню. С того момента, как Ариан рассказала ей, что выходит замуж за Симона, отношение к ней Наны изменилось. Молчаливое неодобрение всего, что делала приемная мать Глории, исчезло. Она не умела и не пыталась выражать свои чувства словами, но Ариан догадалась, что каким-то необъяснимым образом Нана ощутила ее тоску – тоску человека, попавшего в ловушку.
      Ариан дала ей два обратных билета из Аргентины до Парижа с открытой датой, а также доверенность, позволявшую Глории путешествовать в сопровождении Наны.
      – Если в Аргентине со мной что-нибудь случится, немедленно возвращайся в Париж вместе с Глорией и свяжись с Жаком, – проинструктировала она Нану.
      – Я сделаю все, как ты говоришь, – ответила Нана. Больше она не произнесла ни слова, но Ариан почувствовала облегчение.
      Войдя в свою спальню, она бросила взгляд на камин и на кучку пепла, которая совсем недавно была бразильским паспортом Флоринды Сосы.
      После церемонии в консульстве ей вручили письмо от Симона, которое она прочла в машине. Де ла Форс договорился, что аргентинский паспорт, оформленный на новую фамилию Ариан, она получит на следующее утро. «Самолет может сделать экстренную посадку в Бразилии, а мне не хочется, чтобы у тебя возникли проблемы с бразильской иммиграционной службой. Новый документ тебе вручит шофер непосредственно перед прохождением паспортного контроля в Париже. Я не хочу, чтобы ты села не на тот рейс», – говорилось в письме. В этих нескольких фразах было сказано все – в некоторых вещах Ариан и Симон прекрасно понимали друг друга.
      Взяв кочергу, Ариан принялась ворошить пепел, пока сожженный паспорт не превратился в пыль. Затем села за стол, зажгла настольную лампу и придвинула стопку бледно-голубой писчей бумаги. Подумав немного, она принялась писать – это давалось ей куда легче, чем она ожидала.
      Наконец Ариан закончила письмо, запечатала, написала на конверте «Симону» и убрала в шелковый карманчик внутри чемоданчика с косметикой. Прежде чем забраться в постель, она снова раскрыла косметичку и, достав флакон со снотворным, приняла две капсулы. Встряхнув флакон, она вздохнула с облегчением, определив по звуку, что пилюль в нем еще много.

       Сальта, Аргентина
       Июнь 1969 года
      Предвечернее солнце заливало вершину холма, резко очерчивая белые стены церкви Нуэстра-Сеньора-де-Янби на фоне бирюзового неба. Когда машина начала подниматься по склону, Ариан увидела автомобиль Симона, припаркованный в тени гигантских кактусов. Вид одинокого авто лишь подчеркивал пустынность пейзажа.
      Они ехали уже почти час – сначала через бесконечные плантации сахарного тростника, затем по каменному плато. Ариан, устроившаяся на заднем сиденье, обливалась потом в своем свадебном платье. Церемония была назначена на шесть.
 
      Надзиратель втолкнул Флоринду в камеру и с лязгом закрыл стальную дверь. Она, споткнувшись, рухнула на узкую койку, в который уже раз орошая слезами грязную простыню.
      Как всегда, она покидала виллу рано утром, перед рассветом, когда охранники обычно крепко спят. Скорее всего кто-то из хозяев, проснувшись, обнаружил, что с прикроватной тумбочки исчезли драгоценности, и поднял тревогу. В тот момент, когда Флоринда подошла к воротам, в парке внезапно зажглись фонари, а из будки с пистолетом в руке выскочил охранник. Оттолкнув его, Флоринда выбежала на улицу, где ее должен был ждать в угнанной машине Сантос. Но того нигде не было. Грохнул выстрел. Шансов убежать не было, и она бросила сумку на тротуар и подняла руки.
      Но ее обвинили не только в ограблении – отпечатки ее пальцев совпали с теми, что были обнаружены на оружии, из которого был застрелен Рубен. Суд признал Флоринду виновной. Теперь она была обречена провести за решеткой двадцать пять лет. Ее поймали по вине Сантоса. Но расплачиваться пришлось за преступление, которое совершила Сильвия. Когда Флоринда осознала это, в душе ее не осталось ничего, кроме ненависти.
 
      Ариан вошла в придел церкви, под сводами которого царила прохлада, и остановилась, чтобы Нана могла расправить длинный шлейф ее свадебного платья и поправить вуаль. Она невольно обратила внимание на простые деревянные двери, беленые стены и удивилась, как Симон с его тщеславием мог удовлетвориться столь скромным антуражем для церемонии их венчания.
      Музыка, доносившаяся из-за закрытых внутренних дверей, показалась ей смутно знакомой. Это был не орган и не церковное пение, а нечто более мощное, полифонически богатое. Двери медленно растворились, и перед Ариан возникла статуя Девы Марии.
      – Иди же, – шепнула на ухо Ариан Нана.
      Как только невеста шагнула вперед, к алтарю, национальный симфонический оркестр Аргентины и хор из ста двадцати человек грянули бетховенскую «Оду радости». Могучие волны музыки, отражаясь от стен, взвились к сводам церкви, где на серебряных облаках, плывущих по золотому небу, сидели серебряные ангелы. Ариана шла, почти не видя высокого алтаря из-за слез, выступивших на глазах.
      Из всех моментов триумфа, которые в обилии выпадали на его долю, этот был для Симона особенно сладок. Величественная музыка, вице-королевское серебро вокруг, шелк роскошного платья невесты, красота самой Ариан – все это было частью гимна его могуществу и его славе. Симон бросил презрительный взгляд на серебряную статую Девы Марии в нише над алтарем – ожерелье, когда-то украшавшее ее шею, теперь красовалось на шее Ариан. Это ли не свидетельство того, что он, Симон де ла Форс, добился всего, чего хотел?
      Архиепископ Сальты приступил к обряду венчания. Ариан слышала его голос откуда-то издалека, словно сквозь вату. Наконец она поняла, что архиепископ обращается непосредственно к ней. Решающий момент наступил.
      – Согласна, – пробормотала Ариан.
      Симон поднял вуаль и поцеловал ее в губы, но Ариан ничего не почувствовала – губы у нее словно онемели. В полном отчаянии она подняла взгляд на статую Девы Марии. Ариан не была религиозной, но сейчас ей нестерпимо хотелось поверить в то, что у нее еще есть хоть какая-то надежда. Впившись глазами в лицо Богоматери, черты которого были вырезаны мастером-индейцем сотни лет назад, Ариан в душе молила ее о помощи.
      Архиепископ благословил новобрачных, и Ариан обратилась к нему.
      – Я хочу передать вам это в помощь бедным прихожанам, – сказала Ариан, сняв с шеи изумрудное ожерелье и протянув его архиепископу.
      Тому давно не приходилось сталкиваться с подобными просьбами. Однако, не подав виду, он благословил Ариан за щедрость. Симон вспомнил, сколько ему пришлось заплатить за ожерелье, и невольно выругался про себя, но даже эта небольшая заминка не могла испортить ему настроения.
      На улице новобрачных поджидал открытый «кадиллак». Они сели в машину, которая тут же плавно тронулась с места. Ариан не могла заставить себя заговорить с Симоном, но понимала, что должна сказать хоть что-нибудь. Взглянув вверх, она увидела в небе прямо над ними самолет, затем еще один, а вдали, почти у самой линии горизонта, – третий.
      – Откуда здесь так много самолетов? – спросила она. – Ведь это место, насколько я понимаю, находится вдали от оживленных авиамаршрутов.
      – Все летят на нашу свадьбу. Я нанял десять самолетов, которые должны чартерными рейсами доставить гостей из Буэнос-Айреса, – самодовольно заявил Симон.
      – Ты же обещал, что у нас будет скромная свадьба, на которой будут присутствовать только близкие, – тихо возразила Ариан.
      – Обещал. Но я никогда не говорил ничего подобного о приеме по случаю нашего бракосочетания, – заметил де ла Форс.
      Водитель «кадиллака» сбросил скорость.
      – Поднимись, – попросил супругу Симон.
      Подъездная аллея, ведущая к дому, казалось, вытянулась до самого горизонта. По обеим ее сторонам выстроились мужчины, одетые в ярко-красные пончо с черной отделкой. Каждый держал в руках по стеблю сахарного тростника. Поднявшись на ноги в салоне автомобиля, Симон, помахивая рукой, отвечал на приветствия крестьян. Впереди дорога была покрыта чем-то белым, как снег искрящимся в лучах солнца.
      – Я подумал, сахар для нас будет самым лучшим ковром, – пояснил Симон и повторил: – Встань, мои люди хотят видеть тебя.
      Ариан повиновалась и помахала рукой стоявшим вдоль дороги работникам. Она всегда относилась к Симону с неприязнью, но теперь возненавидела этого человека за то, что он добился своего, умело манипулируя ею, а себя – за то, что позволила ему это.
 
      На приеме присутствовали все сколько-нибудь значительные в общенациональном масштабе Аргентины люди – или почти все. Президент вынужден был в последнюю минуту изменить свои планы из-за волнений в Кордове. Симон болезненно переживал вежливые отказы, полученные от Борнов, Фортабатов и еще нескольких богатых семейств – слишком богатых, чтобы удовлетворять любую его прихоть.
      Гости делали все возможное, чтобы казаться веселыми и непринужденными, но все беседы сводились к обсуждению одной и той же проблемы – эскалации политических волнений в стране. За день до приема был убит лидер крупнейшего профсоюза Аргентины, глухое недовольство назревало в армии, и дни генерала Онгания как президента, казалось, были сочтены.
      Положение в Аргентине нисколько не волновало Симона. Он знал, что на смену одному генералу придет другой, а с генералами он умел ладить. В течение последних трех лет магнат усиленно занимался расширением своего бизнеса за рубежом. Благодаря советам Боба Чалмерса в США де ла Форс теперь стоил больше, чем у себя на родине, а ведь у него неплохо шли дела и в Европе. Симон сказал самому себе, что надо не забыть переговорить с Бобом, – внимание и любезность по отношению к нужным людям всегда окупаются. Взяв с подноса бокал шампанского, он направился к чилийскому послу. Обсуждая с дипломатом будущее горнодобывающей промышленности Чили, он увидел, что Ариан направилась к ним. Даже издали Симон заметил, что лицо ее необычно бледно. Он извинился перед послом и пошел навстречу супруге.
      – Я вот-вот упаду в обморок, – прошептала Ариан. – Мне нужно немного полежать. У меня очень низкое кровяное давление, и если я сейчас же не отдохну хоть немного, то просто потеряю сознание.
      Симон почувствовал приступ раздражения. Он не мог покинуть гостей. До официального окончания приема, после которого приглашенные должны были сесть в самолеты и отправиться в Буэнос-Айрес, оставалось всего полтора часа.
      – Почему бы тебе не посидеть немного? – предложил он.
      – Это не поможет. Лучше я пойду в нашу спальню. Пожалуйста, извинись за меня перед гостями.
      Не дождавшись ответа, Ариан зашагала прочь. Наверху ее ждала Розинья.
      – Сюда, мадам, – сказала горничная, указывая хозяйке путь. Через некоторое время девушка открыла одну из многочисленных дверей.
      Как только Ариан вошла в комнату, у нее мелькнула мысль, что когда-то здесь была спальня Долорес. Она заметила более темные прямоугольные пятна на стенах, наверное, висели картины. С чувством облегчения она увидела на тумбочке, рядом с огромной кроватью под балдахином, свою косметичку.
      – Пожалуйста, помогите мне раздеться, Розинья.
      – Вы уже ложитесь, мадам? – удивилась горничная.
      – Да, прямо сейчас, – с некоторым раздражением ответила Ариан.
      Не задавая больше вопросов, Розинья отколола вуаль, расстегнула молнию на платье и помогла хозяйке его снять. Сбросив нижнее белье, Ариан надела шелковый пеньюар, разложенный на кровати.
      – Может быть, расчесать мадам волосы?
      – Нет, не надо. Вы свободны.
      – Спокойной ночи, мадам.
      Дверь за горничной закрылась, и Ариан наконец осталась одна. Открыв чемоданчик с косметикой, она вынула письмо, адресованное Симону, и положила на подушку. Затем достала фотографию Глории, поцеловала ее и уложила обратно в косметичку. Прежде чем закрыть чемоданчик, Ариан извлекла из него флакон со снотворным.
      Усевшись на кровать, она налила воды в стакан и одну за другой проглотила все содержавшиеся в нем капсулы. Капсул было двадцать две, но Ариан их не считала – она знала, что в любом случае этого достаточно, чтобы заснуть и больше не проснуться.
 
      Последние гости погрузились в автобус. Симон махал рукой вслед автобусу, пока его габаритные огни не исчезли вдали, там, где находилась взлетно-посадочная полоса. Наконец-то, подумал он. Ворвавшись в дом, де ла Форс, перепрыгивая через ступеньки, взбежал по лестнице, на ходу сдергивая серебристо-серый галстук.
      Влетев в супружескую спальню с сияющим лицом, он увидел на кровати супругу. Взгляд его скользнул по шелковому пеньюару, соблазнительно натянувшемуся на ее груди и собравшемуся складками между ног. Нетерпеливо сорвав с себя одежду, Симон решительно направился к кровати. Когда он подошел вплотную к постели, ему вдруг показалось, что лицо Ариан слишком спокойно даже для спящего человека. Затем он заметил на подушке письмо и, вскрыв его, принялся читать.
      Ярость темной волной захлестнула его сознание. Эта мразь, эта шлюха, эта… эта баба обвела его вокруг пальца! Он потратил миллионы, чтобы завоевать ее, убил свою жену, чтобы жениться на ней, а она – она не могла родить ему ребенка. Что ж, подумал Симон, мерзавка права – он убьет ее. Но прежде получит то, чего давно хотел.
      Симон попытался разбудить Ариан, но не смог, несмотря на пощечины и даже полновесные удары. Впрочем, ему уже было наплевать, спит она или бодрствует. Сорвав пеньюар, Симон распластал супругу на кровати и, раздвинув руками ее бедра, резким движением вошел в нее. Ненависть лишь усиливала его наслаждение, а с такой силой он ненавидел впервые. Руки его сомкнулись на горле Ариан, с каждым толчком он душил ее все сильнее.
      – Сдохни, сука! – крикнул Симон, содрогаясь от страсти.
      Внезапно в груди у него словно вспыхнул огненный шар. Симон испытал такую боль, что забыл обо всем на свете. Он широко раскрыл рот, но был не в силах вдохнуть. Глаза его были широко открыты, но он ничего не видел. Руки его соскользнули с шеи Ариан, но он этого уже не почувствовал.
      Симон изверг семя, и жизнь покинула его тело. Пальцы судорожно ухватились за шнур звонка, лицо исказилось в агонии, и он рухнул на неподвижную Ариан, успев все же сделать ее своей женой перед Богом и людьми.

Глава 22