Словно солнце вспыхнуло перед очами людей — кровавое зарево ослепило им глаза. Взвизгнули, не слушаясь, лошади; люди закрыли лица руками. Золотой сверкающий сноп огня встал перед дверями. Словно языки разметавшегося под ветром костра брызнули во все стороны искры. Огонь пропал. У дверей стоял, опираясь на посох, высокий статный старик с сухим, темным от времени лицом. Длинный плащ скрывал его фигуру, из-под полы выглядывали голенища высоких узких сапог и пластины черного металла, нашитые на рубаху плотно, как чешуя. Золотой амулет висел на груди, пальцы сухой руки были унизаны перстнями. Морщинистый лысый лоб перетягивал золотой обруч, на котором сиял символ солнца. Жидкая седая борода спускалась почти до самого амулета. Глубокие глаза, посверкивающие, как вода в омуте, по очереди обежали всех людей, и каждый, на кого падал тяжелый взор, спешивался, оставляя коня. Неохотно Мечислав преклонил колено. Помедлив, его примеру последовали Синдбад и Гаральд. Только незрячий Властимир и Буян не спешили кланяться.
      — Так-то лучше, — рассмеялся хозяин замка, глядя на три склоненные головы,—А вы двое что? Вам особо приказывать?
      Властимир так и остался сидеть в седле, только крепче сжал коленями бока Облака. Кощей обратил на него тяжелый взор, и старый конь зашатался и упал на колени, едва не заваливаясь набок.
      Князь всадил ему в бока шпоры и вытащил плеть.
      — Что стобой! — прошипел он, натягивая повод, — Али ты забылся, али дряхл стал? Коли так, то по возвращении распрощаемся с тобой!
      Облак всхрапнул и рванулся, выпрямляясь. Избегая взгляда Кощея, он попятился, ссаживаясь на задние ноги и задирая голову.
      — Вот так и стой! — похвалил Властимир. — Невесть перед кем на колени падать — не дело для княжеского коня!
      Кощей, казалось, был изумлен увиденным. Он посмотрел на Буяна.
      — Кто такие вы? Из каких земель?
      Гусляр прошел меж склонившихся друзей, походя касаясь их плеч и побуждая встать. Остановившись у подножия крыльца, он снизу вверх глянул на Кощея.
      — Приехали мы из земель дальних, из стран далеких, северных, — напевно заговорил он. — Путь наш был неблизок и нелегок — одолели мы три моря, три моря да Океан. Прошли страны чужие, дальние, на пути кого только не видели. А пустились мы в путь не за славою, не со скуки ради свой кров покинули — ищем мы Кощеевы земли, заветный остров Буян. Указали нам на этот островок, вот мы к тебе и прибыли. Не подскажешь ли, не ты ли и есть сам Кощей, прозываемый в народе Бессмертным?
      От слов Буяна с остальных словно спало оцепенение. Они встали и подошли ближе.
      Кощей от слов гостя словно окаменел.
      — А кто вы такие, чтоб вас мне привечать на моем острове? — сердито молвил он. — Вы явились незвано-непрошено, самовольно ко мне ворвались, да еще и чего-то требуете!
      — Ага! — воскликнул Буян, — Так ты и есть сам Кощей! Вот тебя-то нам и надобно! Уж не обессудь, хозяин ласковый, за нуждой мы к тебе!
      С этими словами гусляр сорвал с головы шапку и поклонился Кощею в пояс.
      Это поразило прежде всего самого Кощея, который даже отступил на шаг, не веря глазам. А Буян, выпрямившись, как ни в чем не бывало молвил:
      — Будь надежей, хозяин ласковый! Награди за дорогу дальнюю!
      — Кто вы такие и зачем явились, что мне вас еще награждать надобно? — сердито перебил его Кощей. Ему не нравилось, что его величают ласковым — не иначе как они что-то задумали и надо за ними проследить!
      — Не дело хозяину гостей на пороге держать, — строго отмолвил Буян, — да о деле раньше срока выспрашивать! Мы дорогу проделали нелегкую, да еще на нас налетели твои молодцы, хотя мы их не трогали.
      Поймав взгляд. Кощея и угадав! его возмущение, Гаральд дернул Буяна за рукав:
      — Ты точно сумасшедший! Он же чародей —нас пальцем прихлопнет! С ним так нельзя. Вот когда к Мерлину однажды…
      — Чародей, говоришь? — сверкнул в его сторону глазом Буян. — А я-то думал, что он сам сатана!
      Рыцарь уловил насмешку и прикусил язык.
      Стряхнув с себя его руку, гусляр вышел на самое крыльцо чуть ли не перед глаза Кощеевы, коротко поясно поклонился ему и заговорил, делая знак остальным приблизиться.
 
      Не облако в лес хоронится, не стонут кусты прибрежные — пустились три добра молодца дорогой непрямоезжею.
 
      Пустились не за наградою, искали они не милости — долг чести исполнить надо им да трудность дороги вынести.
 
      Их дома, леса и пажити, покинуты, дожидаются. Все то, что трудами нажито, о чем вдали души маются.
 
      — Приехали мы к тебе из земель славянских, из северного княжества Сварогова. Ты, сказывали мне, когда-то живал там и с богами родство и дружбу водил, так и народ наш должен знать. Имя мне — Буян сын Вадимович, гусляр я из Новгорода, уж который год за разум и умение служу я богам светлым, с самим Стрибогом-Сварожичем разговаривал, с Семарглом-гонцом дела имел, Перуна-кузнеца знавал не только по имени. Волхв я… А приехал сюда не в учение и не для сражения — есть у меня друг первый, побратим мой от сражений прошлых, князь древнего славного города Резани…
      — Что? — вдруг ахнул Кощей. — Из самой Резани человек здесь?
      — Верно то, — осторожно ответил Буян и кивнул Мечиславу, чтоб помог он сойти с коня Властимиру— Князь из самой Резани… Видать, и ты о граде сем понаслышан немного? А раз так, выслушай и еще одну повесть — как пожгли Резань тому назад несколько месяцев орды степных волков-псоглавцев, живого места не оставили, самого князя в полон взяли да очи ему выкололи. Помогли ему боги светлые от врага спастись да нам встретиться, и поклялся я, что верну ему зрение. Нам наверное поведано, что на твоем острове есть источник с живой водой. Ты про Резань откуда-то знаешь-ведаешь, так в память об этом помоги — поделись водицею! А уж мы тебя за дело такое отблагодарить сумеем!
      Кощей склонил голову, словно раздумывая.
      — О граде сем я и вправду наслышан во времена старопрежние, — наконец ответил он,—да только одного в толк в твоих речах взять не могу: а прочим что, тоже вода от меня надобна?
      — Про них речь особая, хозяин ласковый, — с улыбкой продолжал гусляр. — Мечислав — то сын одного из волхвов, Чисто-мысла, сына Добромирова, внука самого Волхова-чародея. Пустился он с нами в путь для ради помощи да земли увидеть незнаемые. Рыцарь, что перед тобой,—воин из далекой Англии, именем Гаральд Мак-Хаген… дальше не помню… Прибыл он вслед за невестою своею, леди Джиневрой, — говорят, и тому верю я, что она у тебя в чертогах твоих вместе с прочими пленницами томится, ждет не то смерти, не то спасения. Коли есть у тебя такая девушка — лучше отдай. Он ее второй год по земле разыскивает!.. Ну, а последний наш спутник — то сам Синдбад Мореход из города Багдада. Повстречались мы с ним далеко отсюда, познакомились. На его корабле и добрались до твоего острова.
      — А корабль — он и посейчас еще здесь? — молвил Кощей.
      — Здесь! — подбоченился Синдбад. — А на нем команда — ребята отчаянные! Коли надо будет — и к самому Шейху джиннов полезут!
      Кощей сжался, чуть отступя. Он понял, что все не так просто, как казалось. Несомненно, кто-то помогает этим людям, раз явились сюда и дорогу сыскать сумели. Поднял он голову и усмехнулся:
      — Что ж, раз сумели доехать — будьте гостями моими. Есть у меня все, что ни просите — и вода живая заветная, и пленниц из чужих краев немало, авось и невеста чья сыщется.
      Только гусляр старался запомнить дорогу — все прочие были поражены убранством залов, по которым их проводили. Чего тут только не было — стены обиты золотом и украшены выложенными из самоцветов узорами. Статуи, как живые, замерли меж колонн, держа в руках светильники. Под ногами блестела мозаика, слагающая целые картины. В комнатах порой встречали слуг — людей разных земель. Они косились на гостей, но не приближались.
      Синдбад и неискушенный Мечислав забыли обо всем на свете, мореход только вертел головой, прикидывая в уме, сколько что будет стоить на рынке, если украсть и продать. Выходило, что он в любом случае окажется богачом. Наконец путь был окончен — им распахнули двери в просторный зал, где их ждало угощение.
      Огромные открытые настежь окна выходили в залитый солнцем сад. Волны ароматов, пряных, нездешних, незнакомых даже много повидавшему Синдбаду, вплывали в комнату. Издалека доносились голоса птиц — они начинали петь перед рассветом, а замолкали после полуночи. Сейчас, в жаркий полдень, утомившись, птахи утихли.
      Каждому из гостей отвели отдельные покои, двери которых выходили в зал, где томные девушки со звенящими на щиколотках колокольчиками подносили гостям угощение и развлекали, как могли. Синдбад, привыкший к подобному у себя дома, заговаривал с девушками, что охотно отвечали ему взаимностью, но остальные путники оставались равнодушны и к нежным взорам, и к тонким талиям, и к томным вздохам.
      Миновала неделя, как поселил их у себя Кощей, начиналась вторая. За все эти дни хозяин замка ни разу не навещал гостей, даже никто не приходил от него узнать, нужно ли что людям. Он словно забыл о них.
      — Не понять, — молвил как-то, отставляя опустевший кубок, Гаральд, — не то мы гости здесь, не то пленники! Время идет, а дела не видно. Может, обманул нас Кощей-то ваш?
      Мечислав встрепенулся:
      — Не мог он того! Мы здорово его напугали — видел я, как он на Буяна смотрел! Не о том он думает ныне.
      — А о чем же тогда, по-твоему? — осадил его рыцарь, — Или ждет, чтобы мы, как Синдбад, на его потаскух накинулись? Английские рыцари не таковы. Лишь язычники способны так поступать…
      Сидящий с ногами на подоконнике Буян тихо фыркнул, не отводя глаз от далей.
      — Не то тебя гнетет, друже, — раздумчиво молвил он. — То тебе покоя не дает, что истосковался ты без дела. Правду скажу: и мне тут — как в клетке золотой.
      — Верно говоришь, — добавил Мечислав, — Родная земля лучше. В этой красоте почему-то лишь она и вспоминается…
      — Дома сейчас зима, — мечтательно улыбнулся Буян. — Месяц лютень вот-вот начнется…
      Услышав его слова, Властимир с усилием поднял голову. Лицо слепого князя было сурово и холодно. Он провел руками по повязке на глазах.
      — Лютень начинается… — тихо вздохнул он. — Волки на дорогу выходят…
      Его всего передернуло, и он отвернулся, горбя плечи.
      — Не томись! — окликнул его Буян страстно. — Я и сам в думах держу, как они по твоей Резани бродят безнаказанно, что поделывают. Но будь уверен— мы еще вернемся и— прижмем им хвосты! Не будь я Буян!
      Он откинулся на витую раму, прикрыл глаза и тихо затянул, будто только для себя:
 
      Край далекий, берег неласковый, что зовет дорог да сплетением. Кто подскажет, что ждет в дороге нас, что еще свершить нам судьба велит. Как три ворона да три витязя, да три странника в путь отправились. Бесконечен путь да загадочлив —чем встревожит он, чем порадует? Им земля лежит ровной скатертью, им змеей дороженька ластится, звезды блещут в небе игриво, море гладь-волну гонит по ветру…
 
      Скрипнула дверь, и песня прервалась. Буян бросил взгляд — тихо вошел Синдбад, и вдруг, пригнувшись, как зверь, он начал тихо подкрадываться к наружной двери, на ходу вынимая кинжал.
      Остальные, еще раньше Буяна заметившие Синдбада, тоже затаили дыхание, недоумевая, в чем дело. Мореход подскочил к двери и распахнул ее с силой.
      Послышался короткий вскрик.
      — Держи его! — закричал Синдбад, бросаясь вон. Гаральд сорвался с места и кинулся на помощь. Снаружи послышался короткий шум борьбы, чей-то возмущенный голос собирался позвать на помощь, но оборвался под жесткой ладонью. Мечислав и Буян повскакали с мест. Рыцарь и мореход уже затаскивали в комнату отчаянно сопротивлявшегося слугу. Руки его были связаны поясом Синдбада, Гаральд придерживал его локтем за шею и сжимал ее так, что у бедняги глаза вылезли на лоб.
      — Доносчик! — гордо объявил Синдбад, притворяя двери. — Я, подходя, услышал за дверью его дыхание. Эх, не умеешь шпионить — не берись!
      Он замахнулся на пленника. Гаральд сжал его чуть сильнее, и тот захрипел, задыхаясь. Буян бросился к рыцарю:
      — А ну отпусти его горло! Нечего казнить его раньше времени — сперва допросить надобно, кто он и что здесь делал… Может, он просто мимо проходил!
      Пленник скосил на него глаза, но его поимщики были настроены более решительно.
      — Мы здесь почетные гости, — возмущался Синдбад, — пусть его хозяин примерно накажет негодяя, осмелившегося следить за нами. Я немедленно иду к Кощею, а ты, — обернулся он к пленнику, — проводишь меня к нему, если хочешь облегчить свою участь!
      Речи морехода возымели неожиданное действие — при одном упоминании о Кощее пленник рванулся прочь со страшной силой. Гаральд крепче сдавил его горло локтем, и только благодаря хватке рыцаря раба удалось удержать на месте. Задыхаясь, он дрожал всем телом, но в глазах его вместе со страхом горела ненависть.
      — Погодьте казнить его, — вдруг молвил Буян каким-то чужим голосом — низким и напевным. — Знакомое в нем есть что-то…
      Он приблизился вплотную к пленнику и двумя пальцами осторожно развернул его лицо к себе. Раб смотрел в глаза гусляру с ужасом и бессильной злобой. Губы его шевелились — он пытался что-то сказать, но ему не хватало воздуха.
      — А ну-ка поведай нам, мил-человек, — продолжал гусляр тем же завораживающим голосом, — кто ты и откудова… Вроде как лицо мне твое знакомое. Мы случайно раньше не виделись в дальних землях, в краях неведомых?
      Пленник дрожал всем телом, словно его мучила лихорадка-трясовица, но глаз не отводил. Ненависть сменилась ужасом, и остальные почуяли неладное. Только Мечислав и оставшийся в стороне от событий Властимир ничего не заметили.
      Лоб раба покрылся капельками пота, на ресницах выступили слезы, но он не мог ни закрыть глаз, ни отвести взгляд от лица Буяна. Наконец силы покинули его, он обмяк в руках рыцаря.
      — Это чары, — уверенно молвил Буян. — Он заколдован кем-то… Дай ему дышать, Гаральд, — я попробую его освободить…
      — Колдовство? — недоверчиво переспросил рыцарь. — Откуда?
      — Он прав, — вступился Мечислав, — я сам это чувствую, да сделать ничего не могу — не знаю как…
      — Воды, — приказал гусляр, — Простой воды, и быстро… А ты, Гаральд, все же придерживай его — среди варягов попадаются одержимые, их еще берсерками именуют… Так они боли не чувствуют — насмерть бьются и часто один против десяти без оружия выходят. Они сами себя до бешенства доводят, мухоморы едят перед битвой, а его для сего случая и заколдовать в берсерка могли. Тогда нам с ним не совладать!
      Пока он говорил, Синдбад выскочил в соседнюю комнату и вскоре вернулся с полным кувшином воды.
      Гаральд ожидал, что славянский колдун начнет шептать на воду или смешает ее с кровью, но гусляр наполнил водою кубок и поднес его к стиснутым зубам пленника:
      — Пей!
      Сверкнув ненавидящим взглядом, раб осушил кубок. На последних глотках он успокоился и без сопротивления выпил второй, а за ним и третий предложенный гусляром кубок. Неожиданно глаза его закатились, он обмяк, склонив голову на плечо так и не отпустившего его рыцаря.
      — Захлебнулся, — удивленно протянул тот.
      — Отпусти его. — Гусляр наполнил кубок в четвертый раз. — Теперь он нам не опасен, будь он трижды берсерк. — И вылил кубок на голову пленника.
      От воды тот пришел в себя, огляделся и, увидев вокруг все те же лица, рухнул на колени.
      — Смилуйтесь! — воскликнул он, — Не говорите ничего Кощею! Если он узнает, что вы меня выследили, меня ожидает смерть!..
      Синдбад в сердцах пнул его ногой:
      — А, так ты все-таки следил за нами?
      — Так приказал хозяин, — торопливо откликнулся раб. — Я принадлежу ему — он может убить меня в любой момент. Я следил по его приказу — это для меня был единственный шанс остаться в живых…
      — Но почему?
      — Я служил в его охране, но не справился с заданием. Он мог меня убить за это, но предложил искупить вину новой службой. Он послал меня следить за вами и обо всем докладывать ему. Я слушал, слушал, пока не услышал эту песню… Тут я забыл обо всем…
      Он понурился, роняя голову на руки.
      — Что верно, то верно, — отозвался Властимир, — голос у нашего Буяна знатный — любой заслушается.
      Гусляр присел подле раба.
      — Что ж такого нашел ты в моем голосе? — спросил он почти ласково.
      Раб вскинулся — глаза его были полны слез.
      — Песню, — ответил он. — Я не знаю, как сказать, но было в ней что-то такое, что мне самому петь захотелось…
      Несколько минут они смотрели друг другу в глаза.
      — Ой, знаком же мне глаз подобных свет, — напевным низким голосом опять заговорил гусляр. — Ты ответь, не лукавя и не хвастая, что за землю зовешь ты родимою? Чей язык ты слыхал с первых дней своих, как зовут тебя от младенчества?
      Раб, как зачарованный, не сводил с него глаз, но молчал.
      Властимир вдруг поднялся и шагнул к нему. Мечислав подскочил и подал князю руку, помогая. Подойдя, он отстранил юношу и сам нашел голову пленника.
      — Славянин он, — негромко молвил резанец, и от звуков его голоса все вздрогнули. — Я по дрожи его это чувствую…
      — Не ты один, — отозвался Буян, — я глаза его синие с первого погляда спознал. На тебя чем-то он похож — видно, капля крови есть хазарская.
      Раб на вид был чуть постарше Властимира. Загорелый до черноты, широкоплечий, он не производил впечатления простого раба — возможно, раньше он был воином, да за что-то его разжаловали. За последнее говорили полученные в бою шрамы и мозоли на руках от кожаных поводьев и рукояти меча.
      — Из какого ты города? — спросил у него Буян.
      — Я не помню, — сознался раб. — Одно знаю точно: Кощей велел мне все забыть — и я забыл. И не я один — все, кто у него служит, забыли свое прошлое, а те, кто с севера, — особенно…
      — Крепко боится он нашего брата славянина, — раздумчиво молвил гусляр. — Чую, и нам здесь несладко придется… Ну да ладно! Будет время — будет дело. Ты нас не теряй — авось найдем способ тебя выручить. Только князю живую воду добудем — и айда в путь, на родимую сторонушку!
      Он мигнул рабу, и тот схватился за голову.
      — Домой? — выдохнул он. — На родину?
      — Слово чести! Белес мне свидетель, коли совру!
      — Трудно вам будет слово свое выполнить. — Раб вытер мокрую щеку— Кощей за свое крепче смерти держится. Всего у него полно: и злата-серебра, и каменьев самоцветных, и прочего чуда, и девицы со всех концов земли, и диковинки…
      Услышав про девушек, Гаральд тряхнул раба за плечо.
      — Говори, что за девушки? — рявкнул он. — Какие?
      — Пленницы, — испуганно ответил раб. — Отряд наш самых красивых Кощею доставал. Из разных земель привезены… И желтокожие, и черные есть, и красные, с волосами как смоль… И с севера тож — я теперь вспоминаю…
      — С севера? — взвыл рыцарь,—А скажи-ка, среди них не было леди Джиневры, из Англии? Волосы у нее как пена морская, кожа нежна, как шелк, а глаза…
      — Мы-то имен у них не спрашивали, — сознался раб, — а что есть среди них светловолосые, так то точно.
      — Ее в Дамаске продавали, да только кто-то в черном на черных конях ее увез, — сказал Буян. — Это все, что мы знаем о ней.
      — Бывали мы и в Дамаске, знаю такой город. Летали туда за девицами… несколько раз, — припомнил раб.
      Рыцарь от облегчения чуть не бросился к нему в объятия, но, вспомнив, кто перед ним, отстранился.
      — Мог и соврать, — молвил он недоверчиво. — Сам же сказал, что Кощей вам все забыть велел!
      Сквозь загар на щеках раба проступил румянец.
      — Такое не забывается, — молвил он еле слышно. — Кощей тех, кто ему надоедал или же строптивой оказывался без меры, нам, солдатам, отдавал.
      — Врешь, собака! — Гаральд вскочил, сжимая кулаки. — Мою Джиневру — солдатам на потеху! Да я его…
      Он уже ринулся к двери, но на него набросились все разом и вынудили вернуться.
      — Такой пока не было, — торопливо успокаивал взбешенного рыцаря раб.—Да мог он ее и не отдать, а для чего иного приберечь. У него все девушки в саду, за забором каменным — ни к ним не пробраться, ни им не выбраться…
      Гаральд, услышав про сад, успокоился.
      — Как отыскать сад тот?
      — Там он, на другой стороне башни. Коль ее обойти, видна ограда белая. Кощей цвет белый не очень-то жалует, но для них расстарался. Только охраны там видимо-невидимо…
      Гаральд, словно неживого, отодвинул раба от себя.
      — За добрую весть спасибо тебе, — задумчиво молвил он. — А дальше уж я сам как-нибудь…
      Он отвел руку потянувшегося к нему Мечислава и, понурясь, ушел.
      Раб с тревогой смотрел ему вслед.
      — Вы не должны отпускать его,—убежденно молвил он. — Охрана-то вся зачарована, хоть и состоит из таких же, как я, рабов Кощеевых. Убьют они его и вас заодно, потому как хозяин смерти вашей желает.
      — Это не твоя забота, — остановил его Буян, — ты лучше-ка иди своей дорогой, а Кощею скажи, что ничего не слышал от нас. Мы своего друга сами остережем от беды.
 
      Было еще темно, когда Гаральд вылезал из окна своей комнаты. Весь день рыцарю не елось, не пилось и ночью не спалось — перед глазами стояла Джиневра. Полтора года пробыла его невеста в плену у колдуна. Всю ночь рыцарь обдумывал план и под утро решился.
      Из его окна и в самом деле можно было разглядеть в глубине сада белую стену — единственное белое пятно, что заметили гости во всей долине. Даже сейчас, когда ночь еще не наступила, она ясно различалась вдали. Напрямик от башни до нее было всего около мили.
      За ночь из полога кровати и простынь рыцарь сплел веревку. Она доставала до земли. Перепоясавшись мечом, Гаральд спустился почти наполовину, когда наверху послышался шорох и знакомый голос молвил:
      — Так я и думал!
      Рыцарь вскинул голову — в окне виднелось загорелое лицо Синдбада. Мореход радостно скалился, сидя верхом на подоконнике.
      — Я так и думал, что ты решишься туда бежать! — улыбнулся он. — Но я не подозревал, что ты станешь ждать почти до утра — на такое дело следует идти полночью!
      Увидев, что, он взялся за веревку, Гаральд яростно прошептал:
      — Только попробуй остановить меня — мигом с жизнью простишься!
      — А я не хочу тебя задерживать, — весело шепнул мореход. — Я и сам туда направляюсь. Вместе как-то веселее, ты не находишь?
      Гаральд был не столь в этом уверен, но обрадовался, что мореход не пытается его остановить.
      — Что ж, идем вместе, — обреченно согласился он. Заговорщики спустились на землю, никем не замеченные.
      Со всех сторон на них надвигались заросли — высокие пыш-нокронные деревья, овитые лианами, колючие кусты, покрытые росой, и густая трава. Позади возносилась вверх стена башни. Свет луны и редких предрассветных звезд почти не проникал к земле. Прохладный влажный воздух кружил голову, тянул на подвиги и приключения. Гаральд вдохнул полной грудью и подумал, что именно в такие ночи хорошо совершать побег — словно сама природа помогает тебе.
      — Стена в той стороне, — шепнул он Синдбаду и первым углубился в заросли.
      Колючие кусты вставали живой стеной. Затянутый в доспех, рыцарь не чувствовал уколов колючек. Он раздвигал кусты руками, лишь изредка помогая себе мечом. Синдбад шел за ним, как по просеке. Кусты шелестели листвой, звонко ломались ветки, казалось, что производимый ими шум может разбудить всех, но перед рассветом люди спят крепко, и милю похитители одолели быстро и без приключений.
      Примерно на середине пути заросли вдруг поредели. Приятели вступили в ухоженный парк, где не росло ни одной лишней травинки. Здесь было видно все издалека — подстриженные деревья и кусты, ровные тропинки, купы цветов, статуи, беседки. Они сразу же прибавили шагу. Синдбад догнал Гаральда и пошел с ним рядом.
      — А здорово ты придумал, — сказал он, — задрать подол одной из Кощеевых подружек! Я сам того же хотел, да только другие дела мешали. А с тобой мы таких делов там натворим!
      Он с удовольствием потирал руки.
      — Слушай, ты, — огрызнулся Гаральд. — Я иду туда за своей невестой. Я найду ее и скажу Кощею, что он должен ее отпустить. На другие дела у меня нет времени.
      — А кто тебе мешает? Пока ищешь одну, можно познакомиться и с другими!
      — Я христианин! — резко отмолвил рыцарь. — И рыцарь к тому же. А христиане не бегают по девкам — они хранят верность одной женщине, которую любят.
      Впереди посветлело. Спорщики замолкли и прибавили шагу. Гаральд почти бежал — так велико было его нетерпение увидеть Джиневру.