С каждым днем Властимиру все больше и больше не сиделось на месте. Уж шесть дней миновало, как отправились на север Буян с Мечиславом, а он все живет в стае волков и с места не стронется. Псоглавцы рук сложа не сидели — уже на третий день начали в стаю стекаться готовые идти за человеком на битву волки. На шестой день их набралось поболее полусотни, а новички все продолжали прибывать.
      Князь еле дождался, пока с несколькими добровольцами в стаю вернется Рат, и объявил, что завтра сам отправляется в Резань.
      Пробудившись до зари, Властимир впотай оседлал Облака и в поводу увел его подальше от сторожевых постов волков. Выведя жеребца за ближние балки, он вскочил в седло, но только прикоснулся каблуками к бокам коня, как из травы прямо перед мордой Облака встала полузнакомая тень и поймала узду.
      Придерживая дрожащего от испуга жеребца на месте, Рат ухмыльнулся изумленному князю.
      — Мы как чуяли, что ты один уйти собираешься, — молвил он довольно. — Оно и понятно — я бы тоже в чужом краю долго не выдержал — еще пораньше тебя сбежал, а ты еще вон и упредил…
      — Остановить меня тебе не удастся. — Князь натянул повод, заставив Облака вскинуть голову. — Ждать мне вас тут недосуг, коль собираться намерены.
      — А мы уж собраны. — Рат взмахнул рукой, и седловина балки, где остановился князь, пришла в движение. Всюду из тумана и сухой травы вставали псоглавцы и подходили к всаднику. Они окружили его плотным кольцом и жадно уставились на него.
      — Мы давно тебя тут дожидаемся, — сказал Рат. — Ну, командуй, князь!
      Властимир окинул взглядом отряд — еще ни разу не приходилось ему слышать, чтоб обычный человек вел в битву нелюдей. Не сказав ни слова, тронул Облака и махнул рукой, зовя волков следом.
      Выступая в поход, больше всего Властимир боялся, что не сумеет совладать с отрядом, когда дело дойдет до боя, — он не знал, как будут собранные Ратом волки биться против своих.
      Но волки оказались прекрасными спутниками. Со стороны могло показаться, что князь едет по степи совершенно один — разве что охотничьи собаки-выжлоки снуют под копытами его коня. В обычное время волков было не видно — только порой взлетала вспугнутая птица и тут же падала, пронзенная стрелой, да иногда серая остроухая морда выныривала прямо перед Облаком. Они бежали по степи, растворившись в ней, как тени в ночи, но стоило показаться чему-нибудь необычному, как ярко-зеленый ковер подвявшей травы оживал — отовсюду поднимались псоглавцы, и человек оказывался в кольце звериных морд.
      Когда перелески и рощицы по берегам узких извилистых речушек стали попадаться чаще, привычные к степи волки собрались в стаю. Теперь они бежали короткой рысцой за всадником, пригнувшись и насторожив уши.
      Властимир подходил к Резани со стороны степи, как ходят хазары, а потому крупных селений ему не встретилось — лишь дважды он стороной объехал несколько застав. Рубленные из вековых дубов стены застав поднимались на вершинах невысоких холмов на излучинах речек, глядя на степь. Над каждой в небо поднимался столб черного дыма. То был верный признак того, что где-то поблизости враг.
      Миновав третью заставу, что тоже подавала соседям дымные знаки, Властимир понял, что его псоглавцы не единственные чужаки в этих краях.
      Молодой дозорный встал в траве, когда Облак уже был готов наступить на него. Вскочив и увернувшись от копыта жеребца, он выдохнул:
      — Нельзя туда, человек!
      — Почему?
      — Там люди, чужие. Стан у них!
      Какие люди могли разбить стан в таком месте, оставалось загадкой недолго. Властимир спешился, бросив повод коня первому попавшемуся псоглавцу, и кивнул дозорному:
      — Показывай!
      Тот опустил голову вниз, как идущая по следу собака, и устремился в рощицу неподалеку.
      Еще не доходя до прогалины, князь услыхал знакомые голоса стана — фырканье и ржание коней, говор людей и скрип повозок. Пахло скотом, старыми кожами, дымом и чем-то особым, что знакомо чуть ли не с младенчества каждому, кто живет на границе, — острым терпким запахом чужака.
      Последние сажени пришлось проползти, продираясь в кустах. Заросли надежно скрывали наблюдателей, и они могли подобраться достаточно близко.
      По прогалине текла речка, на низких топких берегах которой сейчас толпились лошади. Двухколесные кибитки выставили в полукольцо открытой стороной в сторону степи, а сплошной стеной — к роще и северной стороне. Слуги и рабы выпрягали быков и разводили первые костры. Приглядевшись, Властимир понял, что это не просто орда хазар, как он узнал с первого взгляда, — но орда, вышедшая в военный поход. Здесь были в основном воины — слуг и женщин было мало. Для перевозки грабленого добра и рабов было взято немного повозок — их не хватило даже на полное кольцо.
      Властимир постарался на глаз прикинуть число хазар.
      — Одна орда идет, — сказал он.
      — Ты знаешь их? — в затылок дыхнул Рат.
      — А ты нет?.. То ж хазары! — Он углядел в центре на одной из кибиток бунчук рыжего цвета с одной черной прядью. — Нет, этого хана я не знаю…
      — Что будем делать, князь? — не отставал Рат.
      — Орда пришла с большой войной — заставы не трогает, не хочет на малое силы тратить. Видать, кто-то им сказал про Резань, что она без головы осталась, вот и надеется хан взять сразу много, чтоб наверняка.
      — А ты уверен, что они на Резань идут?
      — А другого города в этих краях нет, чтоб был так же доступен для жадного чужака. Вон и псоглавцы до нее добрались легко, хотя леса вы не больно-то жалуете!
      — Что верно, то верно, — согласился Рат. — А все же, что думаешь с этими делать?
      — И думать нечего — раз мы их нагнали, то нам их и перегнать! Поспеем первыми до Резани, а там поглядим, кто сильнее!
      Рат перемигнулся с двумя волками, что ждали подле. Те бесшумно поднялись и исчезли в роще.
      — Ты, князь, верно рассудил, — сказал псоглавец. — Тебе вперед скакать, город выручать. Не забудь, что там Гао стоит — он для тебя первый враг. Ты и без нас с ним управишься. А мы с ними позабавимся. — Рат вытащил нож и проверил остроту клинка. — Чую, они не только не ведают мест здешних, но и того, кто тут живет, не знают…
      Рядом из кустов и травы выступили позванные волки. Одного взгляда было достаточно любому, чтобы понять, зачем их призвали.
      Рат отвел Властимира в сторону.
      — Скачи до своей Резани, князь, и ни о чем не беспокойся, — сказал он. — Мы не знаем, сколько их тут, но знаем точно, что ни один не дойдет до твоего города.
      — Вы с ними не справитесь — их тьма, а вас чуть более сотни. Они вас одолеют!
      — Авось не всех,—довольно оскалился Рат.—Человек, как они, без коня ничто — это даже нам известно. А любой конь волка боится. Уведем их табуны, а потом самих резать начнем. И кроме того,—добавил он тише,—из нас не все так уж довольны, что придется со своими сражаться. Мы там не такими уж хорошими помощникими тебе будем, а здесь…
      Он замолчал и отвернулся, наблюдая, как псоглавцы, не сговариваясь, разбредаются по лесу, готовя петлю.
      — Я понимаю — предателю жизни нет, — молвил Власти-мир. — Остановите их, если совсем назад повернуть не сможете. А я, как справлюсь, так пришлю сюда дружину, а то и сам приду подсобить!
      — Тебе делать ничего не придется, князь! — радостно оскалился Рат. — Езжай домой!
 
      Старый Облак выдохся, когда до города оставалось не так уж и много. На мир спустилась ночь — глубокая и почти беззвездная. Молодой месяц, еще похожий на царапину, не давал света, а редкие звезды словно нарочно сгущали мрак.
      Дубрава чуть шелестела листвой, дубы как будто шептались промеж собой. Царила тишина, и говор деревьев был слышен далеко и четко. Ночные звери и птицы не подавали голоса — на закате только покрикивали совы да филины и где-то тявкала лисица. Но потом смолкли и они, внимая несказанным словам дубравы.
      А послушать было о чем. Что ни говорили дубы, разговор был об одном и том же. Сколько времени миновало с той поры, как последний человек ступил под их своды — в те поры и люди и мир были другими; и в прах и в тлен обратились города, что построили те люди. Успели позабыть дубы о суетливых смертных, и вот нежданно-негаданно один из них вошел в сердце дубравы и зажег огонь.
      Лишь жрецы могли посещать священную рощу Перуна, сходясь для этого из окрестных городов, сел и уединенных капищ. Раз в год, на рождение Громовержца, собирались они сюда на единый день, чтобы уйти потом прочь. В прочие времена никто не заходил сюда. И вот в неурочное время под одним из дубов человек запалил костер.
      Нахмурившись, дуб сверху вниз смотрел на огонь и человека у своего подножия. Белый долгогривый конь пришельца пасся чуть в стороне. Он-то понимал, где они находятся, и двигался осторожно и робко.
      Властимир не сводил глаз с языков огня, пытаясь в них прочесть будущее. Он знал о Перуновой роще и догадывался, что она недалеко отсюда, но не подозревал, что попал уже чуть ли не в самое ее сердце. Когда-то в эту рощу отнес он и передал с рук на руки старшему жрецу Агриков меч — показались ему его палаты неподходящими для такой святыни. Жрец тогда благодарил за доверие и обещал, что Перун присмотрит за ним и вернет в нужный час. Сейчас Властимир припоминал об этом — кажется, пришла пора потребовать меч назад, для боя.
      Весь день он провел в седле, насмерть загоняя коня и себя, и теперь чувствовал усталость. Сколько времени он жил одной мечтой, одной мыслью! Душа его болела, она устала и требовала покоя и отдыха. Но он был один в ночном лесу недалеко от границ священной Перуновой рощи, и завтра ему предстояло забрать меч, и потом… О том, что будет потом, когда он придет под стены Резани, Властимир старался не думать.
      Глаза слипались, чары волшебной рощи опутывали его. Князь верил и понимал, что это дубы по чьему-то приказу усыпляют его — не зря же они так притихли.
      — Перуне! Боже! Вонми призвавшему тя! Славен и трехсла-вен буди — ружия, хлеба и рода благость даждь! Услышь слова мои, снизойди ко мне! — прошептал Властимир и, достав кожаную флягу с водой, плеснул немного на угли.
      Они зашипели. С дымом взвился ввысь столб пара — будто в жарко натопленной бане опрокинули целое ведро на раскаленные камни или же в кузне загасили огонь. Властимир отшатнулся, невольно закрывая лицо рукой. Он был поражен проявлением силы бога и с трепетом ждал, что будет.
      Но ничего не случилось. Перун, поведав, что принял молитву князя, исчез — только дуб, когда пар коснулся его листвы, зашелестел ветвями торопливо, как живой слуга, спешащий исполнить волю господина.
      Властимир отнял руку от глаз. Огонь уже успокоился, но сквозь дым на другой стороне за кустами виднелся чей-то нежный лик.
      Князь привстал, глядя на пришельца. Он сразу распознал деву, но не сразу понял, что женщина делает здесь, в виду Перуна, бога сильных мужчин и воинов.
      Заметив, что ее увидели, женщина вышла из зарослей на свет, и князь вскочил, теряя дар речи. В первый миг он чуть не бросился бежать, но ноги приросли к земле — напротив него, с другой стороны костра, стояла сама Веденея!
      Она была в длинной белой рубахе, открывавшей руки до плеч. Подол ее простого одеяния был вымочен в росе. Волосы распущены по плечам. Ее строгие глаза, которые так любил целовать Властимир, смотрели ему в лицо. Что-то неземное, чужое, было в их взгляде, от чего князь замер, не отводя взора от видения жены.
      Веденея неслышными шагами приблизилась и протянула руку
      — Идем, — сказала она низким грудным голосом. — Нам рок настал!
      — Откуда ты взялась? — выдохнул Властимир.
      — Не время говорить, — Строгие суровые глаза уперлись ему в лицо. — У тебя завтра бой. Идем!
      Ее прохладная ладонь плотно обхватила его руку, и князь как зачарованный пошел за Веденеей.
      Привязанный Облак тоскливо заржал, когда хозяин вдруг отправился в чащу, но тот даже не обернулся на верного товарища. Он смотрел только на жену и, догадываясь в душе, что Перун не покажет ему настоящей Веденеи, все равно радовался возможности видеть ее облик.
      Дубы над головой что-то шептали — в их шелесте ясно слышались слова. Властимир попробовал прислушаться, но ничего не понимал, кроме одного: на этом языке порой говорят жрецы и волхвы, обращаясь к богам.
      Веденея вела его по неприметной тропинке сквозь чащу. Какие-то тени, слабо мерцающие во мраке, мелькали порой меж дубов. Они словно провожали человека.
      Лес раздался в стороны внезапно — Властимир не заметил, как они оказались на берегу небольшого круглого озерца, в спокойных темных водах которого отражались звезды и месяц. Вода озера была так темна, что звезды казались в нем крупнее и ярче, чем были. Приглядевшись, князь понял, что это ему не кажется — в озере отражалось гораздо больше звезд, чем высыпало на небе.
      Это наполнило его душу трепетом, и он приостановился.
      Веденея подвела Властимира к дубам. Меж ними чернела пустота — лишь несколько искр мелькали вдалеке.
      Дубравы шелестели листвой, и только два великана, под которыми стоял князь, безмолвствовали. Властимир почувствовал на себе чей-то взгляд и обернулся.
      Веденеи не было — она исчезла. Зато на ее месте стоял виденный им как-то жрец Перуна — тот самый, кому князь когда-то отдавал Агриков меч. Вспомнив это, Властимир успокоился.
      Жрец, высокий и статный сухой старец с долгой, почти до колен, бородой и не менее длинными собранными на затылке в косицу волосами, положил легкие старческие руки на плечи князю и вдруг одним резким рывком сорвал с резанца плащ. Затрещала рвущаяся рубаха и упала к ногам человека.
      Властимир отшатнулся.
      — Стой! — страшно выкрикнул жрец. — Покорись Перуну или погибнешь!
      Князь замер, внутренне сжавшись. Сильные руки жреца опять потянулись к нему, и на грудь Властимиру лег оберег с громовным знаком на нем.
      Порыв ветра донес запах дымка. Бросив косой взгляд в сторону, Властимир заметил, что они не одни. Двое незнакомых воинов вышли из-за дубов и подошли сзади. Каждый нес в руках по чаше — в них дымились угли.
      В высокой густой траве был скрыт жертвенник — толстая дубовая колода с выжженной серединой. Воины, подойдя с двух сторон, опустили в нее угли. Вверх взметнулось пламя.
      Как зачарованный Властимир смотрел на огонь, что плясал в дереве, но не убивал его. Клубы дыма, легкие и густые, поднимались к сучьям.
      Жрец подвел князя ближе. Повинуясь, он почти склонился над углями и вдохнул терпкого дыма. Его клубы обволокли его, и Властимир сделал второй вдох.
      Голова закружилась, тело обрело легкость и силу. Князю показалось, что он отрывается от земли. Он раскинул руки и удивился, почему на пальцах не выросли перья. Ему казалось, что он — птица,
      Один из воинов протянул ему чашу. На сей раз в ней не было углей, но терпкий, настоенный на травах взвар еще отдавал дымом и запахом костра. Властимир принял и ее и, не медля, сделал глоток.
      Сердце замерло, а потом забилось, будто он стоял на высоком берегу реки и дышал свежим прохладным воздухом. Он почти увидел высокий берег и ленту реки внизу, залитую солнцем и погруженную в покой.
      Кто-то мягко взял его под руку. Властимир глянул — это оказался один из воинов. Второй тем временем подошел с другой стороны. Вдвоем они поддержали князя, и тот, не видя в этом ничего унизительного, с удовольствием подчинился им.
      Он сам не понял, как оказался на коленях перед дымящимся жертвенником. На уровне его лица тлели угли и клубился дым — пламя почти погасло.
      Жрец на некоторое время исчез с поляны. Властимир этого не заметил, а потому несколько удивился, когда тот возник подле него с птицей в руках. Князю показалось, что птица возникла из ничего.
      Бормоча молитвы Перуну, жрец протянул птицу над углями. Перевернутая, она почуяла дым и забилась, стараясь вырваться.
      Жрец сдавил ее горло, предупреждая крик.
      — Перуне, святой боже наш! — воскликнул он пронзительно и страстно. — Вонми призвавшим тя! Снизошли благость, силу и веру даждь, опорой и победой стань и милость свою пошли! Перуне! Вонми призвавшим тя!
      Сжатая его руками птица только слабо попискивала и трепыхалась.
      Договорив, жрец сжал ее сильнее. Она распахнула клюв, но крика не последовало, только хрип.
      — О Перуне! Слышу тебя! — крикнул жрец и одним движением свернул птице шею.
      Воины бесшумно, как видения, подошли с двух сторон. Один споро занялся почти погасшими углями, а другой подал жрецу кривой нож. Тот привычным жестом вспорол брюшко еще бьющейся в судорогах птицы. Кровь забила толчками ему на руки и на угли.
      Запахло паленым. Обмакнув руки в кровь, жрец обратился к князю, и теплая еще кровь потекла по лицу резанца. Запах дыма мешался с вонью горящей крови, и вкус ее был на губах. Властимир облизнулся, причащаясь крови жертвы и деля трапезу с Перуном.
      Один из воинов — он был чуть поменьше ростом — помог ему встать. Второй куда-то исчез с поляны.
      Воин под руку почтительно провел Властимира к берегу озера. Жрец уже поджидал его там, приподняв над головой почти обескровленную тушку убитой птицы. Отвернувшись от алтаря и дубов, он бесшумно вошел в воду по колено и бросил жертву в озеро.
      — Перуне, сойди на ны! — напевно позвал он, вскидывая руки к небу— Громоявленье сошли, благость и силу даждь! Вонми гласу детей твоих, оружие и дух их закали. Будь с ними! Тебе, Перуне, милости алчем! Тебе, Перуне, уповаем!
      Он призывно махнул рукой и стал, пятясь, выбираться на берег. Едва он ступил на сушу, вода озера оживилась, заколебалась. Не успел Властимир удивиться, как из воды вышли одна за другой несколько дев.
      Князь еще ни разу не видел, чтобы в ритуале служения Перуну, грозному богу воинов и войны, участвовали женщины. Они не допускались даже до того, чтобы стеречь коней ушедших к капищу мужчин. Здесь же они были не просто случайными зрительницами, что тайно взирали на запретное для них действо, но его участницами.
      Женщины были совершенно наги — только венки на голове и тонких лебединых шеях, сплетенные из трав прибрежных, составляли некоторое подобие украшения. Длинные густые светлые волосы волнами падали им на спины, прядями спускались на грудь. С волос текла вода, убегая обратно в озеро, а гибкие молодые тела загадочно и заманчиво блестели в лунном свете и бликах огня позади князя. Именно по телам и особой легкости движений князь неожиданно для себя признал русалок.
      Это не испугало и не удивило, а скорее обрадовало его. Он с готовностью пошел за ними в озеро. Тело двигалось легко и свободно, как иногда во сне, когда снится, что летаешь над землей, как птица. Голова слегка кружилась — должно быть, от того зелья, что он испил перед алтарем. Хотелось кричать и петь — до того было хорошо.
      Русалки ввели его в озеро, окружили плотным кольцом — протяни руку и наткнешься на деву! Властимир почувствовал, что вода окатывает его с головы до ног. Она струилась по лицу, сбегала на плечи, скатывалась со спины и груди на руки. Будто огненные струйки бежали по его телу. От их касаний тело пробуждалось, наливалось силой и жаждой борьбы. Властимиру казалось, что, попади ему сейчас под руку камень с кабана весом — подбросил бы его одной рукой до вершин дубов.
      На миг вода сомкнулась над его головой. От неожиданности ему показалось, что он провалился в омут. Холод, мороз, иней ночи окутал ноги, поднимаясь выше, до сердца, сковал руки и грудь. Но в следующий миг он опять вынырнул и вдохнул ночной воздух, чувствуя себя помолодевшим и готовым на все.
      Только когда его опять подвели к алтарю, Властимир заметил, что подле дуба привязан какой-то жеребец странно знакомой золотистой масти с долгой густой гривой. Ни седла, ни уздечки не было на нем. Сопровождавший князя воин подошел к коню и вынул нож.
      Жеребец вскинулся, но воин ловко поймал его за гриву, подтягивая к себе. Властимир наблюдал за действом бесстрастно: прикажи сейчас ему жрец самому убить коня — не дрогнул бы, даже будь на месте жеребца его верный Облак.
      Воин силой заставил коня вытянуть шею над тлеющими углями и быстро сделал косой надрез на горле. Густая кровь потекла по коже. Жеребец чуть дернулся, когда воин надавил на горло, следя за током крови.
      — Приблизься, — услышал Властимир голос жреца и повиновался.
      Кровь на углях горела, распространяя едкий удушливый запах, но князь вдыхал его, будто аромат цветов родных полей.