Два корабля уходили от острова в разные стороны. На наскоро починенном норманнском драккаре возвращались на север моряки, что были заколдованы в деревья. Среди них были и люди из других стран — несколько персов, индиец, фряги. Шестеро нормандских моряков, в том числе и отец Рюрика, не дождались освобождения — когда заклятье с них спало, они были уже мертвы. С умершими были преданы сожжению все мирты на холме: они уже никогда не смогли бы стать людьми.
      Черный дым клубами поднимался с холма в небо. Люди не сводили с него глаз. Ветер дул с острова, донося до кораблей запах гари и пепла.
      Некоторое время оба корабля — и судно Синдбада, и драккар норманнов — еще держались рядом, но, по мере того как остров уходил дальше, увеличивалось расстояние и между кораблями. Перед закатом корабли последний раз отсалютовали друг другу вымпелами и разошлись в разные стороны. Норманны взяли курс строго на север, к берегам Индии и Персии, а Синдбад поплыл обратно к Кощею.
      В ночь поднялся ветер, к рассвету перешедший в настоящий ураган. Появление солнца не умерило его пыла — волны вставали вокруг корабля как стены. То одна, то другая обрушивалась на него с бешеной яростью зверя. Судно то задирало нос, так, что почти вставало на дыбы, как разъяренный жеребец, то зарывалось в воду, черпая ее бортами, то опрокидывалось набок, как подбитая утка. Парус сорвало, мачта треснула, все, что не успели убрать, смыло водой за борт. Унесло в море и несколько неосторожных матросов.
      В трюме бесились лошади, обрывая повода, — они словно чуяли близкую беду. Жеребцы Буяна и Мечислава уже дважды срывались с привязи, грозя или разбиться, или потопить и без того плохо держащийся на воде корабль.
      Миновал поддень, прежде чем буря немного улеглась. Еще не веря в удачу, люди, еле отдышавшись, терялись в догадках, что было причиной непогоды.
      — Прогневался на нас, за что-то, Шейх моря, — убежденно говорил Синдбад,—Я думал, он нас сразу потопит, а он, слава Аллаху, дал нам время, чтобы вымолить прощение.
      С этим никто не спорил, странно было другое: никто не, мог даже предположить, чем вызван гнев.
      — И вроде жертвы мы ему дали в начале пути, — продолжал теряться в догадках Синдбад. — Неужто ему мало?..
      — Может, и мало, — молвил Мечислав. — Он, видать, за то на нас гневается, что мы его за последнее не отблагодарили — ведь он нас к острову со смертью Кощеевой привел и назад уйти с него позволил. Когда впервые в море выходили, такого уговора — про остров — промеж нас еще не было…
      — А ведь и верно! — Синдбад хлопнул его по плечу. — Ну, что скажете?
      Мореход победно оглянулся, но в трюме царило молчание. Матросы молились Аллаху, косясь на капитана и пассажиров, Гаральд упоенно молился Пресвятой Деве и всем святым, которых помнил, Буян напряженно раздумывал. Когда Синдбад заговорил о новой жертве Шейху моря, он встрепенулся.
      — А и то! — выдохнул он, — И как я сам не сообразил! Новая жертва!
      — Да как же это? — подал голос Властимир. — Ведь мы не по торговым делам путешествуем, товаров нет при нас, барыша тоже никакого. С чего нам с ним делиться? Вот путь окончим, тогда и о жертве подумать надо будет…
      — Еретики вы, а не язычники, — процедил Гаральд, осеняя себя крестным знамением. — Господь гневается на нас за что-то, а вы о торговле помышляете… О душе бы подумали немного! Душа бессмертна!..
      Он собирался еще много говорить, но Буян вскочил на ноги.
      — Я знаю, что делать надобно! — выпалил он. — Верно, что Водяник морской с нас жертвы требует. Верно и то, что с жиру он бесится, смерти нам желая. Вспомнил я сейчас об одном случае, что с дедом моим приключился. Синдбад, прикажи спустить на воду доску да привязать ее к борту той веревкой, что в моем тороке при седле найдешь, — и никакой иной!
      Не прибавив и слова, Буян полез доставать гусли. Мечислав подобрался ближе.
      — Ты к Водянику пойдешь? — шепнул он.
      — Угадал. — Буян взлохматил его вихры, — К нему, родимому! Отошедший позвать матросов Синдбад подошел со свернутой веревкой:
      — Эта?
      — Она самая. — Гусляр бросил на нее косой взгляд, настраивая гусли. — Как привяжете да доску на воду спустите, так меня позовите!
      Пожимая плечами над странностями славян, Синдбад ушел. Было ему от чего теряться в догадках — веревка на вид была самая обычная, только чуть зеленоватая, словно с подплесенью. Но Мечислав, когда капитан ушел тронул гусляра за локоть: — Крапивная?
      — Она самая, — кивнул Буян. — Простую волны по приказу Водяника вмиг порвут, а из сушеной крапивы сплетенную никаким чарам не одолеть!
      — Боишься?
      — Боюсь.
      — Так чего ж идешь ты тогда? Буян встал, оправляя рубаху:
      — Водяник обидчив и злопамятен. Коли не задобрить его чем, вовек не умилостивится. А нам еще по морям не один день ходить — чует мое сердце.
      Словно подтверждая слова гусляра, новая волна ударила в борт так, что он чуть не упал.
      Буян вышел на палубу. По доскам катились пенные валы. Корабль начинало раскачивать из стороны в сторону. Крапивная веревка, оказавшаяся довольно-таки длинной, лежала, как змея, у ног Синдбада, который обеими руками судорожно цеплялся за борт. От него не отходили несколько матросов и Мечислав. Все в упор смотрели на подходящего гусляра, который нарочно вел себя так, словно шел на свидание к возлюбленной.
      Но когда он подошел к борту, молодецкая улыбка исчезла с его лица. Он окинул долгим пристальным взглядом море и небо, скользнул глазами по людям, что ждали его слов и дела, и поманил к себе Мечислава.
      — Ежели что — останешься за старшего,
      шепнул он юноше на ухо. — Сын волхва все же… Ларец храни пуще жизни, князя не оставляй, с пути нашего не сходи… Три дня меня не будет, — помолчав, добавил он, — сходи вниз, попрощайся за меня с Властимиром. Коль не вернусь — жене моей весть отнеси… Исполнишь?
      Мечислав переменился в лице, но склонил голову:
      — Исполню…
      На прощанье сжав плечи юноши, Буян быстро вскочил на борт.
      — Погодь бушевать, Водяник морской, Владыка Подводный! — крикнул он. — А то не дождешься того, чего требуешь!
 
      Буян никогда не думал, что под водой так красиво. Однажды, мальчишкой, он тонул в Ильмене у затонов. Тогда в миг, который человек всегда понимает как последний, он вроде как увидел вглуби низкий, приземистый дом и садик вокруг него, а по садику не то рыбы, не то люди с рыбьей кожей бродят. Одна девушка, почти нагая, ежели не считать накидки из чешуи, уже протянула к нему руку, но потом что-то углядела в его глазах и гневно махнула..: 'Тотчас волна ударила его в грудь и вынесла на берег Чернавы-рёчки. Буян на всю жизнь запомнил тогда глаза родителей и самое главное — бабки, тоже Чернавы. Она смотрела на него так, словно ее внук оказался оборотнем, но отец махнул на это рукой.
      Лишь теперь Буян понимал, что такого углядела в этом знамении его бабка. Он не чувствовал, что находится под водой — телу и верно было мокро, но он не задыхался.
      Когда волна, накрыв с головой, уволокла его под воду, доска выскользнула из-под новгородца. Терять ее было никак нельзя, и гусляр зажал ее под мышкой, перебросив гусли за спину. Волна, как сани, запряженные норовистым конем, несла его на глубину, ко дну. Думая лишь о том, как бы не потерять доски, Буян с любопытством осматривал встающие перед его глазами подводные горы, поросшие колыхающимся лесом из водорослей. Рыбы, о каких он и сказок не слышал, таились меж колеблющихся стволов. Словно стайка птиц, проносились рыбки помельче. Косые лучи солнца нитями падали в воду, рассекая ее до дна, и чешуя попавших в луч рыбок сверкала, как россыпи драгоценностей. Точно так же блестели камни и раковины улиток,
      Волна поднесла человека к подножию горы, и несколько рыбин тут же устремились к нему Двух из них он узнал — то был однозуб, о котором как-то рассказывал легенду Гаральд, и дельфин, что не раз попадался на пути, плывя подле судна. Эти двое подхватили доску на спину и поволокли ее в ущелье промеж скал. Буян еле успел вскочить на нее — рыбы не дали ему времени осмотреться.
      Дворец Водяника встал перед Буяном неожиданно, хотя тот и искал его глазами. Вдруг обыкновенная скала, которую огибали рыбы, расцветилась огнями, открылись створчатые, как раковины, двери, и рыбы замерли у входа.
      Буян ступил на мягкий упругий песок.
      Стены терема и своды распахнутых дверей были так плотно уложены раковинами и обкатанными волнами камнями, что так и казалось — он весь сложен из них. Раковины одной породы образовывали узоры, что под лучами солнца переливались, играя всеми цветами радуги.
      Кто-то мягко толкнул застывшего с открытым ртом гусляра в спину. Буян обернулся — и встретился глазами с дельфином. Сторож сверкнул на человека веселыми глазами и опять подтолкнул его внутрь терема.
      Вздохнув, Буян прошел в терем.
      Узкие, похожие на змей рыбы окружили его, извиваясь и норовя обвиться вокруг тела.
      Буян услыхал звуки музыки и булькающий шум множества голосов. Водяник явно был не один. Подойдя к приоткрытым дверям, гусляр увидел, что попал на пир.
      Водяник пригласил к себе всех жителей подводного мира. У Буяна разбежались глаза, при виде, гостей, и подаваемых угощений. В памяти вставали былины и легенды о море, коих он наслышался от викингов и варягов — их сказания казались сейчас побасенками для малых детей перед лицом реальных обитателей моря. Подивился Буян сильно зверю, похожему на Змея — только без крыльев.
      Гости ревели и бормотали на разные голоса, ссорились, сновали туда-сюда, поглощали подаваемое угощение. Сам Водяник, в точности такой, как описывала его бабка — старец в плаще из чешуи и рыбьей кожи с длинной зеленоватой бородой, что обвивалась вокруг его тела, как змея, в венце из раковин, — восседал на почетном месте, озирая гостей, что непрерывно шевелились у его ног. Две нагие русалки присели у подножия его трона. Груди их и руки были отягчены драгоценностями. Судя по всему, то были наложницы Водяника.
      Никто не обращал на стоящего у порога Буяна никакого внимания. Лишь единственный раз почувствовал он на себе нежный и пристальный взор и ахнул, узнавая. Притаившись за витой, как ракушка, колонной, на него во все глаза смотрела сама лебединая дева, о каких только легенды можно услышать от моряков. Вся в золоте, как в чешуе, с белыми крыльями за спиной и толстой косой ниже пояса, дева была прекрасна и грозна. Очи ее сияли, как две звезды в ночи, губы чуть дрожали, ожидая ласки. Она протянула нежную руку, коснулась ладони гусляра и вдруг бросилась прочь, как вспугнутая лань. Только крылья взметнулись за спиной.
      Буян нахмурился — лебединые девы, как речные русалки, падки на любовь земных мужей. Ежели на кого посмотрит нежный взор — не уйти ему от жарких объятий и пылкой страсти. Все на свете забудет он в вечном блаженстве. Но упаси боги отвергнуть лебединую деву — не остановится она перед любой местью.
      Понял гусляр, что надобно отсюда выбираться прежде, чем дева возжелает его.
      Выждав немного, он перекинул гусли вперед и коснулся струн пальцами. Привычная застольная мелодия, что не раз игрывал он в своем Нове Городе и в иных градах, полилась из-под рук, растекаясь по залу. Словно рябь по воде от камешка брошенного, разливалась она, дрожала, как зерцало озера от малой мушки, с листа на воду упавшей. Терялись ноты в шуме и гуле, но не прекращал гусляр игры. Постепенно тишина опустилась на зал, все застыли, и сам Водяник удивленно закрутил головой во все стороны.
      И когда осталось от всех звуков только то, что выпевали под его пальцами гусли, прошел Буян, не прекращая игры, через замерший зал, мимо провожающих его жадными глазами гостей, и остановился перед троном Водяника. Увидев пришлеца, тот вскочил, не отрывая глаз от гостя. Буян, остановившись перед троном, продолжал играть до тех пор, пока вокруг него не сгустилась тишина. В зале застыли все — только порхали, как птицы, тонкие пальцы по струнам.
      И тут гусляр резко оборвал игру.
      Как подкошенный рухнул Водяник на трон. Гости тоже прянули в стороны, и зал наполовину опустел. А Буян, не обращая внимания на них, рывком забросил гусли за спину и отвесил Водянику глубокий поясной поклон.
      — Уж ты гой еси, Водяник морской! — напевно заговорил он, выпрямляясь, — Чудо-юдо ты беззаконное! Что творишь ты дела неправые и пути мешаешь ты нашему? Не от скуки мы в путь отправились, не гуляем мы, а торопимся! Обещанья еще не исполнены, встречи ждут разлученные милые, а враги — справедливого мщения!
      Услышав голос человека, гости испуганно прянули в стороны, а слуги и вовсе поспешили убраться из залы. Русалки-наложницы, побледнев, как земные женщины, скрылись за троном. Еще никто не разговаривал с Водяником так громко и смело, и все ждали, какая кара ждет наглеца.
      Нашаривая посох, облепленный ракушками так, что он потерял первоначальную форму, Водяник не сводил с Буяна тяжелого взгляда мутно-голубых глаз. Сейчас они темнели, как небо перед грозою, но гусляр не опускал взора и не смущался. Чуть отставив гусли, подбоченившись, он ждал ответа.
      Вдруг Водяник вскочил. Никто не успел заметить, как в руке его оказался посох. Коротко и зло рявкнув, он замахнулся им в пришлеца и метнул.
      С глухим стуком острие посоха врезалось в пол у ног гусляра, на голове которого не дрогнул ни один волос. Он даже не моргнул, не отводя взора от лица Водяника, и не посмотрел на подрагивающее копье.
      Неожиданно черты его противника разгладились. Водяник улыбнулся и поудобнее устроился на троне.
      — А и смелый ты, добрый молодец! — довольно прогудел он, кивком приглашая его подойти и присесть на ступень трона. — Кары страх не знаком тебе. Верно, ты бывал в городах моих — знаешь все законы и правила!
      Буян, не чинясь, принял приглашение и даже взял из рук наложницы чару. Пригубив ее, чтобы не обижать хозяев, он ответил:
      — Здесь я не бывал, видом не видал — только слыхом слыхал на родной земле, что за песни поют о тебе самом, о твоей стране да обычаях.
      Водяник был доволен речами гостя — давно ему не попадались люди, столь хорошо владеющие песенным и устным словом. Он хлопнул в ладоши — и перед Буяном слуги-рыбы вмиг раскинули скатерть, на которой выставили угощение.
      Не успел гусляр как следует распробовать поданные блюда, как его отвлек сам Водяник. Он опустился пониже и с чувством похлопал Буяна по плечу.
      — Ну, а раз слыхал, — вкрадчиво заговорил он, наклоняясь к самому уху гусляра, — гостем будь моим. Развлеки меня словом песенным, повести, что творится за морем. Ты, я вижу, слов не ищешь и с гуслями знаком не первый день!
      С этими словами Водяник, трогая струны, слегка коснулся лежащих подле гусель. Они отозвались тонкими нежными голосами, словно умоляли о чем-то.
      Буян не спеша принял у него инструмент, но, пристраивая его на коленях, окинул взглядом зал. Гости уже успокоились и рассаживались поближе, из-за колонн выглядывали русалки и слуги-рыбы. Появились лебединые девы, и среди них — та, которая недавно смотрела на него. Будто невзначай, она прошла меж остальными и села так, что Буян принужден был смотреть либо на нее, либо на гусли.
      — Спой нам, певец с земли, — молвила она так тихо, что ее расслышали лишь те, кто сидел совсем близко. — Я хочу услышать твой голос.
      Буян мигом обернулся — и успел заметить, как Водяник кивнул говорившей, намекая на что-то. Эго сразу показалось гусляру подозрительным, и он вскочил.
      Лебединая дева потянулась к нему, сам Водяник привстал, засуетились те, кто стоял около, готовясь перехватить человека, но, прежде чем их плавники, руки и лапы коснулись его, Буян уже отбежал в сторону и оттуда крикнул Водянику:
      — Уж ты гой еси, Водяник морской! Разгадал я твою хитрость тонкую! Ты меня не словишь на удочку — я не только с песнями знаюся!
      Водяник медленно встал, и в зале опять наступила тишина. На сей раз несколько гостей поспешили к выходу столь явно, что Буян понял — хозяин подводного мира рассердился не на шутку. И раньше, чем тот открыл рот, гусляр поспешил объясниться:
      — Иль легенд не слыхал в Нове Городе, о купце одном в старом времени? — заговорил он, не сводя глаз с лица Водяника, который остановился, услыхав про Новгород. — Он попал к тебе, как и я пришел, тебе песни пел, о себе забыв. В приймаках у тебя жил он много лет — отпустил ты его с молодой женой, с молодой женой, с малой дочечкой…
      Тут Буяну пришлось умолкнуть, потому что Водяник, как подкошенный, рухнул обратно на трон, цепляясь руками за подлокотники. Он не сводил жадного взора с человека и, силясь заговорить, только хватал воду ртом, как утопающий человек.
      Буян молчал. Он видел, как повел себя Водяник, как хлопочут около него русалки и лебединые девы, шелестя белоснежными крыльями, предлагая испить крепкого вина. Гусляр понимал, что Водяник не забыл той давней истории, а значит, помнит и его прадеда.
      Водяник отстранил всех нетерпеливым жестом и ткнул пальцем в Буяна.
      — Ты, — прохрипел он, — откуда ты знаешь сие? Ведь столько лет миновало!
      Буян шагнул вперед, срывая шапку с головы и на ходу отвешивая поклон:
      — Я слыхал про то да от матушки, что тебе приходится внучкою…
      Больше он не успел ни слова вымолвить — Водяник вскочил с трона, одним прыжком покинул помост, подбежал и обнял его. Гусляр ткнулся лицом в мокрую бороду, не мешая Водянику радоваться.
      — Внук! — Водяник отстранил его, придерживая за плечи и любуясь гусляром. — Вот уж того не думал, не гадал, нечаянно попал! Внук… Твою бабку звали Чернавою?
      — И ее, и матерь мою так кликали, — кивнул Буян.
      — То-то я смотрю, ты больно смел! Это по-нашему! — восхитился Водяник. — А как имя тебе, добрый молодец?
      — Буян я, сын единый Вадима Храброго, что служил в юности под началом моего деда…
      Не дав Буяну договорить, Водяник, придерживая его одной рукой за плечи, величественным взмахом другой руки подозвал слуг.
      — Эй вы, слуги мои верные! — воскликнул он на всю залу. — Несите из подвалов да погребов все самое лучшее, ничего не жалейте — принимаю я дорогого гостя, из всех людей самого лучшего!
      Слуги-рыбы засуетились, расталкивая гостей и готовя новый пир. Русалки и лебединые девы расступились перед Водяником и его спутником, склоняясь в почтительных поклонах.
      Водяник радовался как дитя. Он усадил Буяна на спешно притащенный из дальних покоев трон и не переставая расспрашивал его о бабке и матери, заставляя вспоминать все до мелких черточек.
      — Ты сам посуди, свет-Буян, — говорил он, угощая его отборным вином. — Так редко к нам гости сверху попадают, что поневоле каждому рад. Как-никак, все под одним солнцем живем, одна земля нам родная. В давние века водяные не просто так дань девицами от людей требовали — им без новостей скучно, вот и спрашивают всякий раз новую. Но то утопленники да пленники — с ними не поговоришь: все о воле да прошлой жизни вспоминают, возвернуться мечтают. А вот чтоб сам, без напоминания, не зван, не прошен, да как раз к празднику — такого еше не было!
      Хотел было Буян напомнить, что не со скуки сюда отправился, но решил покамест не рушить беседы, а спросил учтиво:
      — А что за праздник у тебя, Водяник морской? Это ты из-за него наверху бурю устраиваешь, кораблям не даешь плыть?
      Услыхав про бурю, Водяник враз перестал улыбаться и вроде как чужим стал, но ответил по-прежнему любезно:
      — Дочь моя любимая его справляет. Раз в году дочери да внучки мои сей день отмечают. В этот день она может выбрать себе жениха средь людей или водных жителей. Коли захочешь, оставайся — а вдруг повезет тебе…
      — Почему ты так думаешь? — осторожно молвил Буян. Водяник подбоченился.
      — Так моя дочерь только что мне про тебя говорила, все выспрашивала, не останешься ли ты до срока, — гордо произнес он. — Вот ведь сердце девичье, как чуяло — оказался и ты мне родственником! И глянь — какова любушка!
      Он широким жестом указал назад, за спину Буяну. Тот обернулся — и едва не застонал, сжимая зубы: позади него стояла та самая лебединая дева и смотрела на него жадным влюбленным взором. Когда глаза их с гусляром встретились, она вся так и потянулась к нему. Очи ее заблестели, щеки покрыл румянец. Подойдя тихо и плавно, будто и правда была лишь лебедушкой, она встала перед ним, низя глаза и смущаясь.
      — О, — понимающе молвил Водяник, когда и гусляр опустил взгляд,—да, видно, у вас уж все сговорено!.. Ну, а коли так, то что ж! Я спорить не стану — какой срок назначишь, жених, тогда и свадьбу сыграем!
      Буян все молчал, не сводя глаз с девушки, что стояла перед ним, как березка поникшая. Осторожно, чтобы не обидеть красы и чувств девичьих, он кончиками пальцев приподнял ее подбородок и чуть коснулся губами лба.
      Дева вскинула глаза, в которых наворачивались слезы.
      Буян взял ее руки в ладони.
      — Прости меня, ладушка, прости, краса ненаглядная, — вымолвил он, — За тебя б любой в огонь и воду кинулся, только есть у меня уже ладушка — дочь людская, Прогнева по имени! Жаль мне тебя, девица, не могу я твоим мужем стать — есть у меня жена любимая…
      Если бы не держал он деву за руки, непременно она бы вырвалась. А так пришлось ей стоять и слушать все, что говорил ей Буян, и слезы градом текли из ее глаз.
      — Ты… ты, — наконец молвила она срывающимся голосом, — твергаешь меня потому, что я водяная, холодная!.. Но ведь и прадед твой на водяной женился, а в тебе кровь ее!
      — Да, ее, потому мне и чародейство оказалось ведомо, и силы колдовские я смог обрести и дар волшебного слова песенного, — отмолвил Буян. — Все это досталось мне от матери. Поэтому и боги меня к себе приняли… Только любовь — ни в твоей, ни в моей власти. Прости еще раз!
      Он попробовал ласково погладить ее по голове, но дева вырвалась и с криком бросилась прочь.
      Все в молчании смотрели ей вслед. Буян по-настоящему тревожился — он гость, а гостю обидеть хозяйскую дочь, да еще и отказом жениться, издавна считалось позором. Его искупали чуть ли не насильственным венчанием или кровью.
      — Прости меня, Водяник морской, — заговорил Буян, не давая тому опомниться.Только я сказал сейчас правду чистую: ждет меня на воле жена — ждет, печалится. Да и сердце мое в разлуке истомилось. Каждый лишний день нам мешает встретиться, потому повторю я свою просьбу первую, с которой и шел к тебе…
      Водяник посмотрел на гусляра так, словно впервые увидел.
      — Какова просьба твоя? — тихо вопросил он.
      — Уйми бурю свою, — вздохнув, молвил Буян. — Не мешай кораблю нашему. Слишком долог путь наш. Не губи ты моих друзей напрасно, укроти ветра и волны!
      — Волны, — молвил Водяник, — я давно унял — еще когда с тобой заговорил. Ждал я все, что ты мне поведаешь, откуда и зачем вы плыли, но то я и сам ведаю, а что за цель вас в путь отправила, про то и слышать не хочу. Там, наверху, сейчас тихо и мирно, Буян, уж поверь мне!
      — А мне и верить тебе нечего — ведаю я, что ты слово свое держишь и назад его не берешь, — повеселел Буян. — За добро исполать тебе, Водяник морской, а только мне пора и назад — сам же сказал, что я просто так, не из долга к тебе попал, знать, мне и назад уже можно!
      Он отвесил прощальный поклон и уже направился было к выходу, как сзади раздался голос Водяника:
      — Ты не сможешь вернуться, Буян-гусляр!

      Две рыбины с острыми зубами, торчащими из разинутых пастей, молниями метнулись к дверям и захлопнули их перед самым лицом гусляра. Отовсюду повылезали чуда морские и гады невиданные, сверкая выпученными глазами и зубами, что сами просили содрать мясо с кости. Медленно, как звери, они окружали Буяна, ожидая только знака, чтоб броситься на него и разорвать на клочки.
      Гусляр затравленно огляделся, забросив гусли за спину и сжимая кулаки. При себе у него был лишь кинжал, но он не хотел пускать его в ход, еще не веря, что Водяник отдаст приказ убить его. Но куда бы он ни поворачивался, всюду встречали его холодным взглядом подводные твари.
      — Что ж ты говоришь такое, Водяник морской! — позвал Буян. — Не дело так с гостями обращаться! Я ж к тебе добром пришел, а ты меня то девицей соблазняешь, то слугами своими стращаешь! Убери их да отпусти меня наверх, коли нет во мне нужды. А коли есть, говори, да авось столкуемся!
      — Ко мне его, — коротко приказал Водяник.
      И тут же твари, что кружили вокруг, оскаля зубы, бросились на Буяна. Он уже ждал, что зубы их вонзятся в его бока, но те лишь схватили его за руки и подвели к трону.
      Буян рванулся, но кривые зубы держали крепко — каждый раз, как он пробовал вырваться, челюсти сжимались все теснее и грозили раздавить ему руки.
      — Эй, что это делается! — воскликнул Буян. — Коли ты прогневался, что я дочь твою отверг, так не со зла, а потому как есть у меня жена, и ты понимать то должен! А если что еще — так прежде поведай, а потом казни!
      Рыбы бросились под ноги Водянику. Тот, не давая Буяну подняться, придавил его к полу посохом, оставив на коленях.
      — Я бы мог тебя за речи твои дерзкие примерно наказать, — молвил он. — В цепи повелеть заковать или даже смерти предать, мне не поглядев, что родная твоя матушка, и был бы я прав, потому как ты гость, а я хозяин, и здесь мои законы правят. А должок у тебя предо мною невелик — исполнишь то, что повелю я, и будь свободен, аки сокол-птица! Преград чинить не стану!
      — Вот уж печали мне не было, — ответил Буян. — И ты туда же — все вы хотите нас, славян, себе на службу поставить, слугами да рабами сделать, да только того не ведаете, что сами под собой сук рубите, сами могилы копаете. Мы покорны, да только до времени, а как срок терпения выйдет, так не удержат нас ни цепи, ни запоры, ни стены каменные…
      Кончик посоха Водяника очень ловко и осторожно налег человеку на подбородок, принуждая закрыть рот.
      — Ох и несговорчив ты, Буян-гусляр! — укоризненно молвил оодяник, — Ну чисто конь необъезженный! Сперва ты дело выслушай, а потом кричи да упрямься!
      — Все равно на то нет согласия, — упрямо ответил Буян. — Уже не службе состоим и назад с приказом торопимся.
      — Это к Кощею-то? — угадал Водяник, Буян притих.
       —К нему, — только и смог вымолвить он, — а ты как узнал про то?..
      — Да так же! Чародей ведь и я тоже, — самодовольно ухмыльнулся Водяник. — И вас я не отпущу!
      Тут рванулся Буян что было сил, вырываясь из зубов своих охранников. Скользнули зубы по его коже, оставляя глубокие царапины, порвали рубашку, да не успели пораженные чудища и челюстями щелкнуть — птицей метнулся Буян к Водянику, столкнулся с ним грудь с грудью и встряхнул за длинную бороду, не жалеючи.
      — Как ты мог! — крикнул он в лицо Водянику— Почему ты…
      — Молчи!
      Водяник ловко зажал гусляру рот ладонью. Тот остановился, и тут же слуги опять набросились на него и оттащили от повелителя, выкручивая руки. Выбитый нож зазвенел по полу.
      Водяник сошел с трона и приблизился к Буяну.
      — Неразумный ты человек, хоть и сродственник мой, — с сожалением выговорил он, — Кабы ты все знал, не плавали бы вы на остров тот растреклятый, не искали б там смерть Кощееву, да не везли ее к нему с бережением. А бросились бы спасать жизни свои, пока не поздно…
      — На острове том мы были и ушли оттуда целыми и невредимыми, — возразил Буян. — Ты поздно нас стращать вздумал. Спросил бы лучше, что нас заставило служить самому Кощею Бессмертному!
      — А что же?
      — Волки! Волки, коих наши враги и твои тоже на град друга моего, князя Резанского, науськали. Не ломали б мне твои слуги руки, не пытался б ты меня опутать красной девицей, так рассказал бы я тебе всю историю, а так — и слова из меня не вытянешь. — И Буян гордо отвернулся, не желая говорить.
      — Экой ты! — досадливо крякнул Водяник.—Точно норов у тебя по имени — буен ты без меры, так, что даже не хочешь меня выслушать! А не станешь слушать меня — такую бурю подниму, что ты света белого не взвидишь, а твои спутники потонут вмиг! — взъярился Водяник и пристукнул посохом о пол.
      Вдалеке послышался тихий нарастающий гул. Все в зале потемнело, закачались дерева-водоросли, по углам зашевелились какие-то тени. Порыв ледяного урагана-волны распахнул двери, ворвавшись в зал. Рыбы и русалки бросились врассыпную, а за узкими, забранными мелкой сетью окнами все забурлило, как в котле волхва.
      Где-то наверху что-то хрустнуло, разламываясь, и Водяник довольно ухмыльнулся.
      Он готов был уже вторично ударить посохом о пол, но тут гусляр сам упал перед ним на колени.
      — Пощади! — крикнул он. — Не губи моих друзей без нужды, Повелитель морей! Все бери, что пожелаешь, — лишь жизнь им оставь да в пути не мешай!
      — То-то! Понял, как со мной спорить? — улыбнулся Водяник.
      Буян поник головой.
      — Понял, — шепнул он.
      Не спуская глаз с коленопреклоненного гусляра, Водяник повел рукой, и далекий гул и рев стали затихать. За окнами немного просветлело, хотя вдали еще виднелись вихри и ураганы.
      — Что ж, слово я твое слышал, друг Буян, — молвил Водяник, — и я от своих речей не отказываюсь. Ты мне покорился — и я бурю смирил. Оглянись — тишина на море наступает; коль не потонул корабль с твоими друзьями, то скоро они дальше в путь отправятся.
      Буян вздохнул, прощаясь с белым светом, и сел на ступени трона у ног Водяника.
      — Что-то не весел ты, друг Буян, — немедленно вымолвил тот. — Я бурю усмирил, а ты вроде не рад тому…
      — Рад я, о пресветлый Водяник, — со вздохом отозвался гусляр, — Да жаль одного — не дал ты мне с женой проститься, друзьям и брату названому сказать слово последнее. Но коли живы они, мне более ничего не надобно — в молитвах своих я их вовек не забуду…
      — А ты, никак, решил, что я тебя здесь оставлю? — вдруг рассмеялся Водяник. — Ишь, какой ты быстрый… Нет, мил-друг, человек ты земли, да и с чародействами знаком, поэтому отпущу я тебя назад…
      Он еще не договорил, а Буян уже вскочил, бросаясь к нему.