Они вдвоем упали в мокрую от росы траву. Тихий звон, словно потревожили колокольчик, раздался рядом.
      — Бежим! — дернулся Синдбад, услыхав этот звон, — Сейчас здесь будет стража!
      Гаральд сорвался с места и помчался, но не обратно к стене, а в глубь сада, раздвигая ветви руками. Тяжелые капли росы, каждая весом в голубиное яйцо, дождем сыпались на него. Всякий раз, как капля срывалась с ветки, раздавался звон, который был тем громче, чем больше была капля. Не замечая звона, рыцарь бежал по саду, сопровождаемый шумом.
      — Назад! — кричал ему Синдбад, пытаясь остановить англичанина. — Назад, пока целы! Поищем другой путь!
      — Ты ищи, — воинственно обернулся Гаральд. — А я не могу ждать, когда моя Джиневра рядом!
      — Ну и глупец! Да нас схватят сейчас!
      — А ты бы остался да и сразился с ними, а я тем временем найду мою невесту!
      — Сейчас вместе искать будем, — вдруг неожиданно тихо промолвил мореход и указал на что-то позади рыцаря.
      Гаральд круто обернулся, на бегу выхватывая меч. Позади него стоял десяток воинов в черном. Четверо держали наготове луки, пятеро не спеша подходили, поигрывая оружием, командир отряда стоял поодаль.
      — Вы сохраните себе жизнь, если сдадитесь в плен, — глухо сказал он. — В случае сопротивления мы вас уничтожим! Мои воины попадают мухе в глаз.
      Луки дрогнули.
      — Вас больше, но вы еще попробуйте взять меня, — заявил Гаральд, вставая перед командиром отряда с мечом и опуская забрало шлема. — Гаральд Мак-Хаген Английский никогда не сдавался в плен неверным!
      — Что ж,—командир отряда кивнул,—у вас, рыцарь, есть случай попробовать.
      Сверху упала сеть. Тут же с деревьев дождем посыпались остальные воины, сидевшие в засаде. Вместе со второй половиной отряда они накинулись на пришельцев.
      Взревев, как медведь, Гаральд попытался разрезать сеть мечом, но сразу несколько рук вцепились в его оружие. Кто-то прыгнул на плечи, ища шею жесткими пальцами. Рыцарь успел почувствовать прикосновение удавки к горлу, когда удар по голове поверг его наземь.
 
      Славян разбудили голоса и стук в двери. Несколько человек колотили ногами и рукоятями мечей, пока гости не вышли узнать, в чем дело.
      Их ждали в коридоре воины Кощеевой охраны, держа наготове оружие. Командир придирчиво осмотрел троих славян, но ничего не сказал и жестом велел им следовать за ним. Воины окружили их плотным кольцом и повели.
      Дорогой славяне терялись в догадках — что случилось такого в Кощеевом дворце за ночь? Неужто их выдал тот раб-славянин, которого они обнаружили вчера подслушивающим? И где, наконец, Гаральд и Синдбад?
      Кощей ждал их в огромном зале. Первый раз входили в него гости, а потому в первые минуты забыли обо всем, осматриваясь.
      Стены и колонны, похожие на стволы высоких дубов, были украшены чистым золотом. Драгоценные каменья слагали на золоте причудливые узоры — цветы заморские, птиц неведомых, зверей диковинных, знаки зловещие. Под потолком сверкали краски яркие — там было расписано небо с чертогами Сваро-говыми — облака, змеи крылатые, кони солнцегривые, часты звезды да светел месяц. Отлитые из серебра статуи возвышались по обе стороны от высокого помоста, где на троне из камня кровавого восседал сам Кощей. Знакомая славянам волотка замерла у трона, не снимая руки с меча. Глаза ее горели злорадно, сам же Кощей был спокоен и не торопил гостей.
      Дав им налюбоваться красотой зала, он кивком головы подозвал их ближе.
      — Что, дворец мой по нраву пришелся? Вижу, глаз вы от него оторвать не можете!
      Опомнившийся Буян быстро шагнул к трону.
      — Твоя правда, Кощей, — молвил он. — Всем твои палаты обильны — я нигде такого не видывал. Чудо ты создал на земле. О таком только сказки сказывать…
      — Сказки,—ласково ответил Кощей,—да только много будет в тех сказках лжи и вымысла, много всякой напраслины, потому как слагать их будут воры да обманщики, что подобны волкам голодным. — Он пристукнул посохом о пол.
      — Да как ты смеешь называть нас волками! — вскипел вдруг Властимир, — Мы люди одного языка с тобой, славянского! Благодари Небо, что я света дневного не вижу, а то б показал я тебе, хоть и хозяин ты, каково гостей оскорблять!
      Он уже ринулся на голос к трону, и Буян с Мечиславом еле его удержали.
      Кощей же выглядел веселым.
      — Усмирись, человече, — молвил он строго. — Высоко ты голову держишь, да низко склонишь. Волки вы — всего лишь волки дикие, каких в лесах ваших много. Целая стая зверей! Вот, полюбуйтесь-ка на своих приятелей!
      Он махнул рукой, и охранники вывели и поставили перед троном Гаральда и Синдбада.
      С рыцаря сорвали доспехи, оставив только высокие сапоги, у морехода отобрали верхний халат. Руки их были связаны за спиной одной веревкой, к другому концу которой был привязан огромный пес в наморднике. Зверя держали за ошейник два дюжих раба и еще двое, на всякий случай, не спускали глаз с собаки.
      Гаральд вскинул угрюмое лицо — из-под взлохмаченных волос на лбу был заметен большой свежий шрам. У Синдбада заплыл синяком глаз. Рыцарь взглянул в глаза гусляру и отвел взор.
      — Вот воры, — торжественно объявил Кощей. — Они не рабы мне, а гости чужедальние, потому и не казнил я их в тот же час смертью лютой. Они забрались в мой сад и хотели похитить то, что я даже близким показываю издали. Явились, как волки в овечье стадо, а потому вот мое решение: быть им волками до скончания века…
      По его знаку стража отошла в стороны, оставив Гаральда и Синдбада одних. Пес в наморднике бросился на них с радостным воем — его никто больше не удерживал, — но потом вдруг отпрянул, припал на лапы и завыл.
      Кощей встал, поднял посох. Засверкал на его тощей груди амулет, возникший откуда-то ветер поднял полы плаща и разметал бороду. Закачались светильники, что-то— Под землей заворочалось. Кощей тихим голосом произнес какие-то слова.
      Рыцарь бросил прощальный взгляд на славян. Он хотел что-то сказать, да только язык не слушался и заведенные назад руки стали болеть — у волков так лапы не выворачиваются. Рядом рухнул на колени Синдбад. Горячий воздух толкнул Гаральда в грудь, он почувствовал, что волосы зашевелились у него на всем теле, стали расти, протыкая рубашку. Он попытался вспомнить молитву к Деве Марии, но мысли путались. Ноги его сами подогнулись, и он опустился на колени, склонясь лбом к полу.
      Словно неживые, славяне смотрели на колдовство. Когда рыцарь упал на колени, Буян вдруг бросился к нему и запустил пальцы уже не в волосы, а в шерсть на голове рыцаря.
      — Остановись! — закричал он. — Именем Белеса заклинаю тебя — остановись!
      Голос его перекрыл вой ветра, что кружил вокруг трона Кощеева, и колдун опустил руки.
      — Ты смеешь мне указывать, человек? — прогремел он.
      — Смею, потому как мне Белес — дед родной, — яро вскрикнул Буян. — И пора бы знать, что мне, как внуку, сила его дадена. А посему ты немедля снимешь с них заклятье или пожалеешь об этом!
      Два связанных на человечий манер волка, которых он держал за загривки, не спускали с него глаз.
      — Вина их велика, и все боги меня поддержат, — строго ответил Кощей. — Не бывало такого, чтоб на меня покушались безнаказанно. Правду открою: хотел я потом и вас троих в волков обратить да на службу к себе определить — вы многих моих слуг побили. Ты был бы у меня на посылках, стал бы князь белым волком, покоев моих сторожем, а прочие — на границе стояли б, не пускали б ни пешего, ни конного. Да назвал ты имя Велесово и сказал, что ты его родственник. А потому вас троих я помилую — отпущу назад невредимыми. Коли уж вдругорядь вернетесь, тогда не взыщите — не пощажу, обращу волками!
      Волк, что прежде назывался Гаральдом, был светло-серой масти, широк в плечах по сравнению с более мелким и темным Синдбадом, он посмотрел на Буяна жалобно и, когда тот склонился к нему, лизнул ему руку. Синдбад, отвернувшись, поскуливал, как щенок.
      Гусляр встал.
      — За милость такую благодарствуем, Кощей, — он отвесил поясной поклон,—да только хочу испросить у тебя про дельце одно завалящее. Ты, когда мы только сюда приехали, обещался нам достать для князя моего Властимира Резанского живой воды, чтоб вернуть свет очам его. Гаральду ж, — он опять положки руку на голову вилка, — хотел отдать его невесту, за которой он столько дорог прошел… Как же со всем этим?
      — Радуйтесь, что живыми уходите, — оборвал его Кощей. — Хотел я вам угодить, просьбы ваши исполнить, да только нарушили гостюшки законы мои да обычаи, и не должен я вам теперь ничего. Эти двое теперь мои рабы, а вам — путь-дорожка ровной скатертью!
      Он молча указал им посохом вон из зала, и волотка сделала шаг к связанным волкам. Оттеснив гусляра, она приподняла того, что был рыцарем, за шиворот и осмотрела.
      — Пойдет вместо того, убитого, — изрекла она довольно. Она хотела уже унести его, взвалив на шею, как пастухи таскают овец, но тут Буян и Мечислав встали у нее на пути.
      — Ты и шагу не сделаешь, женщина, — строго молвил гусляр. — Повелитель твой не сказал еще слова своего последнего!
      Услыхав такие слова, волотка онемела от ярости и потянула меч из ножен. Гаральд, который лежал у нее на плече, вдруг изогнулся и вцепился зубами в ее руку.
      Взвыв, волотка, крутанулась на месте, роняя волка, а Мечислав успел завладеть ее мечом, вырвав его у нее из ножен.
      — Я убью их! — взревела богатырка, бросаясь на юношу.
      Мечислав отступал, не даваясь ей в руки, но волотка была гораздо проворнее. Она уже совсем схватила его, но тут ей на пути попался Властимир. По шуму шагов догадавшись, кто идет, он перебежал ей дорогу. Разъяренная волотка отбросила его, как ненужную помеху, а за это время юноша успел отбежать.
      Буян разрезал веревку на лапах волка-Гаральда, и тот бросился на спину богатырке. Не ожидавшая такого, она упала, а подняться не смогла — кончик ее собственного меча упирался ей в горло.
      — Один твой жест, Кощей, и она умрет, — строго сказал Мечислав.
      Буян помог подняться Властимиру. Волк-Гаральд освободил Синдбада, и пес, к которому были раньше привязаны оба волкодлака , отполз, униженно и испуганно повизгивая.
      Гусляр подвел князя к самому трону.
      — Ты, Кощей, не будь на нас в обиде, — заговорил резанец. — Да только на чужбине забыл ты норов славянский: коли что надобно кому из нас — век того не остудить, не заставить позабыть. Нельзя мне на родину таким ворочаться — или где голову сложить, или опять зрячему стать. Сознаю, что прогневали друзья наши тебя, и на нас за их вину легла опала, потому как не удержали вовремя словом твердым. Но дело свое нам выполнить нужнее нужного, а потому готовы отслужить за воду тебе. Говори, что исполнить надобно! Все сделаем — ,с,др.во князя Резанского!
      Кощей осмотрел зал. Ворвавшиеся на шум воины замерли в стороне, ожидая приказа господина. Волотка, его страж и телохранитель, лежала, не смея пошевелиться, под мечом. Два волкодлака несли охрану, мешая воинам приблизиться незаметно. Сделай кто из них шаг — поднимут тревогу, и тогда… За свою жизнь Кощей не боялся, но сколько смогут натворить разбушевавшиеся славяне?
      — Вижу, никак вы не уйметесь, — устало промолвил он. — Проще простого было мне даже сейчас заколдовать вас малым заклятьем, чтоб никогда не смогли вы никому сказать слова противного и всегда со всеми соглашались — вы и дети ваши до сотого колена и далее. Но ты, резанец, мне сказал кое-что очень дельное, и решил я взять вас на службу: исполните, что велю, — получите свою воду, а не исполните — и на глаза мне не попадайтесь!
      — Подходяще, — кивнул Властимир, — говори, что сделать надобно!
      Мечислав скосил на него глаза — он что, не понимает, во что они ввязываются, поступая на службу к Кощею?
      — Слушайте и не говорите, что не слышали, — заговорил Кощей и кивнул Буяну: — Ты, добрый молодец, называл тут имя Велесово и поклялся мне, что его родственник. А раз так, должен ты знать, что нужно мне и что мне такую власть дает.
      — Смерть? — переспросил Буян.
      — Смерть, — кивнул Кощей. — Хранится она не здесь, во дворце, и даже не на этом острове, а вот где — и сам я забыл. Помню только, что лежит она в негной-ларце, а стоит он на каменном поставце — не всякому дано тот поставец увидеть да ларец поднять, а лишь тому, кто секрет его разгадать сможет. И сторожат смерть мою не так, как меня, — у меня в покоях вы восемь ночей проспали, и ничего с вами не случилось. А там вы и одной не проспали бы… Но далековато сие место, а мне надобно, чтобы смерть моя хранилась где-нибудь поблизости. Вот сыщете ее да мне доставите — дам я вам живой воды, сколько запросите!
      — И всего-то? — усмехнулся Властимир. — И не такое свершали. Только и у нас есть одно условие: сними заклятье с друзей наших — без них в путь не двинемся, а коли пойдем — не видать тебе смерти твоей вовеки, а уж мы-то тогда ее используем!..
      Буян подергал князя за рубаху, удивляясь, как он осмелился говорить так с самим Кощеем. Он уже почти поверил, что сейчас постигнет дерзкого кара неминучая, но тут встал Кощей и улыбнулся.
      — Хорошо, так я и сделаю, — молвил он и опять взмахнул посохом.
      Поднялся ветер, завьнъ, качая светильники и вздувая плащ Кощея. Славян от трона как пушинки отодвинула, волков наземь швырнуло. Прогремел в вышине над башней гром, потемнело все и опять успокоилось. Когда же развиднелось, вместо двух волков увидели все двоих людей.
      Гаральд медленно поднялся, схватившись за голову. Попробовал сделать шаг, но ноги не слушались — хотелось опуститься на четвереньки и завыть, В удивлении он оглянулся, все еще не веря своим глазам, и увидел, что Синдбад так и стоит на коленях, не пытаясь встать. Но он тоже был человеком — как и раньше. И все же внутри что-то было не то.
      — Что… что ты сделал с нами, колдун? — прохрипел рыцарь. Горло было словно чужое, и голос казался не его.
      Кощей улыбался довольно.
      — Оставил я на вас малое заклятье, — ответил он, — чтоб друзья ваши не думали, что так легко воришки отделаются. Отныне, пока я не сниму его, каждую ночь вы оба будете превращаться в волков и оставаться зверьми до рассвета. А снять заклятье смогу я только после того, как исполните вы мой приказ. Теперь — отправляйтесь в путь, пока я не передумал и не раскаялся, что дал вам задание столь легкое!
      Он взмахнул посохом, и стоящие у дверей воины стали подходить, растягиваясь цепью.
      Славянам не оставалось ничего иного, как подчиниться и покинуть зал.
      Час спустя они уезжали, удрученные тем, что только что случилось. Все молчали, а виновники происшедшего, Гаральд и Синдбад, избегали вообще смотреть в сторону остальных. Кощей следил за ними из окна башни, то и дело оглядываясь на зеркало. Когда пятеро всадников выехали за пределы долины, их отражения появились на нем. Кощей подошел к нему ближе и улыбнулся, глядя на смурные лица. Он дал им слишком сложное задание, они вряд ли вернутся живыми… Если только тот Буян не соврал ему о своем родстве с Белесом…
 
      На следующий день ввечеру они возвратились на берег, где их ждал корабль. Прошло всего две недели со дня их отъезда, матросы не успели облениться и соскучиться на острове, где в изобилии росли самые разные плоды и водилась непуганая дичь. Но необходимость отправиться в путь по поручению колдуна заставляла на следующее утро отплывать.
      Как поведали моряки, несколько дней назад Алконост перед рассветом пролетала над кораблем, направляясь в открытое море. И точно — едва корабль отошел от берега, ветер наполнил его паруса, и он заскользил по волнам.
      Славяне были мрачнее туч — дни шли, а ничего, что указывало, где искать смерть Кощея, не попадалось.
      Избавление пришло на десятый день.
      Корабль только что обогнул самый маленький'из встретившихся на пути островов и вышел навстречу ровной морской глади. До горизонта, сколько хватало глаз, расстилалась равнина моря — спокойного, чистого, синего. Матросы невольно закричали, замахали руками, приветствуя его.
      Только два пятнышка виднелись вдали, и именно с той стороны дул ветер. Поставив паруса косо и посадив часть команды на весла, Синдбад велел плыть в ту сторону.
      Сутки с небольшим плыли они встречь неизвестному, пока наконец в полдень следующего дня не стало видно, что навстречу им под парусами идет огромный корабль. Он шел удивительно прямо, словно сама вода держала его на своей груди.
      Высокие борта были вырезаны по-звериному, нос венчала голова рогатого чудовища.
      — Нормандцы! Они возьмут нас в плен! — убежденно сказал рыцарь. — Но мы будем драться.
      Он бросился за своим мечом, встревожив остальных, но Буян был единственным, кто оставался спокоен.
      — Куда вы все спешите? — окликнул он матросов, что заметались по палубе, готовясь к нападению. — Вы только поглядите на корабль повнимательнее!
      Синдбад подошел, всмотрелся в спешащий им навстречу парусник.
      — Не может быть! — ахнул он. — Он пуст!
      Его крик услышали многие, и все, кто успел, столпились у бортов.
      Корабль норманнов шел прямо на них, чуть покачиваясь в течении. Весла, за которыми обычно сидели гребцы, вяло болтались. Двойного ряда щитов, что выставляют по бортам, готовясь к атаке, тоже не было. Чем ближе подходило судно, тем яснее было видно, что внутри нет даже трупов.
      Опомнившийся Синдбад отдал команду, и матросы засуетились, отведя свой корабль чуть в сторону, чтобы не столкнуться с мертвым нормандцем. Ветер мешал им, и корабли прошли так близко, что едва не перепутались веслами.
      Матросы в молчании провожали глазами корабль, недоумевая, что случилось с отрядом норманнов — если дикие волки морей погибли, то где их тела?
      Вдруг один матрос закричал, призывая остальных. Под скамьей, ближе к корме, лежал человек.
      Не дожидаясь команды, несколько матросов перескочили на мертвое судно. Больше всего их привлекали, конечно, вещи норманнов — человек был только предлогом, но, когда один из мародеров стал его обыскивать, он закричал:
      — Живой!
      — Давайте его сюда, — распорядился Синдбад.
      Уцелевшего перенесли на корабль Синдбада, и судна расстались.
      Спасенного перенесли в тень, в трюм, где уложили на солому. Норманн был еще молод, но исхудал, потемнел и казался стариком. Буян захлопотал над ним, как над родным братом, приводя в чувство.
      Холодная вода и тень сотворили чудо. Норманн судорожно глотнул и открыл мутные светлые глаза.
      Понемногу взгляд его прояснился. Он посмотрел на Буяна, потом перевел взгляд на Синдбада и матросов. Остальных славян и Гаральда он не заметил — они стояли у него за спиной. Но ближе всех был именно Синдбад в лихо сдвинутой набок желто-зеленой чалме.
      Лицо спасенного вдруг перекосилось от ужаса, и он шарахнулся прочь. Буян еле удержал его возле себя.
      — Да успокойся ты, скаженный! — заговорил он с ним на языке норманнов.
      — Нет! Один! Нет! — выкрикивал спасенный хрипло, пытаясь вырваться. Матросы пришли на помощь гусляру, и, почувствовав на себе их руки, он забился отчаяннее.
      — Да охолонь ты! — рявкнул ему в ухо Буян, — Родного языка не понимаешь, что ли? Или ты не норманн?
      Крик дошел до сознания спасенного. Он притих, очевидно выбившись из сил, и посмотрел на гусляра.
      — Ты норманн? — спросил он.
      — Почти, — улыбнулся Буян. — Я раньше частенько с варягами беседовал и язык немного разумею. А так я из Новгорода. Не слыхал?
      Норманн покачал головой:
      — Я в первый раз в море, нигде не бывал… А как ты к неверным в рабство попал? Как я?
      Тут только до Буяна дошла причина буйства норманна. К удивлению всех, он расхохотался.
      — Вот ведь скаженный! — молвил он наконец, — Синдбад, он боится, что ты его в рабство продашь, только и всего!.. Ну скажи, что ты этого не сделаешь!
      — Нет, — покачал головой мореход и добавил простодушно: — С такого дохлого много не выручишь!
      Он оценивающе пощупал плечо норманна и сделал вид, что хочет осмотреть его зубы, чем поверг того в трепет.
      — Мой отец богат, — прохрипел тот, — он может дать выкуп… Скажи ему, житель Новгорода!
      — Да смеется он, — обнадежил норманна гусляр. — Не дрожи так! Мы отправились не за добычей, не за рабами или славою. Ищем мы один остров, только что ищем — точно не ведаем. И ты нас не бойся, а лучше скажи, кто ты и что случилось?
      Он протянул спасенному кружку с вином. Тот взял ее двумя руками и выпил.
      — Имя мне Рюрик, — выдохнул он, — Я с отцом своим на этом корабле, где вы меня нашли, за добычей в поход отправился. Дома у меня еще две сестры и брат меньшой, если отец погиб, я им теперь единственная защита. Прошу отпустить меня и сказать, куда и сколько золота доставить — род наш богатый, древний, соберем, не сомневайтесь!
      — Заладил: золото, выкуп! — Буян досадливо ударил себя кулаком по ноге. — Что с отцом и остальными вашими людьми случилось — вот что поведай!
      Рюрик сел, привалившись спиной к обшивке трюма.
      — Не знаю, — сказал он печально. — Мы вышли на один остров пополнить запасы воды и подстрелить дичи. Несколько человек отправились на охоту и не вернулись. Мы искали их, но не нашли. Наоборот, пропадали сами искавшие. Когда исчез и мой отец, мы решили не испытывать судьбу, но было поздно. Из чащи послышались какие-то крики. Мне показалось, что то был голос отца. Я побежал, но ничего не нашел… До рассвета я блуждал по чаще, а когда вернулся, около корабля никого не было. Я остался один. Два дня я ждал, не вернется ли кто. Спал на корабле, чтобы защититься от зверей. А однажды, когда я проснулся, увидел, что мой корабль в открытом море, а у меня нет ни капли воды — бочки остались на берегу… Сколько дней прошло, я так и не знаю.
      Славяне переглянулись. В синих глазах Буяна заплясала веселая искорка.
      — Сдается мне, что мы на верном пути, — молвил он по-славянски, — Кощей тоже ведь говорил про остров, где люди пропадают. Не там ли смерть его хранится? Он нам дорогу покажет!
      Он кивнул в сторону спасенного норманна, который, догадываясь, что решается его судьба, не сводил с гусляра блестящих глаз. Он взял его руку и пылко поцеловал:
      — Если вы сможете спасти меня от рабства, я сумею вас отблагодарить!
      — Ты нам покажешь дорогу к тому острову и будешь нашим проводником, — сказал Буян и, видя, что Рюрик побледнел, добавил с угрозой: — А не то не миновать тебе цепей!
 
      Рюрик сдержал слово. На следующее утро он уже стоял на носу судна вместе с Синдбадом и объяснял, как добраться до острова. По его словам, ветер так ни разу и не переменился, пока тащил пустой корабль в открытое море, а потому удобнее было плыть вперед не сворачивая.
      Юному норманну было всего каких-то шестнадцать лет — он был моложе Мечислава, но выглядел гораздо старше. Сын Чистомысла казался подле него совсем ребенком. На широкие плечи викинга с трудом налезали туники, и большую часть времени он предпочитал ходить, подставляя обнаженные плечи и спину солнцу. В первый же день плавания он загорел до черноты, и странными казались его почти белые волосы и светлые глаза на темном лице.
      Неизвестно, чем бы закончилось это плавание, но на второй день юный норманн указал вдаль:
      — Остров!
      Спустили шлюпку, и несколько добровольцев высадились на песок. Вместе с ними на берег сошли Рюрик, сам Синдбад и Буян.
      Юноша-норманн потерянно бродил по лагерю, матросы переминались с ноги на ногу, а гусляр внимательно осматривался по сторонам.
      — Стой! — вдруг крикнул он. — Не затопчите следы!
      Все замерли. Буян осторожно склонился над отпечатками чьих-то маленьких ног в песке около опрокинутых бочек.
      — Рюрик, — позвал он и, когда юноша подбежал, спросил тихо: — Ты точно никого не видел на острове?
      — Пока бродил? Ни единой живой души! — клятвенно заверил юноша и добавил задумчиво: — Из людей, конечно…
      — Тогда все ясно. — Гусляр выпрямился. — На острове живут духи!
      Он сказал эти слова совсем тихо, почти шепотом, но все матросы, что бродили по берегу, мигом оказались рядом.
      — Что ты сказал? — напустился на него Синдбад.—Какие еще духи? Джинны?
      — Не думаю. Вот такие. — Гусляр показал следы. — Ты бывалый человек, Синдбад, на чудовищах летал, не подскажешь ли, что за духи могли оставить эти следы?
      Мореход глянул — на песке четко отпечатался след маленькой ножки с длинными пальцами. Судя по всему, они кончались не то когтями, не то гибкими отростками вроде корней дерева. Обладатели этих следов толпились около бочки, мешая друг Другу.
      — Я слышал о племенах маленьких людоедов, что живут на островах к востоку, — наконец вымолвил он. — Если это они, то все ясно!
      — Людоеды? — Голос Рюрика чуть дрогнул. — Но мой отец…
      — Боюсь, что он мертв, — пожал плечами Синдбад, — И уже давно.
      — А разве есть места, где люди едят людей? — спросил Буян.
      — Здесь — есть, — убежденно сказал мореход. — Всюду. Нам надо уходить, если мы не хотим быть съеденными! Все на корабль!
      Толкаясь, матросы поспешили к шлюпке, но гусляр и норманн не спешили уходить.
      — Твой отец жив, — шепнул юноше Буян.
      — Вы это серьезно?
      — Я не так много путешествовал по миру, как наш храбрый капитан, но кое-что знаю. Эти следы не принадлежат людям — только звери или духи могли оставить их. А раз так, управляет этим островом человек или колдун. И твой отец со всеми прочими просто попал к нему. Нам самим нужен тот, кто обитает здесь, а потому мы сегодня же пойдем в лес.
      — Я с вами, — шепнул Рюрик.
      — Само собой!
 
      Синдбад струсил — он рвал на себе волосы, причитал, умолял, проклинал, но славяне стояли на своем. Только упоминание о заклятье Кощея, которое исправно напоминало о себе каждую ночь, сломило упрямство морехода. Стиснув зубы, он признал, что лучше погибнуть на незнакомом острове, чем всю жизнь провести оборотнем. Отдав приказ матросам спать только на судне, шестеро искателей приключений отправились в глубь леса.
 

      Лес разочаровал путников — третий час они ехали по узким извилистым тропам, пробираясь сквозь густые заросли, но никого не встретили и даже не обнаружили ничьих следов. Либо здесь никто не жил, либо обитатели чащи умели отлично прятаться. Правда, колючий кустарник и многочисленные лианы то и дело преграждали лошадям путь, так что часть пути пришлось проделать пешком, прорубая дорогу. Из-под копыт коней вспархивали птицы с ярким оперением, огромные бабочки, разбегались в стороны мелкие зверьки; путникам не попалось ни одного существа, которое могло быть опасно для человека.
      Отряд без приключений пересек самую глухую часть леса. Скоро заросли поредели, и уставшие путники выбрались на вершину небольшого пологого холма. Почти весь он зарос невысокими тонкими деревцами со светлой корой и нежными, словно слюдяными, листочками, а внизу, где деревца исчезали, открывался вид на равнину, где среди залитых светом заходящего солнца лугов текли ручьи и виднелись небольшие рощицы. До заката оставалось еще не меньше двух-трех часов, но все вокруг уже было окрашено в розоватые тона. Нежный запах расцветающих деревьев перебивал прочие запахи.
      Как по команде, отряд спешился, не торопясь двигаться дальше. Буян и Рюрик подошли к самому склону, осматривая долину. р-
      — Ты узнаешь эти места? — спросил гусляр у проводника. — Приходилось бывать здесь?
      — Нет, — покачал головой юноша. — Я все по чаще кружил. А если и подходил к долине, то с другой стороны.
      — Что-то не нравится мне это место — уж больно тут все красиво… Жди беды!
      — Ты верно говоришь, друг, — отозвался Властимир, что стоял, запрокинув голову и прислушиваясь к чему-то в себе. — Деревья тут странно шумят — и ветра кругом нет, а листва трепещет, как живая.,.
      — О, это я знаю почему, — поспешил вступить в разговор Синдбад, — Мы как-то плыли себе в Индию да остановились на одном островке. Деревья там росли странные, не в пример этим — от земли сразу лист широкий, с кисточкой на конце. И эти кисточки все шевелились, как пальцы на руке. Один из наших подошел, только дотронулся, как все листья разом его и схватили…
      Услышав такое, все сразу отступили от тонких деревьев подальше.
      — Тьфу! Пакость какая! — Гаральд энергично сплюнул под корни ближайшего деревца. — Надо отсюда убираться — а не то кто-нибудь из нас проснется скелетом, сохрани Господи!
      — Спешить не будем, — осадил его Буян. — Внизу, мне кажется, страшнее. Сперва надо кому-то сходить разведать, что и как, тогда и спускаться можно. Кто идет?
      — Я воин,—выступил вперед Рюрик,—я и пойду. Кто со мной?
      — Мог бы и я, — спокойно предложил Властимир. — Мне четырнадцать было, когда я с отцом в первый раз на хазар в дальний поход ходил, а в лесах за зверем в одиночку и раньше того бегал…
      — Нет! — осадил его Буян. — Идет Синдбад. Он хоть и горазд пугать, да только все же в южных краях свой человек. Небось все названия дерев и трав знает!
      — Конечно, — подбоченился мореход. — Вот то, под чем мы стоим, по запаху точно мирт, хотя листья совсем иные!