Я лично никогда не испытывал ничего такого, что нельзя было бы разъяснить и вместить в очень узкие и жесткие рамки моего жизненного опыта и ограниченных познаний. Я признаю, что мои чувства могут воспринять, а мозг понять не более чем миллионной, миллиардной доли человеческого космоса, но я, по существу, из поколения неверующих и лишь жду знамения. Я стал на путь научного подхода, который требует бесспорных доказательств, прежде чем принять и усвоить любое новое понятие, а, прочитав работы Спенсера Брауна по теории вероятности, я разложил несколько любопытных примеров под временным и преходящим ярлыком "совпадения".
      Такое весьма скептическое отношение изменилось у меня в мае 1964 года при неоспоримом появлении в Камусфеарне того, что обычно называют полтергейстом. Он погостил у нас, весьма своеобразно, два дня, и когда пропал, я был разочарован, так как мне очень хотелось продолжить исследование этих загадочных явлений, которые можно было воспринимать, хоть и без объяснений, моими пятью органами чувств.
      Они начались однажды вечером, часов эдак около десяти. В нашей кухне-гостиной в Камусфеарне нас было трое. Вдоль одной стены находится самодельная софа, над которой висят полки с продуктами и консервными банками, как в каком-либо деревенском магазинчике. Я сидел на краю софы ближе к самой кухне, небольшой комнате, дверь которой была слева от меня. Напротив камина, под сорок пять градусов справа от меня стоял самодельный угловой диван. На параллельной мне стороне сидел гость, Ричард Фрер, который впоследствии стал управляющим Камусфеарны и всего её небольшого, но сложного хозяйcтва. Ричард - опытный альпинист, человек исключительно практического склада, вовсе не склонный к фантазированию. Лицом к камину и боком к нам обоим сидел Джимми Уатт, которому тогда было двадцать лет.
      На продуктовой полке над моей головой, где были банки с овощами, огурцы, варенье и тому подобное, вдруг раздался какой-то скрип, я только было поднял голову, чтобы глянуть вверх, как что-то пролетело у меня над головой. Оно упало где-то в метре передо мной: стеклянная банка с мармеладом разлетелась вдребезги на бетонном полу. Любопытно, что после минутной паузы мы с Ричардом одновременно и несколько недоумённо воскликнули:
      - Полтергейст!
      Я поднялся и обследовал верхнюю полку шириной в полметра, с которой выпалил этот снаряд. Полка была пыльной, а банка стояла вплотную к стене. С того места, где она находилась, до самого края полки была чистая дорожка без пыли. Между банкой и стеной было не больше полутора сантиметров, так что столкнуть её было невозможно, и всё-таки она каким-то образом выбросилась на расстояние почти в полтора метра.
      Мы отреагировали на это по разному. Нам с Ричардом стало очень любопытно, а Джимми был раздражен, чуть ли не сердит. В тот вечер больше ничего не случилось.
      Мы обсудили то немногое, что нам было известно о явлении полтергейста, и сошлись на том, что из прочитанного нами, у нас сложилось одинаковоевпечатление,чтотакие проявления, очевидно, случаются с людьми и мужского, и женского пола в возрасте возмужания. У нас был кандидат на такую роль, один несовершеннолетний правонарушитель, работавший у нас и находившийся на нашем попечении, но который, в силу ряда причин, жил в деревне в пяти милях от нас. Ему это не нравилось, и мы пришли к заключению, что, так как нельзя было отрицать виденное нами, это может быть одно из проявлений протеста его личности.
      Часов около десяти на следующее утро, когда я писал в своём кабинете-спальне, вошёл Джимми и сказал:
      - Эта чертовщина появилась снова, пойдёмте посмотрим.
      Он провел меня на кухню и спросил:
      - Замечаете что-либо необычное?
      Я внимательно осмотрелся, но ничего особенного не заметил. Я так и сказал ему, добавив, что такие вещи, как мы видели накануне вечером, интересны только в том случае, если их не путать с воображением. Короче, я свалял дурака. Джимми сказал:
      - Вы действительно не видите ничего такого?
      Я ответил, что нет.
      - А как насчёт оконных стёкол?
      Я посмотрел на окна, их недавно мыли, и они показались мне все одинаковыми. Я так и сказал. Тогда Джимми предложил:
      - Попробуйте провести по ним рукой.
      Я так и сделал. Одного стекла не было, не было совсем, как будто бы его там и не бывало. Во дворе же, в вольере у Эдаль, оно лежало разбитым на большом камне метрах в полутора от стены дома. Оно каким-то образом вылетело наружу, вытолкнутое непонятной силой изнутри, и даже замазка при этомне пострадала. Мы сфотографировали всё это и позвонили в Лондон, чтобы нам прислали литературу по полтергейсту. Я всё же пытался, как и многие в научном мире, ограничивать непонятные явления рамками известного или предполагаемого.
      Когда произошёл следующий случай, я был один, и если не доверять своим собственным чувствам, должен заявить, что для меня лично это всё так и было. Я стоял в кухоньке, ожидая, когда вскипит чайник, как вдруг услышал какой-то странный шелестящий звук в гостиной позади себя. Я обернулся и увидел, что стопка долгоиграющих пластинок раскладывается как колода карт по полу со своего места, где они лежали в куче под столиком, на котором стоял проигрыватель. Они выползли совершенно упорядоченно и замерли на полу, заняв пространство около метра, аккуратно наложившись друг на друга. Я уложил их на старое место и попробовал было повторить то же самое, применив механический принцип. Ничего из этого не вышло, как и в случае с банкой мармелада между ними и стенкой просто не было места, чтобы просунуть руку или ещё что-нибудь, чтобы вытолкнуть их наружу.
      Джимми не было дома, когда немного погодя он вернулся, я рассказал ему, что произошло, и хотел было снова вскипятить чайник, чтобы приготовить кофе. Мы вместе вошли на кухню, и тут что-то стрельнуло с высокой полки напротив нас, слегка ударило меня по лицу и упало на пол. Это была детская пластмассовая бутылочка с соской, засунутая, как и многие другие вещи, которыми редко пользуются ( а мы из неё иногда кормили осиротевших ягнят по весне), на высокую полку над плитой. Она пролетела над плитой на расстоянии около метра, и как от мармеладной банки , после неё осталась дорожка в пыли. На этот раз у меня возникло субъективное ощущение, что этот предмет был явно нацелен в меня. Что бы там их не швыряло, мне показалось, что всё это происходит не наугад.
      То же, что случилось на следующий день - классический пример того, как воображение, настроенное на неизвестное, может совершенно подавить остальное и полностью смазать границы действительного эмпирического опыта. Часов в одиннадцать утра Джимми, бывший тогда один в доме со мной, сказал, что собаки уже давненько не гуляли как следует, и спросил, не против ли я, если он возьмет их на длительную прогулку на побережье, что означало, что его не будет часа три.
      Я ответил, что вовсе не возражаю.
      Минут двадцать после его ухода с собаками я пошёл в уборную, находившуюся как раз за дверью в пристройку. Пока я был там, я услышал снаружи чьи-то шаги, дверь позади меня открылась и закрылась, и кто-то совсем рядом со мной вдруг сипло задышал. Я спросил:
      - Это ты, Джимми? Что-нибудь случилось?
      Ответа не последовало, только это дыхание. Я ещё несколько раз спросил то же самое, но никто не ответил. Наконец я спросил:
      - Кто вы?
      С полминуты была полная тишина, затем голос, показавшийся мне нечеловеческим, издал долгий, отчаянный стон. Смешно было бы притворяться, что я не испугался, волосы у меня прямо стали дыбом от громадного выделения адреналина. Затем я поразмыслил, разумеется, не могу же я сидеть взаперти тут в уборной, а кто-то чужой и неизвестный стоит прямо за дверью, только руку протяни. Я привёл себя в порядок и положил руку на ручку двери, приготовившись увидеть это существо, - которое, как я теперь был уже убеждён, - было причиной необъяснимых происшествий за последние сутки. Наверное, это небольшой и волосатый, какой-нибудь доисторический человек, или же длинный сизый с белыми глазами и конечностями как у гиббона, или же просто нечто аморфное.
      Я резко распахнул дверь и увидел всего лишь знакомую фигуру нашего несовершеннолетнего правонарушителя, смотревшего на меня с таким же изумлением, как и я на него.
      Он произнёс:
      - Что стряслось? У вас такой вид, как будто бы вы только что видели привидение!
      Я постарался сдержаться и выдохнул:
      - Извини, но именно это я и думал увидеть.
      - Какая чепуха! Я просто хотел пошутить, так как вы не видели, кто здесь. Мне велели вернуться назад, так как сегодня для меня там нет работы. И с чего это вы так напугались?
      Я не хотел раньше рассказывать ему о том, что произошло, в частности потому, что его-то мы и считали невольной причиной всех этих чудес, но теперь это вроде бы стало неизбежно.
      Я сказал:
      - Пойдём на кухню, и я всё объясню.
      Дверь на кухню открывалась из той комнаты, где мы были, квадратные сени или прихожая, увешанная рядами курток и брезентовой одежды, на полу под ними были постели собак и стояли ряды рыбацких резиновых сапог. В углу, по диагонали от двери в уборную, на небольшом столике стояла большая бельевая корзина.
      Когда мы прошли на кухню, я не закрыл за собой дверь. Мы уселись, и только я начал, тщательно подбирая слова, своё объяснение, как из прихожей, откуда мы только что вошли, раздался сильный грохот. Теперь паренёк мне поверил, сомнений в этом больше не было, хотя в начале он проявил явный скептицизм. Мы оба знали, что в доме нет собак, ничего живого, что могло бы вызвать этот шум, и глаза у него округлились от страха.
      Я с некоторой осторожностью вернулся в раздевалку. Не трудно было догадаться, чем вызван был этот шум, бельевая корзина была сброшена со столика и пролетела больше половины комнаты. Она лежала вверх дном с открытой крышкой в нескольких футах от двери в уборную. Она, очевидно, была сброшена довольно внушительной силой, так как пролетела не задев две пары высоких сапог-заколенников, которые были у неё на пути.
      К сожалению, это было последнее проявление полтергейста в Камусфеарне. Я с надеждой ждал малейших признаков его присутствия, так как был глубоко зачарован этим непосредственным проявлением неведомого мира. Но после этого великолепного жеста с бельевой корзиной прошло много лет, прежде чем случилось нечто такое, что не так-то просто поддавалось логическому толкованию. Но этот краткий визит, однако, нарушил долгий как жизнь барьер, состоявший если и не из безверия, то, по крайней мере, из легкого скептицизма. И два года спустя, после такого взгляда в неразгаданное, я не мог больше считать проклятие рябинового дерева с той степенью презрения, с которой я относился к нему до того. Это было как будто бы пытливый ум восемнадцатого века вдруг услышал невидимый радиоприёмник, заигравший на миг, а до и после того была тишина, и тем самым обратил внимание на существование совершенно непостижимого для него мира, как если бы вдруг он узнал, как нам известно теперь, некоторые из изумительных фактов о том, как животные находят дорогу домой, которым мы до сих пор не можем найти объяснения.
      Как морские черепахи безошибочно проплывают 1400 миль по пустому и невыразительному океану, чтобы отложить яйца на пляжах крохотного острова Вознесения, остров, который трудно найти даже с современными навигационными приборами? Как мышь, которая никогда не удаляется от места своего рождения более чем на пятьдесят метров, возвращается туда без зигзагов и отклонений, если её унесут за милю оттуда? Как мэнский буревестник, снятый с гнезда на острове Стокгольм у побережья Уэльса и увезённый на самолёте в Бостон, США, вновь оказался у своего гнездилища всего лишь тринадцать дней спустя? Как альбатросы, мешавшие самолётам на острове Мидуэй в 1300 милях к западу от Гонолулу, взятые там и увезённые за 4000 миль, далеко за пределы их опыта, так же безошибочно вернулись назад? Все эти вещи так же необъяснимы для пытливого ума восемнадцатого века, каковыми они остаются и для современной науки теперь, что напоминает нам о том, что мы лишь едва прикоснулись к самому краешку знания, и что следует очень серьёзно относиться к тому, что Роберт Ардли называл "туманной научной дамой, внечувственным ощущением", и всем связанным с ним явлениям.
      
      Вскоре после того, как дома маяка стали моими, одна жительница Кайлиакина, не родившаяся здесь, сообщила мне несколько сдержанным тоном:
      - Надеюсь, вам известно, что на острове с маяком водятся привидения?
      Я ответил, что нет, и она продолжила:
      - Знаете, мне сказали об этом по секрету, но раз уж вы приобрели это место, то вряд ли вам теперь повредит, если узнаете об этом. Да в этом тут почти никто не сомневается. Вам лучше поговорить с некоторыми из прошлых смотрителей маяка, думаю, что любой из них может рассказать вам об этом всё. Во всяком случае, говорят, что они не страшные, просто появляются там и всё.
      Я обратился к одному из них, и хотя его трудно было раскачать, как бы и меня самого в таких обстоятельствах, он в конце концов рассказал мне много интересного. Поскольку эти сведения исходили из такого разумного источника, у меня сложилось впечатление, что на острове должно быть нечто такое, что не поддаётся разумному объяснению. Он говорил не только о собственном опыте, но также об опыте бывших сотрудников и предшественников. В своём повествовании я даю им фиктивные имена, но они без сомнения согласятся побеседовать с серьёзными исследователями.
      Бывали случаи, которые следует классифицировать как отдельные, но есть и общие черты, неизменные для всех, кто когда-либо жил в доме. Откуда-то снаружи, но никогда в помещении, как будто бы появляется звук приглушенного бормотанья, как бы специально подавляемого, то возвышаясь или стихая по тону, как будто бы при торопливом споре. Иногда этому предшествует громкий металлический лязг, а иногда раздаётся после него, его по разному описывают как скрип кочерги по колоснику, или, пожалуй, более романтично как звон палашей или мечей. За одним исключением, которое случилось там уже после меня, всё это было довольно загадочно, но никогда не пугало.
      Г-жа Финдлей, жена бывшего смотрителя маяка, вспоминает о визите корабля инспекции Северного совета маяков. На берег сошёл только сам инспектор, и когда они с её мужем засиделись в гостиной за разговором, сама она пошла спать. Как ей показалось, она проспала довольно долго и, проснувшись, обнаружила, что мужа ещё нет, а то ли из соседней комнаты, то ли откуда-то ещё доносились приглушённые голоса. Она подумала, что остальные сотрудники с инспекционного судна всё-таки сошли на берег, и, упрекая себя за то, что оказалась плохой хозяйкой, она привела себя в порядок и пошла в соседнюю комнату. В ней никого не было: и муж, и инспектор ушли в башню маяка, чтобы проверить какой-то возможный дефект в системе. Смотритель, которого можно назвать Мак-Леланом, был на острове семь лет, и за это время так привык к этим голосам и металлическому лязгу, что просто не обращал на них внимания. Он знал гэльский язык и был убеждён, что те разговоры были вовсе не на нём. Он подчеркивал, что это явление было всегда в предутренние часы. Он также говорил, что его сменщик, который пробыл на маяке полтора года, с неизменным успехом следовал совету своего предшественника. Если, услышав впервые эти голоса, громко спросить: "Кто там?" ,- то они замолкнут и больше не появятся.
      Всё это касается звукового аспекта призраков, но, кажется, существует также и зрительный эффект. Однажды в сентябре рано утром жена смотрителя пошла за водой к накопительному баку с западной стороны дома. Освещённый восходящим солнцем, рядом с ней стоял мужчина в старинной одежде горцев. Он опирался на меч и смотрел на север в сторону Бродфорда и Красных гор Ская. Она ничуть не испугалась и стала гадать, как бы предчувствуя, что мужчина повернётся к ней. Но тот не шевелился и молчал, а голова его всё так же была повёрнута к северу. Она так и стояла с ведром, пока тот не растаял и растворился при наступлении дня.
      Эту историю, пожалуй, и не стоило бы рассказывать, если бы она некоторым образом не повторилась во время моего недолгого владения островом.
      Эта фигура в юбке была далеко не единственным зрительным восприятием, оставшимся необъяснимым. Танцующие огни появлялись вокруг башни маяка и над самой высокой точкой острова, где стоит водонапорный бак. Большой ярко освещённый корабль быстро входит в пролив с севера, разворачивается по направлению к берегу, как бы собираясь напороться на скалы, и затем просто исчезает. Тут бывают расхождения в том, где он исчезает, иногда в тот момент, когда уже должен раздаться грохот столкновения, иногда ещё до того, как он подходил к берегу в каком-либо месте.
      Подобным же образом, огонь на верхушке мачты какого-либо высокого корабля виден на подветренной стороне острова, когда там нет никаких кораблей. Иногда жители деревни отчётливо слышат лай собаки, тогда как собак на острове нет.
      
      Должен заметить, что я бы практически не обращал внимания на эти истории, если бы у меня не было более современных свидетельств. Вначале, как я только купил эти дома при маяках, я полагал, что только буду поддерживать их в приличном состоянии до тех пор, пока мне не понадобится поселиться в одном из них. Такая схема родилась вначале с тем, чтобы минимально меблировать их, чтобы можно было хоть как-нибудь сдавать их на лето. Затем появилась мысль оборудовать их какследует, пожалуй, даже роскошно, чтобы удовлетворить потребности туристского бума на Западном нагорье. В то время не предполагалось, что меня могут вот-вот попросить освободить Камусфеарну, а тут может возникнуть источник дохода, который не требовал бы от меня ежедневной писанины по восемь часов в день. И я занялся этим, как всегда при новом начинании, с энтузиазмом.
      Я недавно познакомился с Ричардом Фрером, иначе маркизом Союза, виконтом Альянсы, эти испанские титулы достались ему от предков, но он не считал нужным ими пользоваться. Он был человек независимый в средствах, жил неподалёку от Инвернесса, был большой оригинал, а меня всегда тянуло к таким людям. В финансовом плане работать ему было не обязательно, и все же ему было как-то не по себе, если он не работал. Он был выдающимся альпинистом, отличался в физическом труде и спорте, и всё же у него был острый как бритва ум, и он глубоко ценил литературу. У него были профессии строителя, столяра, механика и многие другие. Работа, физическая или умственная, была его пищей. Когда он предложил заняться переоборудованием маяков, а его жена, талантливый декоратор, вызвалась проследить за отделкой интерьера на Орнсэе, я принялся за осуществление программы, от которой можно было ожидать гораздо больше финансовых результатов для всех нас.
      Такая договорённость сулила стать гораздо более экономичной, чем можно было бы ожидать от любого другого подрядчика, так как оба они занялись этим в охотку, и от этого я много выигрывал. 15 мая 1964 года Ричард с женой Джоан начали перестройку на острове Орнсэй, и в начале августа закончили её. К тому времени это стал роскошный дом, хоть мы и продолжали работать над ним до апреля 1966 года.
      В октябре 1964 года Ричард приступил к такой же перестройке Кайлиакина, по моему собственному несколько претенциозному дизайну, вначале с помощником, а затем один в течение нескольких недель. ( Первым помощником был Терри Наткинз, который на время вернулся работать к нам и держал пару диких кошек в пристройке, которую впоследствии стали называть "Кошкин дом".) Терри ушёл в январе, и несколько недель Ричард был один в Кайлиакине. Я решил испробовать на Ричарде слухи о необъяснимых явлениях на Кайлиакине и не стал ему ничего рассказывать о том, что слыхал сам. Я посчитал, что, если такой исключительно здравомыслящий и уравновешенный человек без предварительной подготовки почувствует что-нибудь, то у меня тогда не будет больше никаких сомнений.
      Вот что пишет Ричард:
      - Осознание того, что есть нечто за пределами легко воспринимаемого, приходило медленно. Когда там был Терри, я ничего не слышал. Когда прибыл Х (наш малолетний нарушитель),то он испугался с самого начала и ни за что не оставался в доме после наступления темноты. Даже когда я просто ходил вниз к лодке, чтобы проверить, надёжно ли она закреплена на ночь, он шёл со мной, часто в пижаме, и всегда настаивал, чтобы быть вместе. Это было глупо, потому что в доме вовсе нечего было бояться, сам дом был просто рай.
      Вы наверняка помните, когда мы с Терри взяли вас с Джимми в шлюпке в Кайлиакин, а затем поехали в Кайл выпить. Мы пробыли там не дольше, чем предполагали, а когда вернулись домой в Кайлиакин уже в темноте, в доме не горело ни одной лампы, а Х не было видно нигде. Мы обнаружили его под ворохом одеял с большим гаечным ключом в правой руке. Он слышал много всяких голосов и был очень, очень напуган.
      После того как в январе 1965 года Х уехал, я вернулся туда ночевать один и провел там несколько ночей. Со мной была моя собака Хедда (далматинская сука), и её никогда не беспокоила ни обстановка, ни голоса. Первые три-четыре ночи я спал очень крепко. В начале погода была тихой и морозной, но на четвертую ночь подул юго-западный ветер, я бодрствовал до полуночи, а затем спал довольно беспокойно.
      Я проснулся вскоре после трёх часов ночи от резкого металлического лязга. Первые голоса я услышал несколько минут спустя. Ветер стих, но шёл дождь. Голоса, странное обрывочное бормотанье, слышались, то громче, то тише и, казалось, перемещаются вдоль северной стороны дома с запада на восток. Атмосфера в доме была такой уютной, что моё единственное опасение было в том, что я действительно испугаюсь. Ни за что бы не вышел я из дому, но, как ни странно, был готов лежать и слушать. Это продолжалось минут десять, и лязг повторился раза два-три. По голосам можно было предположить, что мимо дома идёт множество людей, но звуков их движения я не слышал. Хотите верьте, хотите нет, но я уснул снова ещё до тех пор, пока всё стихло, хотя, как я уже сказал, самая шумная часть длилась около десяти минут. Такое явление повторялось частенько, но никогда его не было в штормовых условиях, и даже если это бывало, то услышать его было невозможно. У меня всегда складывалось впечатление (если допустить, что это были какие-то пленённые отголоски прошлого), что это похоже на военные сборы, когда они скрытно прибывают на остров, чтобы развернуться перед какой-то битвой или стычкой. К марту всё это кончилось.
      Многие жители дома у маяка слышали эти голоса, и все рассказы о них сходятся в том, что они низки по тембру и неразборчивы, но я лично сам слыхал резкие возгласы и выражения, которые можно было бы понять, если бы я знал их язык.
      К 21 июня 1965 года работа была почти закончена, и я привез на Кайлиакин жену и двух наших друзей, Гордона Макинтоша и Яна Камерона, который сейчас работает инструктором в организации "Стремление наружу" в Эпплкросе. Этот здравомыслящий и преуспевающий деловой человек так описывает то, что с ним произошло:
      - Около девяти вечера приятным тихим летним вечером я только что вернулся на остров на моторной лодке из деревни Кайлиакин, и меня встретил у причала маяка Ричард. Он сообщил мне, что ещё надо сделать кучу разных работ, и первая, самая важная - это притащить стопятидесятилитровую бочку с причала на место нового электрогенератора на самую вершину острова рядом с огороженным садом. С ним был Нодди Дрисдейл, работавший у него помощником на острове, и так как они оба очень сильные, то я ограничился больше советами, чем практической помощью. Они изрядно попотели, вкатывая бочку в гору, а я плёлся сзади. Когда они, наконец, притащили бочку в будку генератора, я понял, что в тесноте я только мешаю им, и вызвался пойти набрать дров. Жена Ричарда, Джоан, и их шестилетняя дочь к этому времени ушли в дом.
      Я набрал большую охапку дров и уже спускался по тропинке к главному дому, как увидел, что из-за угла вышел какой-то человек и стал подниматься по тропе навстречу мне. Я точно знал, кто есть на острове, и подумал, что это был Ян Камерон, тот приятель, с которым я туда приехал, но заметил, что вместо обычной, юбки теперь на нём брюки. Это меня не очень удивило, так как юбка у негобыла новая, а мы все делали грязную работу, и я подумал, что он благоразумно переоделся, чтобы не испачкаться. Однако, когда человек подошёл поближе, выяснилось, что он мне вовсе незнаком. Это был молодой человек, я бы сказал, лет двадцати пяти, и одет так, как обычно одеваются здесь: рыбацкий свитер с высоким воротником и темные брюки. Увидев, что это совершенно незнакомый мне человек, я стал думать, что мне сказать, когда поравняемся, как совершенно внезапно он исчез, как будто бы его и не было вовсе. То он был всего в нескольких шагах от меня, и вдруг исчез. Ему совершенно негде было спрятаться, хоть я и стал оглядываться и искать его. Я всё ещё смотрел по сторонам, когда от дизельной вниз по тропе спустился Ричард. Я спросил его, есть ли кто-нибудь ещё на острове, и как может некто совершенно настоящий вдруг так исчезнуть. Он вроде бы и не очень удивился, а я в то время вовсе не испугался, так просто, был совсем сбит с толку. Но в течение вечера на меня нахлынула как бы запоздалая реакция, я хоть и не стал по настоящему бояться, но вряд ли бы уснул, если бы не ночевал в одной комнате с Яном.
      
      В записках Ричарда есть одно предложение, которое очень тесно увязывается с моими вопросами к бывшему смотрителю маяка. "Никто не припомнит, чтобы голоса слышались весной или летом, это были как бы сезонные призраки, появляющиеся лишь осенью и зимой, хотя привидения могут встречаться в любое время года. Мораг Мак-Киннон, моя бывшая соседка из Друимфиаклаха над Камусфеарной, в начале 1966 года прожила несколько недель в этом доме вместе с парнишкой, который готовил соседний остров к ещё одному моему проекту, который я опишу ниже. Она писала :"Я лично слышала голоса только один раз. Однажды воскресным утром примерно в 8-15 я была в постели и подумала, что потихоньку заговорило радио, и удивилась, так как не слышала, чтобы парень встал. Голоса звучали довольно глухо, то громче, то тише, и говорили на каком-то иностранном языке. Я встала и увидела, что приёмник выключен, а паренёк ещё спит, и я вдруг поняла, что голоса прекратились, как только я вышла из своей спальни. Все, кто их слышал, говорили мне, что это не страшно, и теперь, услышав их сама, я согласна с этим, и в то же время я больше не сомневаюсь в том, что голоса действительно разговаривали, но только не на английском или гэльском (Мораг говорит на этих языках). И это, конечно же, не просто бабушкины сказки подобно множеству историй о призраках в этих краях.
      Кайлиакин назван в честь короля Норвегии Хако, который за семьсот лет до моей покупки дома у маяка бросил якорь флота захватчиков с подветренной стороны у острова, готовясь к своей последней катастрофической попытке завоевать Шотландию. Его имя осталось за Кайлиакином, проливом Хако, и может быть от него также остались и призраки, так как невидимые обитатели острова с маяком разговаривают на языке, который теперь неведом в Шотландии.
      Единственный случай, когда я почти столкнулся с чем-то необычным на Кайлиакине, был в апреле 1965 года. Ричард уезжал домой на выходные, и я поехал в Кайлиакин за ним на машине. В доме никого не осталось, и мы заперли его. Электропроводка былапочтизакончена,но генератор ещё не установлен. В понедельник, когда я привёз Ричарда обратно, в деревне нас тут же спросили, кто был на маяке на выходных.
      "Никого" - ответили мы. Но нам сказали, что всю предыдущую ночь в окне кухни горел свет, не очень яркий, как бы от двух свечей или от небольшой керосиновой лампы. Этому было много свидетелей, и они посчитали, что, несмотря на свои планы, мыкого-то оставили в доме на выходные. Я сказал Ричарду, что он, должно быть, оставил горящую лампу, но он был совершенно уверен, что ничего подобного не было. Мы переехали на остров и осмотрели окна и двери. Всё было заперто, как и при отъезде. Мы зашли на кухню и тщательно, как страховые агенты, всё осмотрели, но не нашли никаких следов того, что могло бы стать источником света или хотя бы произвести такое впечатление.
      
      Сам я никогда не слышал голосов, так как за всё время, пока этот дом был моим, до сих пор я провёл там только две ночи в июле 1965 года в компании друзей. Это было ещё на том этапе, когда мне казалось, что всё ещё впереди, я любил Кайлиакин и всё, что было там, и я собирался там жить.
      8 КОЕ-ЧТО ИЗ СТАРОГО И НЕЧТО НОВЕНЬКОЕ
      
      Установившиеся привычки и умонастроения сохраняются долго, в моём случае настолько долго, что влияют на мои взгляды на эти маяки.
      В течение всей своей взрослой жизни мне почти непременно надо было начинать что-либо новое, быть первопроходцем, исcледовать либо целину, либо недостаточно изученные земли.
      Возможно это происходило от подсознательного желания избежать конкуренции, чтобы никто не мог сказать, что мне не удалось того, в чем преуспели другие. Хоть я и был "образован", но вовсе не приспособлен к той жизни, которую мне хотелось вести. Я был практически любителем в любой сфере, у других же на знамени был странный, но мощный девиз "квалификация". Тогда как у них были степени по зоологии, психологии, медицине, биологии и вызывающие зависть аббревиатуры после фамилии, я же вышел из Оксфорда с дипломом "Управляющего хозяйством", и так как всё это произошло как бы против моей воли, я так и не стал управлять каким-либо хозяйством, да и желания у меня такого не было.
      Я упрямо следовал своим интересам, посещал лекции по медицине и зоологии, пытался научиться писать картины у Раскина. В результате, как я, так и несколько других товарищей, которые совсем не испытывали интереса к официально изучаемому предмету, провалили зачеты в конце первого же курса. На втором курсе мы по-прежнему посещали абсолютный минимум лекций по сельской экономике, во время семинаров по истории экономики, неорганической химии или почвоведению мы обычно играли друг с другом в крестики и нолики и уходили с каждой лекции такими же невежественными, какими и приходили на неё.
      Когда один исключительно напыщенный профессор, современник Старого винчестерского колледжа, безапелляционно навесил на нас троих ярлык "непутёвых"
      и когда это стало общеизвестно, мы решили оправдать это прозвище.