Чародей вскочил в седло и тщательно оглядел пруд со стороны северных окрестностей, как раз там, где располагался лагерь.

Кетан продолжал лежать на прежнем месте, но его послания шли к Эйлин.

— Они уходят к северу. Кружат, идя с юга. Пусть Фирдун проверит, я не смогу снять никакой защиты.

Они оставили огонь, теперь едва тлевший. Кетан испытывал желание броситься в том же направлении, но против мага из Гарт-Хауэлла он был беззащитен.

Кетан подкрался к одной из дыр в ограде на краю пруда, принюхался к потоку воздуха, идущего снизу. Для его чувств парда это была более или менее вода, и свежая, не застоявшаяся, как можно было ожидать при таких обстоятельствах.

Однако ему хотелось дождаться решения Эйлин, ибо целители в таких вещах не знали сомнений. Теперь он мог ощущать в ночи движение позади себя. Лучше совершить превращение до того, как лошади кайогов учуют его. Он поднялся с плотного мха и скользнул в заросли.

Взошла луна, и серебристые потоки света омывали его. Эйлин должна показать узоры её Силы, но так как она скакала верхом, они возникали то тут, то там. Оборотень мгновенно оказался рядом и тут же спросил:

— Ивик?

— Он ещё не оправился полностью. И я должна быстро призвать Силу, чтобы пробудить его.

— Но тот человек из Гарт-Хауэлла — маг, и так как Сила притягивает Силу, он тут же узнает о нашем присутствии!

— Фирдун поставит защиты, и потом, так хочет Элайша. Она больше, чем мы о ней думаем. Она долгое время училась у Ивика и, полагаю, почти равна ему по силам.

Южный конец поляны был удивителен. Ибо тут находился не только пруд, построенный для разных надобностей, но и высокие колонны, каждая с отчётливой резьбой. Эйлин воздела лунный жезл высоко над головой, когда подошла остальная часть отряда. Неподвижное тело мага всё ещё было подвешено меж двумя лошадьми, очень осторожно ведомых кайогами.

Реакция на жесты Эйлин отсутствовала. Сам Кетан не чувствовал присутствия Силы. Каким бы в прошлом это место ни было, оно не являлось святилищем ни одной из тех Сил, что превосходила бы силу самого строения.

Они не имели намерения разводить огонь. Ивика устроили на мягкой подстилке меж колонн. Эйлин объявила, что вода годится, и кайоги повели лошадей, одну за другой, чтобы не опоить их. Остальные, кроме Фирдуна и Элайши, быстро растворившихся в ночи, чтобы установить защиты, собрались вокруг Ивика.

И лишь после их возвращения Эйлин сбросила плащ и встала под серебряной луной, раскачиваясь так, что при каждом движении её гибкого тела все слышали слабый звон. Восходящая луна в волнах её волос, полный диск луны на её груди являли исток холодного и ясного свечения вокруг лунной девы. Она поманила к себе Элайшу и проговорила:

— Из всех нас, госпожа, ты знаешь его дольше всего, и он скорее ответит тебе.

Элайша кивнула в ответ и заняла, скользнув вперёд, место подле лежащего мага, и заботливо расположила руки, одну на лбу, а другую на груди, на уровне сердца.

Эйлин вполголоса запела. Луна пересекала небо и её блеск стоял как раз над девушкой. От лунных цветов на жезле исходило благоухание ночного цветения. Воззвание лунной девы было древним, высвобождая из забвения почти забытые мудрые слова, узнанные ею в Ленарке, ибо Кетан понять их не мог и, может быть, только одна Элайша и понимала их.

Кайоги и Фирдун отошли к ограде обрамлённого колоннами древнего строения, и Кетан последовал за ними. Это была женская Сила, и лучше всего оставить её в покое. А пока Кетан описал тех, кого видел у огня, а также таинственную вражду мага с языками пламени.

Он знал, что, может быть, это был его долг — немедленно отправиться на охоту за следом, к северу от пруда, но он находился на грани истощения от усталости и как человек, и как зверь, и на этот раз его рвение не принесло бы ничего хорошего.

В конце концов они решили, что Обред и Лиро походят вокруг, не особенно далеко отдаляясь от пруда, в поисках каких-либо следов так быстро удалившегося вражеского отряда.

— Я не верю, — заметил Фирдун, — что эта охрана от огня касается нас, если только это было охраной. Маг этот, разумеется, из высших классов, и в той беседе речь шла о свободных и о том, что он намеревался идти к ним.

Нежное и медленное струение песни прекратилось, ибо луна теперь была слишком слаба, чтобы вызвать Силу в Эйлин. Однако Элайша подняла голову, и в её взгляде читался триумф.

— Ивик-Нивор! — она позвала его и тем и другим именем, которые он носил годами. — Пробудись! Грядёт битва!

Света было достаточно, чтобы Фирдун заметил, как глаза мага открылись на его бледном лице, глядя прямо на женщину, склонившуюся над ним.

— Элайша? — голос Ивика был так хрупок, будто все годы, лежащие за его спиной, иссушили тембр.

— О да, мой маг, мой повелитель! Ты снова с нами, невредимый, как только лунная дева позвала тебя песнопением домой!

Его взгляд переходил от Эйлин к Элайше, и он уже улыбался, глядя на лунную деву:

— Могуча мощь твоя, дочерь из башни Рита! Ибо и вправду далеко я странствовал, пока ты не призвала меня!

Посветлело, и они увидели, что мостовая и колонны стали розового цвета, по сравнению с которым кусты вокруг выглядели темнее, хотя были и одинаковы по цвету.

Элайша помогла магу выпрямиться, и он отстранил её, но уже как тот, что желает заботиться о себе сам. Оглядев пруд и пространство, обрамлённое колоннами, он простёр вперёд руку и напряжённо посмотрел на перстень. Но камень по-прежнему оставался безжизненным.

И его голова опустилась на грудь, и маг испустил глубокий вздох, когда он снова обратил взгляд на северный конец пруда.

— Слуги тьмы!

— Успокойся и отдохни! — рука Элайши опустилась на его плечо, стараясь вновь опустить мага на подстилку.

— Не будь глупой, Элайша, когда ты и так не глупа. Зло оставило тут грязный след, даже когда ушло. И какого же рода было оно?

С каждым словом, сказанным им, голос мага становился глубже и увереннее, и было совершенно ясно, что Ивик, которого они знали, снова вернулся к ним. Кетан вышел вперёд и рассказал все, маг же сидел, вперив в него пристальный взор, как будто удостоверяясь, что ни крупицы не было пропущено.

— Значит, огонь… — тихо повторил он, когда Кетан завершил рассказ. — Огонь может очищать, может убивать, может ответить и Свету и Тьме. Что бы чародей ни вызвал, он больше, чем мы думаем о нём. Гарт-Хауэлл вынес в мир такое знание, что это не кончится добром!

— Может, лучше сразу наступить им на хвост? — вмешался Фирдун.

Ивик поскрёб коротко подстриженную бороду.

— Так говорит сын своего отца. Трифонова порода всегда была воинственна и более склонна к завоеванию, нежели наоборот. Да, мы дадим им день, а может быть и два. Я думаю, что они все ещё далеки от того, что ищут. Это… — он посмотрел вокруг и потом продолжил: — Ах, где ты, Гвейта, я удивляюсь? Твой двор хорошо сохранился со временем, хотя ты больше и не правишь тут! Не осталось и тени от него, мы едим и пьём вволю, когда Великого уже нет с нами…

Кетан спал, хотя и не рассчитывал на долгий отдых и знал, что Эйлин была тут же, среди складок путевого плаща, которым Элайша укутала её после ужина.

К почти безвкусным сухарям они добавили ягоды тёмно-красного цвета, истекающие соком, когда Элайша и Ивик убедили людей отряда, что они не вредны, а лошади жадно хрупали поросший мхом дёрн.

С восходом солнца появились и птицы, странные по цвету, бесстрашные, как будто они доверяли путешественникам, остановившимся на ночь среди колонн.

Фирдун проснулся от прикосновения к плечу и посмотрел на Гьюрета.

— Разведчики вернулись, господин, — сообщил тот, — и те, кто оставил нас здесь, и не пытаются скрыть след, напротив, они торопятся, словно достичь для них цели гораздо важнее, чем защититься от преследователей.

— Значит, у них нет причин бояться нас, — Фирдун стряхнул с себя остатки сна.

Он заметил Ивика, стоявшего у края пруда. Вокруг мага собралась смешанная стая птиц. Там были стройные, с ногами как ходули болотные птицы, проводящие своё время в хождении по пруду, контрастирующие по размеру с маленькими дымчатыми комочками перьев, умещавшихся на ладони собственной руки Ивика.

По большей части они все были розовых оттенков, но немногие были и просто белыми. И он увидел одну потрясающего зелёно-голубого цвета. Они дерзко восседали на шляпе волшебника, словно составляли ему компанию. Под лучами солнца мостовая, огибающая пруд и колонны, у которых спал Фирдун, казалось, испускала розовый дым, словно закатное солнце меняло голубизну неба. Он любовался этим местом, когда надевал кольчугу. Хотя он и ощущал слабый отзвук Силы, он не сомневался, что ничто уже не могло вызвать её снова. Что бы ни питало её, энергия давно ушла.

Потом он вздрогнул и мгновением позже засмеялся про себя.

Он увидел парда, петляющего среди колонн. Кетан, видно, проснулся и принял облик зверя. Он стремительно скользнул прочь от отряда, но не на север, будто желая просто удостовериться в следе тех, других, имевших в виду другую цель.

Фирдун смотрел на юг. Они столкнулись с двумя странными местами Пустыни. Судя по слухам и донесениям, их было бесконечно больше. Ивик ли приказал Кетану, или пард отправился на разведку по собственной воле?

Никто не придал значения уходу оборотня, когда они собрались поесть, и Фирдуну почему-то и не хотелось спрашивать. Эйлин проснулась поздно и не присоединилась к ним, все ещё собирая силы своего дара, хотя ночь должна была помочь ей в восстановлении сил.

Он, в общем, знал о лунной силе, хотя никто из четырёх женщин Грифонии не следовал этой тропой. Это был один из древнейших даров, но он же был и редчайшим, и Фирдун слыхал, что все меньше и меньше женщин рождалось с таким даром.

Да, это было правдой. Каждая из земель Мантий управлялась людьми Старой Расы, и там имелись целительницы и знахарки, и даже Мудрые женщины, да и маги встречались там, но такие Силы были обычными, и их не искали специально, но только вот тот, кто обладал ими, со временем становился чужим для родственников и друзей, а после посвящения вообще жил только для дара.

Но в этой девушке из Рита он не ощущал отчуждения, а её связи с Зелёной Башней, судя по тому, что он слышал во время путешествия, были такими же крепкими, как связь его самого с Грифонией.

Элайша в его представлении больше соответствовала образу одной из Великих и весьма походила на Ивика, хотел этого маг или нет.

По какому-то неясному побуждению он сорвал веточку, усыпанную ягодами, с куста и отнёс её Эйлин.

Она увидела юношу и вздрогнула, а потом улыбнулась и сказала:

— Приветствую вас, господин, и благодарю за вашу заботу. Верно говорят: голодным проснёшься, коли сила ушла!

— Меня зовут Фирдун! — вдруг ему стало очень важно, чтобы все титулы и вежливые обращения были забыты, ведь, в конце концов, в этом отряде они все равны, исполняя свои обязанности.

Теперь она рассмеялась, даже хихикнула, совсем как Гиана, когда обвиняла его в напыщенности. Она ртом обобрала полную ягод ветку, как будто и в самом деле голод был вещью более важной, чем утончённые манеры. Капелька сока осталась в уголке губ, и она тут же слизнула её.

— Раз ты просто Фирдун, значит, я просто Эйлин! Разве мы не родичи по Свету?

Она махнула рукой, и он присел на пятки, как делают кайоги, когда собираются побыть немного вместе.

— Я не знаю твоей Силы, — начал он нерешительно, и сам не ведая, зачем пришёл.

И она снова рассмеялась и ответила:

— Странно было б, если б знал! Эта женская Сила, как и ученье Гунноры. Разве Гиана, твоя сестра, не целительница?

— Да, она целительница, но она многому научилась у госпожи Сильвии, а ведь та…

— Не нашей крови и не нашего племени, — подхватила Эйлин. — Моя мать исцеляет, а она от крови Колдуний из Заморья. А отец мой — оборотень. Мы так и жили многие годы, пока Кетан не пришёл и мы не узнали, что зло натворило при нашем рождении — я действительно дочь владетельного господина, а он сын тех, кто всегда воспитывал меня. А теперь мы и вправду стали братом и сестрой. Дар уже поднялся во мне, когда я была очень юна, и моя мать воспитывала его, послав в Линард целителей для обучения. Но их Первая Госпожа нашла, что я к тому же и призвана Луною, и вот… — она уронила запачканную ягодами ветвь, которою с ней поделилась Элайша, и опять махнула рукой, — я есть то, что я есть, и я довольна.

Её глаза смотрели прямо на него, и серыми он нашёл их в свете дня, с каким-то лунным отсветом в них. И они все знали!

Ему захотелось бежать, но только не встречаться с этим взглядом. А она очень просто вдруг сказала:

— Ты думаешь, что испортил себя. Но порча может быть повёрнута на благо, если проверена.

Ему захотелось прервать это вглядывание в глаза, но он не мог, и не потому, что она держала его каким-то чародейством, как некогда Элайша.

— Я охраняю, ставлю защиты, — тихо вымолвил он, — потому что упустил случай учиться. Есть люди из Грифонии… и есть я. Хотя я был ребёнком, я открыл дорогу Злу, и от этого родилась во мне большая боль и утрата.

— Ты… — начала она говорить, когда внезапно глаза её сделались большими и больше не смотрели на Фирдуна. Но рука девушки обхватила его руку и сжала её до синяка. — Кетан!

Хотя она и произнесла это имя чуть ли не шёпотом, оно прозвучало как выстрел. Фирдун вскочил на ноги, как по тревоге боевого кайогского рога, увлекая её за собой. Одно или два мгновения она просто цеплялась за него.

— Кетан! — вновь всхлипнула она.

Если и было какое-то мысленное послание, то Фирдун не смог его уловить. Но теперь Эйлин отпустила его руки и, не обращая внимания ни на что вокруг, засвистала. Тут же меж колоннами раздался стук подков, когда скакуны оборотней ответили ей.

— Что… — но он даже не успел сформулировать вопрос. Все вокруг пришло в движение, но никого не оказалось рядом достаточно близко, чтобы удержать девушку, когда она вскочила на хребет своей кобылы; животное рванулось вперёд и, увлекая за собой жеребца с той же скоростью, устремилось на юг.

Ивик ударил жезлом о мостовую.

— Юный безумец… — процедил он. — Нет, мы не можем дать ему это имя, ибо то, за чем он следует, рождено природой, даже если использовано иначе!

— Мы скачем? — Гьюрет обращался и к Фирдуну, и к магу. За ним, быстро укладываясь, весь лагерь пришёл в движение.

— Выбора нет, даже если это уводит нас дальше от следа, — был ответ мага.

Но Фирдун уже вскочил в седло. Он только немного помедлил, надевая доспехи, негодуя на каждое потерянное мгновение. Одновременно он дал знак Обреду и приказал кайогам выступать.

Грифонец довольно ходил в разведку с соплеменниками, чтобы оказаться способным поймать след, который, конечно, оставила Эйлин, и не пытавшаяся скрываться. Теперь колонны остались позади, и он смотрел на отпечатки на мху, которые вели его.

Здесь оборотню угрожала какая-то опасность, это несомненно. А ведь у него нет другого дара, который защитил бы его после перевоплощения. Как пард он мог стать жертвой любого охотника, даже если край казался необитаемым.

Впереди стояла рощица деревьев, а потом шло открытое пространство.

Ещё раз странный красноватый оттенок почвы изменился, пока не кончился полоской той же самой запёкшейся глины, по которой отряд уже проезжал. Кроме прочего, появился лабиринт из скалистого выхода пород, усыпанный помётом огромной стаи чёрных птиц, чьи ободранные красные головы вытянулись, испуская все более громкие крики.

Перед почти разрушенным барьером метались Эйлин и жеребец Кетана, доверчиво тыкающийся в пятки Морны. Создавалось впечатление, что девушка вынуждена была скакать прямо на стену…

— Охрана! Защита!

Мысленное послание Фирдуна встретило барьер воли такой плотной, что он действительно больно ударился. Он никогда не сталкивался с таким явлением, хотя по-настоящему никогда и не пытался проникнуть в сердце защит Гарт-Хауэлла.

Теперь он скакал, пытаясь перехватить девушку, повернув коня так, что она была вынуждена толкнуть свою кобылу.

— Тут защиты…

— Как будто это не ясно! — она почти зарычала на него, словно кто-то от крови оборотней был и у неё в роду. — Смотри!

Она показала вниз, на жёлтое пятно. Да, ясно, тут прошла кошка, пард, и Кетан, скорее всего, тут и проходил.

Птицы, продолжающие кружить и верещать над скалами, теперь начали пикировать и на них, и на отряд, скакавший следом.

— Рассы! — выдохнула Элайша. — Тут их гнездовье. Но почему? — она наклонилась вперёд в седле и тоже увидела следы парда. Тогда, повинуясь её приказу, лошадь слегка отодвинулась, а прочие дали ей место.

Она бросила вожжи, и лошадь встала как вкопанная. Подняв руки с самоцветами на запястьях, полыхнувшие пурпуром на солнце, она начала поводить ими из стороны в сторону, будто задёргивая занавес.

Теперь над зубцами скал появилась дымка. Птицы в беспорядочном полёте бросились прочь и, вероятно, опустились где-то позади скал.

Ощупывающие руки Элайши разошлись на возможно большую ширину. Но если она старалась отбросить растущую дымку, то её усилия сказывались точно противоположным образом, потому что дымка стала сгущаться.

Перед ними теперь не было никакого нагромождения загаженных птицами скал, не было внизу и жёлтой почвы. Элайша бросила Фирдуну единственное слово, которого никто не услышал. Все увидели совершенно другой кусок страны, будто пустыни никогда не существовало.

Теперь здесь росла приветливая зелень молодой травы, усеянная яркими венчиками цветов, жёлтыми и красными, раскрывшимися под солнцем до конца. И там вилась тропка из гравия, такая серебристо-белая, как лунный луч.

Тропа прихотливо шла по зелени, но в действительности не выходила за стены имения, окрашенные и оштукатуренные, такие же, как у лучших постоялых дворов Долин. Вокруг двери и над дверью шла арка, покрытая лозами и усеянная ярко-красными цветами.

Им всё время казалось, что зелень и милый пейзаж по-доброму приветствуют их, и ощущение всё усиливалось, пока Фирдун вдруг остро не почувствовал опасности.

— Наваждение! — Да, ловушка, как замок Элайши, повлекший его к себе. Фирдун поставил коня между приманкой и отрядом, тесня кобылу Эйлин, вынуждая животное пятиться.

Руки Элайши бессильно повисли. Яркий деревенский пейзаж, представший перед их глазами, вдруг снова стал вонючим насестом рассов. И птицы с громким верещанием вновь принялись кружиться над ними.