Свежий воздух! Не воздух симулятора, который пахнет так, словно шесть грязных крестьян одновременно с тобой втиснулись в твой костюм. Пахло травой, морем и немного гнилыми фруктами. И еще немного сахаром и скипидаром - какой-то сладковатый чуждый запах. Я видел в полном спектре, и Пекарь показался мне гораздо менее однообразным, чем в симуляторе: небо, как всегда, красноватого оттенка, но стаи желтых и зеленых опару но токо высоко в атмосфере окрашены по-разному. Там, где они пролетали, их сопровождало платиновое свечение. Среди мангров в соленом болоте виднелись туземные растения неправильной формы, похожие на водоросли, - не пурпурные, какими показывал их симулятор, а темно-ультрафиолетовые, и мои протезные глаза видели их почти черными.
      Я оставил шлем на земле, в нем продолжала непрерывно звучать сирена, и прошел к краю воды, на открытое место. Холодный ветерок овевал лицо. Тысячи прекрасных птиц, плоские пластиковые листы с короткими хвостами, парили над травянистыми болотами. Некоторые плясали у меня прямо перед лицом - небольшие существа размером с мотылька с расправленными крыльями.
      И почти сразу птица размером с малиновку повисла у меня перед лицом, свесив хвост. Она гудела, как колибри. Я описывал эти существа похожими на манту или ската, но это лишь поверхностное сходство. Передняя часть у них треугольная, гладкая, как стекло, по сторонам неподвижно закреплены два крыла. Крошечный плоский хвост плывет сзади; у меня на глазах крылья стремительно задрожали, а хвост согнулся, помогая существу повернуть. И оно медленно повернулось в воздухе передо мной. У него оказались два светло-желтых глаза, крошечный рот, похожий на клюв ласточки, а по сторонам его щупальца. А над глазами орган, который я могу описать только как переднее крыло, - тонкая почти прозрачная мембрана, которая быстро колеблется, направляя поток воздуха на неподвижно закрепленные крылья. Именно эта мембрана и издает гудящий звук.
      Земные птицы поднимаются с помощью мышц своих крыльев, они буквально взбираются, цепляясь пальцами своих крыльев. Крылья одновременно дают возможность и подниматься, и двигаться вперед. На Пекаре хрупкие "птицы" подают передним крылом-мембраной воздух на неподвижные крылья, тем самым создают подъемную силу. Я подумал, что на сильном ветру они могут расслабить переднюю мембрану и просто парить в воздухе, как земные чайки.
      Мне хотелось поближе рассмотреть это существо. Одни линии как будто соответствовали экзоскелету, другие - прозрачным мышцам, а синие и желтые нити в прозрачном теле - вены и внутренности. Но ничего из этого я не мог разглядеть ясно. Я быстро протянул руку, словно хотел поймать существо, но оно увернулось и стремительно унеслось над болотом.
      На земле ветви, отдельные травинки, какие-то черные насекомые. Сначала мне показалось, что это жуки-сверлильщики, но несколько из них толкали куски темных ультрафиолетовых листьев и сплетали их с помощью ветвей и камешков в небольшие гнезда размером с горсть. Гнезда очень напоминали крошечные хижины. Я перевернул одну, думая, что найду в нем что-нибудь интересное - может, насекомых, играющих в шахматы или высекающих изображения своих богов, - но увидел только толстых больших жуков, ухаживающих за маленькими белыми личинками. Я поставил гнездо на место, и песчаные мухи разлетелись от движения моей руки.
      Слишком много подробностей для иллюзии, созданной компьютером. Мир слишком завершен для симулятора. Насекомые, птицы, маленькие рыбки в воде, запахи - всего этого я раньше никогда не видел и не ощущал. И то, что компенсировались особенности моего протезированного зрения, означало, что иллюзия создана специально для меня. Искусственный разум корабля не мог сделать этого для всех - не для семисот человек, одновременно находящихся в симуляторах.
      Похоже на ловушку. Я вспомнил людей, умерших в симуляторе, людей, которые не в состоянии оказались перенести иллюзию. Может, их убили? Может, они погибли, как раз не вынеся такой иллюзии, как эта? Я поискал чего-нибудь неуместного: слишком симметричное и здоровое дерево, полоска земли, созданная уравнениями, а не природой. Но листья деревьев пожелтели и сморщились по краям, насекомые поедали друг друга. Поверхность не выглядела так, словно она создана с помощью уравнений: нет слишком большого количества ровных поверхностей и резких линий. Я не нашел ничего неуместного.
      Но если кто-то использует такой способ убийства, я решил, что не стану его жертвой. Сунул руку за шею и постарался нащупать место, где происходит соединение с компьютером. Бесполезно. На самом деле мое тело продолжает сидеть в машине, оно полностью отключено от реального мира. Я не могу преодолеть эту иллюзию, сбежать от нее.
      Я закричал Кейго:
      - Выведи меня отсюда! Я не понимаю больше, где реальность!
      Подождал, но ответа не было.
      Я коснулся шишки на голове, думая о своем положении. На руке кровь. Я лизнул ее, чтобы проверить вкус. Компьютер раньше никогда не симулировал вкусовые ощущения. Но кровь соленая, и у нее консистенция настоящей крови.
      Возможно, это испытание. Может, они хотят проверить, как я буду бороться, если моя жизнь в опасности, подумал я. Я понимал, что не могу преодолеть иллюзию и мне остается только выиграть эту битву. Под вопросом моя жизнь. Но мне было все равно. Я столько раз испытывал смерть в симуляторе, что знал: она означает только конец страданий.
      В густых зарослях, по другую строну болота, хрустнула ветвь. Оторвался большой лист со звуком разрываемой бумаги. Я сел и всмотрелся в том направлении: в кустах шло какое-то большое черное животное. На мгновение оно мелькнуло в просвете и снова скрылось в кустах. Черное и волосатое, влажное, словно только что из воды. Еще один хищник, изображенный компьютером, решил я.
      Я присел и прицелился лазерным ружьем меж двумя кустами, пытаясь угадать, где оно покажется в следующий раз.
      Животное фыркнуло, глубоко вдохнуло. Оно уловило мой запах. Бросилось вперед, и ноги его с громом ударились о землю. Оно прорвалось сквозь заросли и выбежало на небольшую поляну. И остановилось, тяжело дыша, на краю воды в десяти метрах от меня.
      Огромный бык, черный, как оникс, с большими широкими рогами. На шее у животного сидела черноволосая женщина в тонком белом платье, которое больше обнажало, чем скрывало ее тело. Она слегка улыбалась.
      - Браво... дон Анжело. - Между словами она делала паузы, словно для того, чтобы перевести дыхание. - Ты пришел... снова... чтобы спасти меня?
      Она ударила быка по ребрам, тот вошел в воду и направился ко мне.
      - Тамара? - Эта женщина не истощенная Тамара, какой я ее знал. Она прекрасна так, как никогда не была прекрасна Тамара. Волосы у нее темные и блестящие. Зубы белые, как хрустальная вода горного ручья. Груды полные и высокие. Но тонкие кости и мышцы говорят о хрупкости, какой тоже не было у Тамары.
      - Ты очень... похож... на то... что я помню, - сказала Тамара. Она внимательно наблюдала за мной. Губы ее затвердели. Выражение не было строгим или неодобрительным, скорее она казалась печальной и усталой. Слова по-прежнему произносила с промежутками. То, что даже в симуляторе она запинается, свидетельствует о серьезном повреждении центров речи. И если эта область повреждена, много ли осталось от той Тамары, которую я знал? Я подумал, что мне это в сущности все равно. То, что она наконец отыскала меня, установила контакт, вызывало лишь слабое любопытство.
      Но глаза у нее очень живые. Яркие. Неистовые.
      Бык остановился передо мной, и Тамара изящно соскользнула с его шеи.
      Я указал на быка.
      - В твоих прежних снах он был мертвым, - сказал я. - Разложившимся. Как зомби.
      Тамара озабоченно наморщила брови.
      - Правда? - устало спросила она. - Я... забыла. Поэтому я... пришла к тебе. - Хочу... заполнить... белые пятна. Заполнить... пятна.
      Я пожал плечами.
      - Насколько они велики, эти пятна? Насколько широки?
      - Кто знает? - ответила она. - Гарсон... говорит... что у меня... потеряно... сорок процентов. Я помню... кое-что... очень хорошо. То, что повторяется. То, что... хорошо знала. Отдельные люди. Случаи. Все ушло.
      Сорок процентов потери памяти - это очень много. Она должна все это время находиться под действием стимуляторов роста мозговой ткани, пока мозг не регенерируется. За две недели этот процесс должен только еще начаться. Восстановление начинается с молекулярного уровня. А отдельные нейроны, регенерированные в ее мозгу, не созреют и за годы. Связи между ними будут редки. Двигательные навыки пострадают. Ей придется много месяцев рассчитывать на механические системы жизнеобеспечения.
      - Поэтому ты пришла ко мне - узнать о своем прошлом?
      Она кивнула.
      - Узнать... что я тебе... говорила. Что ты... помнишь.
      Я пожал плечами. И рассказал ей все с самого начала. Дойдя до смерти Флако, я удивился тому, что ничего не чувствую. Как будто это произошло очень давно и с кем-то другим. Я спокойно продолжал рассказ. Рассказал, как она напала на меня в конце, как я убил Эйриша и принес ее на борт корабля. Когда я закончил, она некоторое время молчала.
      - Забавно... Когда. Мы. Впервые. Встретились. Я... часто... училась... умирать... в симуляторе. Теперь... ты... умираешь.
      Я начал возражать. Я не учусь умирать в симуляторе. Я пытаюсь научиться оставаться живым. Но тут я вспомнил совет, который часто повторяет Кейго: "Учитесь жить так, словно вы уже мертвы", и понял, что она права. Мы учимся умирать за корпорацию Мотоки. И что меня больше всего встревожило - я не испытал никаких эмоций.
      - Si. Я мертв внутри. Остальное во мне просто ждет, пока тело тоже умрет. - Она странно взглянула на меня, чуть повернув голову. Казалась озабоченной. Очень озабоченной.
      Я крикнул:
      - Убирайся в ад, шлюха! Мне не нужна твоя забота, твое сочувствие и опечаленное лицо. Чем ты занимаешься? Учишься в зеркале выглядеть опечаленной?
      - У тебя... больше нет... чувства... юмора.
      - Ничего смешного не осталось, - ответил я. - Кроме анекдотов Мавро. - Она продолжала смотреть на меня сочувственно. Я рассердился. - Что хорошего в твоем печальном лице? Сегодня утром моему товарищу трубой пробили живот. Почему ты не печалишься из-за него? Что хорошего приносит твое сочувствие? Мне бы лучше видеть дерьмо у тебя на лице, чем печальную улыбку. Ты шлюха! Здесь полно мертвецов, ходячих мертвецов! Они учатся умирать за корпорацию Мотоки. И знаешь почему? Ты и твои проклятые идеал-социалисты заставили их! Они отдают свои жизни, потому что все остальное ты у них отобрала. А теперь ты изображаешь сочувствие.
      - Не сочувствуй нам, шлюха! Хотел бы я подарить тебе все безобразие, что видел за последние две недели. Хотел бы вывалить его тебе в руки! - Я обнаружил, что кричу, и смолк. Я весь дрожал и испытывал сильное желание ударить ее.
      Она терпеливо слушала. Выражение сочувствия не исчезло, на глазах показались слезы.
      - Ты изменился. Ты... не спрашиваешь... каково мне. Прежде... ты бы спросил.
      - Ты права, - сказал я. - Спросил бы.
      Но не стал спрашивать. Она молчала.
      - Ростки чешутся, - сказала она. Чесалась отрастающая рука. Обычная проблема. Следовало бы смазать кортизоном. - Гарсон... обращается со мной... хорошо. Мы... заключили... сделку. Я говорю... ему все... что он хочет... узнать. А он... оставляет... мне жизнь. - Она улыбнулась своей прекрасной улыбкой, сверкнули ее зубы.
      - Я не могу... ходить. Двигаться. Дышать... сама по себе. Но Гарсон. Хочет. Чтобы я. Училась. С помощью компьютера. Он ускорил. Ваш симулятор.
      Я попытался успокоиться, перейти к более безопасной теме.
      - Твои сновидения в моем маленьком мониторе дома были прекрасной работой. Я уверен, что и сейчас ты выполнишь работу отлично.
      Правда же заключалась в том, что это не просто отличная работа. С помощью искусственного разума корабля она создала иллюзию, которую я не могу преодолеть, а ведь она сделала это в очень трудных условиях.
      - Остаются самые частые мысли, - ответила она. Она хотела сказать, что много практиковалась раньше и потому не утратила способности создавать мир сновидения, когда был поврежден ее мозг. То, что мы совершаем часто, то, о чем особенно часто думаем, утрачивается при повреждении мозга в последнюю очередь.
      - А что ты делала, когда работала на разведку ОМП? - спросил я. Была убийцей во сне? Ты убивала людей во сне?
      Она покачала головой.
      - Нет. Кое-что... кое-что... я скажу... тебе. Анжело... мне жаль... что я... причинила тебе боль. Ты был... добрее ко мне... чем я... заслуживала. Чем я... могла себе... представить.
      Она заплакала. Но мне было все равно.
      Я пожал плечами.
      - De nada [ничтожество (исп.)].
      - Я знаю... тебе все еще... не все равно. Я... не могу... отплатить тебе. Мне бы хотелось... отблагодарить тебя. Я не очень... хорошо... говорю...
      Я вздрогнул, словно от сильного ветра. Ветер раскачивал вершины деревьев, и шум превратился в глухой рев. Закричали обезьяны и выскочили из своих укрытий вокруг и надо мной. Они создавали большой шум. Я вспомнил рев ветра из предыдущих сновидений Тамары, в том сне она напала на меня, и я направил ружье ей в грудь. Должна ли она будет отключиться, если я выстрелю, или на нее не действует симулятор?
      А Тамара стояла передо мной среди всего этого шума. Платье ее, раздуваемое ветром, стало белым, как молния, а лицо было бледным и прекрасным. Она достала из ложбинки меж грудей небольшой украшенный деревянный ящичек.
      Открыла ящичек и показала мне. В нем лежало маленькое сердце, размером с собачье; оно билось, словно его только что вырезали из живого тела. И сквозь весь этот шум я слышал удары этого маленького сердца.
      - Слушай. Слушай. - Она поднесла ящичек к моему лицу. Биение стало громче. Крики и вопли обезьян, шум ветра отступили на второй план. Стук сердца звучал мягко и настойчиво. - Научись бегло владеть... мягким языком... сердца.
      Я посмотрел Тамаре в лицо. Из ее глаз лились слезы. Ее неистовые глаза.
      - Вот что... я... сейчас... чувствую. Вот что... значит... жить.
      Она схватила маленькое сердце двумя пальцами и сунула мне в грудь. Все равно что дышишь ветром с поля мяты и греешься на солнце - нервы во всем теле ожили. Я как будто двинулся вверх и наружу, прошел невидимую стену, за которой остались боль, усталость и страх, а теперь стою в приятном теплом месте, в центре самого себя, где есть только радость. Я ощутил эмоции Тамары - ее спокойствие, благодарность, которую она испытывает ко мне за то, что я помог ей сбежать с Земли, и сочувствие, такое живое, такое сильное, что кажется непреодолимым. Она видит во мне сломанную куклу, маленькое существо, которое очень хочет починить.
      Я хотел рассмеяться над тем, как она представляет себе меня. Хотел сказать ей, что я не сломан. Но собственное тело казалось страшно далеким, и я не мог дотянуться до него.
      Она отдернула руку, убрала маленькое сердце, и я упал на землю. Тепло, сочувствие, энергия - все вытекло из меня. Я попытался почувствовать что-то. Порадоваться воздуху, вливающемуся в легкие, потрогать пальцами землю, коснуться глины. Но я ничего не чувствовал. Пальцы мертвы, а воздух кажется застоявшимся и пустым. Я пуст. Заброшен. Я попытался вспомнить только что испытанное ощущение, вспомнить, каково это - любить. Но разве я любил когда-нибудь? Я не позволял себе никаких сближений с людьми тридцать лет, со смерти жены. А в тех редких случаях, когда я испытывал что-то в груди, я не позволял себе действовать. Отступал. Все эти годы я делал вид, что служу обществу, изображал сочувствие, потому что верил в него на интеллектуальном уровне. Я поступал так, потому что это хорошо в теории. Но разве хоть однажды я чувствовал боль других?
      Если и чувствовал, то сейчас не мог этого вспомнить, оживить.
      Я прислушался к звукам собственного сердца. Но внутри ничего не было. Я действительно сломанная кукла, пустая и безжизненная, и, вероятно, починить меня невозможно.
      Я начал смеяться - пустым смехом, который постепенно перешел в рыдания. Упал к ногам Тамары, хватал ее за ноги и плакал от жалости к самому себе. Она протянула руку и гладила меня по голове, пока я не успокоился.
      И отключился.
      Я последним отключился от симулятора. Кейго заново проигрывал схватку, и на миниатюрной голограмме мы были разбросаны по всему полу. Мы отступили из соленых болот в лес перед ябадзинами. Я упал с машины, снял свой разбитый шлем, встал и прошел к краю болота - как раз навстречу ябадзинам. Они застрелили меня и преследовали моих товарищей. Мне потребовалось много времени, чтобы умереть в симуляторе.
      Тамара изъяла все следы нашего разговора.
      Кейго вместе с нами просмотрел схватку, указал на наши ошибки. Несколько явных ошибок он пропустил - в обычном состоянии этого никогда бы не произошло - и казался невнимательным. Потом снова подключил нас, и мы оказались в море. И пробыли в симуляторе всего несколько минут, как Кейго снова отключил меня.
      Остальные по-прежнему безжизненно сидели на своих местах, захваченные иллюзией. Куколки стрекозы. Хозяин Кейго стоял у машины. Он казался расстроенным. Доверенное лицо по вопросам культуры Сакура стоял рядом с ним.
      Хозяин Кейго сказал мне:
      - Сними защиту и немедленно отправляйся за Сакурой.
      Я подумал, в чем провинился, и стал снимать защиту. Сакура помог мне раздеться - необыкновенное происшествие. Японцы тщательно избегали притрагиваться ко мне во всех случаях, и мне казалось, что они себя считают оскверненными такими прикосновениями.
      Пока мы работали, Сакура негромко говорил:
      - Ты морфогенетический фармаколог, верно? Знаешь, как действовать генным резаком? Разбираешься в вирусах?
      - Конечно, - ответил я.
      - А что ты знаешь о военных вирусах? Тех, что использовались в биологических войнах?
      Я колебался. Об этих вирусах не принято говорить. Они слишком опасны, чтобы говорить о них открыто. Волосы у меня на затылке встали дыбом. Разговор мне не нравился. Они хотят, чтобы я изготовил вирус, подумал я. Получили дурные новости с Пекаря и хотят уничтожить там все. Начать все заново.
      - Я кое-что знаю о вирусном оружии. Но как создавать вирусы, не знаю, - солгал я. Основные сведения об этом я знал.
      - Ах, нет! Мы не хотим, чтобы ты создавал их, мы хотим бороться с ними. В модуле В вспышка вирусной инфекции. Очень серьезная.
      Сердце у меня забилось сильнее. Я не мог представить себе, что наш корабль превращается в зачумленный. Я знал, что мы изолированы от модуля В. Но я же видел рабочего, переходящего из модуля в модуль.
      - Какая часть корабля заражена? - спросил я.
      - Мы не знаем. Работники из модуля В сообщают о нескольких случаях, все за последние три часа, и болезнь быстро распространяется. Они считают, что больше дня не продержатся. Здесь ни у кого нет симптомов.
      Я кончил снимать защитный костюм, и Сакура провел меня по коридору к лестнице. Мы достигли восьмого уровня, и Сакура нажал трансмиттер. Открылся шлюз, мы вошли в него. Эта часть корабля оказалась больше, чем я ожидал. Большие помещения, где размещаются механизмы для приготовления пищи, стирки, глажки, очистки воды, очистки воздуха. Мы вошли в небольшую комнату, где уже находилось трое латиноамериканцев. Они сидели у компьютерного терминала, задрав ноги, и следили за работой компьютера. Выражение у них было встревоженное, но они, казалось, не торопятся. Это немного успокоило меня.
      В комнате находились два рентгеновских микроскопа, несколько синтезаторов ДНК - очевидно, вспомогательное медицинское оборудование, которое должно использоваться наряду с оборудованием лазарета вверху. На верху компьютера располагался небольшой интерком. Канал был подключен к лазарету модуля В. Я слышал кашель, бред и взволнованные голоса.
      Сакура ушел.
      - Я Фидель, из отдела иммунологии. Это Хосе, - сказал маленький человек у ближайшего терминала. Он кивнул в сторону химеры с серебряными глазами, очень похожими на глаза Абрайры. - Он выполнял кое-какие работы по созданию своих младших братьев в Чили. А наш друг Хаун Педро вон там, он из пищевого отдела.
      Я посмотрел на Хуана Педро, высокого худого человека с курчавыми волосами. Он на корабле занимается выращиванием различных протеинов, добавляемых к водорослям, которые мы едим. Однообразная работа, требующая незначительных познаний в области генной инженерии: все протеины, которые он готовит, имеются в рецептах, и всю работу могут выполнить синтезаторы ДНК. Но все же он должен быть знаком с оборудованием.
      - Так ты тот, что делает нашу пищу? - спросил я. - Напомни мне, чтобы я убил тебя попозже.
      Хуан Педро опустил голову.
      - Все этого хотят.
      Фидель подозвал меня к терминалу и набрал несколько команд.
      - Вот с чем мы имеем дело.
      На экране появился вирус типичной внешности - крошечный чистый овал примерно 24 микрона в диаметре, но у него есть хвост. Обычно такие хвосты бывают у вирусов, нападающих на бактерии. Внутри простой круг генетического материала, около 40 тысяч аминокислот длиной.
      - Химера? - спросил я. Термин "химера" применяется к любому созданному геноинженерами существу, которое несет в себе черты другого вида: то ли это бактерия, производящая инсулин, то ли более сложный организм Перфекто или Абрайры.
      - Похоже, - ответил Фидель. - Но он не вводит через хвост в своего хозяина ДНК, поэтому это не сложная химера. Клетки хозяина поглощают вирус. Хвост он использует, только чтобы ускорить движение.
      Вирус воспроизводится так: он вводит свой ДНК в клетку хозяина, тем самым преобразует ее репродуктивную систему, и она начинает производить множество копий вируса. Вирусы, размножающиеся в живых существах, часто отрезают целые секции ДНК клеток хозяина и потом используют их для производства своего потомства. Когда вирус готов покинуть клетку хозяина, он либо "прорастает", либо просто разрывает стену клетки. Обычно в таком случае клетка хозяина погибает. И так как наш вирус - биологическое оружие, можно ожидать, что он разрывает клетку, выпуская сотни собственных копий.
      На окне в углу экрана компьютера видны были десятки различных антител. Они должны прикрепляться к вирусу, чтобы привлечь к его уничтожению лимфоциты. Информация на компьютере показывала, почему все просто сидят. Ждут, пока синтезатор ДНК создаст антитела.
      - Похоже, я опоздал, - заметил я. - Работа уже выполнена.
      - Si, - ответил Фидель. - Генетики в модуле В работали над этим всю ночь. Работа уже сделана. - Он нажал кнопку, и на экране компьютера появились последовательности ДНК вируса, которые руководят капсидом, внешней протеиновой мембраной вибриона, клетки вируса. Рядом виднелось генетическое изображение внешней мембраны нейрона, нервной клетки человека. И они были почти одинаковы. Капсид вируса удивительно совпадает с мембраной нейрона. Следствия этого очевидны: все, чем мы будем бороться с вирусом, уничтожит заодно и нервную систему пациента.
      - Когда мы начали искать этот вирус, он казался невидимым: ни одно наше антитело к нему не приставало. Вначале мы думали, что вирус настолько чужд по своему строению, что человеческие антитела его просто не распознают. Но мы проделали анализ капсида и обнаружили, что он аналогичен мембране нейрона и антитела не нападают на него, потому что считают частью человеческого тела. И все наши антитела начинают уничтожать и нейроны. С антивирусными химикалиями та же проблема. Все они смертельны. Есть какие-нибудь предложения?
      Я напряженно думал. Первое, что пришло в голову, - субвирусы, крошечные паразиты, которые нападают на вирусы и уничтожают их, но я был уверен, что это они уже испробовали. Я слышал как-то о человеке, который создал искусственную иммунную систему. Он вывел бактерию, поедающую вирус, и затем настроил ее таким образом, что она становилась очень восприимчива к действию пенициллина. Вначале бактерия уничтожает вирус, а затем врач уничтожает бактерию с помощью пенициллина. Но любая искусственная иммунная система, созданная нами, будет уничтожать нерв, словно врага.
      В интеркоме прозвучало сообщение, адресованное еще не заболевшим в модуле В.
      - Всякий, кто за последние двадцать четыре часа не пил воду и у кого нет повышенной температуры, пожалуйста, явитесь на восьмой уровень для срочного помещения в криотанки чрезвычайного положения. Все остальные оставайтесь в своих комнатах. Не ходите в лазарет.
      Я посмотрел на Фиделя.
      - Они хотят заморозить тех, кто в лучшем состоянии, - сказал он. Надеются, что когда мы найдем решение, сможем их спасти.
      - А сколько у них криотанков? - спросил я.
      - В их модуле около трехсот. Сможем спасти триста человек.
      Хосе рассмеялся.
      - Я говорил Фиделю, что нужно открыть внешние шлюзы модуля, и пусть всех вынесет в пространство. Быстрее, чем то, через что они проходят. Мы уже все испробовали - никаких результатов. Антитела не помогли. Мы испробовали субвирусы, но у этих крошек собственная иммунная система. Всякий субвирус, который пытается прикрепиться к нашему вирусу, попадает к нему на обед. С ними мы ни к чему не пришли. Нужно что-то более... элегантное. - В голосе его не было надежды.
      - Пытались нагревать вирус, подвергать ультрафиолетовому излучению, всякое такое?
      - Да. Лучше всего он воспроизводится при чуть повышенной температуре тела. Конечно, у всех пациентов температура повышается, и вирус начинает размножаться еще быстрее. Мы можем убить его радиацией, их вода и воздух уже очищены, но пациентам в модуле В это не поможет. Они получили вирус в воде вчера. И получили все. Один из самураев оказался агентом ябадзинов. Он нес вирус в специальной полости своего тела; должно быть, извлек его и опустил в питьевую воду. Его уже казнили. Большинство жертв получило двойную дозу: как только стала повышаться температура, они много пили.
      - Инфекция очень рассеянная: вирус нападает на все жизненно важные органы. Он вызывает повреждения легких, печени, кожи. Поражает кровеносные сосуды, которые начинают разбухать. Несколько пациентов умерли от тромбов: часть материи оторвалась где-то и по сосудам попала в мозг.
      - Ну, по крайней мере убийца умер раньше своих жертв, - сказал я. - Я уверен, ябадзин считал это выгодным. Он променял свою жизнь на тысячи жизней.
      - Мы не можем убить вирус, но, может, нам удастся стерилизовать его, - сказал Фидель. - Сейчас мы работаем над этим. Компьютер проверяет, как вирус разрушает репродуктивную систему клеток хозяина. Мы думали, что можем ввести субвирус, который смог бы проникнуть в вирус, в качестве вектора использовать прион или хотя бы нейтрализовать потомство вируса. Мысль казалась не вполне нормальной: прион - это субвирус, который вводит свою ДНК в вирус-хозяин и тем самовопроизводится, точно так же как вирус для воспроизводства вводит свой генетический материал в клетку хозяина. Работая морфогенетиком, я часто создавал вирусы, которые должны были проникнуть в клетки хозяина и внести новую информацию в генетический код. Такие вирусы называются векторами, и с их помощью можно проделывать чудеса. Таким образом, возможно использовать субвирус, такой, как прион, в качестве вектора и ввести новую информацию в генетический код вируса, но на практике это очень трудно, потому что прионы - очень маленькие частицы живой материи, часто всего из нескольких десятков пар аминокислот. Они на грани живого, и я подумал, что будет очень сложно создать достаточно большой прион, который смог бы изменить генетический код вируса. Это вдвойне трудно, так как данный вирус создан как оружие и уже оказался иммунным по отношению к другим субвирусам. Его создатель затратил годы на совершенствование вируса. А у нас только часы, чтобы победить его. Возможно, если бы у нас было несколько месяцев, мы бы что-нибудь нашли. А так Фидель просто сказал:
      - Добро пожаловать ждать вместе с нами. Может, тебе придет в голову какая-нибудь мысль.
      Я вместе с ними ждал сообщения компьютера о системе воспроизводства вируса. Иногда интерком доносил звуки лающего кашля, шаги санитара, переходящего от пациента к пациенту. Они там негромко говорили друг с другом; готовясь к смерти, рассказывали о своей жизни, о людях, которых любили. Среди них была одна женщина, и я слышал, как она переходит от кровати к кровати, разговаривает с больными, утешает умирающих. Она говорила:
      - Меня зовут Фелиция. Хотите немного воды? Вам нужно одеяло?
      А потом начинала говорить о разных хороших вещах, о том, как она целый день провела на пляже и загорела до цвета сандалового дерева, о том, как отец научил ее делать себе обувь. Вначале это казалось простой болтовней, но больные успокаивались. Эта женщина показалась мне очень мудрой и сильной, и я внимательно слушал ее слова. Мне хотелось стать такой же, как она, хотелось спасти ей жизнь. Дважды японец объявлял по громкоговорителю в модуле В, что больные "должны бороться с болезнью силой духа". Храбрый жест.
      Компьютеру потребовалось почти два часа, чтобы выяснить систему воспроизводства вируса. Мы заранее знали, что результаты будут для нас бесполезны: вирус пересылал химическим путем сообщение, что клетке пора совершить митоз, выработать РНК, разделиться и расти. У нас было три средства, позволяющих прекратить действие системы воспроизводства вируса, но любое из них прекращало и воспроизводство всех клеток жертвы. За этим следует слепота и быстрая смерть.
      Мы сразу начали создавать векторный субвирус - существо, которое, как мы надеялись, будет достаточно "элегантно", чтобы поразить защитные механизмы вируса. Тогда мы смогли бы стерилизовать его. Пациенты начали быстро умирать. Мы могли документировать их смерть, узнали все симптомы болезни: за подъемом температуры следует обезвоживание, разрушение печени и артерий, а затем смерть. Мы смогли определить, сколько копий самого себя создает вирус, всякий раз как воспроизводится; рассчитали, что смерть наступает через двадцать четыре часа после заражения. Владея этой информацией, мы точно рассчитали время, когда вирус был внесен в питьевую воду, и узнали, что техник-грек, который переходит из модуля в модуль, ушел из модуля В за несколько минут до этого. Поэтому остальные модули не заражены. Мы узнали все, кроме того, как остановить эпидемию. По отношению к человеческим жизням вирус оказался таким же эффективным, как водородная бомба.