Наконец я оказываюсь на небольшой поляне и вижу маленький домик с деревьями папайа и орхидеями во дворе. Это мой дом в Панаме, а из-за него слышится свист: поезд на магнитной подушке пересекает озеро Гатун. Прекрасный вид, и очень приятно оказаться дома.
      Я иду к своему дому, открываю дверь и вдыхаю знакомый запах. Смотрю на то место на полу, где умер Эйриш: никаких кровавых пятен, вообще никаких следов его существования. Но при виде этого места меня охватывает сильное беспокойство, огромная пустота. Я слышу голоса, девочка Татьяна смеется над чем-то, и вижу на верху лестницы Тамару; прямая и прекрасная, она сидит за столом и восхищенно смотрит на старика, который тоже сидит за столом, но спиной ко мне.
      Я кричу:
      - Сеньор! Прошу прощения!
      Тамара с ужасом смотрит, как я поднимаюсь по лестнице, пачкая перила своими грязными руками. Татьяна тоже сидит за этим столом, она откидывается в кресле и хочет убежать. Старик Анжело поворачивается лицом ко мне, глаза у него живые и яркие. Он рассержен моим приходом.
      - Убирайся, злая собака! - кричит он. - Почему ты гонишься за мной?
      Я отступаю, пораженный его гневом. Гляжу на потрясенные лица друзей. И не знаю, что ответить. Достаю из кармана револьвер и стреляю ему в лицо.
      Когда я проснулся, дождь прекратился и небо расчистилось. Воздушные шары Гарсона поднялись высоко. Мы отдыхали. Гарсон хотел, чтобы мы отдохнули перед встречей с ябадзинами; и столь же важно было не очень удаляться от Кимаи но Джи. Он хотел, чтобы ябадзины решили: мы, как стервятники, ждем, пока ябадзины сразятся с самураями Мотоки, а потом нападем на уцелевших. Не хотел, чтобы они поняли, что мы собираемся напасть на Хотоке но За. Пусть поймут только тогда, когда у них уже не будет горючего для возврата.
      Перфекто все утро следил за мной, бросал на меня сердитые взгляды. Я ждал, что он заговорит. Мавро пошел к друзьям, а Завала и Абрайра ушли мыться к ручью, оставив нас с Перфекто наедине.
      - Анжело, - сказал он, - я видел, как ты вечером разговаривал с Абрайрой. - На лице его отражался едва сдерживаемый гнев, и я подумал, может, он сердится из-за того, что я провожу время с Абрайрой. Что-то такое я видел в его взгляде, когда он смотрел, как Абрайра помогает мне одеваться. Может, у него самого на нее виды? Он продолжал: - И несколько дней назад ты пошел погулять с ней, вместо того чтобы идти со мной в баню. Поэтому я должен спросит тебя: кто твой ближайший друг?
      Он ревновал к Абрайре. С его обостренным чувством территориализма мне следовало этого ожидать.
      - Ты мой ближайший друг среди мужчин, - ответил я. - Абрайра мой ближайший друг среди женщин.
      Он смотрел в землю. Понимал, что у него никогда не могут быть такие отношения со мной, как у Абрайры. Я подумал, все ли привязавшиеся химеры так ревнуют. Может, кончится тем, что они будут сражаться друг в другом за мое внимание? И еще я понял: и Перфекто, и Абрайра ищут моего внимания с тех пор, как я вышел из криотанка. Оба стараются советовать мне, предостеречь меня, удовлетворить мои эмоциональные и физические потребности. Оба пытаются стать моими лучшими друзьями, кому я доверяю.
      - Если ты женишься на Абрайре, - сказал Перфекто, - можно, я буду жить рядом? Помогать тебе обрабатывать сад или просто приходить поговорить и выпить пива?
      - Тебе всегда будут рады в моем доме, - ответил я. - Ты мой лучший друг.
      Перфекто ненадолго задумался.
      - Хорошо, пока ты помнишь, что я твой лучший амиго
      Через несколько минут вернулась от ручья Абрайра, и Перфекто крикнул ей:
      - Абрайра! Я лучший амиго Анжело, а ты его лучшая амиго!
      После встречи с незнакомыми животными накануне вечером я не мог представить себе, что останусь на этой планете на всю жизнь. Гарсон сказал, что даже если мы победим ябадзинов, на Землю мы не сможем вернуться. Я не мог представить себе этого. Боялся, что забуду, какова Земля. Вспомнил, как хорошо было мне во сне в Панаме, какое спокойствие охватило меня дома. Да, я оставил себя там. Утратил способность сочувствовать, когда убил Эйриша. И подумал: найду ли себя вновь, если вернусь домой, в Панаму? Больше всего мне хотелось создать в мониторе для сновидений совершенно новый мир, иллюзию Панамы, какой она была, когда я ее покинул.
      Позже я взял свой монитор и пошел к лагерю Гарсона. Никаких опасных животных не встретил, хотя много раз слышал шуршание в кустах: там существа размером с морскую свинку рылись в опавших листьях. В лагере Гарсона горел большой костер, вокруг сидело сотни две наемников. Они обменивались шутками. Холод миновал, но все равно у костра было хорошо. Тамара сидела рядом с Гарсоном в своем инвалидном кресле. На ней единственной был полный защитный костюм. Гарсон ни на минуту не выпускал ее из вида. Можно было почти физически увидеть невидимый ремень длиной в пять метров, надетый на шею Тамары; конец ремня держит в руке Гарсон. Я знал, что Гарсон не позволит мне поговорить с нею наедине. Однако он, казалось, думает о чем-то другом.
      Гарсон рассказывал забавную историю о человеке, который еженедельно после боя быков ходил в ресторан в Мехико и заказывал heuvos fritos de guey, бычьи яйца. Так продолжалось несколько недель, и этот человек был очень доволен, но однажды официант принес ему тарелку, и на ней были не большие яйца, которые ему так нравились, а маленькие, размером в лесной орех. Тогда человек спросил официанта:
      - Каждую неделю после боя быков ты приносил мне большие свежие вкусные huevos размером с апельсин! Почему же теперь принес мне эти жалкие маленькие?
      На что официант ответил:
      - Но, сеньор, бык ведь не всегда проигрывает бой!
      Этот анекдот был встречен с таким восторгом, что Гарсон тут же принялся рассказывать историю о тайной полиции в Перу. Все ловили каждое его слово. Я воспользовался возможностью и сказал Гарсону на ухо:
      - Генерал, я хочу восстановить сон о Панаме. Можно ли попросить Тамару помочь?
      Гарсон кивнул и взмахом руки отослал меня, довольный, что избавляется от помехи.
      Я подошел к коляске Тамары, откатил ее подальше от огня и объяснил:
      - Хочу попросить тебя создать для меня мир: мой дом в Панаме.
      Потом настроил монитор на взаимодействие, подключил Тамару и подключился сам.
      Тамара уже работала, создавала Панаму, сидя на спине своего гигантского быка. Она смотрела пустым взглядом на воду, и из ничего возникали здания. Я почувствовал прилив надежды и ожидания. Сработает. Получится мир. И он сделает меня лучше. Но не такую Панаму я помнил. Она смотрела на озеро Гатун и поместила магнитный рельс поезда, идущего через озеро, чуть ли не у меня на заднем дворе. Сам мой дом был воспроизведен верно, но соседние дома казались незнакомыми. Однако Тамара работала хорошо, и это давало мне надежду. Она послала быка вперед и въехала ко мне во двор, помещая небо, землю, насекомых и птиц на свои места; воздух она сделала густым и тяжелым, полным запаха моря, а над головой поплыли пушистые белые облака, бросая тени на озеро. Подробности, которые заняли бы у меня целые недели, у нее отняли несколько минут, и я предоставил ей работать дальше, подмечая, что необходимо будет изменить.
      Закончив, она спросила:
      - Что еще?
      Я побрел по двору. Все сделано превосходно, пальмы и ирисы на месте, семена папайи лежат на траве, куда их ночью бросили фруктовые летучие мыши. Я вошел в дом и увидел, что ковер у двери изношен точно так, как я помнил, а стерео на кухне по-прежнему настроено на нужный канал. Были небольшие проблемы, кое-что опущено, но, открыв холодильник, я нашел в нем мое любимое пиво. Открыл банку и попробовал: превосходный вкус.
      Я осмотрел мир сновидения: лучшей работы нельзя ожидать. Недостатки я легко исправлю сам. Но что-то все же не так. Что-то исправить я не смогу. Я по-прежнему ощущал пустоту, как чужак, не принадлежащий этому месту. Боль оставалась во мне. Я вспомнил мужчину из своего сна, его обвинительные слова. То, что я искал, - это человек, которым был я сам. Я вышел на крыльцо, Тамара по-прежнему сидела на своем быке во дворе.
      - Этого недостаточно, - сказал я.
      - Чего еще ты хочешь? - спросила Тамара.
      - Я всегда мечтал жить со страстью. С энергией и пылом. Но каким-то образом я все это утратил. Ты можешь заглянуть ко мне внутрь. Ты делала то, чего никогда не делал профессиональный создатель снов: стимулировала мой гипоталамус, стимулировала эмоции, действовала прямо, а не через посредство мира. Ты заставила меня ощущать страсть.
      Тамара кивнула.
      - Обычным создателям снов запрещено это делать. Слишком опасно. Но мне иногда это нужно в работе.
      - Я хотел получить этот маленький дом, чтобы чувствовать то, что я чувствовал в Панаме. Я хочу чувствовать - хочу любить мир.
      - Любить жизнь, - поправила она.
      - Да. Я этого хочу. - Желание горело во мне. С того самого дня, как покинул Землю, я тосковал по этому чувству.
      Тамара покачала головой, глаза у нее были мягкие, задумчивые.
      - Я помогла бы тебе, если бы смогла, но четыре дня назад ты хотел умереть внутри. Ты сам не знаешь, чего хочешь. - Она права. Я чувствовал себя так, словно балансирую на веревке и не знаю, в какую сторону упаду. И даже если бы я сделала то, что ты просишь, с помощью монитора непосредственно стимулировала твои эмоции, тебя это не изменит. Ты можешь всю ночь провести, подключившись к монитору, но утром по-прежнему будешь ощущать пустоту и мертвенность внутри. Я показала тебе это только для того, чтобы ты понял, что оставил за собой. Тебе... тебе нужно найти другой путь.
      Я взглянул ей в глаза и понял удивительную вещь: она лжет. Говоря, что я должен найти свой путь, она солгала.
      - Ты лжешь мне! Ты знаешь больше, чем говоришь! Ты считаешь, что можешь мне помочь, но не хочешь признавать это. О чем ты думаешь?
      Тамара задумчиво смотрела на землю.
      - Нет. Я не могу помочь тебе, - наконец сказала она. - Забирай свой монитор и постарайся помочь себе сам.
      Днем я отнес монитор в лес, сел спиной к стволу дерева и подключился к созданному Тамарой миру. Многие мелкие подробности нуждаются в корректировке.
      Начал я с дома, простого белого дома. Поместил трещины в штукатурке у основания фундамента, отколол несколько кусочков красной черепицы на крыше. Начал все воссоздавать буквально таким, каким помнил, создавал совершенную запись, чтобы уже никогда не забыть. Дома соседей, вой обезьян на южном берегу озера, виды, запахи, звуки ярмарки - все это я создавал в последующие несколько дней. И когда закончил, получил мир, в котором мог провести целый день в своем киоске на ярмарке, продавая лекарства. Все было так, как в действительности.
      Я остро сознавал, что все это по-прежнему было бы моим, если бы я не убил Эйриша. Тамара могла передать свои тайны гверильям; было чистым безумием убивать Эйриша.
      Я украшал камин в своей берлоге, воссоздавал вазы и салфетки, которые унаследовал от матери, когда ко мне подключился Перфекто.
      Он посмотрел на меня.
      - Я беспокоился о тебе. Ты кажешься таким... озабоченным, печальным. Может, боишься предстоящего сражения?
      - Не очень. На открытом месте у ябадзинов нет шансов. Мы их уничтожим. Хотоке но За взять будет потруднее. Не знаю, как мы справимся с управляемой на расстоянии защитой.
      Перфекто кивнул. Немного погодя он сказал:
      - Должно быть, это твой дом. Красивый.
      Я показал ему дом и двор, объяснил свои планы. Показал место, где сделал ярмарку. Он кивнул, печально улыбаясь, и сказал:
      - Вероятно, все правильно. Не очень безумно.
      - О чем ты? - спросил я.
      - Ты уверен, что не собираешься сбежать в прошлое, как иногда делают старики? Могу себе представить, как ты будешь проводить целые дни в этом сонном мире, а тем временем твое тело придет в негодность.
      - Нет! Клянусь тебе, я не собираюсь этого делать! - крикнул я, придя в ужас от нарисованной им картины.
      Перфекто облизал губы, положил руку мне на плечо и отключился.
      Я снова принялся рассматривать комнаты, пытался припомнить все подробности, упивался ими. Потом позволил иллюзии рухнуть и отключился. А монитор оставил в лесу.
      На следующий день рано утром дирижабли Гарсона, полные инструментов, улетели на север, подальше от предстоящей битвы; наш космический шаттл с людьми и кибертанками улетел к Хотоке но За; а мы в своих машинах двинулись по реке тоже в сторону Хотоке но За навстречу приближающимся ябадзинам. По реке, как по широкой дороге, машины могли двигаться по сотне в ряд. Шли на полной скорости и за час преодолели горы, которые иначе потребовали бы нескольких недель. Сосновые леса сменились обширными саваннами, поросшими туземной травой с синими плодами, похожими на яйца малиновки. На песчаных отмелях в реке грелись на солнце речные драконы тридцати метров длиной; при нашем приближении они, как змеи, уходили в воду.
      Ребенок может видеть животное или растение, но не воспринимать его существование. Только несколько лет опыта дают возможность отличить маргаритку от одуванчика. И я был как ребенок в своем восприятии. Когда я говорю, что видел поле, поросшее травой, с листьями, как перья, я описываю только то, что увидел на поверхности. Упрощаю для описания, но упрощенное описание неточно. Потому что были и другие растения: какие-то длинные ультрафиолетовые ленты, травы, похожие на крошечные сосны, лианы с невероятно толстыми пузыристыми корнями. Но сознание не воспринимало все это одновременно. Как невозможно воспринять одновременно все мириады растений на хлебном поле и насекомых среди них, так и мое сознание не воспринимало индивидуальные явления. Мозг мой восставал. Глаза и голова начинали болеть, когда я пытался перечислять разнообразных животных и растения. Часто я даже не знал, что вижу.
      На реке мы снова встретили волосатые круглые существа, похожие на кокосовые орехи с хвостами, но без всяких признаков головы или лап. Хвосты бешено бились, и существа двигались в воде, как головастики. Я подумал, что они напоминают ондатр на Земле и подключился, чтобы вызвать Фернандо Чина; он сказал, что это вообще не животные, а семена водорослей, хвост помогает им передвигаться в такие места, где уровень кислотности позволяет расти. Немного погодя я увидел существа в форме колеса; они катились по речному дну. Я спросил у Чина, растения это или животные, и он ответил, что это части экзоскелета какого-то животного.
      Ощущение чуждости дополнялось свистом и щелканьем животных в кустарнике, лавандовым цветом неба, бесконечными лентами опаловых воздушных змеев, спутниками Пекаря, которые дважды в день поднимались над горизонтом. И так как от всего этого у меня болели глаза, я с облегчением воспринимал знакомые предметы: рощи ив или дубов на речном берегу, спину костюма Абрайры, очертания передней машины.
      Через три часа мы миновали еще одну группу очень крутых гор. Из-за высокого содержания двуокиси углерода в атмосфере Пекаря дожди здесь кислее, чем на Земле, и это видно по действию кислоты на скалы. Утесы словно изгрызены. Природа создала тысячи уродливых лиц: старики с запавшими глазами и вздутыми носами, с чудовищными конечностями. Многие камни достигали сотен метров в высоту, они походили на согбенных гигантов. Дважды мы преодолевали водопады. Река значительно сузилась, и нас окатывали брызги, поднятые соседними машинами. Река вырыла глубокий каньон, и, преодолев горный район, мы оказались в пустынном плато, на котором с цементных стволов, как ракушки, свешивались чуждые растения. Многие растения на Пекаре выработали свою защиту от сильных ветров, и один из способов такой защиты - способность втягивать листья в разрезы стволов. У этих растений была такая способность, и так как дул сильный ветер, растения постоянно убирали свои листья, время от времени осторожно высовывая их.
      На горизонте расстилалась бесконечная красная пустыня. На удалении в воздухе повисли большие красные облака, и так как почва была сильно нагрета, я видел линию огня вдоль всего горизонта. Двигались мы тихо, никто не разговаривал, но неожиданно Гарсон крикнул в свой микрофон:
      - Muchachos, вы видите перед собой врага! Мы сразимся с ябадзинами! У вас есть шанс совершить великие деяния! Переключитесь на каналы А, В и С, а сержанты пусть распределят субканалы. Сражайтесь храбро!
      И тут я понял: линия огня на горизонте - это тепло двигателей машин ябадзинов, а пыль, накатывающаяся, как облако, поднята ими.
      16
      Я включил свой микрофон и услышал голоса сотен людей:
      - Идут! Идут!
      Командир нашего взвода приказал выстроиться треугольником с севера группы и назвал номера каждого сержанта, чтобы они знали, где расположить свои машины. Абрайра приказала мне достать сумку с ремонтной краской и положить так, чтобы ее удобно было достать; я начал рыться в поисках нужных вещей и положил сумку передо мной, потом проверил, заряжен ли мой самострел, потом осмотрел прицельный лазер на ружье; убедился, что перед стволом возникает светящаяся точка и я точно буду знать, куда целиться. Раскрыл коробку с зарядами и стал ждать.
      Голова кружилась, меня тошнило, я хотел только закрыть глаза. Абрайра увеличила скорость до максимума, машина скрежетала, словно вот-вот развалится, и мы понеслись по пустыне. Воздух был так прозрачен, что мы увидели ябадзинов на расстоянии в тридцать километров. Армии двигались на полной скорости, и до встречи оставалось шесть минут. Ноздри у меня раздувались, я неожиданно испугался: мы уже потеряли в космосе четыре тысячи человек; ябадзины сумели уничтожить защиту Кимаи но Джи. Я мало что о них знал, но думал, что вряд ли мы сумеем застать их врасплох. Лучше не недооценивать противника. Гарсон хотел вообще миновать их, но они сумели преградить нам дорогу.
      И вот мы движемся им навстречу на скорости 120 километров в час, надеясь, что наше древнее оружие - простые пули и снаряды - смутит их. Теперь я в это не верил. Не мог поверить, что на ябадзинах только тонкая защита от энергетического оружия. Я сжал челюсти и постарался успокоиться.
      Абрайра свернула налево и заняла место в строю. Наша тысяча машин образовала клин, в голове которого шли суда с установленными на них пулеметами Хаусера. Они были одновременно благословлены и прокляты: пулеметный огонь уничтожит все в пределах досягаемости, но они оказывается в самой голове нападения. Я был рад, что наша машина не получила такое оружие.
      В защищенном центре строя, в середине V, я видел машину Гарсона. За пушкой сам генерал, рядом с ним инвалидное кресло Тамары, самой Тамары я не видел. Должно быть, ее уложили на пол.
      Я слышал, как компадрес в моем взводе выкрикивали ставки:
      - Три к двум, что группа де ла Куско уничтожит больше всего машин! Три к двум!
      Машина де ла Куско шла в самом опасном месте, в голове клина. Ответ:
      - Барзум ставит миллион на победу де ла Куско! Барзум ставит миллион!
      Чей-то низкий голос:
      - Говорит Мотт. Ставлю два миллиона, де ла Куско поджарят. Два миллиона за то, что де ла Куско поджарят.
      И тут в свой микрофон закричал сам де ла Куско:
      - Принимаю ставку!
      Все рассмеялись, потому что в случае проигрыша де ла Куско нечего беспокоиться об уплате.
      Все смеялись и ставили огромные суммы: чтобы заработать их на Земле, требуются годы. Ябадзины шли тремя линиями, в двухстах метрах друг за другом, и их машины располагались парами, так что мы попадали бы под перекрестный огонь, проходя между ними. Гарсон приказал всем свернуть на север, мы так и поступили, потом тоже разбились на пары. Ябадзины ответили поворотом. Я мысленно подсчитал, сколько времени будет длиться битва, если мы столкнемся на полной скорости: учитывая дальность поражения в двести метров, нам предстоит пройти 800 метров на скорости в 240 километров в час. Это означает, что мы будем в пределах досягаемости их оружия меньше двенадцати секунд; вся битва будет продолжаться двенадцать секунд, хотя мы при этом пройдем через три фронта.
      Я не мог представить себе, что трижды рискну жизнью за двенадцать секунд. Гарсон снова развернул все машины навстречу ябадзинам, и я попытался перейти в состояние munen, отсутствие сознания.
      Мои компадрес продолжали смеяться и делать ставки, но их голоса, казалось, ушли далеко и стихли. Остались только машины ябадзинов. Я смотрел на них, как кошка смотрит на мышь, готовая прыгнуть. Челюсти не дрожали, зубы не стучали. Я был спокоен и полностью владел собой, и, хотя наша машина подскакивала на буграх, мне казалось, я вижу тропу, ведущую нас к ябадзинам. Я воображал, что могу выбрать любую цель, и враг упадет под моими выстрелами. Я чувствовал себя неуязвимым: это чувство знакомо солдатам, идущим умирать в бою.
      Мы словно медленно поднимались им навстречу, слишком медленно. Я видел ябадзинов, они приближались в своих красных костюмах цвета окружающей пустыни, видел, как солнце отражается на тефлексовых пластинах их брони. Но время для меня не остановилось. Я не достиг Мгновенности, того состояния сознания, когда миг включает в себя вечность. Абрайра утверждала, что она и другие научились достигать этого состояния по своему желанию, и, возможно, с ее снадобьями с Эридана это и правда. Я надеялся достичь этого состояния в бою, думал, что мне помогут собственные средства, но этого со мной не произошло.
      Мы плыли навстречу ябадзинам как по темному длинному туннелю. Столкнулись с их первой линией, и обе армии одновременно начали стрелять. Прекрасные мирные "вуф, вуф, вуф" послышались от пушек ябадзинов, похожие на звуки голубиных крыльев, когда голуби пытаются парить в воздухе. Наша машина подпрыгивала на буграх, я полусогнул ноги и держал ружье нацеленным. Ябадзины начали стрелять из своих лазеров, и я увидел серебристое свечение перегретого воздуха. Мы ответили громовым залпом из пулеметов и самострелов, и машины ябадзинов перед нами словно раскололись.
      Полетели осколки брони, как береговая галька в бурю; я увидел, как отлетела левая рука одного из артиллеристов ябадзинов, словно сделанная из папье-маше. Машина непосредственно перед нами превратилась в огненный шар, огонь охватил и две соседние машины, водители бросали суда в разные стороны, пытаясь уйти от нашего огня. Я услышал крик, но он доносился не в шлемный микрофон, и понял, что это от удивления и боли кричат ябадзины. Мы были среди них, справа совсем близко машина, полная ошеломленными людьми, передний артиллерист исчез, в воздухе обрывки красной брони, словно он только что взорвался; водитель пригнулся к сгоревшей контрольной панели; стрелок с лазерным ружьем навалился вперед, в плече у него кровавая рана; стрелок из плазменной пушки посылает в воздух над нашими головами залпы плазмы - я выстрелил в стрелка с ружьем, и шлем его раскололся и взорвался; потом взял самострел, и артиллерист раскололся надвое у пояса. Перед глазами у меня вспыхнуло белое пламя, правый глаз закрылся. Такая вспышка мгновенно сожгла бы радужную оболочку обычного глаза. Я потер глаз рукой, смахнул лазерный залп какого-то ябадзина, словно муху.
      Машина наших компадрес перед нами приняла на себя сильный огонь. Задний пулеметчик поворачивался, передний упал. Перфекто упал на колени, плазма капала с его грудной пластины, до конца схватки он прикован к полу. Мы сближались со второй линией, и у меня не было времени думать; машина ябадзинов нацелилась ударить по нашей тараном, и я выстрелил дважды, прежде чем снял водителя. Он резко свернул налево и нажал на тормоза, умирая; его товарищи не успели среагировать на этот маневр; одна из соседних машин столкнулась с поврежденной, взлетела в воздух, повисла, как неудачно брошенный диск, и ударилась о землю прямо перед нами. Она взорвалась, и мы оказались перед последней линией ябадзинов.
      Машины этой линии уменьшили скорость и находились в четырехстах ярдах. Мы открыли огонь с дальнего расстояния и продолжали стрелять, но они как будто расходились перед нами, как пушинки одуванчика на ветру, мы еще раз выстрелили, оказавшись совсем рядом, и у меня уже не было целей. Ябадзины разошлись в стороны, и мы проскочили через их линию. Мавро бросил пакет с мексиканским волосом, и тот взорвался за нами; ветер подхватил тонкие голубые хлопья стали. Я тоже отцепил свою бомбу и поторопился бросить ее, и все наши люди стали бросать бомбы. За нами поднялась черная стена.
      Слева от нас наемник бросил бомбу, но он был слишком близко к нам, и я понял, что мы глотнем мексиканского волоса раньше ябадзинов.
      Абрайра свернула направо и выключила двигатель, чтобы волос не попал в наши заборные отверстия; мы повисли в воздухе и опустились. Бомба взорвалась чуть ли не под нами, воздух трещал от разрядов статического электричества, стальные хлопья посыпались на нашу машину.
      Абрайра снова включила двигатель, мы поднялись. За нами машины ябадзинов проходили сквозь мексиканские волосы, и у многих двигатели сразу вспыхивали. Но некоторые сумели преодолеть барьер и теперь преследовали нас.
      Я быстро осмотрелся. За нами несколько машин потеряли своих водителей, и их окружало множество ябадзинов. Четырнадцать боевых групп гибло таким образом. Многие другие машины тоже пострадали, плазма проела тефлекс защиты, как огненные змеи. Повсюду люди на своих сидениях лежали, словно мертвые. Но у меня на глазах они начали подниматься, оживая. Они только позволяли плазме остыть. В целом у нас оказалось удивительно мало пострадавших.
      Я достал полупустую обойму из своего ружья и вставил свежую. Пустыня тянулась перед нами как скоростное шоссе. Мы можем повернуть и уничтожить немногих преследующих нас ябадзинов. У нас пулеметы. Но они только первое препятствие на нашем пути к Хотоке но За, и Гарсон не приказывал нападать на них.
      Несколько десятков машин ябадзинов могут следовать за нами. Это не имеет значения. На полпути к своей столице они просто остановятся в пустыне из-за отсутствия горючего.
      Я затаил дыхание. В груди заныло, и я заметил, что что-то не так: наши компадрес уходят от нас, а ябадзины сзади догоняют.
      От нашего двигателя поднимался маслянистый дым, болезненно выли турбины двух заборных отверстий. Машина начала медленно сворачивать влево, и мы постепенно отходили от строя.
      - Не могу держать скорость! - крикнула Абрайра в микрофон.
      Завала качнул шлемом в сторону преследующих ябадзинов.
      - Не останавливайся! - сказал он.
      Крайние машины остались слева, они уходили от нас. Вой поврежденных турбин перешел в свист. "Это не должно случиться, подумал я. На тренировках такого никогда не происходило. Наши машины неуязвимы в бою. Они нас никогда не подводили".
      Перфекто крикнул в микрофон:
      - На такой скорости наш двигатель взорвется! Если он уцелеет, я смогу его починить! Сейчас отсоединю подачу топлива. - Он слез со своего места и пополз по полу к Абрайре, приподнял какую-то крышку и сунул туда голову. Я увидел повреждения его защитного костюма на ногах и спине, достал восстановительную краску и начал заливать трещины и дыры. Мы продолжали двигаться по широкой дуге, скорее на северо-восток, чем на восток. Две поврежденные турбины неожиданно смолкли, остальные шестнадцать продолжали работать. - Готово! - сказал Перфекто.
      Он поднялся на колени.
      В других машинах заметили наше положение, послышались возгласы:
      - У группы Сифуэнтес поврежден двигатель. Шесть к одному - они не выберутся! Шесть к одному!
      - Не трать свои деньги, cabron! [козел (исп.)] - крикнул Мавро. Наши дела не так уж плохи!
      Я рассмеялся его шутке. Мы поднялись на небольшой холм.
      - Компадрес, - сказала Абрайра, - мы не можем дальше так продолжать. Не можем держаться со всеми. Мне кажется, нам нужно оторваться от всех, повернуть на север. Будем надеяться, ябадзины за нами не последуют. Но это рискованно. Я не стану этого делать, если все не согласятся.
      - Давай! - сказал Перфекто, Мавро добавил: "Si", а я прошептал: "Да".
      Завала сказал:
      - Мне надо подумать, - и Мавро рявкнул: "Некогда думать!"
      Мы поднялись на вершину холма. За ним крутой спуск в широкое, но мелкое углубление. Остальные наши машины уже преодолевали это углубление. Тут росли высокие цементные папоротники, шести или семи метров высотой. Пустыня кажется плоской и ровной, но я был уверен, что на ней много таких мест.
      Абрайра сказал:
      - Вот наш шанс.
      Она спустилась в углубление, повернула на север и двинулась, придерживаясь контуров местности. На скорости мы едва успевали увернуться от цементных стволов, задевали их, и листья уходили в стволы. Впереди долина чуть глубже, вполне достаточно, чтобы мы скрылись от проходящих ябадзинов за высокими стволами.
      Завала крикнул:
      - Ты с ума сошла? Мы там не пройдем!
      - Прекрасно! - ответила Абрайра, двигаясь прямо в заросли, - значит ябадзины не смогут преследовать нас.
      Если бы ябадзины находились в километре за нами, они не заметили бы, как мы отошли, но нас выдавал след и дрожание листвы. Мы смотрели назад. Когда машины ябадзинов поднялись на холм, один из стрелков указал на нас, и пять машин отделились и двинулись за нами. Сердце у меня упало.
      - Не так плохо! - сказал Мавро. - Совсем не плохо! - И он развернул свою пушку в сторону ябадзинов.
      - Мы еще немного проедем по углублению, потом повернем к горам, назад в сторону Кимаи но Джи, - сказала Абрайра, словно рассуждая про себя. - В горах мы от них уйдем. Всем пригнуться, нужно уменьшить сопротивление воздуха!
      Перфекто сидел на полу и чинил свою броню. Мавро показал на мой лоб.
      - Лучше побыстрее залепи это, - сказал он, - прежде чем мы встретимся с ябадзинами.
      И вот все занялись своим вооружением. Абрайра продолжала вести машину. Я слушал разговоры наших компадрес, уходивших в сторону Хотоке но За, но наши маленькие передатчики действовали километров на десять. К тому времени как мы закончили со своей защитой, голоса в микрофоне стихли.
      Закончив чинить свой костюм, Перфекто занялся броней Абрайры. Он вдруг закричал: