Передо мной на черном листе лежат три алые марки княжества Сиданг. На каждой из них — изображение трехгранного кинжала и головы тигра в правом верхнем углу. Эти марки-близнецы увидели свет в 1865 году и прошли с тех пор путь, который вполне можно сравнить с кровавыми биографиями знаменитых индийских алмазов.
       …Они никому не принесли радости. Наверное, потому, что страсть к наживе лишает человека не только разума, но и всех других страстей… Сейчас полоса из трех марок находится у меня и, выполняя последнюю волю моего дяди, известного филателиста, я передам их в Государственную коллекцию. Пусть там найдут они успокоение и своих исследователей, а я попытаюсь рассказать историю, связанную с ними.

      Индийское княжество Сиданг, где берет начало эта история, располагалось в одном из самых горных и труднодоступных районов Юго-Восточной Азии. Раджа Сиданга не любил европейцев, но восторгался всеми без исключения новшествами, которые они приносили с собой. У него служило несколько английских советников, реорганизовавших систему управления, и повар-француз. Его армией в пятьсот воинов командовали английские офицеры.
      Молодой раджа, сменивший отца на троне, окончил Оксфорд и был человеком абсолютно современным. Однако это не помешало ему отказаться не только от французской кухни, но и от многих других начинаний своего предшественника. Молодой правитель опасался, что они рано или поздно развратят его подданных и нанесут удар благополучию страны.
      Особую неприязнь раджи вызвала почта и почтовые марки. Почту он повелел закрыть, марки сжечь и вернуться к испокон веков принятому здесь средству связи — голубиной почте.
      Весь первый (и последний) выпуск марок Сиданга уместился в двух джутовых мешках, которые были торжественно преданы огню. От этого аутодафе удалось спасти лишь полосу из трех миниатюр — трех марок, отпечатанных на листе в один горизонтальный ряд. Их взял с собой на родину британский советник, любитель сувениров и редкостей. История сохранила его имя — он звался Гарвеем Ричардсоном.
      Разумеется, бывший советник раджи не отдавал себе отчета в ценности привезенного им в графство Кент «клочка раскрашенной бумаги». Для него полоска из трех марок Сиданга была только красивым сувениром, напоминавшим о службе в экзотической стране. Однако проходили годы, и в мире выпускалось все больше почтовых миниатюр. Их покупали уже не только гимназисты и чудаки коллекционеры, но и солидные буржуа. Марки ежегодно повышались в цене, и вкладывать в них деньги становилось выгодным бизнесом. Если Ричардсон этого так и не понял, то его племянник и наследник сразу же направился в филателистическую контору Гриффитса. Он показал старому маклеру доставшееся ему сокровище, особо подчеркнув, что княжество Сиданг больше марок не выпускало, так как перестало существовать.
      Ему было предложено триста фунтов стерлингов, но предприимчивый племянник Ричардсона с презрением отклонил предложение. Гриффитс понял, что его молодой клиент, не разбираясь в филателии, прекрасно чувствует конъюнктуру, и на другой день выложил за марки полторы тысячи фунтов.
      Неизвестно, кто владел полосой из трех сидангских марок после Гриффитса. Но в 1912 году они оказались в коллекции знаменитого Феликса Жеррари. Жеррари сразу осознал, какая редкость попала в его собрание. Марки Сиданга не фигурировали ни в одном каталоге, ни в одном справочнике. Только доктор Винер в журнале «Филателия», ставшем, в свою очередь, библиографической и филателистической редкостью, дал их весьма краткое и довольно поверхностное описание.
      Жеррари предвкушал сенсацию, которую вызовет его находка, и намеревался представить марки Сиданга коллекционерам и широкой публике на международной выставке в Париже. Но честолюбивым планам знаменитого собирателя не суждено было сбыться. Началась первая мировая война.
      Жеррари скончался в Швейцарии, а собрание его, точнее, большая часть коллекции оставалась в Берлине. Французские власти конфисковали ее и продали с аукциона. Вырученная от продажи сумма (более четырехсот тысяч фунтов стерлингов) была включена в германские репарации
      На одной из распродаж коллекции Жеррари были куплены и «сидангские близнецы». Вместе с целой серией других марок, в основном индийских княжеств, их приобрел какой-то американский промышленник, явно не подозревавший об уникальности своей покупки.
      В 1925 году марки Сиданга стали жертвой «великого филателистического ограбления». За день до открытия международной выставки-распродажи они вместе с сотней других редкостей были похищены в Лондоне. Бандиты убили смотрителя и тяжело ранили старика сторожа.
      В 1927 году, основываясь на черновике статьи Жеррари, обнаруженной в его архиве, описание «сидангских близнецов» дал барселонский филателистический журнал. И ровно через три месяца после этого полоса из трех марок Сиданга оказалась в сейфе владельца цементного завода Фишера. Кто и когда продал их ему, осталось невыясненным. Фишер не собирался говорить об этом. Вскоре он продал марки чудаку-миллионеру Харрингтону, собиравшему исключительно первые марки стран. В 1931 году Харрингтон скончался, предварительно разорившись игрой на бирже. Когда его сестра вызвала оценщиков и предложила им приобрести коллекцию, выяснилось, что все экземпляры, представленные в ней, — искусные подделки. Сестра Харрингтона метала молнии, обвиняя во всем консультанта своего брата, некоего Хора, поставлявшего ему филателистические ценности. Однако Хор был сам настолько ошеломлен и подавлен происшедшим, что его оставили в покое.
      Сестра Харрингтона продала за триста долларов альбом с фальшивками греку Павлида, владельцу антикварной лавки, которого интересовали скорее всего альбом и имя владельца курьезной коллекции, чем сами марки. Она не подозревала, что лавка на самом деле принадлежала Хору и Павлиди купил альбом по его указанию. Не знала она и того, что Хор давно уже зарекомендовал себя как весьма темный делец и аферист международного масштаба.

      Филателистические аукционы Циглера всегда вызывали ажиотаж среди коллекционеров, спекулянтов, маклеров и всякого рода дельцов. Раз в пять лет они съезжались в Монте-Карло из разных стран Европы и даже Америки в надежде приобрести дорогие марки, узнать конъюнктуру, поддержать связи. Аукцион обычно длился три дня.
      И на этот раз к двенадцати часам зал был переполнен. В наступившей тишине аукционист объявил:
      — Голубая марка острова Барбадос 1861 года, достоинством в один шиллинг. Ошибка в цвете. Известны только два экземпляра. Один в Британской королевской коллекции. Второй — в Британском музее. Перед вами третий. Кто станет его обладателем, господа? Что мы предложим за это сокровище?
      Пожилой человек в пенсне, сидящий за маленьким столом рядом с молодой интересной женщиной с вьющимися пепельными волосами, вопросительно посмотрел на нее. Она едва заметно кивнула.
      — Тысяча долларов, — сказал человек в пенсне.
      — Мистер Смит предлагает тысячу долларов! Кто предложит больше? Тысяча долларов, только тысяча долларов…
      По залу пронесся ропот. Марка стоила гораздо больше, но с владельцем крупной филателистической фирмы «Смит и K°» спорить могли лишь владельцы таких же крупных контор. Однако они предпочитали не спорить, а договариваться еще до аукциона, кому какая добыча достанется. Мелкие перекупщики и маклеры по установившейся традиции вступали в игру, когда из нее выходили крупные тузы. Они напоминали трусливых гиен, ждавших остатков львиной трапезы.
      — Тысяча сто, — раздался громкий голос какого-то наивного любителя.
      Зал замер. Один из людей Смита сразу же встал, чтобы узнать личность этого человека. Он явно не принадлежал к классу торговцев, и успокоенный Смит крикнул, что дает две тысячи.
      — Две тысячи — раз, две тысячи — два… Продается марка острова Барбадос за две тысячи долларов — три! Продана!
      Смит получил свой трофей, аукционист же продолжал:
      — Две марки Пармы, тет-беш, пятнадцать чентезимо.
      — Тысяча долларов, — сказал человек с рыжей шевелюрой, представитель крупной фирмы «Кедер». Марки Пармы по договоренности должны были перейти к нему.
      Какой-то богатый любитель пытался торговаться, но не выдержал единоборства. За три тысячи долларов редчайшая марка Пармы досталась фирме «Кедер» и спустя три месяца была продана за пятнадцать тысяч.
      Затем с аукциона пошли уже менее редкие миниатюры. Они продавались сериями. Были распроданы несколько коллекций. Торг стал оживленным, отсутствие филателистических тузов развязывало руки мелким спекулянтам.
      В это время у одной из колонн зала произошла примечательная встреча. К угрюмому человеку, молчаливо следящему за торгами, подошел мужчина с багровым лицом.
      — Я счастлив, что вы приехали, господин Лусто, — сказал он.
      — Я приехал бы и без вашего письма, Хор, — лениво отозвался угрюмый. — Мне ни разу не приходилось пропускать аукцион Циглера.
      — Поистине вы счастливчик, Лусто. Всегда держитесь в тени, но в каждой более или менее крупной фирме у вас есть свои люди. Вы не занимаетесь мелочами, не говорите ничего попусту, не ограничиваетесь чем-либо одним. Только вы, с вашим исключительным чутьем знатока, могли распознать в грязном старом полотне картину Рембрандта. Вы сорвали тогда изрядный куш!
      — А, вы слышали об этом?
      — Конечно, я ведь тоже слежу за тем, что происходит в мире. То была сделка века, господин Лусто. Я был очень рад за вас.
      — Но вы хотели видеть меня не для того, чтобы говорить мне комплименты…
      — Не только для этого. Вы правы, перехожу к делу. Может быть, мы выйдем отсюда? В парке есть уединенное кафе, оно, кажется, создано специально для нашего разговора.
      Кафе, расположенное в самой глубине парка, было действительно безлюдным. Хор и Лусто сели за столик в углу, заказав миндаль и коктейли.
      — Так вот, у меня есть для вас сюрприз, Лусто Хотели бы вы иметь «сидангских близнецов»?
      — О-ля-ля! Надеюсь, вы имеете в виду не фальшивки из коллекции Харрингтона?
      — Я говорю о подлинной полосе.
      — Но мне надо быть уверенным в ее подлинности.
      — Марки не со мной. Я их оставил во Франции. Если мы договоримся в принципе, у вас будет возможность убедиться, что это не фальсификаты.
      — Послушайте, Хор! Карты на стол. Зачем вам продавать коллекцию Харрингтона по частям? Не будьте жадным. Жадность подводила многих. Сразу же поползут слухи, и у нас будут неприятности, очень серьезные, поверьте мне. Тем более что вы давно на подозрении. Вам нужен человек, который избавит вас от этой коллекции-обузы и купит ее сразу, оптом. Вы получите несколько меньше, но зато будете в безопасности, а ответственность за все несет покупатель, который не произнесет ни слова, откуда у него эти марки, каким путем и у кого он их приобрел.
      — Именно это я имел в виду, Лусто.
      — Если не ошибаюсь, Хиррингтон собирал только первые марки государств. У него было сорок пять экземпляров?
      — Сорок пять! У вас феноменальная память. Она меня пугает.
      — Я не хотел бы торговаться. Коллекция Харрингтона мне известна. Я даю триста тысяч долларов. Конечно, марки стоят дороже, но вам их не удастся сбыть. Я же, повторяю, рискую. Согласны?
      — Согласен, — ответил Хор после паузы и закурил, сильно затягиваясь. — Вы привезете эти деньги и сообщите вот по этому адресу, — он достал визитную карточку, — где остановились. Я свяжусь с вами сам. Скажу откровенно, Лусто, меня не покидает ощущение, что за мной идет слежка.
      — Вполне возможно.
      — Ваше спокойствие поражает. Давайте договоримся. Если вдруг я свяжусь с вами по телефону или вы увидитесь с человеком, который будет утверждать, что он от меня, не говорите ни мне, ни ему ничего, пока мы не скажем: «Берн и Париж». Это мой пароль. Вашим пусть станет, ну, скажем, «Турн и Таксис».
      — Вы помешались на детективах.
      — Поверьте, мне надо быть предельно осторожным. Коллекция Харрингтона не дает спать многим. Кстати, у вас есть свой эксперт?
      — Есть. Лучший из всех, кого я знаю. Но я не думаю, что вы обманете меня. Потому что тогда вы по-настоящему конченый человек.
      — О чем вы говорите, Лусто! Я ведь знаю, с кем имею дело. Между прочим, у меня с собой «перевернутый лебедь». Марка не имеет никакого отношения к Харрингтону. Могу уступить ее за десять тысяч наличными.
      — Вряд ли я соглашусь, Хор.
      — Как хотите. Завтра с девяти до десяти я буду в гостинице. В одиннадцать часов уезжаю. Если передумаете — приходите. Что касается основного дела, то не задерживайте с ним, это в наших общих интересах.
      — Через две недели я дам о себе знать.
      — Очень хорошо. До свидания, Лусто. Поспешу к Циглеру Перерыв окончился, а меня там кое-что интересует…

      Было без пяти минут одиннадцать. Ровно через двадцать минут должно подойти такси. Хор еще раз выдвинул ящики — не забыл ли чего впопыхах? Вниз спускаться ему не хотелось. В последнее время он старался не показываться в людных местах — аукцион Циглера был исключением.
      Чтобы убить время, Хор закурил сигарету, тринадцатую и поэтому лишнюю. Когда он бросил спичку в пепельницу, дверь отворилась и вошел человек в полумаске, с пистолетом в руках.
      Выронив сигарету, Хор уставился на него.
      — Немедленно выкладывай «перевернутого лебедя», или я тебя продырявлю, — прорычал бандит.
      Судя по всему, вошедший был наркоманом, Хор понял, что дело принимает отвратительный оборот.
      — Вы имеете в виду марку Западной Австралии? — спросил он, чтоб что-то сказать.
      — Давай марку с лебедем, — прохрипел человек в полумаске.
      Чувствуя, что медлить больше нельзя, Хор полез во внутренний карман, вынул бумажник и вытащил небольшой конверт с маркой. Вырвав у него конверт, бандит подошел к настольной лампе и внимательно осмотрел взятую марку. «Она», - сказал он сам себе, пряча ее в записную книжку. Затем приблизился к Хору и грязно обругал его.
      — Слушай меня, — сказал он свистящим шепотом. — Ты не двинешься отсюда и просидишь на этом диване пятнадцать минут. Если ты встанешь или хотя бы издашь звук, тебя продырявят, как ситечко. Понял? — Он поднес пистолет к самому носу Хора, потом спрятал пистолет в карман и медленно вышел, как бы сожалея, что Хор молчит и не дает никакого повода пристрелить его тотчас же.
      Несколько мгновений Хор сидел не шелохнувшись. Однако нельзя было сказать, что он очень напуган или удручен потерей ценной марки. Могло даже показаться, что делец от филателии удовлетворен неприятным визитом.
      Ровно через пятнадцать минут Хор прикрыл дверь и тихо засмеялся. «Хорошо, что старый Спиро сделал дубликат «лебедя», - подумал он. — Надо будет заказать еще несколько подделок. Так безопаснее». Вдруг Хор вздрогнул от осенившей его мысли.
      — Тюэн, — произнес он, — вот кто мне нужен. Тюэн работает в сто раз лучше Спиро, хотя и дороже. Но «близнецы» стоят денег а риска нет, доказать почти ничего невозможно.
      Взяв чемодан и не забыв потушить свет, Хор спустился вниз, где его ожидало такси. Всю дорогу до вокзала он улыбался, и шофер решил, что пассажир провернул очень выгодную сделку.

      Деревушка Лешар лежала вдали от проезжих дорог Хор добрался сюда далеко за полдень. Выйдя из машины, он пошел по улочке к старому особнячку, стоящему на краю деревни. Вместо того чтобы позвонить, он постучал — видимо, условным стуком. Через несколько томительных для него минут дверь открылась, и Хор исчез за нею.
      Он поднялся по крутой ветхой лестнице наверх, где его поджидал высохший старичок с выцветшими, ничего не выражающими глазами.
      — Вот и я, господин Тюэн, — сказал Хор. — Простите, что нарушаю ваше уединение и установленные вами правила. Однако, поверьте, дело стоит того.
      Старичок молчал, и по его взгляду было трудно понять, слышит ли он слова Хора. Хор вытащил из бумажника небольшой конверт с марками и положил на стол перед стариком.
      — Марки выпущены в 1865 году, — продолжал он. — Мне нужна копия. Через неделю, не позднее. Подделка должна быть безукоризненной. В наших лучших традициях. Чтобы ее не отличили от настоящего экземпляра даже с помощью кварцевой лампы.
      Старик молчал. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Оно по-прежнему ничего не выражало.
      — Простите, Тюэн! — поспешно воскликнул Хор. — Я оговорился, я хотел сказать, что копия должна быть идентична подлиннику. Она нужна мне для моей личной коллекции. Ничего противозаконного в моей просьбе нет.
      — Вы же знаете, что я не делаю фальшивок, — сказал старик скрипучим голосом.
      — Знаю, знаю, — быстро сказал Хор. — Уверяю вас, что мне нужна лишь копия. Для моей личной коллекции. Только для меня.
      Старик не шевелился, и Хор, потеряв терпение, раздраженно продолжал:
      — Вы слишком осторожны, Тюэн. Вы знаете меня не первый год. Можете вывернуть мои карманы — вы не найдете никакой записывающей аппаратуры. Сама марка давно снята с обращения, точнее, никогда в обращение не поступала, следовательно, законом подделка… — Тут он осекся. — Я хотел сказать — копировка… не преследуется.
      — Чего вы хотите от меня? Я ничего не понял из того, что вы до сих пор говорили.
      Хор сжал губы, мысленно послав старика ко всем чертям.
      — Мне нужна копия этих марок, — сказал он нетерпеливо. — В моей коллекции нет таких, и я попросил у приятеля на неделю этот образец. Я давно мечтал иметь в своем собрании подобный экземпляр.
      — Но я очень занят, — сказал старик голосом, лишенным чувства и тембра.
      — Три тысячи долларов, — с жаром воскликнул Хор и вновь осекся под взглядом старика. Он вспомнил, что осторожный Тюэн, опасаясь подслушивающих устройств, требовал громко произносить сумму, гораздо меньшую, чем та, которая ему вручалась на самом деле. — Я хотел сказать — двести долларов, — добавил он поспешно.
      Старик наконец пошевелился. Более того, он взял лежащие перед ним марки и внимательно рассмотрел их. Лицо его несколько оживилось. Но это продолжалось всего несколько секунд.
      — Вы беретесь помочь мне, дорогой господин Тюэн? — вкрадчиво произнес Хор.
      — Я испытываю слабость перед просьбами истинных коллекционеров, — вдруг визгливо заговорил старик. — Я помогаю им, не думая о своем отдыхе и покое.
      — У меня нет слов, чтобы выразить свою благодарность.
      Взгляд Тюэна стал совсем жабьим. Он молча уставился на Хора. Понять и расшифровать этот взгляд было, казалось, невозможно, но Хор понял: старику нужны не словесные выражения благодарности.
      — Вот здесь двести долларов. — Хор вытащил три пачки по тысяче долларов и положил их перед стариком. — Могу ли я надеяться получить заказ в срок?
      — Двести долларов не такие уж большие деньги за мою адскую работу, — проверещал старик, не моргнув глазом и пряча предложенные ему пачки с банкнотами. — Но раз я обещал, то выполню свой долг. — Произнося эту тираду, он положил перед Хором лист чистой бумаги.
      Хор прекрасно знал, что ему следует делать. Он написал, что получил от господина Тюэна марки за двести долларов и обязуется не выдавать их за оригинал и сохранить в своей личной коллекции. Поставив точку, он расписался и протянул лист старику.
      Старик внимательно прочел написанное, бережно сложил бумагу и спрягал в одном из многочисленных карманов своей куртки. Потом он написал расписку в получении двухсот долларов в двух экземплярах, одну из которых также оставил у себя.
      Хор облегченно вздохнул. Дело было сделано.
      — Послушайте, господин Тюэн, почему бы вам не предложить мне чего-нибудь выпить? Я совершил долгую поездку, сделав большой крюк, чтобы повидать вас. Стаканчик виски и сэндвич мне совсем не помешают.
      Старик холодно посмотрел на Хора.
      — У меня нет ничего, господин Хор. Я не ожидал вас и ничем не могу вас угостить. В милях трех отсюда есть приличный ресторан с деревенской кухней. Там вы найдете все, что вам будет угодно.
      Хор, возмущенный до глубины души, бессмысленно расстегивал и застегивал пуговицы на своем пиджаке. «Старая жаба, — прошептал он про себя, — гнусный лицемер, грязный обманщик, подлый скряга…»
      — Дайте же мне адрес, куда я должен переслать свою работу, — сказал старик.
      Наступившая за этим пауза была настолько красноречива, что вполне могла бы заменить фразу: «Уберетесь ли вы из моего дома?»
      Хор внял этому настойчивому призыву и надел шляпу.
      — Надеюсь повидаться с вами в нынешнем году, господин Тюэн, — бросил он, выходя.
      — Вряд ли вам это удастся, — ответил старик. — Скоро я снова уезжаю в Мексику. На этот раз навсегда. Прощайте, господин Хор. Я выполню обещанное ровно в срок. — И он захлопнул дверь, как только Хор вышел за порог.
      Маленький особнячок, где временно поселился великий фальсификатор, вновь погрузился в обманчивую тишину, в которой создавались фальшивые филателистические раритеты.

      Бой-лифтер открыл дверь и выпустил еще одну группу постояльцев отеля «Эксельсиор». Двое мужчин и две женщины, оживленно беседуя, направились к выходу. Другой пассажир лифта — угрюмый щеголь с бледным лицом и горбатым носом — двинулся в сторону ресторана. Шел шестой час вечера.
      Мужчина с угрюмым лицом хищной птицы сел за столик в самом углу полупустого зала. Столик был скрыт от взоров посетителей двумя гигантскими пальмами. Заказ его выглядел чрезвычайно обильным, и даже вышколенный официант не смог сдержать удивления, приподняв одну из густых бровей.
      Угрюмый щеголь пожелал целую кучу изысканных блюд, которые обычно не заказывают вместе, и самые превосходные вина. Подобным обедом можно было накормить целую компанию — он же, судя по всему, никого не ждал. Говорил щеголь по-французски с заметным акцентом, но определить его гражданство или национальность кельнеру не удалось.
      Ему было лет сорок пять-сорок семь. Держался он хорошо, непринужденно и уверенно. Чувствовалось, что у него водятся деньги, что он не страдает от их недостатка.
      …Когда оркестр заиграл модный блюз «Дарданеллы», часы показывали шесть часов тридцать минут. Именно в этот момент в зал вошел служащий с черной доской, на которой каллиграфическим почерком было выведено мелом:

       «Господина Жана Лусто просят к кабине номер 3».

      Человек, скрытый пальмами, равнодушно скользнул взглядом по доске, щелкнул зажигалкой и закурил небольшую тонкую сигару. Из-за соседнего стола поднялся пожилой мужчина. Несколько молодых пар поспешили к танцевальной площадке. Служитель убрал доску.
      Человек, не торопясь, встал из-за стола и пружинистой походкой направился к телефонной кабине номер 3.
      Он вошел в кабину, бросив настороженный взгляд в холл, где сидело несколько постояльцев отеля.
      — Слушаю вас, — сказал он тихо.
      — Алло! Это вы, Лусто?
      — Допустим. Кто вы?
      — Сначала скажите мне несколько слов, тех самых, о которых должны знать только я и Лусто.
      — Турн и Таксис.
      — Правильно.
      — Вы тоже должны сказать мне кое-что.
      — Берн и Париж.
      — Как мы договоримся?
      — Вы уверены, что вами еще не интересуются?
      — В таких вещах уверенным быть никогда нельзя. Но пока, кажется, ничего подозрительного.
      — Сегодня от восьми до девяти часов я жду вашего человека в гостинице «Руан», в номере 428. Будьте точны, я взял интересующие вас вещи из сейфа ровно на два часа. Или — или…
      — Мой человек будет точным. Пароль прежний. И еще раз предупреждаю: без всяких импровизаций, иначе я рассержусь.
      — Отлично. Прошу вас быть осторожным. Я не люблю шума, предпочитаю тишину.
      — Я тоже. Прощайте.
      Человек, отозвавшийся на имя Лусто, положил трубку и скользнул взглядом по публике, сидящей в холле. Удовлетворившись осмотром, он вновь поднял ее и набрал нужный ему номер.
      — Валери, — сказал он. — Ты сейчас же возьмешь такси и подъедешь к гостинице «Руан». В номере 428 тебя будет ждать господин, который отзовется на известный тебе пароль. Арнольд пусть едет за тобой следом, но ждет тебя внизу — в номер ему входить не следует. Вы с Арнольдом не знакомы. Товар особенно не проверяй. Клиент рисковать не станет. Постарайся управиться как можно быстрее. Дело могут решить минуты. Тебе все ясно?
      — Все.
      — Тогда действуй.
      Лусто вышел из кабины. В холле сидели несколько женщин и подросток. Довольно хмыкнув, он прошел в ресторан к своему столику.
      Лусто не обратил внимания на сидящего лысоватого, полного мужчину, скрытого газетой и поглощенного чтением. Не мог он заметить и маленькой дырочки в газетном листе, через которую толстяк внимательно за ним наблюдал.
      Как только Лусто скрылся за дверью ресторана, лысоватый толстяк поспешил к кабине.
      — Лео, — сказал он без всякого приветствия, — наш клиент говорил с кем-то дважды по телефону. Не исключено, что с Хором. Даже скорее всего с ним. Надо усилить наблюдение за отелем «Руан». Сам он туда не пойдет, это ясно. Значит, напарник. Тот, кто приехал с ним. Ты знаешь его. Нужно перехватить передачу — так, как мы условились.
      — А если мне не удастся вмешаться?
      — Проследи, куда они пойдут, особенно человек Лусто. Но лучше всего кончать дело в «Руане». Такой возможности может больше не представиться. Удобный случай не долго ждет.
      — Ладно, мы выезжаем. Луи там уже с утра. Если что-нибудь произошло, он дал бы знать.
      — Не давай им расходиться, иногда они звереют…
      — Будь спокоен и делай свое дело.
      — До счастливой встречи, Лео!

      Отель «Руан» сверкал неоновыми рекламами. Почти все террасы кафе, расположенных вдоль здания гостиницы, были переполнены. В холле и ресторане отеля также толпились люди, преимущественно иностранцы, — был разгар туристского сезона.
      В холле стоял невообразимый шум. Портье приходилось кричать, чтобы перекрыть голоса иноязычных посетителей. Конечно, он не мог обратить внимания на молодую женщину в изысканно простом вечернем костюме и синей шляпке «фатима». Это была привлекательная блондинка с пепельными волосами
      Не дожидаясь лифта, она поднялась на четвертый этаж. В коридоре не было ни души, и, дойдя до конца его, женщина вернулась и подошла к номеру 428. Через несколько секунд она скрылась за дверью, которую ей открыл высокий и грузный мужчина лет шестидесяти, с фигурой борца, багровым лицом и приплюснутым носом.
      — Турн и Таксис, — сказала женщина.
      — Берн и Париж, — отозвался мужчина.
      — Я от Лусто…
      — Мог бы догадаться и без вашего признания. Где это он вас нашел? Никогда не думал, что у Лусто могут быть такие партнеры. Значит, не заподозрят и те, кого я опасаюсь… Меня зовут Хором, а вас?
      — Валери. Мистер Хор, я уполномочена получить от вас альбом с сорока пятью марками и вручить вам пакет с обусловленной суммой…
      — …То есть с тремястами тысячами долларов. Не будем терять дорогого для нас времени. Вот вам пинцет, вот лупа. Проверяйте содержимое моего кляссера, а я пересчитаю деньги. Разумеется, только для того, чтобы чем-нибудь заняться. Хотите выпить стаканчик «Виши»? К сожалению, ничего спиртного предложить не могу. Итак. «Виши»!
      — Насчет «Виши» я не получала инструкций.
      — Однако вы страшная колючка… Вот кляссер…
      — Вот деньги. Потрудитесь не отвлекать меня разговорами минут десять. Думаю, этого времени мне хватит.
      — Извольте. А ведь я знаю вас… Вы знаменитая Валери Сандомирская, лучший эксперт фирмы «Альфред Смит и K°». Как это Лусто удалось переманить вас? Кстати, он грек или ливанец?
      Женщина молчала, быстро, но внимательно разглядывая марки. Минут через семь она захлопнула кляссер.
      — Вы удовлетворены?
      — Почти. Все подлинники, я это могу утверждать, за исключением «сидангских близнецов». Они нуждаются в специальной экспертизе. Но это уже дело Лусто.
      — Вот именно. Когда я смогу еще вас увидеть?
      — Спросите у Лусто.
      — Но вы настоящая язва!
      — Прощайте, я тороплюсь.
      Она быстро спускалась по лестнице, и на этот раз отказавшись от лифта. Ни в коридоре, ни на лестнице ей никто не повстречался. Лидль на лестничной площадке второго этажа она увидела двух поднимающихся мужчин. Один из них, маленький, толстенький блондин с большими ушами, весело подмигнул ей, и она отвернулась. И тут же встретилась глазами с другим. Холодные глаза и длинные бакенбарды придавали его облику что-то зловещее, и, внутренне поежившись, Валери спустилась в холл. Не оборачиваясь, она прошла мимо человека средних лет, стоящего у дверей, сделав вид, что совершенно его не знает. Он держал в руке носовой платок и время от времени проводил им по разгоряченному лицу. Платок был условным сигналом Он означал, что за человеком следили, что опасность приближалась и нужно скорее уходить.
      Отказавшись от двух первых такси, встретившихся ей за отелем, женщина остановила третью машину. Вскоре она была далеко от гостиницы «Руан», где в это время развивались зловещие события.

      — Хэлло, шеф, это я, Лео. Говорю из отеля «, Руан». У дверей торчит человек Лусто, тот самый Арнольд. Но он не поднимается к Хору. Кого-то поджидает. Ходит, курит и ждет. Может быть, Хор сам спустится к нему? Что делать? Прошло уже больше часа.