Ведомые фанатиками Мэзером и Паррисом, тысячи людей приняли участие в жутком спектакле, имя которому впоследствии стало нарицательным: «охота на ведьм». Доводы разума и сострадания отступали перед разгулом подозрительности и религиозной истерии, ведьм и колдунов находили повсюду, в каждом доме. К тому же усомниться в их преступной связи с дьяволом значило навлечь подозрения и на самих себя.
      В результате «судебного процесса» на холме (его и поныне именуют Ведьмин Холм) рядом с городом было казнено 19 человек, среди них — женщины и девочки-подростки, а один обвиняемый «принял мученическую смерть, задавленный тяжелыми гирями». Еще с полсотни подозреваемых были подвергнуты пыткам. Всего же в ожидании «суда» томилось более полутораста ни в чем не повинных жителей Салема…
      Теперь становится понятно, почему в рассказах Рэя Брэдбери ведьмы и колдуны чаще всего добрые. А иногда и просто обездоленные, загнанные, нуждающиеся в поддержке и сочувствии жертвы преследований со стороны пуритан, ханжей и «чистюль» — законников. И почему слова «нечистая сила», «потустороннее» в произведениях писателя иногда относятся к существам более человечным, чем их посюсторонние гонители.
      А что такое «охота на ведьм», он испытает на собственном опыте, но это произойдет значительно позднее, в пятидесятые годы, во время маккартистского шабаша в Соединенных Штатах…
      У Брэдбери есть несколько действительно жутких рассказов, буквально пробирающих до мозга костей. Но все ужасы, страхи и злые козни в них вовсе не от колдунов, оборотней или оживших мертвецов. К последним Брэдбери относится так же, как и любой американский мальчик, начитавшийся «страшных» сказочных историй, которыми полна англоязычная детская литература: глаза раскрыты в притворном ужасе, а на самом деле ни капельки не страшно. Когда кошмары становятся частью фольклора, они перестают по-настоящему ужасать: многие ли русские ребятишки всерьез пугаются Бабы-Яги или Кощея Бессмертного?…
      Зато подлинное горе и несчастье идет как раз от тех, кто старательно рядится в человеческом обличье. Этих бесцветных, ничем внешне не примечательных существ (иногда это люди во плоти и крови, но чаще какие-то абстрактные символы, обобщенные портреты зла) больше всего боится Рэй Брэдбери. Не случайно свою главную книгу он называет тревожной цитатой из Шекспира: «Чувствую, что Зло грядет».
      Зло грядет в образе Людей Осени.
      Серьезно Рэй Брэдбери задумался о Людях Осени, разумеется, не в детстве — это произошло позже, когда мальчик-подросток превратился в юношу, когда появились в печати первые рассказы. Начальные годы его жизни были окрашены преимущественно в радостные, солнечные тона, вокруг всегда оказывались добрые и отзывчивые люди, «не слишком счастливые, но и не совсем несчастные». Но видимо, зоркий мальчишеский глаз высматривал в окружающей жизни но только хорошее. По крайней мере, когда Брэдбери начал писать — и начал именно со «страшных» историй, — выяснилось, что он прекрасно знает, о чем пишет. Стало быть, когда-то и где-то они не раз повстречались ему на пути, Люди Осени.
      Свой первый сборник, названный «Темный карнавал», он почти полностью посвятил им. А переиздав книгу несколько лет спустя, теперь уже под названием «Осенняя страна», снабдил ее неким подобием эпиграфа, прекрасно передающим общее настроение: «…страна, где год вечно идет на убыль. Где холмы — мгла, а реки — туман; где день угасает быстро, сумерки и вечера медлят, а ночи никогда не кончаются. Страна погребов, подвалов, угольных ям, чуланов, чердаков и кладовых, куда не заглядывает солнце. Страна, где живут Люди Осени и мысли их — осенние мысли. Ночами бредут они по пустым мостовым, и шаги их — как шорох дождя…»
      Люди Осени — это трагические несчастья, подстерегающие нас повсюду, и плоды нашей собственной глупости, эгоизма, корысти, неверия. Это безумие и душевная слепота, боль тела и боль души, это боль совести. Звериное внутри нас и несправедливость, зло и жестокость, которыми еще полон окружающий мир. Страх смерти и боязнь всего нового, тоска и уныние, усталость и «сон разума, рождающий чудовищ»… Это невинная жестокость детей, осознанная жестокость взрослых и эгоизм стариков. Холодная расчетливость там, где должно говорить сердце, и разбушевавшиеся эмоции, когда как раз следует успокоиться и принять осмысленное решение…
      «Откуда они приходят? Из праха. Откуда они появляются? Из могил. Разве кровь наполняет их жилы? Нет: ночной ветер. Что шевелится в их голове? Червь. Кто говорит за них? Жаба. Кто глядит вместо них? Змея. Что они слышат? Межзвездную бездну. Они сеют семена смятения в человеческой душе, поедают плоть разума, насыщают могилу грешниками… В порывах ветра и под дождем они суетятся, подкрадываются, пробираются, просачиваются, движутся, делают полную луну мрачной и чистую струящуюся воду мутной. Паутина внимает им, дождь разрушает мир. Таковы они, Люди Осени, остерегайтесь их», — предупреждает Рэй Брэдбери.
      Как осенняя сырость, дающая себя знать где-то в глубине, в костях и суставах, вызывающая боль, которая цепляется и затихает лишь на время, чтобы когда-то вновь напомнить о себе, — так преследует Рэя Брэдбери образ Людей Осени. Напрасны попытки как-то выделить в его творчестве «темные» и «светлые» полосы: он, в общем-то, постоянно и истово верит в человека и любит человека. Но временами в душе писателя опять начинают звучать осенние мотивы.
      В конце сороковых годов он выпустил сборник рассказов «Темный карнавал», а десятилетие спустя — «Осеннюю страну». В шестидесятые годы — роман «Чувствую, что Зло грядет» (1962) и снова спустя десятилетие — сказочную повесть для детей «Осеннее дерево», в которой рассказывается о фантастических событиях, случившихся в традиционный американский праздник Хэллоуин.
      В «Осеннем дереве» группа мальчишек повстречалась со зловещим и всесильным господином Маундшраудом, который в конце концов оказывается самой Смертью . И хорошо еще, что на этот раз Смерть была настроена довольно благодушно и вместо горя подарила ребятам прекрасный подарок, увлекательнейшую экскурсию по векам и странам, к самым истокам этого чудесного праздника… Могло быть хуже.
      Без праздника Хэллоуин — а он приходится на ночь 31 октября, в канун Дня Всех Святых — просто невозможно представить себе детство американского ребенка. Это тоже «корень» творчества Рэя Брэдбери.
      Обычай отмечать ночь на 1 ноября жутковатым и вместе с тем каким-то «дурашливым» ритуалом пришел в Америку из Европы. А предыстория его теряется в седой дымке веков. Известно только, что у язычников-кельтов в Британии этот день считался датой наступления Нового года, а в новогоднюю ночь обычно распугивали нечисть, которой в те времена развелось видимо-невидимо. В VIII веке день 1 ноября был объявлен официальным церковным праздником, Днем Всех Святых, а народные поверья утверждают, что в канун праздника нечисть особенно беснуется: в полночь ее «бал» заканчивается, и ей приходится убраться восвояси.
      В американской провинциальном городке праздник Хэллоуин проходит на диво шумно и весело. Улицы освещены масками-фонарями, зловеще пялящимися на прохожих (внутри выдолбленных тыкв с вырезанными отверстиями для глаз, носа и рта помещали зажженные свечи). Для мальчишек эта ночь — сущий рай; когда еще можно так вволю и безнаказанно пошалить и покуролесить! И начинается вакханалия, какой-то дьявольский карнавал. Костюмы, маски, да какие! Скелет, Оборотень, Вечный Мертвец, Черный Кот, Мумия, Ведьма, Повешенный… — есть чем напугать одинокого прохожего, спешащего поздно ночью домой. Правда, никто особенно не пугается. И даже когда ватага маленьких ряженых затемно обходит дома, чтобы, согласно обычаю, потребовать «дань», двери на удивление быстро отворяются, и улыбающиеся хозяйки вручают попрошайкам обязательные по такому поводу конфеты, печенье или засахаренные орешки…
      Рэй Брэдбери с таким вкусом и задором, так красочно описал весь ритуал праздника в повести «Осеннее дерево», что нет сомнений: он и сам не раз надевал «страшную» маску в ночь на 1 ноября. А спустя много лет, в 1958 году, даже проработал какое-то время в Голливуде, на киностудии «Метро-Голдвин-Майер», пытаясь вместе с художником-мультипликатором Чаком Джонсом создать мультфильм об истории праздника Хэллоуин…
      Но если дети пугают прохожих лишь в шутку, то Люди Осени не шутят, особенно в эту ночь.
      В романе «Чувствую, что Зло грядет» ощущение тревоги не покидает читателя с первой страницы, и это ощущение не развеется до самого финала. Люди Осени прибывают в сонный городок поутру, вместе с поездом, доставившим не то цирковую труппу, не то какой-то необычный карнавал на колесах. И в городок приходит беда.
      Это и тревожно и странно: ведь дни приезда цирка, дни праздничных карнавальных шествий были лучшей порой жизни маленького Рэя Брэдбери.
      Сколько счастья и радости привозил с собой утренний поезд, с которого на перрон сгружали клетки с хищными зверями, брезент для шатра, какие-то ящики, тюки с реквизитом — от одного вида всего этого у местных мальчишек перехватывало дыхание. «В пять утра поезд останавливался у пустынного берега озера. Мы с братом поднялись чуть свет. Мы переговариваемся громким шепотом. Одеваясь на бегу, мчимся через город, чтобы увидеть, как в холодной предрассветной мгле будут выгружать цирковых слонов. Животные находятся в закрытых на ночь клетках. Шкура их подрагивает, лошади побрякивают своей черно-серебристой сбруей, мужчины отпускают крепкие ругательства, львы рычат, верблюды, зебры и ламы послушно следуют друг за дружкой — весь этот великолепный груз, эти чудесные артисты цирка Барнума выходят из товарных вагонов, растянувшихся на милю… Разве такое забудешь!»
      А как можно забыть одно из цирковых представлений летом тридцать первого года, когда знаменитый заезжий иллюзионист, которого афиши называли Блэкстоуном, «Черным Камнем», к неописуемому восторгу маленького зрителя, сидящего в первом ряду, подарил ему живого кролика из пустой шляпы-цилиндра! Для циркового мага такой трюк — сущий пустяк, разминка, но если вам одиннадцать лет и именно вам, не кому-нибудь, иллюзионист дарит живого кролика под гром аплодисментов… И если ваше имя Рэй Брэдбери (а такая история действительно имела место) и фантазии у вас хоть отбавляй… Не проходит и года, а мальчик твердо решает стать «самым знаменитым волшебником в мире».
      Так как же быть с цирком-карнавалом из романа, прибывшим в городок, как две капли похожий на Уокиган? Карнавал — и вдруг беда, тревога, грусть?
      Странный это карнавал. Карусель, каждый оборот которой прибавляет год жизни, а если запустить ее в обратную сторону, то станешь молодеть, пока не превратишься в грудного младенца… Комната кривых зеркал, где можно увидеть прошлое, а будущее — никогда… Мрачный Музей восковых фигур, мрачный, потому что не исторические личности, кинозвезды и спортсмены населяют его, как принято во всех музеях такого рода, а существа в высшей степени зловещие и неприятные: Мистер Электрико, запросто сидящий на электрическом стуле, Человек-Который-Пьет-Лаву, Ведьма, Висельник и Скелет. И хуже того: все «экспонаты» — живые, по ночам они проникают в город и творят свои черные дела. И как символ всего самого противного в этом карнавале — его хозяин, загадочный господин Дарк (а «дарк» по-английски — тьма…).
      Жители города еще не подозревают, что за напасть свалилась на них, но мы-то, читатели, знаем: в город пришли Люди Осени. Так что добра не жди.

* * *

      Что же делать?
      Найдется ли человек, способный противостоять этому нашествию темных сил, кто, как древний рыцарь, выйдет вперед, чтобы сразиться с наваждением один на один?
      К счастью, рыцари человечности всегда отыскиваются в книгах Рэя Брэдбери, не будь этого, не был бы и он тем писателем Брэдбери, которого мы знаем и любим. Желающие сразиться за Человека всегда находятся, какие бы силы зла ни ополчились на них.
      Через многие испытания проходят герои романа, много разбитых сердец и разбитых судеб оставили после себя Люди Осени, но и на них нашлась управа. «Штабом» обороны, осажденной крепостью, не сдавшейся врагу, становится городская библиотека, а по подъемному мосту за крепостную стену выезжают на поединок два четырнадцатилетних мальчишки — а кто же еще! — и отец одного из них, библиотекарь Халлоуэй. Под правой рукой у всех троих, словно на изготовку, — копье? автомат?
      Стопка книг.
      Вот и еще один «корень» разглядели мы в земле, самый мощный и глубже других уходящий в почву. Книги в жизни Брэдбери. Не от этого ли корня берет свое начало стебель?
      …Кто и когда впервые сформулировал эту «теорему читателя-писателя»? О том, что не всякий читатель превратится со временем в писателя, но вот что обратное верно всегда: всякий хороший писатель обязательно начинал хорошим читателем.
      Брэдбери не просто Благодарный Читатель, о каком втайне мечтает всякий автор, в задумчивости склонившись над чистым листом бумаги. Нет, Брэдбери просто живет, дышит одним воздухом, постоянно общается и крепко дружит с литературными персонажами и их создателями.
      О писателях-фантастах, оказавших влияние на творчество Брэдбери, разговор особый. Но читал-то он в детстве не одну фантастику: родная литература, родной язык были его постоянными спутниками и друзьями.
       «На поездах… в поздние ночные часы я наслаждался обществом Бернарда Шоу, Дж. К.Честертона и Чарлза Диккенса — моих старых приятелей, следующих за мной повсюду, невидимых, но ощутимых, безмолвных, но постоянно взволнованных… Иногда Олдос Хаксли присаживался к нам, слепой, но пытливый и мудрый. Часто езживал со мной Ричард III, он разглагольствовал об убийстве, возводя его в добродетель. Где-то посередине Канзаса в полночь я похоронил Цезаря, а Марк Антоний блистал своим красноречием, когда мы выезжали из Элдербери-Спрингс…»
      Он родился в богатом литературными традициями штате. Иллинойсцы по праву гордятся своими знаменитыми согражданами, крупнейшими американскими авторами XX века: Карлом Сэндбергом, Арчибальдом Маклишем и Джоном Дос Пассосом. А в пригороде Чикаго Оук-Сити — это рукой подать до Уокигана — за два десятка лет до появления на свет Рэя Брэдбери родился самый знаменитый иллинойсец, Эрнест Хемингуэй, чьими книгами будет зачитываться и наш герой.
      К книгам относились с уважением и в семье Брэдбери. Отец читал мало, только газеты, хотя, по признанию сына, «был замечательным — пусть и простым! — человеком». А вот мать от книг оторвать было трудно. Когда мальчику исполнилось пять лет, тетя Нева дарит ему на рождество книгу сказок. А в следующем, 1926 году, она же читает Рэю вслух сказки, с которыми связаны детские годы, пожалуй, каждого американского ребенка. Истории Фрэнка Баума о волшебной Стране Оз и Изумрудном Городе…
      Это был год, когда изобретатель-энтузиаст Роберт Годдард, признанный пионер ракетостроения в США, впервые осуществил запуск ракеты на жидком топливе, а другой изобретатель, Хьюго Гернсбек, выпустил первый номер первого в мире журнала научной фантастики, а чуть позже — также впервые — употребил термин «science fiction» (примерно соответствующий нашему «научная фантастика»). Скоро, очень скоро все они встретятся: ракеты, научная фантастика и Рэй Брэдбери со своими сказочными грезами!
      Потом он увлекся книжками сам, научившись читать, и с тех пор остается верен своей любви. Любви страстной, сжигающей, безумной. Рэй Брэдбери никогда не посещал колледж, все его образование закончилось на школьном уровне — одни только книги, читанные и перечитанные дома и в библиотечных залах, были его «университетами». Много лет спустя, в майском номере «Бюллетеня библиотеки Вильсона» за 1971 год, вышла статья Брэдбери под исчерпывающим названием: «Как вместо колледжа я окончил библиотеки, или Мысли подростка, побывавшего на Луне в 1932-м»…
      Не случайно цитаделью Добра в его романе стала городская Библиотека, как не случайно и то, что в романе «451° по Фаренгейту» хранители знания, «люди-книги» — это последние островки свободомыслия и человечности. Вероятно, воспоминания подсказывали ему запылившиеся стеллажи с книгами в доме дяди Биона, полки, к которым он тянулся, встав на табуретку, потому что был еще, как говорится, от горшка два вершка. А может быть, в памяти вставал 1930 год, когда он уже порядком вырос и даже был прозван иронически «Коротышкою», — в тот год каждый понедельник он вместе с братом Леонардом проводил вечер в городской библиотеке…
      Рэй Брэдбери никогда не забудет эти удивительные часы, дни, месяцы. Эти копания в подшивках выцветших газет и пыльных переплетах, тишину, как в храме, и легкую дрожь, которую он испытывал, стоило только пальцем коснуться заветного корешка в позолоте.
      К литературе Брэдбери относится, как к матери, — иногда, бывает, выводит ее из себя, не слушаясь наставлений и упрямо пытаясь все сделать по-своему, но всегда ощущая и подчеркивая свою неизменную любовь и почтение к ней. Он и вправду плоть от плоти ее: чистейший язык и богатство оттенков, метафор и сравнений в его книгах перешли в наследство от предшественников, не раз читанных и перечитанных.
      Вот только названия его рассказов. «Диковинное диво» — это из знаменитой неоконченной поэмы Колриджа «Кубла Хан», «Золотые яблоки Солнца» — строка из Йитса. Уитменовское «Я пою тело электрическое» и байроцовское «И по-прежнему лучами серебрит простор луна…». Прекрасный рассказ «Уснувший в Армагеддоне», переведенный на русский, имеет и второе название, всего одна строка из бессмертного монолога Гамлета: «И видеть сны, быть может». Наконец, кто не помнит начало «Реквиема» Роберта Луиса Стивенсона — «Домой вернулся моряк, домой вернулся он с моря»! А вот об американской поэтессе начала века Саре Тисдейл наш читатель практически ничего и не знал, пока в рассказе Брэдбери не появились прекрасные, врезавшиеся в память строки, начинающиеся со слов: «Будет ласковый дождь»… Целый сборник Брэдбери назвал цитатой из Вильяма Блейка, придумавшего невероятное, на первый взгляд, сочетание: «Машины счастья». А к роману «Чувствую, что Зло грядет» (помните трех ведьм из «Макбета», беснующихся у лесного костра?) предпосланы эпиграфы из Джона Китса и Германа Мелвилла… И сколько еще таких примеров можно разыскать!
      Всегда интересно мнение известного писателя о других своих коллегах — классиках и современниках. Журналисты не единожды пытали Брэдбери вопросом, кто его любимые авторы. Но если выписать одни только имена, которые он в разное время называл, то такой список займет добрых полстраницы. Брэдбери очень трудно выбрать «самых-самых» — любит он всех. И обо всех стремится написать.
      Одних названий для рассказов ему мало, мало того, что герои брэдбериевских произведений постоянно цитируют поэтов. Фантазия дает Брэдбери поистине неоценимые возможности, недостижимые для его коллег-реалистов, и он достойно отмечает память своих учителей. Он желает отплатить свой долг чисто по-писательски и уже в собственных произведениях воздвигнуть памятник тем, кто направлял его перо, в чьих книгах он черпал мудрость, у кого учился мыслить, чувствовать, писать.
      И вот в рассказе «Все друзья Никклса Никклби — мои друзья» (у нас этот рассказ вышел под названием «Самое прекрасное время») в американском городке начала века объявился… господин Чарлз Диккенс — и сколько же радости он принес с собой! В рассказе «Машина Килиманджаро» путешествие во времени столкнет нас лицом к лицу с Эрнестом Хемингуэем, в «Эшере 2» путешествие на Марс — с «господином Стендалем». А в одном из последних рассказов, «Дж. Б.Ш. — Марк-5» в роботе-философе, неунывающем крамольнике и скептике, читатель без труда узнает… Бернарда Шоу, одного из любимейших авторов Рэя Брэдбери.
      И наконец, есть еще рассказ «О скитаниях вечных и о Земле», фантастический реквием по почти не признанному при жизни замечательному американскому писателю Томасу Вулфу, которого Рэй Брэдбери впервые открыл для себя в возрасте 16 лет. Мановением своей писательской волшебной палочки Брэдбери переносит умирающего от туберкулеза Вулфа в будущее, в мир XXIII века, где его титанический талант приходится времени как раз по мерке… Стоит, вероятно, прожить короткую и трагическую жизнь, биться все время о стену непонимания и ледяного безразличия, отстаивая своеискусство, чтобы потом, в туманном будущем, нашелся благодарный читатель, пишущий сам, который уже собственным творчеством воздаст должное за все перенесенные испытания и невзгоды!
      И все- таки некоторых писателей Брэдбери любит больше остальных, может быть, потому, что сам из их роду-племени. Сказочников, фантазеров, мечтателей и романтиков. Да и любовь ли это?
      Их книги для Брэдбери — не просто любимое чтиво, которое так славно перечитывать, лежа на диване долгими дождливыми осенними вечерами, смакуя хорошо знакомое и каждый раз не уставая поражаться новым открытиям. Нет, настроение, с каким взрослый Брэдбери относится к кумирам своего детства, иное.
      Они, скорее, соратники, боевые друзья. И ведет он с ними не задушевную товарищескую беседу, неторопливо-спокойную и даже идиллическую, а яростно сражается плечом к плечу на общих баррикадах и против общего врага.
       «…Их поставили к библиотечной стенке: Санта-Клауса и Всадника без головы, Белоснежку и Домового, и Матушку Гусыню — все в голос рыдали! — расстреляли их, потом сожгли бумажные замки и царевен-лягушек, старых королей и всех тех, кто «с тех пор зажил счастливо» (и в самом деле, о ком можно сказать, что он с тех пор зажил счастливо!), и Некогда превратилось в Никогда!»
      Кто осуществил эту дикую расправу над мирными, безоружными героями сказок, кому это они так насолили?
      Тем, кто давным-давно сжег на Ведьмином Холме близ Салема Мэри Брэдбери, кто во все времена сжигал «вредные» книги и «сомнительные» идеи, а также их упрямых авторов, зачем-то тащившихся куда-то звать и от чего-то предостерегать. И открывать какие-то никому не нужные «новые горизонты». Пуританам и фашистам, святошам и воинствующим узколобым «ученым»-прагматикам; и просто обывателям, которым всегда щекотал ноздри запах гари.
      Жгли и убивали все те, кому мечта и фантазия, новый взгляд на мир и просто «иная точка зрения» стояли поперек горла. И видимо, не такими уж безобидными были жертвы, надо думать, здорово насолили они своим палачам.
      В «будущем» рассказов Брэдбери книгоубийцы жгут книги именем Науки — бедная Наука, какие только мерзости не творили в XX веке, прикрываясь, словно щитом, твоим сияющим ореолом! Погромщики оправдывают варварство «заботой о подрастающем поколении», которому, дескать, все эти бредни ни к чему — века назад подобные же «педагоги» посылали тысячи детей на верную смерть, в крестовые походы… А на деле за спешно напяленной — она и сидит косо, это заметно сразу же, — маской «научности» проглядывает отталкивающая физиономия мещанина, холодного деляги, мракобеса. А под личиной «педагогов» скрываются духовные растлители, внушающие детям всего две, но до чего же гнусные мысли: не думайте и делайте, как мы!
      Сказки и фантазии для этой публики далеко не безобидны: истребляемые книги направлены как раз против них, против обывателей. Потому-то, бросая в темницы, сжигая, четвертуя книги и их авторов, пуритане стараются в поте лица.
      Но и на баррикадах, пока война не закончена, против них дерутся смелые до отчаянности бойцы, которым тоже терять нечего.
      В рассказах Брэдбери «Эшер 2» и «Изгои» на защиту мечты и фантазии поднялись все, от мала до велика. Рядом с титанами — Шекспиром, По, Бирсом — бьются писатели менее известные. Это два ирландца, Уолтер де ла Map и лорд Дансени, авторы как жутких историй о духах и привидениях, так и удивительно чистых романтических сказок. Это язвительный и тонкий фантазер американец Джеймс Бранч Кэбелл, его соотечественники и современники: философски настроенный чудак Артур Мэйкен и болезненно-мрачный Говард Лавкрафт, положивший начало «литературе ужасов». На одном бруствере насмерть бьются за себя и за своих героев детский сказочник Фрэнк Баум, романтики Натаниел Готорн и Вашингтон Ирвинг, тонкий психолог Генри Джеймс. Спиной к спине, поддерживая друг друга от наседающих со всех сторон врагов, сражаются Эдгар Райе Берроуз, мастер авантюрных сюжетов и первооткрыватель коммерческой «золотой жилы», и Олдос Хаксли, сатирик, интеллектуальный властитель дум целого поколения… Даже Чарлз Диккенс — на что уж мирный человек! — с ними: в «черные списки» его занесли за один-единственный рассказ о привидениях.
      В мире, столь ненавидимом Брэдбери, сжигают фантазию. Мрачную и светлую, реалистическую и потустороннюю, детскую и взрослую; с одинаковым ожесточением вырывают страницу за страницей из книг научных фантастов и детских сказочников. Ножницы цензора, словно гильотина, работают без устали, растет список жертв: Шекспир, кэрролловская Алиса, неизвестно кем и когда придуманный Дед Мороз — всех под нож! Всех, у кого хотя бы раз прорвалось это запретное и неискоренимое: фантазия, мечта, удивление…
      А за горизонтом уже видно время, когда участь фантастов разделит и вся остальная литература.
      Зачем страсти, когда есть страстишки. Зачем история, когда рядом повседневность автомобилей, холодильников, стиральных машин. Какие там книги! Насколько лучше и доступнее телевидение (а в будущем, вероятно, и «говорящие стены», описанные в романе Брэдбери «451° по Фаренгейту»). И самое зловредное, самое крамольное в этом скучном, бесчеловечно расписанном по пунктам мире духовных скупердяев это, конечно, сны и фантазии, светлые грезы и мрачные кошмары-пророчества.
      Можно сколько угодно спорить, «фантаст» ли Рэй Брэдбери, но достаточно проникнуться его горькой убежденностью, вынесенной из детства и закаленной в последующие годы: когда начнут жечь книги, первыми на костер поведут фантастов, — и сомнения разом исчезнут.
      Он был и до конца останется с ними, с писателями-фантастами и их созданиями. Бок о бок со всеми отверженными, запрещенными и «иссеченными» цензорскими ножницами, со всеми, загнанными в темницы безвестности и приговоренными к казни. Да и как им не быть вместе!
      Теперь, когда трудно приходится им, отверженным, Рэй Брэдбери немедля бросится на помощь. Он хорошо помнит, что сделали для него в годы детства фантастические книжки, чем он им всем обязан.
      Начиная прямо с того двадцать восьмого года…
 

«ПОБЕГ»

       Жюль Верн был моим отцом.
       Уэллс — мудрым дядюшкой.
       Эдгар Аллан По — приходился мне двоюродным братом; он как летучая мышь — вечно обитал у нас на темном чердаке.
       Флэш Гордон и Бак Роджерс — мои братья и товарищи.
       Вот вам и вся моя родня.
       Еще добавлю, что моей матерью, по всей вероятности, была Мэри Уоллстонкрафт Шелли, создательница «Франкенштейна».
       Ну кем я еще мог стать, как не писателем-фантастом — в такой-то семейке.

 
      И вновь прильнем к иллюминаторам «машины времени». Опять перед глазами проплывают картины детства Рэя Брэдбери. Но после того памятного осеннего дня 1928 года, когда была сделана остановка, скорость движения машины резко возросла. Время уплотнилось, сжалось гармошкой, и от былого неторопливого чередования «кадров» не осталось и следа: они вдруг стремительно понеслись куда-то, наскакивая друг на друга, как в старинном кино…
      Итак, девочка, родители которой снимали квартиру в том же доме, что и семейство Брэдбери, дала Рэю журнал, каких он сроду не видывал. Сразу же бросилось в глаза название: «Эмейзинг Сториз», что можно было перевести и как «Удивительные истории», и как «Поразительные», и даже как «Невиданные». Ярко-красные буквы заголовка шли, уменьшаясь, слева направо и снизу вверх — как шлейф улетающей вдаль ракеты. А ниже, под шлейфом…
      Но что же это было такое — журнал «Эмейзинг Сториз»?
      В феврале 1904 года на американскую землю впервые ступил двадцатилетний юноша с аккуратно зализанными волосами, умным и цепким взглядом и недюжинной даже по американским меркам практической хваткой. Багаж молодого инженера из Люксембурга, Хьюго Гернсбека, был небольшим: личные вещи да изобретенная им самим электробатарейка нового типа, которую он надеялся запатентовать. Все сбережения он привез с собой в бумажнике — что-то около двухсот долларов.
      Юноша был полон радужных надежд: главным своим «капиталом» он почитал собственную голову, битком набитую всякого рода идеями и проектами. И не без оснований надеялся на выгодное размещение этого «капитала» в Америке. В начале века всех жаждущих славы и признания молодых художников тянуло в Париж; «Парижем изобретателей» стала Америка. Жажда выдумывать, постоянно пробовать что-то новое и при этом во всех своих начинаниях непременно быть первым — эти качества Гернсбека как никогда соответствовали духу времени и страны, куда он переселился.
      Два демона искушали его: электричество и издательское дело. Он так и не выбрал окончательно между ними, а предпочел соединить то и другое вместе: в 1908 году основал первый в мире журнал радио, «Современное электричество», который возглавлял бессменно в течение ряда лет. Через два года вышла его книга о радиотрансляции — тоже первая в своем роде. Не забывал Хьюго Гернсбек и «просто» изобретать: по его чертежам, например, был построен первый домашний радиоприемник и первый же мегафон…
      А в голове Гернсбека бурлили новые идеи. Случилось так, что в апрельском выпуске журнала за 1911 год осталось несколько свободных полос, и тут-то ему пришла в голову мысль поразмышлять немного и о будущем, о том, какой станет столь милая его сердцу техника через… ну, скажем, семьсот пятьдесят лет. И — Гернсбек в спешке — номер уходил в набор — пишет первую главу «романа о жизни в 2660 году» под названием столь же неудачным, сколь и трудным для запоминания: «Ральф 124С41+».
      Сейчас о литературных достоинствах этой книги можно говорить лишь с улыбкой. Но вот что касается прогностических откровений, то тут ирония неуместна: в начале века Гернсбек с легкостью писал о "контроле над погодой, о широком применении пластмасс, о гидропонике, магнитофонах, телевидении, микрофильмах, приборах для обучения во сне, грезил об использовании солнечной энергии и космических полетах. Многие из этих предсказаний оказались поистине пионерскими.