Мещерский поднялся на крыльцо докторского дома как раз в тот момент, когда первые крупные капли дождя упали на ступеньки, гулко забарабанили по крыше и окнам.
Капитан проворно постучался в дверь.
— Входите. Не заперто, — услышал он недовольный глуховатый голос доктора.
Мещерский вошел в дом. Доктор был небрит, взлохмачен, небрежно одет. Он поднял на капитана покрасневшие от бессонницы глаза, нетерпеливо спросил:
— Есть новости?
— К сожалению, ничего сообщить не могу, — ответил Мещерский.
Доктор нахмурился и отвернулся к окну.
— Но мы не теряем надежды. И настойчиво продолжаем поиски, — попытался утешить его Мещерский.
Прозоров никак не отреагировал на это заверение капитана, словно бы и не слышал его. А капитан, сделав небольшую паузу, продолжал:
— Однако не это прискорбное дело привело меня на сей раз к вам, уважаемый Петр Федорович. В городе появились больные тифом. И мы хотели бы, чтобы вы приняли соответствующие меры, предупреждающие распространение этой заразы.
Доктор не отрывал взгляда от тропинки, ведущей в сад. Женя, если бы она вдруг появилась, подошла бы к дому только по этой тропинке. В саду вовсю бушевал ливень. Упругие струи воды хлестали по листьям, примяли траву на лужайках, барабанили по лужам, выбивая из них быстрые, юркие фонтанчики.
— Вы сами понимаете, какую опасность для нас может принести вспыхнувшая в городе эпидемия, — говорил Мещерский. — Врачей нет. Медикаментов нет. Больница и городская управа забиты ранеными. И к тому же начнется повальный тиф…
Доктор Прозоров отлично понимал, почему так обеспокоено командование белых. Тиф страшнее пуль. Страшнее снарядов. Он будет косить солдат, как траву. Не пощадит ни нижних чинов, ни господ офицеров. Он выберет для себя жертвы в каждом отделении, в каждом пулеметном и артиллерийском расчете. Он превратит боеспособный гарнизон в скопище горячечных больных, большинство которых будет обречено на гибель.
— Вы слышите меня, Петр Федорович? — повысил голос Мещерский.
Доктор с трудом оторвал взгляд от тропинки.
— Да, — отрешенно ответил он.
— Так почему же вы молчите?
— На все ваши слова я отвечу только одним вопросом: где моя внучка?
— Но я же сказал, мы ее ищем.
— Вот когда вы ее найдете, тогда я буду что-нибудь для вас делать, — твердо ответил доктор.
— Но тогда все может оказаться слишком поздно, — заметил Мещерский.
— Ищите быстрей. Это мое непременное условие, — сказал доктор и снова отвернулся к окну.
Он не видел, как передернулось лицо капитана, как побелел у него на щеке шрам. Но услышал его неожиданно ставший хриплым голос.
— А вот условий, господин доктор, я на вашем месте не стал бы ставить.
— Вы меня предупреждаете? — на сей раз быстро откликнулся Прозоров.
— Пока нет. Но взываю к вам, как к бывшему офицеру, — сказал Мещерский и перевел взгляд на фотографию, висевшую над диваном. На ней доктор был снят в форме военного врача с винтовкой и кубком в руках. Под фотографией красивым почерком было выведено: «Чемпион Санкт-Петербурга по стрельбе из трехлинейной винтовки военврач П.Ф.Прозоров». — Вы присягали государю. И если забыли об этом, я могу вам напомнить, как законы Российской империи карают клятвоотступников.
— Вы мне угрожаете? — негодующе посмотрел на капитана Прозоров. — Потрудитесь немедленно удалиться из моего дома!
Но Мещерский в ответ только снисходительно усмехнулся.
— Но-но, доктор. К чему такие резкости? — Он открыл портсигар и бесцеремонно закурил. — Во-первых, этот дом не ваш.
— Как вы смеете так говорить! — вспылил Прозоров.
— Смею, доктор, — ответил Мещерский, достал из кармана кителя бумагу и протянул ее Прозорову. — Вот документ, подтверждающий, что дом этот казенный. Он принадлежит больнице, и вы имеете право его занимать лишь до тех пор, пока тут работаете. А так как вы изволили фактически самоустраниться, нам, как единственным представителям законной власти, ничего не стоит вытряхнуть вас на улицу, а помещение занять под раненых. Которых, кстати сказать, уже давно негде размещать.
Прозоров опешил. Такой наглости он не ожидал.
— Хорошо, — сказал он. — Извольте. Я уйду.
— Это мало что изменит, доктор, — продолжал снисходительно Мещерский. — У нас есть к вам и более серьезные претензии. И от них вы уже не уйдете никуда.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Прозоров.
— Ну хотя бы то, почему вы оставили службу в девятьсот пятом году…
— Это было мое личное дело, — нахмурился Прозоров. Осведомленность контрразведчика обезоруживала его.
А Мещерский теперь уже явно с издевкой продолжал:
— Вряд ли, доктор, можно считать личным делом явную симпатию революционно настроенным элементам. Это уже идеология. А она всегда общественна. Но в ту пору о вас еще многого не знали. И тогда вас просто уволили со службы. А сегодня…
— Что сегодня?
— А сегодня нам немало известно и о вашем сыне! — сказал Мещерский и в упор посмотрел на Прозорова.
— О Николае? — вздрогнул Прозоров.
— Совершенно верно, — подтвердил Мещерский.
— Мой сын ученый…
— Он активно сотрудничает с большевиками!
— Откуда вам это известно?
— Об этом вам сообщают ваши друзья, — ответил Мещерский и протянул доктору еще один листок, исписанный мелким почерком.
Прозоров взглянул на лист и сразу узнал почерк своего старого друга, врача железнодорожной больницы из Владикавказа, от которого всего несколько дней тому назад получил письмо. Но как такое же письмо могло попасть контрразведчикам? И тут Прозоров вдруг вспомнил, что в его письме не хватало именно той страницы, на которой его друг писал о Николае. Значит, контрразведка просто-напросто перехватила это письмо, прочитала его, извлекла из него то, что ей было нужно, а уж только после этого письмо попало к нему…
— Вы читаете чужие письма? — еле выговорил от негодования Прозоров.
Мещерский в ответ лишь развел руками.
— Но ведь это нечестно! Подло! Гнусно!
— Увы, доктор, — согласился Мещерский. — Но этого требуют интересы службы. Однако вернемся к нашим делам. Теперь, надеюсь, вы признаете, что у нас есть достаточно оснований считать, что мы с вами по разным сторонам баррикады. И по законам военного времени можем безжалостно покарать вас. Но мы, доктор, этого не делаем. И лишь просим вас: осмотрите наши лазареты. Изолируйте больных. Не дайте вспыхнуть эпидемии.
Контрразведчик говорил о чем-то еще. Но Прозоров его уже не слышал. Он вдруг увидел, как входная дверь тихо открылась и в дом вошла Женя. Прозоров сначала даже напугался. Ему явно показалось, что у него начались галлюцинации. Он совершенно ясно видел свою внучку. И в то же время почти не мог ее узнать. Волосы на голове у нее слиплись. Платье было насквозь мокрым. Вся она была в чем-то перемазана… От неожиданности, от охватившего его волнения и смятения доктор даже забыл, что творится на улице… И только когда она радостно улыбнулась и громко крикнула: «Дедушка!» — он понял, что перед ним не плод воображения, а его живая и невредимая внучка.
— Боже мой! — протянул он к ней руки. И так стремительно бросился ей навстречу, что чуть не сбил с ног Мещерского. Тот вовремя увернулся и с нескрываемым любопытством уставился на эту, точно с неба свалившуюся, Женю, из-за которой возникло столько всяких неприятностей и волнений.
Но если доктор Прозоров от счастья никого и ничего, кроме своей внучки, больше не замечал, то Мещерский сразу увидел в полутемном коридоре еще одного человека, вошедшего в дом вместе с ней и робко жавшегося к двери. Человек был невысок ростом, щупловат, примерно одного с Женей возраста, и что больше всего привлекло внимание контрразведчика, бедно одет. Мещерский смотрел то на Женю, то на ее спутника, а в ушах у него сердито гудел телефонной мембраной голос есаула Попова, предупреждавшего его о том, что в Благодать идут связные большевиков. Капитан все понял. Но естественно, и виду не подал о своей догадке. Напротив, улыбаясь как можно приятней, он сказал:
— Поздравляю, Петр Федорович. Дошла-таки ваша молитва до бога.
Сказал и сразу почувствовал на себе тревожные, испытующие взгляды двух юных пришельцев. Во взглядах этих не было испуга, но все же была некоторая растерянность.
Мещерский не знал, что, подходя к дому, ребята увидели солдат. Не знал, что Ашот сразу же нырнул в кусты и наотрез отказался заходить в дом. Но Женя его уговорила не бояться. Она напомнила ему, что ее дедушка врач и к нему в любое время приходят самые разные люди. И ничего удивительного нет в том, что на сей раз к нему пожаловали военные. И очевидно, они подготовились к тому, что встретят в доме кого-нибудь из них. И все же неожиданное появление Мещерского озадачило ребят.
— Нашлась, нашлась, — лепетал от радости старый доктор. — Но где же они тебя прятали? Мы все перевернули в округе вверх дном!
Мещерский насторожился. Но Женя не стала вдаваться в подробности о месте своего заточения.
— Здесь меня надо было искать, в городе, — сказала она.
Она сказала это так просто и так искренне, что Мещерский на какой-то момент даже засомневался: «Уж об этих ли двоих говорил ему есаул Попов? И каким же на самом деле связным может быть эта девчонка?» Но сомнения эти продолжались очень недолго. Уже давно укоренившаяся в нем привычка не доверять никому и ничему и даже своему собственному чутью сказалась и на этот раз. И капитан подавил свои же собственные сомнения. Если девчонка может и на самом деле быть ни при чем, то парню во всех случаях и непременно следует устроить очную ставку с тем типом, которого обещал прислать в контрразведку есаул.
— А вот кто меня вызволил из плена, — продолжала Женя и указала на Ашота.
Только сейчас Прозоров заметил в своем доме еще одного человека. Человек мало походил на спасителя. С него так же, как и с внучки, текла ручьями вода. Он робко жался к двери и теребил в руках свою мохнатую шапку. Но он сразу же понравился доктору.
— Что же вы тут стоите, молодой человек, — шагнул навстречу Ашоту доктор. — Проходите. Давайте переодеваться, сушиться, приводить себя в порядок. Чувствуйте себя тут как дома.
Мещерский решил, что ему здесь больше делать нечего.
— Надеюсь, доктор, теперь, когда все кончилось так хорошо, мы вправе ожидать вашего возвращения в больницу, — сказал он.
— Да, — не стал возражать Прозоров.
— В таком случае, я удаляюсь, — сказал Мещерский и вышел.
Дождь уже перестал. Он кончился так же внезапно, как и начался. И теперь капало лишь с деревьев. Мещерский вышел из сада, закрыл за собой калитку и отыскал солдат. Они стояли неподалеку, под большим навесом. Капитан подал им знак. Солдаты, прыгая через лужи, тотчас подбежали к нему. Он коротко отдал им приказание, погрозил для пущей убедительности обоим кулаком, сел в свой экипаж и помчался в контрразведку. А солдаты, прихватив за поводья коней, направились к забору, окружавшему докторский дом.
Глава 12
— Во что же мне вас переодеть? — разглядывая Ашота, задумался доктор.
— Дай ему свой халат, — посоветовала Женя.
— Да ведь он же в нем утонет, — засмеялся доктор. — А впрочем, пожалуйста!
Он проворно пошел в свою комнату. А Ашот сейчас же схватил Женю за руку и зашептал:
— Зачем мне халат? Мне сейчас же уходить надо.
— Сначала поешь! — запротестовала Женя.
— Дай на дорогу кусок хлеба.
— Но мы даже ни о чем не расспросили дедушку! Ты даже не знаешь, куда идти! — на своем стояла Женя.
За окном, за садом прогремел то ли запоздалый гром, то ли далекая орудийная пальба.
— Сам все найду. Туда пойду, — показал Ашот рукой в сторону, откуда донеслись тяжелые раскаты.
— Что же я дедушке скажу? — Женя поняла, что не удержит его.
— Лучше всего — ничего. Домой, мол, очень заторопился, — сказал Ашот и, нахлобучив по самые брови свою шапку, тихонько вышел из комнаты.
— Тогда я тебя провожу! — Женя догнала его на тропинке в саду. — Ты настоящий парень, Ашот, — негромко сказала она. — Возвращайся потом к нам. Дедушка для тебя все сделает, как для меня. Он очень хороший.
— Я понял. Он мне сразу понравился, — согласился Ашот и пожал Жене руку. — Я обязательно вернусь, и мы вместе пойдем к Сурену. Он тоже очень хороший человек.
— Конечно, — помахала вслед ему рукой Женя.
Ашот вышел из сада, а Женя подбежала к калитке и снова помахала ему рукой. И тут она вдруг увидела, как к Ашоту подскочили двое солдат и схватили его сразу с двух сторон. Ашот попытался вырваться, у него с головы слетела шапка. Но солдаты лишь крепче схватили его, обвязали веревкой, посадили на коня и куда-то увезли.
Все это произошло так быстро, что Женя ничего даже не успела сообразить. А когда она выбежала из сада и побежала к тому месту, на котором только что схватили ее друга, там никого уже не было. Только валялась в грязи лохматая шапка Ашота. Женя подобрала эту шапку и что было мочи припустила домой. Она влетела в комнату в тот момент, когда дедушка, ничего не понимая, стоял с халатом в руках посредине комнаты и беспомощно оглядывался по сторонам.
— Ашота арестовали! — выпалила Женя и бросилась к нему.
— Как арестовали? — опешил доктор. — Кто?
Женя рассказала, что произошло.
— Не может быть! — не мог поверить случившемуся доктор.
— Может, дедушка! Может! Я теперь поняла: за нами гнались всю дорогу. За шапкой вот за этой гнались! — почти выкрикнула Женя и бросила дедушке в руки лохматую и грязную шапку Ашота.
Доктор поймал шапку на лету, повертел ее в руках, помял и неожиданно для себя вытащил из-под подкладки сложенный в небольшой квадрат кусок карты.
— Его красные послали. Им срочно нужна помощь. Там люди гибнут, раненые, — быстро объяснила Женя. И, сбиваясь и запинаясь от волнения, перескакивая с одного на другое, рассказала обо всем, что произошло с ней за эти дни. Доктор слушал и не верил своим ушам.
…Бандиты… Пещера… Казачьи кони… Пастух… Собака… Лодка… Все это мелькало сейчас в его воображении, как кадры кинематографа. Он и видел это и воспринимал, но не понимал. Неужели его двенадцатилетняя внучка, которая до смерти боялась пустых темных комнат, пережила все ужасы бандитского плена и выдержала все выпавшие на ее долю испытания? А сейчас, хоть и волнуясь, но явно без тени страха рассказывает обо всем об этом, как о самом обычном деле… И еще никак не мог понять доктор, откуда в этом оборванном, наверняка полуголодном и безграмотном мальчишке взялась такая напористость и сила, которой мог бы позавидовать любой взрослый мужчина… В какие-то моменты доктору вдруг начинало казаться, что все это абсолютная чушь. И что его внучка просто-напросто бредит. Но он опускал глаза, видел в своих руках карту с корявой карандашной отметкой на склоне горы и вздрагивал, словно сам неожиданно попадал в зону этой отметки.
В конце концов вся картина стала ему ясна.
— Боже мой, боже мой, — повторял он, раскачиваясь в кресле. — Ведь он почти ребенок!
— Ты должен ему помочь! И как можно быстрей!
Старый доктор встал с кресла. Он прошел несколько раз из угла в угол комнаты и сказал:
— Хорошо. Но давай во всем разберемся.
— Давай, — сразу обрадовалась Женя.
— Ты говоришь, что его забрали солдаты? Но какие? Мало ли в городе частей…
— Не знаю, — пожала плечами Женя. — На них же не написано… А ты позвони коменданту. Может, это были патрули? — посоветовала Женя.
Доктор задумался. Он снова несколько раз прошел из угла в угол.
— Понимаешь, Женюра, нам ни у кого ничего спрашивать нельзя, иначе мы себя выдадим, — сказал он. — Скажи: солдаты видели, что ты наблюдала за ними?
— Нет. Я стояла за калиткой. А когда поднимала шапку, там никого уже не было.
— Да ты успокойся. Найдем твоего друга, — доктор потер виски. — Кажется, я кое-что придумал. Все будет хорошо, если будешь меня слушаться беспрекословно.
— Буду! Все буду делать! — поклялась Женя.
— Тогда, первым делом, марш в постель! — приказал дедушка и ушел к себе в кабинет.
Там он открыл маленький шкафчик, в котором хранил лекарства, достал два пузырька и небольшую баночку и снова вернулся к Жене. Женя уже лежала под одеялом. Дедушка дал ей выпить ложечку какой-то микстуры, потом таблетку.
— Запомни: ты больная. Через час у тебя вроде бы поднимется температура, — сказал он. — Ты должна будешь все время лежать. А если кто-нибудь придет тебя проведать, положи на голову мокрую тряпку и стони.
— Поняла, — ответила Женя.
Глава 13
Догорел последний смоляной факел, и пещера со всем ее гарнизоном окунулась во мрак. Бойцы могли теперь передвигаться только на ощупь. Дневной свет, пробивавшийся через узкую щель забаррикадированного повозками и камнями входа, еле-еле освещал лишь переднюю часть общего «зала». В боковых же ответвлениях, где разместили раненых, было совершенно темно. Санитары и те, кто ухаживал за ранеными, добирались к ним на четвереньках, придерживаясь руками за каменные своды пещеры.
Задушить гарнизон пещеры дымом белым не удалось. Дым, поваливший в пещеру вначале как в трубу, потом почему-то перестал набиваться внутрь нее, закружился у входа, пополз по скале вверх. Но и от того количества, которое все же попало под каменный свод, дышать в пещере было трудно. Люди кашляли, глаза у них слезились, головы ломило от боли. Но они держались и даже отбили еще один штурм белых с большими для казаков потерями. Немало за эти двое суток полегло и бойцов. Убитых и тяжело раненных уносили в глубь пещеры. А на их место на баррикаду вставали те, из лазарета, кто еще мог держать в руках винтовку. А если и не держать, то хотя бы стрелять из нее.
В первый же день обороны пещеры в строй вернулся Серега. Рана мучила его. Но он терпел, до хруста сжимал от боли зубы. А когда чувствовал себя немного лучше, даже шутил.
— Эй, лодыри чертовы! Мало вас лупит офицерье! — кричал он казакам. — Нас тут комары заедают, а вам лень дровишек в костер подкинуть!
— И то верно! С дымком-то вроде теплее было! — поддерживали Серегу другие бойцы.
— Да и посветлее малость. А то ни те газету почитать, ни письмишко домой написать.
Казаки в ответ зло ругались. Но к кострам в светлое время подходить боялись. Бойцы зорко держали выкуривателей на мушке и не одного из них меткими выстрелами уже отправили на тот свет.
Бойцы постарше в перебранку с белыми не вступали. Вели себя степеннее. Даже ворчали:
— Охота вам зубоскалить!
— Так скучно же, дядя, — оправдывались шутники и продолжали смеяться над казаками.
— Эй, олухи царя небесного! А не пора ли вам одуматься да, пока целы, поворачивать оглобли!
— А то и того проще: сдавайтесь прямо тут!
Одинцов тоже не поддержал молодежь:
— Орете! Зря силы тратите. А они еще пригодятся.
Но комиссар отряда Лузгач сделал ему внушение:
— Ты за теми смотри, кто по ночам плачет. Им твое внушение нужно. А за этих ребят будь спокоен.
И командир отряда Пашков тоже поддержал комиссара:
— Пока бойцы смеются, морально они не сломлены. Значит, белым в пещеру не войти. Но конечно, на одном энтузиазме держаться трудно. Собери-ка, Одинцов, ко мне всех командиров. Пусть доложат, сколько осталось на каждую винтовку патронов и на каждого бойца воды. Будем вести совет, — приказал он.
Одинцов отполз в темноту. А вскоре вокруг Пашкова стали собираться командиры.
Приползали и докладывали:
— В строю осталось десять человек. По три обоймы на брата. Воды — по полфляжки.
— В строю шесть человек. По две обоймы и по гранате. Воды — одна фляжка на троих.
Были и такие доклады:
— В строю восемь. На пулемет — одна лента. На винтовку — по обойме. Воды нет: отдали раненым.
— Что же будем делать, товарищи? — спросил Пашков.
— А что с такими силами можно делать? Ждать. И только, — высказал свое мнение Одинцов.
— Чего?
— Помощи.
— От кого?
— Известно. От своих.
— А если парнишка до них не дошел?
— Все одно — должны хватиться. Не нас, конечно, раненых. Но должны, — уверенно сказал Одинцов. — Товарищ Киров как говорил? За раненых все в ответе. Вот их и хватятся.
— Должны хвататься, — согласился Пашков. — Есть еще предложения?
Командиры задумались. Потом заговорили:
— Похоже, прав эскадронный.
— Ждать — дело самое простое. Ждать можно и день. И два. И три, — сказал Лузгач. — Только кто же из раненых столько без воды выдержит?
— Три дня никто, — сказал Пашков. — Я с комиссаром согласный. И потому приказываю: сегодня ночью попробуем небольшой группой прорваться из окружения. Прорваться, уйти в горы и дойти до своих. Казаки нашей вылазки наверняка не ждут. А мы и попробуем. Группу выделим человек в десять. Отберем только добровольцев. Дадим по гранате и по две обоймы на брата. А дальше сами пусть добывают. Так-то, товарищи командиры. Это и будет настоящая забота о наших раненых товарищах…
— Кто же с ними пойдет? — спросил Одинцов.
— Ты и пойдешь, — ответил Пашков. — Готовьте людей, товарищи командиры.
Глава 14
Мещерский вернулся в контрразведку, когда казаки снимали с коня Сурена. Избитый и измученный ездой чабан еле стоял на ногах. Чибисов пытался его поддерживать, но, увидев капитана, бросился ему навстречу.
— От есаула Попова? — сразу догадался Мещерский.
— Так точно, ваше благородие! — доложил Чибисов.
— Давайте его прямо ко мне! — приказал Мещерский и поднялся на крыльцо.
Через несколько минут к нему в кабинет ввели Сурена. Мещерский внимательно осмотрел чабана и сочувственно поморщился.
— Грубо, однако, с тобой обходились, милейший, — сказал он и прищелкнул языком. — Надеюсь, мне не придется прибегать к таким мерам. Развяжите его.
Чабана развязали.
— Хочешь сесть? Подайте стул! — приказал Мещерский.
Сурен как подкошенный свалился на стул.
— И воды ему дайте, — распорядился Мещерский и прочитал записку, которую прислал ему есаул.
Потом сел в кресло за свой стол, вырвал из блокнота лист бумаги, что-то на нем написал и отдал бумагу Чибисову.
— Скачи на базарную площадь. Найдешь там артиллерийский склад. Отдай бумагу начальнику. Получи что надо и возвращайся побыстрей к есаулу, — сказал Мещерский и закурил.
Чибисов, откозыряв, вышел из кабинета. А Мещерский, продолжая курить, спокойно говорил Сурену:
— Ты можешь сам подписать себе смертный приговор, милейший. А можешь очень легко и быстро освободиться и навсегда уйти отсюда.
Голос контрразведчика долетал до Сурена как гул далекого обвала. Он почти его не слышал.
— Тебе ничего для этого не придется рассказывать. Надо будет лишь сказать «да» или «нет», — продолжал капитан. — Я покажу тебе во дворе одного парнишку, а ты должен будешь вспомнить: давал ему лодку или нет. И сказать об этом мне. «Да» или «нет». Вот и все…
«Значит, взяли ребят, — понял Сурен. — Но почему он говорит только о парнишке? А девчонка? Что стало с ней?»
— Ты меня слышишь, милейший? — повысил вдруг тон Мещерский.
— Хорошо слышу, — ответил Сурен. И подумал: «А может, взяли совсем не того?»
— Ну вот и прекрасно. И не бойся. Парнишка тебя не увидит. Ты его будешь видеть, а он тебя нет. Наверное, так будет лучше?
— Наверное, — снова ответил Сурен. И снова подумал: «Нашел дурака, шакал паршивый, будто я верю хоть одному твоему слову. Только откуда же он узнал про лодку?»
А Мещерский продолжал свое:
— Парнишка сам во всем признался. Тебе нечего его жалеть. Он плут. Мы давно его ищем. Он связался с бандитами и помогает им воровать у богатых людей детей. Он и тебя обманул. А нам сказал, что ты сам дал ему лодку.
«И за это меня били? — чуть не вырвалось у Сурена. — Можешь говорить мне что хочешь, — подумал он. — Знаю я, что мне делать».
— Но если ты вздумаешь морочить мне голову, пеняй на себя, милейший, — предупредил Мещерский. — Живым отсюда не уйдешь.
Мещерский встал из-за стола и подошел к окну. И в этот же момент во двор въехали двое конных. Поперек лошади на седле у одного из них лежал Ашот. Сурен сразу же узнал его. Ему даже не надо было напрягать для этого память, не надо было приглядываться и подходить к окну. «Значит точно, взяли, — екнуло у Сурена сердце. — А девчонка? Неужели утонула? Эх, шайтан, почему сам их не повез? Разве можно было отправлять их одних?»
Зато Мещерский, увидев солдат и того, кого они привезли, весь просиял. От восторга он хлопнул в ладоши и с удовольствием потер их одна о другую.
— Так-с, все прекрасно, — сказал он, — Посмотри-ка, милейший, узнаешь ли ты этого человека?
«Это- то тебе и надо», — подумал Сурен и ответил:
— Никогда не видел.
— Как? — опешил Мещерский. — Он же к тебе приходил за лодкой?!
— Никто ко мне не приходил, — категорически сказал Сурен и отвернулся от окна.
— Да ты хорошенько посмотри! Хорошенько! — потребовал Мещерский. — К окну подойди!
— Незачем ходить. Первый раз его вижу, — повторил Сурен.
— Значит, так! — изменился в лице Мещерский. Простодушие и приветливость с него точно ветром сдуло. Шрам побелел. Левый ус нервно задергался. — Значит, по-хорошему мы никого узнавать не хотим. Дежурный!
В кабинет тотчас вбежал младший унтер-офицер Сыч. В дверях замерло еще двое солдат.
— В подвал! В изолятор! — рявкнул Мещерский, указав на чабана.
Солдаты подхватили Сурена под руки и потащили в подвал. А Мещерский вызвал подпоручика Геборяна. Совещание офицеров было коротким. Решили, прежде чем начать допрос с пристрастием (так в контрразведке именовали экзекуции), попробовать добыть признание добровольно, но уже у парнишки. Для этого чабана снова вывели из подвала, усадили за стол в комнатке рядом с кабинетом Мещерского. На стол перед ним поставили стакан с чаем и тарелку с пирогом. А напротив с наганом в руке сел подпоручик Геборян. После этого в кабинет Мещерского ввели Ашота. Его тоже не били и даже толкали не очень грубо. Мещерский взял двумя пальцами его за подбородок и, пристально заглядывая в глаза, с усмешкой сказал:
— Ну вот и закончилось твое путешествие, парень. Дальше ты уже не пойдешь.
У капитана были холодные жесткие руки и хрипловатый голос.
— Но ты еще можешь вернуться назад, — продолжал он. — Мы не воюем с детьми. И тотчас же отпустим тебя, если ты расскажешь, кого еще, кроме тебя, послали на связь с красными из пещеры. Ты понял меня?
— Никакой пещеры я не знаю, — сказал Ашот.
Мещерский засмеялся.
— Не валяй, парень, дурака. Все ты отлично знаешь, — примирительно сказал он. — Там в пещере уже всех прихлопнули. Но нам надо поймать и остальных связных. Вот ты и скажи: кого еще послали ваши комиссары и какой дорогой?
Ашот не поверил капитану. Но все же от его слов ему стало не по себе. Откуда вообще знал капитан о пещере? Сообщили казаки? А как удалось белым выследить его самого? Ведь этот офицер уже ждал их в доме у доктора. Теперь Ашот не сомневался в этом ни капельки. И самое главное, что больше всего не давало ему покоя: что стало с его шапкой? Он умышленно отшвырнул ее, когда его хватали, в сторону. А вдруг солдаты все же подобрали ее и нашли в ней карту? Наверное, во взгляде у него колыхнулась тень замешательства, потому что капитан сразу же ее заметил. Оценил как знак благожелательности и продолжил дальше:
— Мы следили за тобой с первого твоего шага, — сказал он. — И лодку тебе дал тоже наш человек. Не веришь?
Капитан приоткрыл дверь в соседнюю комнату.
— Посмотри, — предложил он.
Ашот посмотрел и чуть не вскрикнул от неожиданности. За столом как ни в чем не бывало сидел Сурен и пил чай. Пил чай и закусывал пирогом. Он искоса взглянул на Ашота и отвернулся. У Ашота язык пристал к небу!
Капитан закрыл дверь.
— Все очень просто, — объяснил он. — Он дал тебе лодку, а сам сообщил нам, куда ты пошел. Мы тебя встретили, и вот ты здесь.
«Все очень просто, — машинально про себя повторил Ашот. — Он дал нам лодку…»
— Сейчас мы его отпустим. А потом отпустим и тебя, если ты, конечно, скажешь, кто еще пошел на связь с красными, — говорил офицер.
«Сейчас его отпустят, — снова повторил Ашот. И вдруг его обожгла догадка. — А ведь Сурен не знал, что мы шли к доктору. Я и сам этого не знал! Как же тогда он мог об этом сказать?»
— Ну? — нетерпеливо спросил офицер.
Ашот молчал. Он думал. Думал, что ответить этому злому усатому человеку.
— Говори! — потребовал офицер.
— Я не знаю никакой пещеры, — повторил Ашот.
Глаза у капитана сузились.
— Врешь, — тихо выдавил он. — Все врешь, червяк…
«Значит, и шапку не нашли. А то бы ты сразу карту мне показал», — подумал Ашот.
— Врешь! — уже громче повторил офицер и снова, но на сей раз уже настежь, распахнул дверь соседней комнаты. — Оба врете. Но вы скажете правду…
Ашот снова увидел Сурена. И еще он увидел другого офицера, который сидел напротив чабана и держал в руке направленный на него наган. Теперь Сурен уже не пил чай. Он сидел сложа руки и смотрел на Ашота, и только сейчас Ашот заметил, как изуродовано лицо чабана. Правый глаз заплыл от удара. На щеке рубец от плети.
Потом капитан приказал поставить Ашота и Сурена друг против друга.
— Поговорите. Хотя бы поздоровайтесь, — улыбаясь, цедил он сквозь зубы.
— Да пожмите же друг другу руки, черт возьми!
Солдаты насильно сунули руку Ашота в широкую ладонь чабана.
— Вот так, — одобрительно сказал капитан и вдруг что было силы хлестнул чем-то тонким и гибким по их рукам. Острая, как от каленого железа боль пронзила руку Ашота. Он вскрикнул. Но тотчас же сжал зубы.
— Не нравится… ведь это только самое начало… Десять плетей! — скомандовал Мещерский.
