За селом навстречу Жене и Ашоту протарахтела арба, прогнали овец, везли сено, шли женщины с большими кувшинами на плечах. Все это были мирные люди, занятые своими заботами и делами. И наверняка никто из них не желал зла ни Ашоту, ни Жене. Но они видели ребят, с любопытством их разглядывали, особенно по-городскому одетую Женю, так неумело сидевшую на спине ишака. Это очень не нравилось Ашоту. Женя явно не думала ни о какой опасности. И наверное, даже о бандитах забыла. Но он-то прекрасно понимал, что казаки не станут сидеть сложа руки, что они или уже начали их искать, или вот-вот рванут за ними в погоню. При этом они будут спрашивать всех встречных и поперечных, не попадались ли им в пути двое, лет по двенадцати, один оборванный, другая в модном городском платье и сапожках. И тогда любая из этих только что встреченных ими на дороге крестьянок, со страху не задумываясь, даст казакам все интересующие их сведения.
      Ашот был бы рад свернуть с дороги снова в горы. Но, как назло, им не попадалось ни одной тропы. Он присматривался к окрестностям, ничего не находил и беспрестанно подгонял ишака. На душе у него было тревожно.
      Женя молчала. Казалось, она всецело была поглощена своими мыслями. И вдруг Ашот услышал, как она всхлипнула. Он посмотрел на нее и увидел на ее щеках слезы.
      — Чего ревешь? — сурово спросил Ашот.
      — Есть хочу. — Женя размазала по лицу слезы.
      — А я, думаешь, не хочу? — Ашот смягчился и подумал, что, пожалуй, все же зря не вытребовал у лавочника колбасы и хлеба.
      — Я сутки в рот не брала ни крошки, — всхлипывала Женя.
      — Я тоже, — сказал Ашот. Но воспоминания об этих сутках, за которые так много всего произошло, вернули его к мысли о том, ради чего он почти бежал сейчас по этой пыльной дороге, немилосердно нахлестывая ишака. В нем словно вдруг что-то оборвалось. И он продолжал уже совсем иным тоном: — Ну и что из этого? Мы с тобой здоровые! Катаемся, понимаешь, на свежем воздухе. А там люди гибнут. Раненые без воды мучаются!
      Теперь пришла очередь недоумевать Жене.
      — Какие раненые? О чем ты говоришь? — она уставилась на Ашота.
      Он понял, что сгоряча выпалил лишнее. Но у него тоже силы были на исходе.
      — А… — неопределенно махнул он рукой вместо объяснения.
      — Не хочешь говорить, тогда накорми меня, — капризно сказала Женя.
      — Чем? — пожелал узнать Ашот.
      — Мне совсем чуть-чуть надо, — взмолилась Женя. — Совсем маленький кусочек хлеба.
      — Где я его возьму?
      — Попроси у кого-нибудь. Вон впереди деревня! — указала она рукой.
      Женя сидела на ишаке, и ей было видно, что там впереди. Ашот же шел сзади и ничего не видел. Но сейчас он привстал на цыпочки и тоже увидел в низине серые крыши домов. «Может, на самом деле достать чего-нибудь съестного? Идти еще далеко. Может, и в горах прятаться придется. Тогда голодным крышка. Оба ноги протянем», — подумал Ашот и сказал:
      — Хорошо. Я достану еды. Но только дальше ты пойдешь пешком.
      — Пожалуйста! — даже обрадовалась Женя. — Думаешь, такое большое удовольствие сидеть на твоем осле?
      — И еще! — оставил ее без ответа Ашот. — Будешь мне помогать.
      — В чем? Что надо делать? — сразу оживилась Женя.
      — Делать — ничего. Молчать надо, — потребовал Ашот.
      — Что значит «молчать»? — не поняла Женя.
      — Совсем молчать. Будто совсем говорить не умеешь. Будто ты немая!
      Женя задумалась.
      — А обманывать нехорошо, — вдруг сказала она.
      — Знаю, — согласился Ашот.
      — А зачем тогда учишь?
      — Не обманывать учу. Молчать учу. Это разные вещи.
      — А почему я должна молчать? — Женя хотела знать истину.
      — Потому, — Ашот подыскивал слова, — что хотя ты и стоишь миллион, все равно обязательно что-нибудь не то скажешь.
      — Значит, ты мне не доверяешь, — сделала вывод Женя.
      — Доверяю. Но не совсем, — уточнил Ашот.
      Так с разговорами они зашли в деревню. Ашот сразу выбрал дом побогаче и погнал к нему ишака. Возле дома он остановился и постучал в окно. Окно открылось. На улицу выглянул сморщенный старик с большим носом и маленькими подслеповатыми глазками. Посмотрев на Ашота и, очевидно, решив, что тот просит милостыню, он сердито спросил:
      — Зачем беспокоишь?
      — Купи ишака, добрый человек, — без дальних разговоров предложил Ашот.
      — Кто продает? Ты? — не поверил старик.
      — Откуда у меня может быть ишак, добрый человек? Она продает, — кивнул Ашот в сторону Жени. — Мое дело — погонщик.
      — Она? — оценивающе взглянул на Женю старик. Но, очевидно, городская одежда Жени внушила ему доверие, и он продолжил разговор: — Сколько же она за него хочет?
      Ашот назвал цену. Подслеповатые глаза старика раскрылись и стали круглыми, как у орла. Ашот испугался, что старик рассердится, и быстро добавил:
      — Не дороже, чем все просят, добрый человек. А ишак что надо. Хорошему коню не уступит.
      Старик не дослушал. Он с шумом захлопнул окно и скрылся за занавеской. Ашот не ожидал такого оборота и невольно обернулся и посмотрел на Женю. Та молчала. Но глаза ее лучились откровенной усмешкой. Это совсем обескуражило Ашота, тем более что не он, а она только что плакала и просила его раздобыть хоть кусочек хлеба. Ашот уже собрался было задать ей вопрос, что, собственно, так развеселило ее, как дверь дома распахнулась, и на крыльце появился тот же старик, но уже в большой мохнатой шапке. И уже не орлиные глаза, а горящие угли светились у него из-под нависших бровей. Старик проворно спустился по лестнице и дважды обошел ишака, насквозь прожигая его пристальным взглядом. Потом он спросил Женю:
      — Ваша скотина?
      Женя отрицательно покачала головой. Ашот остался этим доволен. Но у старика глаза засверкали еще сильней.
      — А чья же? — сразу насторожился он.
      — Дедушкина, — совершенно четко вдруг ответила Женя.
      — А где дедушка? — сотворил что-то наподобие улыбки старик.
      — Болен, — также категорично ответила Женя.
      — Чем болен? Тифом? — сразу отпрянул старик.
      — Сердце у него болит, — успокоила его Женя.
      Старик снова заулыбался.
      — А, это хороший болезнь, очень хороший, — забормотал он. — И ишак тоже хороший. Я его покупаю. Только зачем вам, мои дорогие внучки, деньги? Что они сейчас стоят? Одно название. И те, того и гляди, жулики украдут. Послушайте меня — старого человека. Я дам вам козу.
      — Козу? — так и поперхнулся Ашот.
      — Самую хорошую, — заверил его старик. — И еще столько хлеба и сыра, сколько вы унесете.
      — Да зачем нам коза? — завопил Ашот.
      Старик изобразил на своем морщинистом лице крайнее удивление.
      — Как зачем? — развел он руками. — Коза это шерсть. Это шкура. Это мясо. Это такое молоко, от которого самое больное сердце поправится. Пусть меня накажет господь бог, если я вру!
      Сказав это, он набожно перекрестился и дважды громко хлопнул в ладоши. Все остальное завершилось в считанные минуты. Старик быстро загнал ишака во двор, крикнул какой-то женщине, чтобы она поскорее приготовила лаваш и чанах, а сам скрылся в сарае. Через минуту он уже выгнал оттуда во двор козу. Коза была белоснежная и очень красивая. У нее были небольшие рожки, черная звездочка на лбу, огромные темные глаза, а на шее красивый пунцовый бант. Коза сказала «Бе-е-е-е» и грациозно помотала головой.
      — Точно как у Эсмеральды! — воскликнула Женя и захлопала от восторга в ладоши.
      — Даже лучше, хотя я, честное слово, не знаю, где живет этот ваш Эсмеральд, — сказал старик и протянул Жене веревку, за которую была привязана коза.
      В это время во дворе появилась женщина, по самые глаза закутанная черным платком. Она вынесла ароматно пахнущий хлеб и сыр. Вид и запах съестного так подействовал на голодных ребят, что они, сразу забыв обо всем на свете, схватили у женщины и то и другое и, не взглянув больше ни на старика, ни на женщину, поспешили вместе с козой со двора. А старик, в свою очередь, поспешил скорее закрыть за ними ворота.
      На улице Женя тянула козу за веревку, а Ашот покрикивал на нее сзади. Коза послушно бежала вперед. Однако возле крайних домов ее бег заметно стал медленнее. А за околицей она и вовсе пошла шагом.
      — Слушай! Мы так и до вечера не дойдем! — взмолился Ашот и свернул с дороги на тропу, ведущую в гору.
      Коза прошла от поворота шагов десять и пошла еще медленнее.
      — Я вот тебе сейчас задам! — грозно прикрикнул на козу Ашот и, перехватив у Жени из рук веревку, потянул сильнее. Красивая коза на сей раз сказала «М-е-е-е-е» и замотала головой. Ашот уперся. Веревка лопнула. Ашот бросил веревку и схватил хворостину.

      Дважды казаки пытались взять пещеру штурмом и оба раза с большими потерями откатывались назад. Есаул Попов неистовствовал, божился, что не оставит в живых ни одного защитника каменного гарнизона. Но прорваться через баррикаду, закрывающую вход в пещеру, казакам так и не удалось. Они пробовали забросать баррикаду гранатами. Однако оказалось, что обороняющиеся успели воздвигнуть в пещере второй вал из камней, так что гранаты не нанесли защитникам пещеры существенного урона.
      — Всех задушу! Голодом заморю! Шкуру с живых сдеру! Ремни на спине вырежу! Понадобится — неделю тут простою! Две! Три! Но ни одной живой душе не дам выйти наружу! — кричал из-за укрытия Попов защитникам пещеры.
      В ответ прогремело несколько выстрелов. Пули защелкали по камням, ранив осколками есаула в лицо. Попов выругался, сел на разостланную бурку и приказал подать водки. В этот момент пред ним предстал Чибисов со своим напарником. Оба растрепанные, мокрые от пота, без лошадей, с винтовками без затворов. Чтобы добраться до своих, им пришлось лезть через гору. Есаул сразу понял по их виду, что с казаками случилось что-то недоброе.
      — Ну? — грозно прорычал он, уставившись на Чибисова тяжелым, как свинчатка, взглядом.
      — Выхода из пещеры по ту сторону горы, ваше благородие, мы не нашли, — вытягиваясь в струнку, доложил Чибисов.
      — А почему в таком виде? Почему пешком? — еще больше нахмурился Попов.
      Чибисов рассказал все, что с ними случилось.
      — Что? Два шкета? — не поверил своим ушам Попов. И вдруг взорвался: — Врешь! Оба врете, канальи! — рявкнул он и плеснул в лицо Чибисову недопитую водку из стакана.
      — Как есть, сущая правда, ваше благородие! — вытаращив глаза, оправдывался Чибисов.
      — Так как же они тогда вас одурачили? — ничего не желал слушать Попов.
      — Связные это их были! А вы их упустили. А теперь врете мне! И про выход врете! Под трибунал пойдете!
      Чибисов и его напарник стояли бледные как полотно.
      — Всю жисть верой и правдой служу, ваше благородие. И тапереча нет моего обмана. Уж не знаю, кто они такие, но своими глазами видел — малец и девчонка. На коня вскочили и ходу, — поклялся Чибисов.
      — Куда же они поскакали?
      — Не могу знать, ваше благородие. Только дорога тут одна до самой Благодати. А там на мосту патруль наш. И деться им некуда. Окажите последнее доверие, ваше благородие. Век буду бога молить — разрешите поймать поганцев? — бухнулся перед ним на колени Чибисов.
      Попов поднялся с бурки.
      — Не разрешаю. А приказываю. И сам с вами поеду! И если ты мне не докажешь, что все было именно так, а не иначе — запорю шомполами! — пообещал Попов и вскочил на коня.
      Через несколько минут пять всадников, нахлестывая коней, уже мчались по дороге.
      Впереди скакал Чибисов. Он спешил и старался. Конечно, не очень-то было приятно ему, георгиевскому кавалеру, выслушивать распекания есаула. Но слава богу, что дело только этим и ограничилось. Крутой нрав есаула знали все. И если он обещал вкатить сотню-другую шомполов — можно было не сомневаться: вкатит. И Чибисов спешил…
      Они выехали к тому месту, где купались.
      — Аккурат тут все было, ваше благородие, — приосадив коня, доложил Чибисов.
      Попов в ответ только мрачно взглянул на него и, не останавливаясь, помчался дальше. Доскакали до развилки дорог и остановились.
      — Так куда же они направились? — нетерпеливо спросил Попов.
      Казаки спешились, разбрелись по обоим направлениям, внимательно разглядывая следы подков.
      — Нашел! Нашел, ваше благородие! — раздался вдруг счастливый голос молодого казака. — Седло свое нашел!
      Все обернулись на его голос. Молодой казак указывал под обрыв. У самой воды, на ветвях старой ветлы, словно подстреленная птица с распростертыми крыльями, висело седло. Очевидно, у Ашота не хватило силенок добросить его до воды, и оно застряло на дереве. Казака спустили на ремне вниз, он подхватил седло и поднял его наверх.
      — Мое! Ей-богу, мое! — повторял он.
      — Мне те двое нужны! — оборвал его Попов.
      — Похоже, следы и туда и сюда пошли, господин есаул, — доложил казак.
      Попов посмотрел на карту.
      — У деревни обе дороги сходятся. Двое давайте налево, остальные за мной, — приказал он.
      Казаки разъехались. Группа Попова проскакала еще версты три и нашла второе седло. Теперь уже радовался Чибисов и благодарил царицу небесную матушку-заступницу за то, что не оставила вниманием раба своего.
      — Не уйдут, ваше благородие. Под землей, а найду. Истинный крест! — клялся он.
      — А не найдешь — я свое слово держать умею, — предупредил есаул.
      У околицы остановились. Подождали тех, кто поехал в объезд. Скоро казаки спустились с горы, гоня перед собой угнанного у них коня.
      — Только в горы заехали, а он тут как тут, пасется на лугу. Мы к нему, а на нем узды нет, — рассказывали они.
      — А этот след прямиком в деревню ведет, — доложил Чибисов.
      — Почему знаешь? — недоверчиво спросил есаул.
      — Мой конь, ваше благородие, на правую сторону особыми подковами кован. По четыре шипа на каждой. Чтоб ненароком в обрыв не слетел. Вон, на дороге, все видно, — объяснил Чибисов.
      Есаул нагнулся с седла, посмотрел на необычный след.
      — По-умному уходят твой беглецы, Чибисов. Вряд ли проехали они через деревню, — заметил он.
      — Вот и я думаю, ваше благородие, не стоит нам за ними дальше гнаться, — обрадовался Чибисов тому, что голос есаула стал мягче. — Разрешите, я наперед на своих двоих разведаю?
      — Давай, — кивнул есаул.
      Чибисов как собака метнулся по следу и безошибочно вышел к дому лавочника. За ним, не торопясь, двигалась вся группа. След подвел Чибисова к коновязи, потом к воротам…
      — Похоже, здесь они, ваше благородие, — доложил Чибисов.
      Есаул сделал знак рукой. Казаки тотчас окружили дом. А Чибисов ловко перемахнул через забор и очутился в саду. Там он снова нашел след двойных шипов, который привел его к сараю. Чибисов распахнул ворота сарая и сразу же увидел своего вороного. Конь приветливо заржал. Чибисов быстро отвязал его я вывел из сарая. И тут перед ним, словно из-под земли, появился лавочник. Жирное небритое лицо его расплылось в угодливой улыбке.
      — Вот и хозяин нашелся. А я думаю, где его искать, — залебезил он перед казаком.
      — Пой, пой, — мрачно оборвал его Чибисов. — Мы еще дознаемся, как он к тебе попал.
      — Привели мне его. Накажи меня господи, привели! — поклялся лавочник.
      — А ну, пошли к есаулу! — Чибисов схватил за шиворот лавочника и потащил к воротам.
      Лавочник не упирался: саженного роста казак мог ведь и ребра переломать. Он только оправдывался:
      — Я ему овса дал. И хлеба дал. И воды ключевой принес…
      — Мели, мели… — Чибисов вытолкнул лавочника из ворот.
      Есаул Попов начал допрос без лишних слов.
      — Так откуда у тебя, любезный, этот конь? — спросил он, поигрывая нагайкой.
      Лавочник решил представить все господину офицеру в самом выгодном для себя свете.
      — Я сразу догадался, что это ваш конь. И подумал: надо забрать его у мальчишки.
      — Что же он, так тебе его и отдал, за здорово живешь? — усмехнулся Попов.
      — Какое! Лучшего ишака взамен взял! — поклялся лавочник.
      — Говори, куда делся этот оборванец!
      Лавочник угодливо развел руками.
      — Этого, господин офицер, не знаю.
      — Пойдешь с нами, — решил есаул. — Поищешь своего длинноухого. Найдешь — твое счастье. Не найдешь — казачки научат тебя, как зариться на казенное имущество.
      На лице у лавочника отразился испуг.
      — Господин офицер, где же я его буду искать? Помилуйте! — взмолился он.
      — Помилуем его, казачки? — усмехнулся есаул.
      Казаки плотным кольцом окружили лавочника.
      — Да что с ним толковать, ваше благородие, — выступил вперед Чибисов. — Все они одним миром мазаны. Куда узду замотал, волчья сыть?
      Лавочник в страхе отшатнулся. Но было поздно. Чибисов резко взмахнул нагайкой и со свистом опустил ему на спину. Лавочник взвыл от боли. И этим только развеселил казаков. Удары посыпались на него со всех сторон и продолжали сыпаться до тех вор, пока есаул не остановил своих подчиненных.
      — Ему еще ишака искать, казачки.
      Лавочника взгромоздили на свободного коня, и вся группа поскакала по дороге на Благодать.

      Как только тропа привела ребят в горы, Женя сразу попросила:
      — Давай присядем на минуточку…
      — Какое присядем! Не видишь — темнеет! — завопил Ашот, подгоняя козу.
      Женя огляделась по сторонам. Солнце уже скатилось за гору и оттуда посылало в небо желтоватые, белые и розовые лучи. Они устремлялись в синюю высь в там бесследно таяли. В лощинах, под кручами, и в ущельях начали сгущаться сумерки. И от этого, казалось, посинел и загустел весь воздух над горами.
      — А как же мы будем есть? — снова спросила Женя.
      — Как все люди, на ходу! — Ашот оторвал кусок лаваша, сунул его в рот и аппетитно задвигал челюстями.
      — А дедушка говорит, что на ходу есть вредно, можно подавиться, — заметила Женя.
      — Ха! — непроизвольно вместо ответа вырвалось у Ашота.
      И слышались в этом возгласе и насмешка, и удивление, и негодование.
      — Я не то что на ходу, на бегу всю жизнь согласен есть. Лишь бы было что, — сказал он и снова набил рот хлебом и сыром.
      — А еще дедушка говорит, что перед едой надо руки помыть, — продолжала Женя.
      Ашот посмотрел на свои руки, повернул их ладонями вверх, вниз, потом вытер о бока своей куртки и, решив, что сделал все, что требовалось, спокойно продолжал есть.
      — И еще дедушка говорит, что руки обязательно надо мыть с мылом! — не отставала Женя.
      Ашот даже остановился.
      — Да? А где его взять, это мыло? У нас во всей деревне его не видели уже сто лет!
      Он сказал это с обидой и с упреком. И Женя смутилась. Поняла, что, пожалуй, зря придирается к нему. Ведь, в общем-то, он очень хороший парень: и добрый, и сообразительный. А если многого не знает, так разве он в этом виноват? Жене стало жалко его.
      — Конечно. Сейчас война, — вздохнула она.
      — Вот тебе и «конечно»! — передразнил ее Ашот. Но очевидно, Женя задела его за живое. Он еще долго что-то ворчал, а потом сам перешел в атаку.
      — Очень твой дедушка много знает. А про Ленина он слышал? — явно надеясь поставить Женю в тупик, почти торжественно спросил он.
      Но Женя в ответ только засмеялась.
      — Да Ленина весь мир знает! — совсем по-доброму сказала она. — А дедушка всегда говорил, что Ленин — самый большой человек на свете.
      Ее тон, наверное, подействовал на Ашота больше всего. Он вдруг перестал ершиться:
      — А вот я ничего про товарища Ленина не слыхал. Только вчера мне о нем наши бойцы рассказали. И ты расскажи, что ты знаешь…
      Они говорили, а шли давно уже с остановками, тянули козу за рога, подталкивали ее сзади до тех пор, пока она вдруг окончательно не остановилась.
      Ашот взмахнул хворостиной и стегнул козу по спине. И в тот же момент она, вырвавшись из рук Жени, ловко поддала рогами Ашоту под бок. Ашот от неожиданности всплеснул руками и кубарем полетел в траву.
      — Вай! — закричал он.
      Женя расхохоталась.
      — Чтоб тебя волки сожрали! — запричитал Ашот, вставая.
      Женя поймала козу за веревку, но та и не думала вырываться.
      — Животных надо любить. С ними надо обращаться ласково, — сказала Женя.
      Коза все это выслушала. А когда Ашот снова взялся за хворостину, легко поднялась на задние ноги и, стремительно бросившись вперед, дала ему такого тумака в живот, что Ашот как мяч полетел в кусты. После этого коза снова вернулась к Жене и как ни в чем не бывало ласково потерлась о ее ноги.
      — Теперь я понимаю, почему этот старый черт так быстро запер за нами ворота! Вот жулик! — причитал Ашот. — Чтоб его тот ишак сбросил в пропасть!
      Они свернули по тропинке в обход большого, лежавшего на пути у них камня. Прошли сквозь заросли карагача и очутились на поляне. И тотчас же на них с громким лаем бросился большой мохнатый пес. Женя вскрикнула и нырнула за спину Ашота. А Ашот схватил с земли толстый сук и замахнулся на пса.
      — Назад! — скомандовал он.
      Пес лаял, но не бросался и не пытался их укусить. Он просто не хотел пускать их на поляну дальше. И еще он пытался отбить у них козу. Коза рванулась в горы, но лохматый пес немедленно ее догнал и завернул на поляну. И только тогда и Ашот и Женя увидели, что в дальнем конце поляны сбилось в табун стадо овец и навстречу им от стада идет человек — в бурке, высокой шапке, с палкой в руке. И еще они заметили в стороне от табуна неяркое пламя костра.
      Человек в бурке крикнул: «Верный, замолчи!» — и пес сразу перестал лаять.
      — Кто это? — испуганно спросила Женя.
      — Наверное, чабан, — ответил Ашот.
      Человек в бурке подошел к ребятам.
      — Откуда вы? — спросил он, с любопытством разглядывая их.
      — Мир тебе, — ответил Ашот.
      — Хорошо. Пусть будет так. Мир вам обоим, — прекратил расспросы чабан.
      Они помолчали, продолжая разглядывать друг друга. У чабана было строгое, словно высеченное из камня лицо, небольшие усы, прямой нос, внимательные и добрые глаза.
      В горах темнеет быстро. Сумерки на поляне стали уже совсем серыми, и все окружающее утонуло в них, как в тумане. Разглядеть чабана досконально Ашот уже не мог. Но то, что он смотрит на них приветливо и не сделает им зла, Ашот понял сердцем. Он сам два года пас чужих овец, знал, как нелегко достается чабанам хлеб, и сразу проникся к незнакомцу полным доверием.
      — Скажи, пожалуйста, куда ведет эта тропа? — спросил Ашот.
      — Вокруг поляны, — ответил чабан.
      — А дальше?
      — А дальше снова вниз, на большую дорогу.
      — А нам в Благодать надо, — сказала вдруг Женя.
      Чабан, как показалось Ашоту, чуть заметно усмехнулся.
      — Ночью в горах только шакалы бегают да волки, — сказал он.
      — Что же нам делать? — задумался Ашот.
      — Идемте к моему огню. Там виднее, там что-нибудь придумаем, — предложил чабан.
      Оставалось только согласиться. Тем более, что чабан, не говоря больше ни слова, повернулся и пошел туда, где разгорался костер.
      Возле костра был устроен шалаш. Чабан пригласил ребят в шалаш и подбросил в костер хворосту. Потом он достал из мешка хлеб, лук, вареное мясо и угостил ребят.
      Пока ребята ели, чабан молчал. Но когда они, по его мнению, насытились, сказал вроде бы самому себе:
      — В Благодать проще всего идти нижней дорогой.
      Ашот сделал вид, что не расслышал его слов. Но Женя выпалила всю правду:
      — Нам там идти нельзя. Там казаки.
      Ашот от ее слов даже дышать перестал. Он точно подавился бараниной, и глаза у него широко раскрылись и застыли. Чабан все отлично понял и пришел Ашоту на помощь.
      — Утром я покажу вам другую дорогу. А сейчас давайте спать, — сказал он и, чтобы окончательно успокоить Ашота, добавил: — У меня с казаками тоже свои счеты.
      Уснули ребята мгновенно. Усталость свалила их, словно скосила косой. И спали они крепко, как убитые. Но едва над горами появилась огненная корона солнечных лучей, чабан разбудил своих гостей. Он уже вскипятил на костре воду, заварил чай и напоил Ашота и Женю. Пока они прихлебывали из кружек душистый горячий напиток, он, не торопясь, говорил:
      — Две дороги ведут в Благодать. И на обеих вы можете встретить казаков. Пробиваться вам надо третьим путем: по реке. До реки вас доведет Верный. Там сядете в лодку и поплывете вниз. Держитесь ближе к правому берегу. А наблюдайте за левым. Как увидите на левом берегу два сухих дерева у старых развалин, причаливайте к ним. Лодку привяжите к кустам, а сами бегите в лес. Идите прямо против солнца, не сворачивайте никуда. Часа через два придете в Благодать.
      — А кто же лодку назад пригонит? — спросил Ашот.
      — Кто надо, тот и пригонит, — заверил Ашота чабан. — Идите. Не теряйте времени. Сюда казаки в любой момент могут нагрянуть.
      Ребята вышли из шалаша. Неподалеку мирно паслась их коза, а рядом с ней сидел Верный. Чабан подозвал пса и, указав рукой на Ашота и Женю, сказал:
      — С ними пойдешь. Веди их к реке. Покажи лодку.
      Пес в ответ завилял хвостом и ткнулся кудлатой головой в ногу хозяина.
      — Хороший, хороший, — ласково потрепал пса за загривок чабан и снова обратился к ребятам: — В путь добрый.
      Ашоту не хотелось прощаться с этим гостеприимным человеком, хотелось его отблагодарить. И Ашот придумал.
      — Спасибо тебе за все, — сказал он. — Прощай. И возьми, пожалуйста, от нас в подарок нашу козу.
      — Такой подарок можно делать только врагу, — добродушно улыбнулся чабан.
      Ашот растерялся.
      — Не обижай нас! Мы от чистого сердца!
      — От всего сердца, — подтвердила Женя. — А дедушка потом обязательно найдет вас и еще отблагодарит.
      — И вы тоже не обижайтесь, — весело сказал чабан. — Только эту рогатую ведьму у нас вся округа знает. Она с одним лишь Верным дружит. Что у вас выменял на нее старый Геворк?
      — Ишака, — ответил Ашот.
      — Вот плут! Ну, да ладно, пусть пасется вместе со стадом. — И чабан уже совсем серьезно добавил: — Говорят, красные уже подходят к Благодати…
      — А как вас зовут? — спросила Женя.
      — Сурен, — ответил чабан. — А прозвище «Каторжный». Меня тоже вся округа знает…
      Верный побежал рысцой вперед. Ашот и Женя поспешили за ним. Пока шли через поляну, они несколько раз оглядывались и махали чабану руками. Он тоже один раз махнул им в ответ. А йотом стоял не шевелясь, как изваяние, и молча глядел им вслед.
      — Какой хороший человек, — сказала Женя, когда чабана не стало видно. — Я никогда не думала, что в горах есть такие люди.
      — Только в горах такие и есть, — гордо сказал Ашот.
      — А почему он каторжный?
      — Наверное, политический, потому и каторжный, — решил Ашот. — Наш Одинцов тоже на каторге был. Даже два раза.
      — Какой Одинцов? — не поняла Женя.
      — Да там один… — замял разговор Ашот.