Тебя нет ни у птиц, ни у зверей.
      Мечта моя! Ау! Пиши скорей.
      * * *
      9 мая 1942, Урдама
      На улице -- зима, в душе -- цикады!
      С того апреля первое письмо,
      Отправленное три тому декады,
      Пришло, и у меня из уст само
      Собою исторгаются рулады,
      Хоть желдорлаг на окнах -- как бельмо,
      Или бонмо в зубах продажной крали.
      Я счастлив! Что так долго не писали?
      Зачем каширский штемпель на письме?
      В Москве не возят почту на телеге?
      Ближайший ящик только в Костроме?
      Все странно, как фиалка в хрупком снеге,
      И радостно, и горько на уме.
      Родная, мы великие стратеги.
      Мы верим в честность мужа, но хотим,
      Чтоб нас ошибкой не смешали с ним.
      Голуба, брось, к чему теперь суеты!
      Что значит "есть бесцветные поры,
      Когда не пишется"? Самонаветы.
      Или вот это -- "новости стары,
      А новые похожи на клеветы -
      Боюсь, что ты рассердишься" -- муры!
      Известья не легки, но в чем вопрос-то:
      Твое молчанье тяжелей раз во сто.
      Вот что тебя прошу я от души -
      Что б там, в Москве, с тобой ни приключилось,
      Ты мне тотчас все это опиши,
      Пиши, когда погода не смягчилась,
      Пиши, когда дела не хороши,
      Пиши, когда ничто и не случилось,
      Пиши, когда и радость, и беда.
      Пиши равно. Я писем жду всегда.
      * * *
      4 ноября 1942, Архангельск
      Родная, Ирочка! Ругаться буду -
      Ну что тебе надумалось болеть!
      Где это отыскала ты простуду?
      Спасибо маме -- есть кому жалеть
      И суетиться, успевая всюду,
      Хоть ей, недужной, где со всем поспеть!
      На днях я получил твою посылку,
      Благодарю, роднуля, за присылку!
      Но лишнего ты мне не посылай -
      Пришли мне варежки, часы и бритвы.
      Бельем моим себя не утруждай:
      Имею для молитвы и для битвы.
      А нож (монгольский) выложь и подай.
      Меняются условья нашей житвы.
      А чтоб тебе следить весь ход вещей -
      Пришли бумагу и карандашей.
      * * *
      11 ноября 1942
      Привет родным! Я к Бую подъезжаю.
      Москва так близко, но не захватить!
      Другого случая себе желаю,
      А этот повод надо упустить.
      Что в планах у начальства -- я не знаю.
      Хочу проситься в школу -- повторить
      То, что когда-то так далось легко мне,
      А ныне, отупевший, плохо помню.
      А к слову -- чувствую, что у меня
      В родном мне доме неблагополучно,
      В чем боле убеждаюсь день от дня.
      И я прошусь на фронт собственноручно,
      Мою нелегкую судьбу кляня -
      Чтоб сгинуть, как то с чувствами созвучно.
      И это -- вовсе не дурацкий понт.
      Нет, мне один конец. На фронт. На фронт.
      * * *
      17 ноября 1942, Архангельск
      Иринушка -- весь испереживался,
      Душой и телом всячески изныл,
      Покамест до Архангельска добрался
      И в кадрах тут любезно принят был.
      Со мной одним начкадров совещался
      И мне военучебу предложил.
      Благ пожелал мне. Росчерком единым
      Я более не числюсь гражданином,
      Но, как стройкомандир РККА,
      Теперь я в зимнее обмундирован.
      Шинелька подкачала -- коротка,
      И сапогами я не очарован:
      Уж больно голенища широка.
      Но кошт хорош -- научно обоснован.
      А более всего мне по нутру
      Порядок. Словом, это все к добру.
      Вообще я встал обеими ногами
      На обретенном жизненном пути.
      Бог с ней, шинелишкой, и с сапогами!
      Важнее то, что буду я в чести
      По всей гражданственно-народной гамме,
      Чтоб вновь сквозь испытания нести
      Всю преданность и Партии, и Классу.
      Шинель же не того мне дали классу.
      По смыслу курсов, стану я комбат,
      Но знания мои теперь убоги:
      Отстал, забыл, и не зубаст -- щербат:
      Что выбили, что потерял в остроге.
      Теперь и от занятий стал горбат,
      Небоги мы, да ведь горшки не боги,
      Слыхал я, лепят. Я ж архиерей
      Отсюда выйду. Отвечай скорей.
      * * *
      24 ноября 1942
      Любимая, вам посылаю справку,
      Что я в/служащий, а ты -- жена,
      Чтоб в военторге занесли вас в графку
      И отоваривали всем сполна.
      Но тут и все покамест на затравку,
      А будет ли другое -- ни рожна
      Пока не вижу я и столько ж знаю.
      Как я живу? Да сносно поживаю.
      А настроенье? Настроенье -- в бой.
      Поехать бы на фронт прямой наводкой
      Воздать им, честь по чести, за разбой.
      Сегодня нас порадовали сводкой
      И дух у нас подняли боевой
      Для подготовки вдумчивой и четкой.
      Но -- трудно. Чтоб концы в учебе свесть -
      Не сплю ночей. Но результаты есть.
      Иринушка! К тебе большая просьба,
      Когда ты сможешь и тебе не лень,
      Равно когда-то под рукой нашлось бы -
      Пришли мне бритву, лезвия, кремень
      Для зажигалки, кисточку -- не брось бы
      Я прежнюю -- была б и по сей день -
      Простых карандашей, бумагу, мыла
      Того, что в тубах, -- кажется, там было...
      Резинку, компас, перочинный нож,
      Линейку командира, кофе в зернах -
      А полевую сумку, как найдешь, -
      Сухариков -- два килограмма, черных,
      Немного табачку -- тут молодежь
      Иной раз курит табачков отборных -
      Так буду рад за них, ну, там, кисет...
      Ваш Ника. С нетерпеньем жду ответ.
      * * *
      11 декабря 1942, Архангельск
      Любимая, прости меня! Прости,
      Что на письмо не вдруг я отвечаю:
      Мы на ногах находимся с пяти,
      А в десять я в постель упасть не чаю,
      Нет время лишнего, как ни крути,
      А между тем так по тебе скучаю,
      Так вспоминаю посреди забот
      20-й год и 21-й год!
      Как спали на Рождественском бульваре
      В нетопленой гостинице вдвоем,
      Не смея и мечтать о самоваре,
      Вставали, собирались на прием
      И в городе, иззябшись, как две твари,
      Вдруг где-нибудь к буржуйке припадем,
      Но, трудностей не наблюдая вовсе,
      Мы были молоды, теперь не то все.
      Когда ты это только хочешь знать,
      Я сплю не раздеваясь по неделям.
      В носках, в двух брюках я ложусь в кровать,
      Которую с другим курсантом делим
      Чтоб только с холодрыги не страдать,
      А на себя три одеяла стелим
      И две шинелишки одна к одной,
      А утром обтираемся водой,
      Что было мне полезно и отрадно
      Когда-то в молодости, а сейчас
      Я думаю, что будь оно не ладно.
      Как быть -- твой продовольственный наказ
      Едва ли выполню: живем мы гладно,
      До школы было с пищей -- самый раз,
      Теперь не то. А прежде было рай мне.
      Тебя целую. Ника. Отвечай мне.
      * * *
      1 января 1943, Архангельск
      Любимая! Была сегодня трасса
      Кросс десять тысяч, каковой пробег
      Твой благоверный сдал -- и не без класса -
      За час тринадцать мин. и десять сек.
      Врач говорит, что может быть удасса
      Мне встать на дополнительный паек,
      Что было б для меня совсем неплохо,
      Поскольку чувствую себя я плохо.
      С учебой все неплохо обстоит -
      Пугает тактика и огневая,
      Хотя отлично по второй стоит,
      По первой же на хор. я успеваю,
      И за другими дело не стоит
      Предметами, но я переживаю,
      Безумствуя, цветок мой полевой,
      За непосылку сумки полевой,
      На кою я надеялся и крепко,
      Мне, правда, сумку выдали уже,
      Но эта не хороша и не крепка,
      Но коли той-то нет, сойдет уже,
      Я рад, коль та обменена, как кепка,
      На сыр и соль, но ежели ниже,
      То есть, когда подарена кому-то,
      То попадет кому-то по чему-то.
      * * *
      23 февраля 1943, Архангельск,
      Ну, слава тебе, Господи, хоть я
      От недоеда несколько не крепок
      И нервами пошатан от житья
      Вхолодную среди лесков и степок -
      Я командир, ведь вот что за статья!
      Теперь являюся точный слепок
      Суворова и, хоть аттестован
      Был на майора, вышел капитан.
      А на плечах погона зеленеют
      Со звездами и, как крыла, поют,
      Что хоть погона вида не имеют -
      Пока что нам защитные дают, -
      Но и не заменить их не посмеют,
      Так что и золотые не уйдут
      От нас ни шить, ни кант и ни иголочь -
      Все благородно, а не то что сволочь.
      * * *
      1 марта 1943, Архангельск
      Любимая! Пришла моя пора
      Отбыть для избиения фашистов,
      К чему готовимся уже с утра.
      Конечно, буду стоек и неистов
      Во имя не абстрактного добра,
      Не из усердия иных службистов,
      Не чтоб начальство рвеньем ублажить,
      Но чтоб хоть напоследок нам пожить.
      * * *
      23 июня 1943, Ленинград
      Тебя увидеть -- не о прочем бьюс,
      А там и смерть мою уже приближу.
      Я только беспокоюс и боюс,
      Что пред нее тебя я не увижу,
      И мучаюс и маюс и томлюс,
      Хоть духа своего и не унижу
      Перед опасностью -- но перед кем
      Всплакну? Кому печаль мою повем?
      А ты одна мне слух и утешенье.
      Вот изболевшая моя душа
      К тебе и ластится, как подношенье,
      Тебя своею скукою страша.
      Сегодня вновь на город нападенье
      И рвутся артснаряды, сокруша
      Дома, и из проломов безучастных
      Я помогаю выносить несчастных.
      Голос второй. ХОРОШЕЕ РАСПОЛОЖЕНЬЕ ДУХА МЕНЯ НЕ ПОКИДАЕТ НИКОГДА
      * * *
      17 октября 1941
      Ирина! Вероятно, на Восток
      Уйдем сегодня. До свиданья. Павел.
      * * *
      19 октября 1941
      В Москве опустит этот мой листок
      Один приятель наш отменных правил.
      Уходим, мама, срок наш тут истек,
      И часть уже ушли, а я вот правил
      Покамест вам с Ириною шесть строк.
      Ваш сын и брат уходит на Восток.
      * * *
      24 октября 1941
      Уходим. Ликвидировалась почта.
      Потопаем, должно быть, на Яик.
      Не отвечаю ни за что, ни про что.
      Имею брюки и пиджак, и шлык.
      Все было холодно. Теперь не то что.
      Привет родным.
      * * *
      26 октября 1941
      Поехал напрямик
      На Ярославль. Пути и дальше долги.
      Куда -- не знаю, но бежать -- по Волге.
      * * *
      28 октября 1941
      Ирина! Позади Данилов, Буй,
      А еду через Галич. Нацарапал.
      * * *
      1 ноября 1941
      Проехали Котельнич. Дале дуй
      На Киров (Вятку) -- дале на Сарапул.
      В теплушке чалю буржуем-буржуй,
      С таким комфортом до сих пор не драпал
      Ваш сын. Бегу: фашистов бить спешу.
      С дороги писем Ольге не пишу.
      * * *
      4 ноября 1941
      Простите, что пишу вам без помарок
      И так пространно, что уснешь читать,
      И шлю конверты вовсе не без марок,
      Которые тут пустячок достать -
      Их на вокзалах подают в подарок,
      Да выйдешь -- поезда не наверстать.
      Вот в чем беда! Но то не интересно,
      А интересно, что в теплушке тесно.
      * * *
      10 ноября 1941, Верещагино
      Забыл сказать, что не имею вшей,
      А денег выслать Леле не имею
      Возможности.
      * * *
      17 ноября 1941
      После желдорпутей
      Прошел 125 км с моею
      Всей аммуницией, и тьму вестей
      Вы от меня имели в хвост и в шею.
      Пишите: город Мензелинск, П/Я
      29-й. Обнимаю. Я.
      * * *
      20 ноября 1941
      Снабженье сдохло, но не в этом счастье,
      И провались оно в тартарары -
      Оно не стоит нашего участья,
      Пробуду месяц, т. е. до поры
      Пока не выпустят. П/Я-уч/часть. Я.
      * * *
      23 ноября 1941
      А город невелик: одни дворы,
      Кишащие вкруг киноцеркви роем.
      Туда нас водят через город строем.
      Но перепис у нас нестроевой,
      И это делают зато нестройно.
      600 км прошел я строевой,
      И, надобно сказать, везде достойно
      Нас привечал народ нестроевой.
      По всей Татарии бесперебойно -
      Должно быть, это век теперь таков -
      Встречаю я туристов-земляков.
      * * *
      13 декабря 1941
      Учеба сладилась, как и снабженье,
      Которое готов глотать живьем.
      Мы прочего народонаселенья
      Значительно прятнее живем.
      * * *
      17 декабря 1941
      Из ранее прошедших обученье
      Никто не выехал: все при своем.
      Проводят время в светских растобарах
      Иль, сидя по двое, бьют вшей на нарах.
      Но я пока все не имею вшей,
      Хоть им прожарка -- мертвому припарка.
      Имею смену бельевых вещей,
      У прочих же у многих только парка,
      И, расставаясь с парою своей,
      Мне говорят, что будто бы не жарко.
      * * *
      20 декабря 1941
      Когда из прежних мест я побежал,
      То вот что я услышал и узнал:
      С кирками на платформу вышли тети
      И, дружески кивая нам с путей,
      Кричали: Защитим вас, не умрете! -
      Так любят до сих пор у нас детей.
      Но есть и ворчуны: Вы все снуете -
      В мешок бы всех да в воду вас, чертей! -
      Так поливал сердясь -- как из брандспойта -
      Нас некий дед на станции какой-то.
      * * *
      3 января 1942
      В наряде был под самый Новый год,
      Стоял на улице, холодный мясом,
      В начале все ходил я у ворот,
      А после бегать стал я с переплясом,
      Перемежая барыней фокстрот,
      Партнер же обморозился тем часом.
      Позднее оба мы при свете звезд
      Кобылу мертвую везли за хвост.
      Она (кобыла) угодила в пролубь
      И вскоре богу душу отдала,
      И, кроткая, по снегу, что твой голубь,
      За нашими тенями вслед ползла,
      Укатывая наст в льдяную жолубь,
      И так она на бойню и пришла,
      Etcetera. Я вставил эту прозу
      Здесь более для смеха и курьезу.
      * * *
      15 января 1942
      По месяцу оказии я жду,
      Вчера вдруг получаю телеграмму,
      Отправленную Лелей в том году -
      Строка жестокую являет драму.
      Все зол, как прежде, жду, что вот пойду
      На фронт задать фашистам тарараму.
      Не исправим я. Утром на снегу
      Пишу своей......... "смерть врагу!"
      Прости, мне что-то стало непонятно:
      Пшено-мазня-рублей за килограмм.
      Вам что, продукты выдают бесплатно?
      * * *
      6 февраля 1942
      Позадержался я с ответом вам,
      Поскольку лампа надо мной стоватна,
      Но свету нет и в ней по вечерам.
      Так, о моральном облике ревнуя,
      Едва стемнеет -- предавался сну я.
      * * *
      12 февраля 1942
      Нам лампу завели и керосин,
      Энтузиасты занялись зубрежкой,
      А я и мой приятель тут один -
      Едва лишь вечер -- заняты картошкой,
      Ну то есть: чистим, варим и едим
      Ее на нарах под вонючей плошкой,
      Доскабливаем котелки до дна,
      Хваля: Ну стерва, до чего ж вкусна!
      Храним ее под нарами, ну где де?
      Ее, голубу, брать запрещено
      Во избежанье греческих трагедий.
      Мы дисциплину разделяем, но
      Уж сговорили вновь два пуда снеди.
      * * *
      1 марта 1942
      Картошку съели, думаем давно:
      Не прикупить ли нам еще гороха.
      Питательный, да варится он плохо.
      * * *
      9 июня 1942
      Опять с обменом площади ношусь
      И комнату на большую меняю
      При чем, естественно, удобств лишусь.
      * * *
      10 июня 1942
      Сижу в телеге -- к Туле погоняю.
      * * *
      11 июня 1942
      Стал бодрячок и очень петушусь,
      Без дела маюсь и весьма скучаю,
      Питанье очень ничего собой.
      Ну, кормят хорошо -- как будто в бой.
      * * *
      23 июня 1942
      Хорошее расположенье духа
      Меня не покидает никогда.
      Я полагал, что в Туле голодуха,
      Но кормят как... не знаю и куда!
      Во фляге постоянно медовуха,
      Но я не прилагаю губ туда,
      Или почти, -- ждем генеральной пробы,
      А представленье скоро -- и добро бы.
      * * *
      8 июля 1942
      Покинув милые мне берега,
      Торчу в полях, прислушиваясь к грому
      Со стороны заклятого врага,
      И жду приказа приступить к разгрому.
      * * *
      11 июля 1942
      Нечищенные оба сапога -
      От лености, ни по чему другому.
      Привет от Сени. Водку я не пью,
      Я Сене все до капли отдаю.
      * * *
      16 июля 1942
      Мотался трое суток на машине
      И видел множество красивых мест
      И много сел, пустых и черных ныне.
      От каменных домов торчат окрест
      Стена -- не больше, а от изб стены не
      Останется, но, где с дороги съезд,
      Стоят одни приземистые кубы
      Печей потухших и печные трубы.
      Поля засеяны, густая рожь,
      Высокая, ее волнуют ветры,
      По ней бежит, как водяная, дрожь -
      И никого вокруг -- на километры.
      Все в огородах есть, и никого ж.
      Грибов и ягод масса -- кубометры.
      А рыб в озерах -- ведрами носи,
      И ловятся лещи и караси.
      Пойду искать водицу со скотами,
      Когда с дежурства будем мы сняты.
      В полях цветы. Я упоен цветами
      И даже вам вот шлю теперь цветы,
      А ягодки -- все мне. И за постами,
      Тревогами дорожной маяты,
      Всем виденным счастливо ошарашен,
      Я духом бодр и даже бесшабашен.
      * * *
      20 июля 1942
      Как я могу и там, и здесь успеть!
      Жаль, что несладно жизнь пойдет у сына.
      Как и до моего отьезда, впрочем, ведь.
      А лелин Свекр -- известная скотина,
      Меня он никогда не мог терпеть.
      Пусть обо мне она молчит, Ирина.
      Пускай молчит! А дело не пойдет -
      Пускай к своим родителям пойдет!
      * * *
      23 июля 1942
      Цветы я посылал вам без значенья.
      Не к "осени уборочной" сняты
      И к вам отправлены без порученья -
      А просто так: красивые цветы.
      И сорваны они для развлеченья,
      И если рву цветы средь суеты,
      То значит есть и время, и стремленье,
      И неотбитое поползновенье.
      Мы, вместе с Сеней, ездим по грибы
      И выполняем рекогносцировки
      Под музыку далекой "молотьбы",
      И рвем цветы с опушек, а не с бровки,
      И ловим рыбу -- вам той рыбы бы,
      Но вы далеко, в том и остановки.
      Ну вот и Сеня говорит сейчас -
      Имеем рыбу, не имея вас!
      Я Леле, было, написал вначале,
      Чтобы она осталась там, где есть,
      Да побоялся, чтоб не заскучали.
      Когда известка начинает лезть
      И плакать -- кирпичи, как бы в печали,
      И чей объект становится -- бог весть,
      Там оставаться доле не годится:
      Как говорится: жиз смерти боится.
      В потоке же не гоже уходить,
      Опасно, да и плохо со снабженьем.
      Так стало быть -- не стоит и годить,
      А лучше уезжать с учережденьем.
      А вот в потоке лучше не ходить..
      * * *
      31 июля 1942
      Пишу, если хотите, с убежденьем,
      Что близится, по климату тех мест,
      Обязывающий ее отъезд.
      И совершать его совсем не лишне
      И в срок, и сразу, а не по частям,
      И ехать в гости к Анне Фоминишне.
      А в беспорядке ездить по гостям
      Не следует и нас спасай Всевышний.
      Как знать, где мы подвергнемся страстям
      Из-за меня ее на старом месте
      Ждут неприятности -- и это взвесьте.
      * * *
      26 августа 1942
      Все спрашивает, как ей быть, да пусть
      Как хочет, а не хочет -- остаются.
      А положенье знаем наизусть -
      Где стены, а где печи остаются.
      Что до меня, то может и вернусь...
      * * *
      27 августа 1942
      Уходим в бой. Минуты остаются.
      * * *
      1 сентября 1942
      Вчера из боя вышел. Жив, здоров.
      И Сеня тоже.
      * * *
      5 сентября 1942
      Как всегда, готов
      Вперед, на Запад. Все ваши посланья
      Как из другого мира, так далек
      Бываю точкой моего сознанья.
      Но средь моих забот мне не бил срок.
      * * *
      10 сентября 1942
      Замаранной открытки содержанье -
      Душевный мрак. Чтоб избежать морок
      И потоптать скептическое зелье,
      Залил какой-то доброхот, с похмелья.
      Да так, чтоб не иметь тому следов,
      Чтоб братец ваш невзрослый не дал маху
      И не смутил веселья бедных вдов.
      Возьмет да невзначай нагонит страху.
      И, кажется, портрет его таков:
      Всем недоволен, а подайте пряху
      Да тититешечко!
      * * *
      14 сентября 1942
      Да, есть кино...
      А мы тут видим... Впрочем, все равно.
      * * *
      25 июля 1943
      Для писем время нахожу насилу.
      Молчаньем не тревожьтесь -- я здоров.
      Бьем немца, так как сила ломит силу -
      И очень жалко угнанных коров.
      * * *
      2 сентября 1943
      Бои особенно жестоки. Был у
      Каких-то очень милых хуторов,
      И, занимаясь прочими вещами,
      Мы вволю угощались овощами.
      * * *
      7 сентября 1943
      И рыбку надо пригласить к столу,
      Зеркальные карпуши ходят строем
      В струях -- ни к городу и ни к селу,
      И мы на днях порядок их расстроим.
      * * *
      8 октября 1943
      Н.М. убит? Так тягой к ремеслу
      Бессмысленно себе могилу роем.
      Убит солдат, но мог бы жить З/К,
      Жестка неволя, а земля мягка.
      * * *
      11/14 октября 1943
      На нашем берегу на белых хатах
      Начертан лозунг: Командир, спеши
      На правый берег! Там, в полях, в раскатах
      Идет кровавый бой, а здесь, в глуши,
      Проверим мы затворы в автоматах.
      Ну, что бы нам ни выпало -- пиши!
      Не падай духом, думай без истерик.
      А я пошел. Пошел на правый берег.
      Голос третий. МЫ КРЕСТ ВАШ ДО ПОСЛЕДУ
      * * *
      2 октября 1941
      Здравствуйте, Ирина
      Михайловна и мама! Шлем привет
      С недоуменьем нашим -- в чем причина,
      Что Ваше, писанное нам в ответ,
      Полно тревоги о здоровье сына.
      Антон здоров и сыт. Обут. Одет.
      Он весел искренно и беспричинно.
      Но думаем, что просите невинно.
      В счет топлива теперь я хлопочу
      Об угле, попрошу всего полтонны -
      Положенную тонну не хочу,
      Поскольку дорого и нерезонно
      (Почти что 80 р. плачу) -
      Мне и дровец подбросят благосклонно -
      По пятьдесят рублей за кубометр.
      Мы и берем с ним ровно кубометр.
      Дала полсотни на покупку масла
      Топленого -- стремится дорожать,
      А мы его два фунта купим на зло.
      За ним хочу родителей послать -
      Отстаивать в хвостах желанье сгасло.
      Антон здоров, да и заболевать
      Не думал -- словом, это как хотите,
      А мы не жалуемся. Все. Пишите.
      * * *
      13 октября 1941
      Спасибо за собрание вещей
      Отсталых и разбросанных по следу -
      Я верю, нет занятия нищей,
      Да мы, как видно, крест ваш до последу.
      Прошу Вас -- для прикрытия мощей -
      Послать мне шубу старую по следу,
      Висевшую в Никольском на стене,
      И чесанки, и нитки мулине.
      Еще, как помнится, лежат в корзине,
      Где чесанки найдете вы легко,
      Калоши, купленные в магазине,
      И теплое зеленое трико.
      Здесь мостовых, конечно, нет в помине
      И грязь невылазная далеко,
      И если сына в руки подбираю,
      То шубу новую себе мараю.
      Здесь снег идет и холод, и дрова
      Пока в лесу, но Карасевы топят,
      И если дверь открыть часа на два,
      То кухонным теплом тебя затопят.
      В Никольском дров же с кубометра два,
      Небось, соседи все теперь истопят!
      Все понимаю -- без дальнейших слов
      Не беспокою Вас посылкой дров.
      Живу в тепле и в чистоте, и в холе,
      А я всю жизнь так, правду, не жила,
      И жаль, что Павел не со мной, а в школе -
      Какая жизнь у нас теперь была!
      Дай бог, чтобы его не взяли в поле -
      Ведь сослуживцев чаша обошла
      И только мне семью перепахала -
      Иль, может, я не правильно слыхала?
      Жаль, временно, не постоянно тут
      Живем мы, но не передать словами!
      Вы знаете, какой сизифов труд
      Таскать ребенка через город к маме?
      Трамваи переполненные ждут,
      А после в гору шлепать за дождями -
      Меж тем, когда вернусь, прилавок пуст -
      Ваш разговор об этом вовсе пуст.
      Вы понимаете -- я не двужильна!
      К тому ж я мать и знаю все c' est сa -
      Что если я выматываюсь сильно,
      То выстоять всего лишь два часа
      В каком-то там хвосте ему посильно, -
      А стало быть -- оставьте чудеса.
      В ненастье оставляю, и отлично
      Справляется один -- ему привычно.
      А Павел в деньгах рассуждает так -
      Раз где-то четверо живут на триста,
      То мне трехсот уж хватит как-никак,
      И высылает мне без лишних, чисто -
      Какой предусмотрительный, однак!
      Всегда бы так он мыслил впредь и ввысь-то!
      Целуем с мамой Вас. Антоша спит,
      Поскольку не уложишь днем -- не спит.
      * * *
      19 октября 1941
      В чем дело -- почему от Вас нет писем?
      Где Павел -- не могу понять ни зги!
      Зачем от нас он больно независим?
      Зачем он пишет: "Сына сбереги"?
      Зачем все циркулирует: "Займись им!"?
      У сына кашель -- из дому беги,
      Коклюш какой-то, больно горло, свербь им,
      И четверо недель мы это терпим.
      А сверху постоянно слышим стон -
      Девчонка там от скарлатины млеет.
      Как можно тут ручаться, что Антон
      И скарлатиною не заболеет.
      Девчонка та против него бутон.
      Он носится и ног он не жалеет.
      Прошу его -- за ним не уследить -
      Туда под страхом смерти не ходить.
      Но то, что наверху, ведь сплошь и рядом,
      И сделать тут не можно ничего.
      Меж тем со мной он сух, примеры я дам.
      Он пишет: "Гардероба твоего
      Толику перебрали к Ире на дом", -
      А что, в Никольском нет вещей его?
      Там разве лишь мои, не наши вещи?
      Боюсь, чтоб не обмолвиться бы резче.
      А странное: "целую малыша"!
      Но никогда, поверьте -- "вас обоих"! -
      Ах вон чего я пожелала-ша!
      Отвык, отвык в скитаньях и забоях!
      Но я живая все-таки душа,
      А поцелуи -- пусть возьмет с собой их
      С указами своими -- про запас.
      Пишите нам, а мы целуем Вас.
      * * *
      18 ноября 1941
      Исплакалась, душою изболелась,
      Ни строчки не имея от него,
      Все, что имелось, все куда-то делось,
      И не видать мне счастья моего.
      Когда б не лепеталось и не пелось
      Ребенку моему, то естество
      Мое давно бы корчилось от боли.
      И одолели головные боли.
      И ночью мучает тупая боль.
      Скорее бы родить. Так надоело
      Таскаться. Как письмо дойдет -- дотоль,
      Возможно, уж рожу. И то и дело
      Мне лезет в голову наше Николь
      ское. Ах, как мне надоело
      Никольское! Как хорошо-то ведь
      Так по-людски хоть временно пожить!
      Меня родители зовут на горы,
      Но комната так хороша, что с ней
      Жаль расставаться! С некоторых пор и
      С удобством, с печкой. Сяду перед ней -
      Все Павла жду, что он окончит сборы,
      Приедет в отпуск... до скончанья дней
      Вот и пожили бы мы с ним, как люди -
      У мамы и не повернуться буде.
      Хоть я не понимаю, почему
      Он думает увидеться? Так странно
      Вы пишете... Как рады мы ему
      Все были бы. И только несказанно
      Меня расходы мучат. Моему
      Устройству здесь зимой напостоянно
      Обязаны мы тратой на дрова.
      У мамы трат бы меньше раза в два.
      Но иногда... ах, иногда слабенек
      Бывает дух, и думаю сам-друг -
      А вдруг он больше не пришлет мне денег -
      Нет, по чужой вине... а все же -- вдруг?
      И вот смотрю: продуктов стол реденек -
      И закупаю все впятеро рук -
      Чтоб зубы класть нам не пришлось на полку -
      Картошку впрок и мясо на засолку.
      У нас уж с месяц как стоит зима,
      И собирали деньги -- взнос на просо -
      Я не успела и схожу с ума -
      Ведь мне сказали, что не примут взноса,
      Раз после времени, и я сама
      Ходила по начальству для разноса,
      И обещали -- впредь не обойдут -
      И даже с мясом прибегали тут.
      * * *
      20 декабря 1941
      Привет Вам, наши родные Ирина
      Михайловна и мама, а к тому ж
      И пожеланья от меня и сына.
      За Павла я спокоилась. Мой муж
      Нас извещает, не пиша нам длинно,
      Что он благополучен, здрав и дюж -
      И "верен взваленной ему задаче".
      Со мной, о господи, совсем иначе!
      В семь тридцать утром третьего числа
      Я брюхом наконец-то оттаскалась
      И недоношенную родила.
      Создание ужасно исстрадалось
      Пред тем, как умереть, и без числа
      Лицом от сильной боли искажалось,
      И чуть дыша последние три дня
      Тишайшим стоном казнило меня.
      Что было поводом ее мучений -
      Я, собственно, не знаю до сих пор.
      Тринадцатый как исполнялся день ей,
      То без четверти час смежила взор.
      Я не могла то видеть без мучений,