Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Йога. Искусство коммуникации

ModernLib.Net / Здоровье / Бойко Виктор Сергеевич / Йога. Искусство коммуникации - Чтение (стр. 59)
Автор: Бойко Виктор Сергеевич
Жанр: Здоровье

 

 


Но к каким бы высотам не вёл этот долгий и захватывающе интересный путь, он всегда начинается с йоги тела, действия телом, работы телом в духе. А сиддхи — это лишь блестящие конфетти, украшение истинного пути, осыпающие адепта йоги в безупречности, называемой отрешённостью.

Если «порой по улице идёшь, и вдруг возникнет ниоткуда и по спине пройдёт как дрожь бессмысленная жажда чуда....», и ты ждёшь именно этого, то старания будут бессмысленными, а цена их — бесконечно большой, поскольку напрасно потраченное время не вернуть.

Глава 17

О ДУХОВНОСТИ

Человек без дела, даже накормленный — страшнее атомной бомбы.

Академик Никита Моисеев

В девяносто шестом году бывший президент России поручил чиновникам по-быстрому сформулировать новую общенациональную идеологию. В связи с этим в средствах массовой информации даже возник тогда некий диспут. Центральные газеты опубликовали ряд статей, наиболее честная из которых начиналась так: «Слово „духовность“ взяли на вооружение подлецы и неудачники» (Л.Г. 16.10.96 «Идеология отсутствия таковой», А. Никонов), что напоминало «последнее прибежище негодяев».

Несколько лет назад в полузаброшенном посёлке Архангельского края я наблюдал, как народ отоваривался в жалком местном магазине. Дети, взрослые и старики в определённой части своих желаний были поразительно однообразны: «Кило сахару и бутылку водки... Макароны и две водки... Хлеба, бычки в томате и водку». Окончательно добил меня пацан лет десяти: «Коробку спичек и бутылку водки».

Примерно так же ко всему подряд пришпиливаются сегодня бесконечные заклинания о духовности. Это слово стало едва ли не таким же навязчивым, как совсем недавние «морально-политическое единство советского народа» или «закрома Родины». Странные типы на значительно поголубевших экранах талдычат о духовности русского православия, духовных путях русской истории, духовных учителях, духовном опыте и Бог знает о чём ещё с неизменным прибавлением слова «духовность».

Что говорит по этому поводу классика? В Новом Завете слово «духовность» повторяется много раз и означает «причастный к святому духу». Обычно «духовное» противопоставляют «животному» или «телесному». Во всех религиях считается, что есть духовное благо и есть духовное зло. Церковь утверждает, что худшие наши грехи — духовные.

Христианство изначально полагало, что в душе человеческой высшее постоянно воюет с низшим: есть плотские, низменные проявления человека — чувственность, аппетит и т.д., а есть высокие — дух, вера, нравственность, мысль.

Рене Декарт в трактате «О страстях», напротив, решительно подчёркивал, что нет высоких и низких частей души, она является единой и неделимой. Мераб Мамардашвили, один из честнейших философов нашего века, утверждал, что душа не более духовна, чем материя материальна, и вопреки дешёвым обыденным представлениям массового христианства никакой борьбы между высоким и низким в человеке не существует, поскольку он целостен в своей природе и проявлениях.

Воротить нос от грязи — этой адской смеси из бывшей живой плоти и самой земли — значит, поощрять небытие, утверждал Экзюпери. Он приводил в качестве примера образ прекрасного кедра, который тоже есть не что иное, как грязь, благодаря собственной работе очистившаяся до высокой добродетели и совершенства.

В своей замечательной метафоре Маленький принц утверждает, что кедр питается тлением, и только благодаря труду роста, превращает землю и тлен в ствол, ветви и хвою. Экзюпери был глубоко верующим человеком, и тем более интересны его мысли о бескомпромиссных «борцах» за моральную чистоту и духовность: «Нельзя требовать, чтобы человек перестал потеть. Вместе с потом ты уничтожаешь людскую силу. Кастраты борются с пороками, грязью и потом, которые являются признаками силы — силы без доброго применения. Они уничтожат силу — низшее, и вместе с этим жизнь». Чтобы дотянуться к свету, кедр должен врасти корнями глубоко в темноту. Если даже относиться к своей материальной «принадлежности» как к недостатку, то ещё Ларошфуко отмечал: «Наши недостатки — это продолжение наших достоинств». Апостол Павел утверждал, что «высшее не стоит без низшего», а Лао Цзы — что «высокое держится на глубоком».

А. Маслоу относит стремление к духовному росту в разряд высших человеческих потребностей, но при этом: «Чем выше место потребности в иерархии потребностей, тем менее насущна она для выживания, тем дольше она может оставаться неудовлетворённой и тем выше вероятность её полного исчезновения. Потребности высших уровней отличаются... меньшей организационной силой.

С субъективной точки зрения высшие потребности менее насущны. Намеки высших потребностей неявны, неотчётливы, их шепот порой заглушается громкими и ясными требованиями других потребностей и желаний, их интонации очень похожи на интонации ошибочных убеждений и привычек.

Для актуализации высшей потребности требуется больше предварительных условий, чем для актуализации низшей. В более общем плане можно сказать, что «высокая» жизнь неизмеримо сложнее, чем «низкая» жизнь» («Мотивация и личность», сс.156-157).

Интересно также его мнение о сочетании «высшего» с «низшим» в человеке: «Если... мы согласимся с тем, что корни высших и низших потребностей питает почва нашей биологической природы, что высшие потребности равнозначны с животными позывами и что последние так же хороши как первые, тогда противопоставление их друг другу станет просто бессмысленным.

Если мы однажды в полной мере осознаем, что эти хорошие, благородные человеческие позывы возникают и набирают силу только после удовлетворения более насущных, предваряющих все прочее животных нужд, то мы сможем отвлечься от самоконтроля, подавления, самодисциплины и задумаемся, наконец, о значении спонтанности и естественного... выбора.

Любой уважающий себя теолог обязательно обращался к проблеме взаимоотношения плоти и духа, ангела и дьявола, то есть высокого и низкого в человеке, но никому из них так и не удалось примирить противоречия, таящиеся в этой проблеме. Теперь, опираясь на тезис о функциональной автономии высших потребностей, мы можем предложить свой ответ на этот вопрос. Высокое возникает и проявляется только на базе низкого, но возникнув и утвердившись в сознании человека, оно может стать относительно независимым от его низкой природы».

Если в душе человека существует борьба, значит душа чем-то расколота. В цельной и гармоничной психике нет распрей между «высшим» и «низшим», если они есть — это всегда самоистребление. Вместо бессмысленной внутренней бойни должна быть борьба за рост — познание и понимание сути происходящего извне и внутри посредством активного в нём участия. Это и есть настоящая внутренняя работа, собственное движение к духовности, а не заклинания. Душа едина, поэтому её чувственная часть также является разумной. Люди не могут, к сожалению, разграничивать в своих проявлениях душу и тело, а также степень их единства и слишком часто смешивают телесные желания с потребностями души.

Указывать человеку что в его душе «низшее», что нет — это полиция нравов. В то же время «будь духовным» — только слова, которыми почти всегда пытаются вызвать то, что никому не известно.

«Все эти охи, ахи, крики о духовном и духовности без страстей — это простое обезьянство в человеке» (М. Мамардашвили). «Неотделимы факты мира от сил духовности, и слеп кто зрит от магмы до эфира лишь трёхкоординатный склеп» (Даниил Андреев).

С тысяча девятьсот семнадцатого года в стране «великого эксперимента» русского (и не только) человека попытались приобщить к новым ценностям, сформулированным большевиками. Они были прямыми, «как выпад на рапире», но привели к странным последствиям — например количество сексотов и доносчиков за первые четверть века советской власти приблизилось по своему порядку к показателям общей численности населения.

«А век поджидает на мостовой, сосредоточен, как часовой. Иди — и не бойся с ним рядом встать. Твоё одиночество веку под стать. Оглянешься — а вокруг враги, руки протянешь — и нет друзей; но если он скажет: „Солги“, — солги, но если он скажет „Убей“ — убей» (Э. Багрицкий, «ТВС»).

Интересно: читая, например, «Третье открытие силы», мы и там встречаем знакомые мотивы о том, что в новое время многие ценности устарели, в том числе и духовные, и есть способы развития (очевидно, «йога-дхара-садхана»), которые помогут человечеству совершить в этой области прорыв. Так и тянет повторить слова ерофеевского персонажа из «Москва — Петушки» (который без ног, хвоста и головы): «На что он намекает, собака!?»

После того как революционный угар пролетарского сознания начал выветриваться, партия срочно предписала каждому вызубрить «от» и «до» моральный кодекс строителя коммунизма, подразумевалось, что после этого любой человек автоматически станет духовен, высокоморален и с сердцем, лёгким от песни весёлой, незаметно окажется в светлом будущем. Как это неоднократно бывало в истории и раньше — не получилось.

Российскому обывателю исторически предлагалось без особых хлопот и материальных расходов приобщиться к истинной духовности через русскую православную церковь и её обряды, например — посредством крещения. Однако любителей легких путей и тут ждёт разочарование, ибо ещё Ницше отметил, что у крещеного даже меньше шансов стать настоящим христианином, чем у нехристя, ибо крещение по своей сути вовсе не должно быть формальным обрядом, который священнослужитель совершает по первому требованию и за сходную плату. На самом деле крещение призвано быть завершающим, итоговым актом длительного личностного развития, который логичен для человека в силу глубокой внутренней необходимости. Сейчас же народ записывается «в православные», как в двадцатые годы — в большевики или Белую гвардию.

Как вы понимаете, здесь я касаюсь темы возвращения к духовности через религиозную веру, само наше время и крутые жизненные перемены создают к этому множество препятствий. Раньше народ был почти поголовно «охвачен» партией, теперь, когда всё это рассыпалось и исчезло, людям по привычке всё равно необходимо быть в каких-то «рядах», а привычка — это страшная сила. Историк Яков Кротов замечает: «Фанатизм, страсть отмежёвываться и тыкать в еретиков пальцами сами по себе вроде бы не делают человека неправославным по духу, по манере поведения — но всё-таки православные и таких субъектов считают своими. Это своеобразное перемирие, внутреннее согласие взрывается только в тех случаях, когда православие берёт себе на вооружение государственная власть» («GEO» №1, 2000, с.53).

Церковь предлагает народу традиционную религию русского человека — православие, но знает ли этот человек, особенно в глубинке, что-либо достоверное об этом своём христианстве, его происхождении, развитии, ересях, борьбе за существование? Просто верить? Для этого всё слишком долго не верили. Креститься? Сколько угодно, но где смысл? У Ницше есть работа, которая называется «Философствование с молотком»: ходит человек и ударяет по красивым статуям богов, в ответ — гулкий звук, они пустые, также как пусты и свободны от истинной веры души тех, кто быстро и дёшево становятся христианами, прибегая только ко внешним знакам веры.

Отсюда Ницше с горечью констатировал, что цивилизация — лишь тонкая плёнка над морем мрака, океаном инстинктов, и в любую минуту всё это может рухнуть, потому что ни на чём не основано. Правоту философа подтвердили два мировых прецедента: коммунизм и нацизм. Не говоря уже о разрушительном безверии атеизма, можно с горечью отметить, что и вера никого не спасла, потому что массовый христианин — пустышка, не знакомая с личностным развитием. Это полностью относится к сегодняшним российским верующим, да и не только к ним. Кроме того, кто сказал, что общечеловеческие ценности, ставшие всеобщими моральными принципами человечества, были сформулированы впервые именно христианством?

В Георгиевском монастыре, что под Севастополем, облачённый в рясу священника человек с перекошенным лицом злобно кричал: «Немедленно уберите видеокамеру, тут запрещено снимать! Иначе конфискую!» На мой недоуменный вопрос: «В чём дело, батюшка, тут ведь одни развалины?» — прозвучало нечто поразительное: «Тут ещё и военная часть рядом! И я, как бывший офицер, не могу допустить видеосъёмку вблизи объекта!» Невооружённым глазом было видно, что «святой отец» с армейской прямолинейностью вымогает деньги, одновременно срывая накопленную по жизни злобу, но что я мог противопоставить этому странному существу, с лёгкостью поменявшему жест «есть» на крестное знамение? И сколько их сегодня среди нас, двуликих Янусов безумной эпохи?

Кант говорил, что самое трудное — это движение в сознании, которое в корне отличается от ритуала, являющегося движением внешним, можно выполнять ритуал без малейшего волнения души.

Духовность и моральность — две стороны медали. Известно, что первая форма, в которой возникла философско-религиозная мысль, это философия личного спасения. Уже мудрецы и философы древности полагали, что мир, в котором мы родились случайно, устроен так, что от него приходится спасаться, проделывать какой-то специальный путь, чтобы выйти из бессмысленного круговорота обычной жизни, ведущего к бесконечному перерождению, повторениям одного и того же.

Всегда считалось, что есть другой мир — справедливости, счастья, свободы, он где-то там, быть может, на небе. Многие религии обещали пребывание в раю после смерти, если ты будешь праведно вести себя на этой земле, не сомневаясь в данной вере, её представителях и не выступая против них и власть имущих. Тем не менее рай оставался несбыточной мечтой, а людям всегда хотелось сделать совершенным именно эту реальность, чтобы хотя бы чуточку пожить наяву в царстве всеобщего счастья. Иногда кажется, что как раз этот второй, совершенный и утерянный мир раньше был человеческим, а в грубый и грязный теперешний люди угодили за какие-то прегрешения всего рода людского или за свою собственную вину, и когда-то потом, после смерти, мы снова вернёмся туда, где всё организовано только по законам справедливости.

Особенно актуальным стремление к высшему почему-то всегда было и почиталось в нашей стране, где все ждут и бесконечно надеются на лучшее, пока «...В России зима заплетает морозным узором стекла жалких построек срединного царства. Кто на трон вознесён, кто навеки увенчан позором, кто в посмертном пространстве бессчётные терпит мытарства».

Может на этой земле людям свойственно использовать свои лучшие качества (хотя для этого нет никаких видимых причин) лишь потому, что ими выполняется какой-то долг перед высшей реальностью? На самом деле мы проявляем сострадание, честность, совестливость, деликатность, доброту и многое другое, хотя добрые поступки, например, абсолютно ничем внешним не вызваны, ведь в этом мире никто никогда никому ничего не должен. Но, с другой стороны, мало на свете людей, которые живут, хотя бы иногда не делая алогичных поступков, называемых добрыми, которые, правда, не помогают, а скорее мешают, становясь источником неприятностей, что отражено даже в пословицах типа «добро наказуемо».

Что же получается? Видимо, человек одновременно как бы является обитателем двух различных, взаимоисключающих миров, высшего — чьим законам мы иногда подчиняемся на этой земле, проявляя то, что является духовными человеческими ценностями и свойствами, и обычного, всем слишком хорошо известного, грубого и суетного, о котором писал Уильям Джей Смит, индеец-чероки: «Мир шуршит, как газета, пахнут кровью дешёвые роли, всё страшнее в кассете не проявленный ролик...»

И попадаем мы в состояния души, характерные для «второго», высшего мира, неуправляемо, случайно, вдруг — по «закону перебоя сердца» — «мы в воды медлительной Леты летим, как зерно в борозду...».

Старинное философское определение звучит так: у атрибута субстанции нет второго момента. Древние греки говорили более понятно: «Нельзя лечь спать на вчерашней добродетели». То, что человек сегодня, сейчас вдруг совестлив, добр, сострадателен — отнюдь не означает, что он автоматически будет таковым завтра. Тому факту, что вдруг в тебе проявилось что-то слишком человеческое, нелогичное, избыточное по этой жизни — нет причины! Ты добр только потому что сейчас добр. Ни «вчера», ни «завтра» не имеют к этому никакого отношения. Скорее всего завтра, втянутый в мясорубку беспощадной борьбы за денежные знаки, ты поднапряжёшься и сумеешь вынужденно соответствовать зверским законам этой борьбы, а значит — окажешься вне всяких моральных ограничений, как горько резюмировал устами Писателя в «Сталкере» Андрей Тарковский: «Я хотел переделать их, а переделали меня. У меня нет совести, у меня есть только нервы».

Как утверждал древнеиндийский фаталист Махакали Госала, современник и непримиримый оппонент Будды: «Нет причин... для высокой нравственности существ: они становятся чистыми без причин и без повода...».

«Но что же тогда присуще мне, как феномену?» — вопрошал с тоской Веня Ерофеев, и этот вопрос по-прежнему актуален для каждого, потому что любой сегодня мог бы с полным основанием повторить слова Даниила Андреева: «Как устал я от подмен и зол на российской сбивчивой тропе, от усобиц, казней, тюрем, крамол, от безумных выкриков в толпе!»

Видимо, при условии частичной сохранности определённой дозы иллюзий, без которых человек рано или поздно превращается в обыкновенный мусор, как феномену, подобно всем остальным, мне присуще вот так и жить одновременно в двух мирах. Я не в силах создать собственным произволением «высшую реальность», царство свободы и справедливости и пребывать исключительно в нём, мне необходимо постоянно удерживать от распада душу и тело в стандартных, хотя и сильно обостряющихся порой условиях, когда: «Зло рождается само по себе, а добро каждый раз надо делать заново».

Есть представления, которые исторически сложились у людей о высшем мире, например, он совершенен, в отличие от нашего. И во все времена у бессчётного количества канувших в Лету людей кроме яростной веры в настоящую справедливость было сумасшедшее, неиссякаемое желание хотя бы дотронуться до неё здесь, при жизни на этой грешной земле.

Но неизменно возникала одна и та же досадная и неустранимая проблема: для идеального мира нужен был идеальный человек. Утописты — Мор, Кампанелла, большевики — так и не смогли ответить на вопрос: откуда взять такого человека? Злобные русские революционеры, отвергнув религию, одновременно ограбили народ, финансируя мировую революцию распродажей культурного наследия предков. Они «до основания разрушили» Россию, а затем начали создавать бредовый мир «Котлована», где «всем» стал господин Никто, человек без лица с «новой революционной моралью», в свинцовом сознании которого только и могла родиться простая, как девять граммов, формулировка: «Чекисты решили переделать природу, а заодно переделать и людей» («Страна победителей. Книга для школьников», 1935).

В качестве основного принципа построения общества счастья и справедливости в коммунистической России был выдвинут лозунг «Свобода, равенство, братство», который, по наглому утверждению политических клоунов, автоматически вёл к невиданному процветанию. При этом была опущена маленькая деталь, о которой никак не могли догадаться те, кто был до революции ничем, но клюнул на обещания краснобаев: на самом деле присвоенный ими втихую лозунг Великой французской революции звучал так: «Свобода, равенство, братство или смерть». Уже в ходе судьбоносного наступления мировой революции, начатого в одной стране, и успешной победы пролетариата над моралью под руководством партии, выяснилось, что вместо «или» вполне можно поставить тире или знак тождества, так как равенство не совместимо со свободой и может быть успешно реализовано только на кладбище, потому что даже деревья в лесу и те разные.

Исследователи давно отметили, что главная идея социализма — «выковать нового человека» — есть не что иное, как продолжение и развитие средневековых алхимических устремлений. Издавна отмечались мучительные противоречия в человеке между идеальным и материальным, и потому одной из целей алхимии было создание чуда в пробирке, «гомункулуса», существа, в котором тело и есть дух — без присущего антагонизма.

Итак, мы видим два исторически сложившихся пути решения проблемы несоответствия идеального и реального в человеке и обществе. Первый — создание на земле царства справедливости и счастья, которое предполагалось установить и держать силой, неясно было, правда, на основании каких законов оно сможет функционировать. Это «внешний» способ проиллюстрирован историей Мюнстеровской коммуны тысяча пятьсот тридцать четвёртого года, когда дьявольскую кашу переустройства общества и создания земного счастья по идеальным законам впервые заварили анабаптисты во главе с Иоганном Лейденским.

Второй путь — «внутренний»: воспитать соответствующего человека, а стало быть, впоследствии и породу людей, которая составит это самое общество идеального мира. Большевики попробовали сочетать оба пути — силой перекраивали общество и заодно, походя, и сознание советского труженика. Поскольку ограничения своих аморальных действий они не терпели, Церковь была разгромлена и упразднена до карманного масштаба.

Конечно, коммунизм, рьяно декларируемый радикальным крылом социалистов, был на самом деле чистой утопией. Обоснованием да и сутью попытки противостоять реальным законам развития, которая затянулась почти на век и охватила одну шестую часть суши, была одна только фраза вождя: «Надо ввязаться в драку, а там посмотрим». Восемьдесят лет спустя мы посмотрели на себя, весь мир — на нас, и всем стало ясно: эксперимент не дал положительного результата (правда, в том, что касается социальной справедливости, в мировом масштабе удовлетворительных результатов так до сих пор нигде и не было достигнуто). Коммунизм даже не сумел сделаться религией, он оставался лишь внушённой верой в обещание светлого будущего (что ярко отразилось, например, в песенном фольклоре эпохи: «Жить и верить — это замечательно...», — заметьте, именно не действовать, а верить), но действительность как всегда осталась неизменна, и царство счастья на земле в очередной раз не получилось.

Дело в том, что алхимия, как и социализм, явления околокультурные, они построены на вере и желаниях, а не на знании законов реальности. Если алхимики были фанатиками, честно, хотя и тщетно, пытавшимися создать новые законы, не затрагивая окружающее, то вожди большевистской революции оказались в большинстве своём предателями, фальсификаторами и палачами, отвергнувшими всякую мораль якобы во имя «светлого завтра» нищего народа, которое стало для них сытым «сегодня».

По-настоящему культурные люди всегда понимали и понимают исключительно символический смысл различия между двумя мирами — идеальным и реальным. Им понятно, что царство Божие на земле — это идеал, который в реальном обществе неосуществим.

«Царство Божие внутри вас есть», но в устройстве земной человеческой жизни его по определению быть не может. Посвящая какую-то часть ежедневных реальных усилий миру идеальному и недостижимому, который находится где-то там, соблюдая во имя его (по возможностям и силе души своей) как бы необязательные законы морали и добра здесь, каждый способен максимально приблизиться к человеку в себе, и тем самым сделать текущее бытие немного чище этими, казалось бы, нерациональными и глупыми (с точки зрения обывателя) поступками. Когда такая потенциальная возможность превращается в безусловную потребность, это и есть то, что называют «вторым рождением», потому что человек, как мы знаем, в полном смысле слова — это нечто не совпадающее с тем существом, которое родилось биологическим способом. Личная реализация потенции «дочеловечивания» (по выражению А. Маслоу) и есть не что иное, как духовная работа.

Иными словами, деятельность, содержащая в себе элементы духовного роста, избыточна, она не является необходимой в составе естественного течения нашей обычной жизни. Без неё вполне можно обойтись, если просто жить как все, либо следовать бредовым идеям. Избыточность — штука нелёгкая, что заметно даже по стандартной ситуации в американских ВДВ, когда сержант заставляет солдата отжаться энное количество раз, и последний, выполняя приказ, должен обязательно сделать лишнее отжимание в честь воздушных десантников.

В некотором смысле то, что называется духовной работой, и есть систематическое лишнее «отжимание» во имя своей души, избыточные движения ума и тела. Многие за всю свою жизнь не могут даже приступить к такой задаче, но упрекать их нельзя, они стали людьми ровно в той мере, насколько были в состоянии сделать это (либо хотели, но это уже совсем другая история). Недаром дон Хуан задал однажды Кастанеде странный вопрос: «Ты думаешь, в этой толпе все люди?»

Различия между двумя мирами чисто метафизическое, поскольку невозможно придать статус высшей реальности тому из них, в котором мы пребываем как физические существа, обладающие телом.

Нельзя захотеть — и поменять жизнь, ввести царство Божие на земле указом или декретом. Эта высшая реальность, о которой здесь идёт речь, физически нереальна. Если мы иногда, по закону «перебоя сердца», переживаем её и ей подчиняемся, это совсем не означает, что в то же самое время в аналогичном душевном состоянии находятся наши соседи по квартире, дому, городу, стране, планете. Всегда действовать по законам добра, красоты, совести, сострадания, одновременно пребывая в нашей печальной действительности, могут лишь единицы, мы называем их святыми. Но они зачастую и сами понимают, что мир людей остаётся обычным, просто у святых есть сила и веские причины оставаться в своих поступках не похожими на большинство, они не желают существовать в договорной реальности и располагают определёнными данными для этого.

Тем же, кто не осознаёт разницы и не представляет величины своих ресурсов, действуя в земной реальности по законам высшей, долго не протянуть. Один из самых печальных героев Хемингуэя вынужден признать: «Мир убивает самых добрых, самых нежных, самых сильных без разбора, а если ты ни то, ни другое, ни третье, — то будь уверен, что и тебя убьют, только без особой спешки».

Высшая реальность — это только символы нашей подлинной жизни, которая с их помощью организуется к лучшему — насколько вообще это возможно. Редкие из людей достигают ощутимых и видимых удач на этом поприще, но пытаться, наверное, должны все. Я не имею в виду бессмысленное стремление к полному уничтожению зла, его нельзя искоренить уже только потому, что причина — в самой животной природе человеке. Сделать его идеальным — значит, лишить тела, то есть уничтожить как материальный объект, что является абсурдом. Можно лишь попытаться своей личной работой изменить к лучшему пропорцию добра и зла в этом мире, и эти усилия должны быть приложены в первую очередь к себе самому.

Безусловно, идеальный мир может быть вполне достоверен, например для людей искусства, которые вообще могут пребывать в нём определённую или даже большую часть своей жизни, являющейся творческим процессом. Но и таким людям волей-неволей приходится участвовать в обыденности и строить своё реальное существование, в котором физическое выживание тела также должно быть как-то обеспечено. Но даже для них смешение реальностей порой не проходит даром, можно вспомнить Блока, который упорно пытался и в поэзии, и в повседневности относиться к своей жене, словно к Прекрасной Даме, чем сломал и её жизнь, и свою собственную, уничтожив при этом любовь.

Идеология коммунизма испаряется, как весенний снег, сладкий запах тления «процветающего» Запада кружит российские головы, и сегодня большинство людей утратили смысловые ориентиры, это знакомое и привычное, унифицированное, комфортное состояние, когда один за всех и всё — как один. Когда, как писал Борис Слуцкий: «Выраженьем лица всеобщим было наших лиц выраженье», песенные рельсы «упрямо резали тайгу», на пути к «голубым городам» «разбивались машины, семьи и черепа, а мы шли на вершины, наши гимны хрипя».

Всё это закончилось ещё вчера, и для тех, кто раньше привычно адаптировался к социуму через коллективизм, наступил душевный крах, каждый остался наедине с пустотой самого себя. Произошло то, о чём мечталось ещё в семидесятых: «Пусть вспыхнет боль, безжалостно остра, пусть крик и страх забьются в душах сонных, и жизнь, — страшна, прекрасна и пестра, — прервёт покой впервые потрясённых». Это, наконец, случилось, и до обыденного человеческого сознания, ужаснувшегося от всеобщей бессмыслицы, начала медленно доходить банальная истина: «...Впервые за многие сроки я понял далёкий намек: мы так же с тобой одиноки, как каждый из нас одинок».

Сегодня роль водителя духовного ритма пытается взять на себя Русская православная церковь, но по ряду причин её воздействие охватывает незначительную часть населения. Поскольку западное общество в силу издержек собственного развития переполнено адептами «истинных» и «единственных» способов и путей «спасения», то многие из них с восторгом ринулись на бескрайние российские просторы, где ошалело мечутся не охваченные пока «духовностью» стада российских аборигенов.

По данным Л. Гримака, сегодня в России орудует около двухсот религиозных сект, хотя считается, что на самом деле их гораздо больше.

Что же сулят все эти «просветлённые» и «продвинутые» (включая и неойогу, то есть «Живую этику» Рерихов), присвоившие себе право быть выразителями «всеобщего блага» и вещать от имени всех других и якобы в их интересах?

Как ни странно они предлагают всё тот же пропахший нафталином «товар», что и утописты всех времён, включая большевиков, заново суля всем сирым и убогим, одиноким, брошенным и несчастным то, чего никогда и никто не получал — царство Божие на земле! А также попутное и немедленное обретение абсолютной истины, которая часто ассоциируется с понятием абстрактной духовности.

Если раньше сулили рай или коммунизм, то сегодня предлагается Абсолют, Брахман, Кришна, медитация самадхи и т.д. и т.п. Опять почему-то нужно верить словам тех, кто говорит, что он знает истину или обрёл её.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67