Бюсси направился в столь любимую некогда Карлом IX оружейную палату, после нового распределения луврских покоев ставшую опочивальней короля Генриха III, который украсил комнату по своему вкусу. Карл IX, король-охотник, король-кузнец, король-поэт, собрал в ней оленьи рога, аркебузы, манускрипты, книги и ручные тиски. Генрих III велел установить два ложа из шелка и бархата и развесить по стенам фривольные картинки, реликвии, освященные папой скапулеры, мешочки с ароматическими веществами, привезенные с Востока, и коллекцию превосходных фехтовальных рапир.
      Бюсси знал, что Франсуа испросил у своего брата аудиенцию в галерее, а значит, короля в опочивальне нет; ему также было известно, что смежная с опочивальней комната, которую прежде занимала кормилица короля Карла IX, теперь отведена под спальню очередного королевского фаворита. А так как Генрих III отличался непостоянством в своих привязанностях, то в этом помещении побывали в последовательном порядке Сен-Мегрен, Можирон, д’О, д’Эпернон, Келюс и Шомберг. По предположению Бюсси, сейчас там должен был обитать Сен-Люк, к которому, как мы уже видели, король воспылал нежностью столь сильной, что даже решился похитить своего любимчика у его законной супруги.
      Генрих III был странным созданием, он сочетал в себе поверхностность и глубокомыслие, трусость и отвагу. Всегда скучающий, всегда возбужденный, всегда мечтательный, он вечно искал развлечений: днем любил шум, движение, игры, физические упражнения, шутовство, маскарады, интриги, ночью ему нужны были яркий свет, болтовня, молитвы или оргии. Генрих являл собой, быть может, единственный образчик такого человеческого типа в нашем современном мире. Этому античному гермафродиту следовало родиться в одном из городов Востока, среди немых рабов, евнухов, янычаров, философов и софистов, тогда его царствование ознаменовало бы некую промежуточную эпоху между Нероном и Гелиогабалом, время утонченного разврата и неведомых доселе безумств.
      Итак, Бюсси, заподозрив, что Сен-Люка держат в бывшей комнате кормилицы, постучал в двери передней, общей для этой комнаты и для королевской опочивальни.
      Капитан гвардейцев отворил ему.
      – Господин де Бюсси! – удивленно воскликнул он.
      – Да, он самый, любезный господин де Нанси. Я послан от короля к господину де Сен-Люку.
      – Прекрасно, – ответил офицер. – Известите господина де Сен-Люка, что к нему пришли от короля.
      Через оставшуюся полуотворенной дверь Бюсси бросил взгляд своему пажу.
      Затем, снова повернувшись к господину де Нанси, спросил:
      – Что он там делает, бедняга Сен-Люк?
      – Играет в карты с Шико в ожидании короля, который сейчас дает аудиенцию герцогу Анжуйскому по просьбе его высочества.
      – Не позволите ли вы моему пажу обождать меня здесь? – спросил Бюсси у начальника караула.
      – А почему бы нет? – ответил капитан.
      – Входите, Жан, – обратился Бюсси к молодой женщине.
      И показал рукой на оконную нишу, куда Жанна и поспешила укрыться.
      Едва она успела забиться в нишу, как появился Сен-Люк. Господин де Нанси деликатно отошел на расстояние, не позволявшее ему слышать разговор.
      – Чего еще хочет от меня король? – насупившись, спросил Сен-Люк. – Ах, это вы, господин де Бюсси?
      – Собственной персоной, милейший Сен-Люк, и прежде всего... – тут Бюсси понизил голос, – прежде всего благодарю за услугу, которую вы мне оказали.
      – Ах, – сказал Сен-Люк, – право, не стоит благодарности. Мне было не по себе при мысли, что такого храбреца зарежут, словно кабана. Но ведь я полагал, вы уже на том свете.
      – Меня чуть-чуть туда не отправили; однако надо сказать, что в таких делах «чуть-чуть» имеет большое значение.
      – А как вам удалось уцелеть?
      – С Шомбергом и д’Эперноном я расквитался прелестным ударом шпаги и, по моему разумению, вернул им долг с лихвой. Ну а Келюс должен благодарить кости своего черепа. У него оказался самый крепкий череп из всех, которым до сих пор доводилось подвернуться мне под руку.
      – Ах, расскажите мне, пожалуйста, все во всех подробностях. Это меня развлечет, – сказал Сен-Люк, зевая с риском вывихнуть себе челюсть.
      – К сожалению, сейчас у меня нет времени, мой дорогой Сен-Люк. К тому же я пришел сюда совсем по другому делу. Вы здесь очень скучаете, не правда ли?
      – По-королевски, этим все сказано.
      – Вот и отлично, я пришел подразвлечь вас. Черт побери! Услуга за услугу.
      – Вы правы, услуга, которую вы мне оказываете, никак не меньше той, что вам оказал я. От скуки умирают так же хорошо, как и от шпаги; тянется это подольше, но зато выходит вернее.
      – Бедный граф! – посочувствовал Бюсси. – Я вижу, вы здесь на положении узника.
      – И самого настоящего. Король полагает, что его может развлечь только такой весельчак, как я. Король слишком добр, так как со вчерашнего дня я скорчил ему больше гримас, чем его обезьяна, и наговорил больше дерзостей, чем его шут.
      – Ну что ж, посмотрим. Может быть, настал и мой черед вам услужить? Что бы вы хотели?
      – Конечно, – сказал Сен-Люк, – вы могли бы посетить мой дом или, точнее говоря, дом маршала де Бриссака и успокоить бедную малютку: несомненно, она в большой тревоге, и мое поведение кажется ей весьма и весьма подозрительным.
      – И что ей сказать?
      – Э, проклятие! Опишите ей все, что вы видели, скажите, что я узник, запертый в четырех стенах, и общаться со мной можно только через окошечко, что со вчерашнего дня король неустанно твердит мне о дружбе, как Цицерон, который о ней писал, и о добродетели, как Сократ, а кстати сказать, Сократ и на самом деле был добродетельным.
      – И что вы ему на это отвечаете? – смеясь, спросил Бюсси.
      – Смерть Христова! Я ему отвечаю, что, если говорить о дружбе, я неблагодарная свинья, а что касается добродетели, то я убежденный распутник, но все напрасно – король, тяжко вздыхая, упорно продолжает бубнить свое: «Ах, Сен-Люк, неужели дружба – всего лишь призрак? Ах, Сен-Люк, неужели добродетель – всего лишь пустой звук?» Впрочем, надо отдать ему справедливость, раз сказав все это по-французски, он тут же все повторяет уже по-латыни, а затем произносит в третий раз по-гречески.
      При этом выпаде паж, на которого Сен-Люк не обращал никакого внимания, рассмеялся.
      – А что вы хотите, мой друг? Он пытается вас растрогать. Bis repetita placent и тем более ter. И это все, чем я могу вам служить?
      – Ах, боже мой, да; боюсь, что это все.
      – Ну тогда я уже выполнил ваше поручение.
      – То есть как?
      – Я угадал, что с вами случилось, и уже заранее все растолковал вашей супруге.
      – И что она сказала?
      – Поначалу не хотела мне верить, но, – добавил Бюсси, скользнув взглядом по оконной нише, – я надеюсь, она в конце концов сдастся перед очевидностью. Итак, попросите у меня чего-нибудь другого, чего-нибудь трудного, даже невозможного, я буду счастлив выполнить любую вашу просьбу.
      – Тогда, мой дорогой друг, ссудите часа на два гиппогрифа у славного рыцаря Астольфа, приведите его сюда под мое окно, я вскочу на его круп сзади вас, и вы меня отвезете к моей жене. А потом, коли вздумается, можете лететь на луну.
      – Дорогой друг, – сказал Бюсси, – можно все сделать гораздо проще: я приведу гиппогрифа к вашей супруге и доставлю ее сюда, к вам.
      – Сюда?
      – Конечно, сюда.
      – В Лувр?
      – В самый Лувр. Разве это не кажется вам еще более забавным? Отвечайте!
      – Смерть Христова! Безусловно.
      – И вы перестанете скучать?
      – Даю слово, перестану.
      – Ибо здесь вы во власти смертной скуки, не правда ли? Вы мне жаловались на скуку.
      – Спросите у Шико. С сегодняшнего утра он мне опостылел, и я предложил ему обменяться парочкой ударов на шпагах. Этот бездельник рассердился так уморительно, что я чуть со смеху не лопнул. Хорошо еще, я человек незлобивый, и все же если так будет продолжаться дальше, то либо я его заколю, чтобы малость порассеяться, либо он меня.
      – Чума на вашу голову! Этим не шутят, вы знаете, что Шико превосходный фехтовальщик. Вы томитесь в своей тюрьме, но подумайте – в гробу вам будет еще скучнее.
      – Честное слово, вот в этом я не уверен.
      – Полноте, – с улыбкой сказал Бюсси. – Хотите, я оставлю вам своего пажа?
      – Мне?
      – Да, вам. Это прелестный мальчик.
      – Спасибо, – сказал Сен-Люк, – пажи мне противны. Король предложил допустить ко мне любого моего пажа, но я отказался. Предложите вашего мальчика королю, который устраивает свой дом. Что до меня, то, когда я выберусь отсюда, я буду жить как на Зеленом празднестве в замке Шенонсо: меня будут обслуживать одни женщины, и я сам подберу для них костюмы.
      – Ба! – настаивал Бюсси. – А все же попробуйте.
      – Бюсси, – с досадой сказал Сен-Люк, – с вашей стороны нехорошо так издеваться надо мной.
      – Ну, уступите мне, сделайте милость.
      – Ни за что.
      – Говорю вам, я знаю, чего вам недостает.
      – Нет, нет и нет. Тысячу раз нет.
      – Эй, паж! Подойдите сюда!
      – Смерть Христова! – воскликнул Сен-Люк.
      Паж покинул свое убежище и приближался к ним, весь пунцовый от смущения.
      – О! О! – прошептал Сен-Люк. Узнав Жанну в костюме пажа де Бюсси, он потерял дар речи.
      – Ну как, – осведомился Бюсси, – отослать его обратно?
      – Нет, истинный бог, нет! – воскликнул Сен-Люк. – Ах, Бюсси, Бюсси, клянусь вам в вечной дружбе!
      – Не забывайте, Сен-Люк, что если вас и не слышат, то все же на вас смотрят.
      – Ваша правда, – отозвался Сен-Люк.
      И, уже сделав два стремительных шага к жене, он отпрянул на три шага назад. Действительно, господин де Нанси, удивленный весьма выразительной пантомимой, которую невольно разыграл Сен-Люк, начал было прислушиваться к их разговору, но тут мысли капитана отвлек сильный шум, донесшийся из застекленной галереи.
      – Ах, боже мой! – воскликнул господин де Нанси. – Видно, его величество изволит гневаться на кого-то.
      – Очень похоже на это, – подхватил Бюсси, изобразив на лице испуг. – Но на кого? Неужели на герцога Анжуйского, с которым я пришел в Лувр?
      Капитан поправил шпагу на бедре и двинулся к галерее, откуда, сквозь своды и стены, доносились возбужденные голоса.
      – Ну, скажите, разве я не хорошо все устроил? – спросил Бюсси.
      – А что там происходит? – поинтересовался Сен-Люк.
      – Король и герцог Анжуйский рвут друг друга на куски. Это, должно быть, прелюбопытнейшее зрелище; я мчусь туда, чтобы ничего не пропустить. А вы воспользуйтесь суматохой, но только не вздумайте бежать. Все равно это бесполезно, король вас из-под земли достанет. Лучше спрячьте сего благолепного отрока, которого я вам оставляю, куда-нибудь в безопасное место. Есть у вас потайной шалаш?
      – Найдется, клянусь богом, а впрочем, если бы и не нашелся, я бы его сам построил. По счастью, я прикидываюсь больным и не выхожу из спальни.
      – В таком случае прощайте, Сен-Люк. Сударыня, не забывайте меня в своих молитвах.
      И Бюсси, как нельзя более довольный шуткой, которую ему удалось сыграть с Генрихом III, вышел из королевской передней и направил свои стопы в галерею, где король, багровый от гнева, убеждал герцога Анжуйского, белого от ярости, что главным зачинщиком событий прошлой ночи был Бюсси.
      – Я вас заверяю, государь, – горячился герцог Анжуйский, – д’Эпернон, Шомберг, д’О, Можирон и Келюс подкарауливали его у Турнельского дворца.
      – Кто вам это сказал?
      – Я их сам видел, государь. Собственными глазами видел.
      – В кромешной тьме, не правда ли? Ночью было темно, как в печке.
      – Ну, я распознал их не по лицам.
      – А тогда по чему же вы их распознали? По спинам, что ли?
      – Нет, государь, по голосам.
      – Они с вами говорили?
      – Если бы только говорили! Они меня приняли за Бюсси и напали на меня.
      – На вас?
      – Да, на меня.
      – А что за нелегкая вас понесла к Сент-Антуанским воротам?
      – Какое это имеет значение?
      – Хочу знать, и все тут. Нынче у меня разыгралось любопытство.
      – Я шел к Манасесу.
      – К Манасесу, к еврею!
      – А вы-то небось навещаете Руджиери, отравителя.
      – Я волен навещать кого вздумается. Я – король.
      – Вы не отвечаете, а отмахиваетесь от ответа.
      – Как бы то ни было, я повторяю: их вызвал на это Бюсси.
      – Бюсси?
      – Да.
      – Где же?
      – На балу у Сен-Люка.
      – Бюсси вызвал сразу пятерых? Полноте! Бюсси – храбрец, но он не сумасшедший.
      – Клянусь смертью Христовой! Вам говорят – я лично был свидетелем его поведения. И потом – Бюсси еще не на такое способен. Вы тут мне его невинным агнцем расписали, а он ранил Шомберга в ляжку, д’Эпернона в руку, а Келюса чуть не уложил на месте.
      – В самом деле? – приятно удивился герцог. – А вот об этом он умолчал. При первой встрече не премину его поздравить.
      – А я, – сказал король, – я никого не намерен поздравлять, но я примерно накажу этого забияку.
      – Тогда я, – возразил герцог, – я, на которого ваши друзья замахиваются, не только нападая на Бюсси, но и дерзая поднять руку непосредственно на мою особу, тогда я наконец узнаю, действительно ли я ваш брат и действительно ли никто во Франции, кроме вашего величества, не имеет права смотреть мне прямо в лицо и не опустить глаза, если не из почтения, то хотя бы из страха.
      В эту минуту, привлеченный громкими, срывающимися на крик голосами обоих братьев, появился Бюсси в нарядном костюме из зеленого атласа с розовыми бантами.
      – Государь, – сказал он, отвесив Генриху III глубокий поклон, – позвольте засвидетельствовать вам мое нижайшее почтение.
      – Клянусь богом! Вот и он! – воскликнул Генрих.
      – Ваше величество, мне послышалось, что вы оказали мне высокую честь, упомянув мое имя? – спросил Бюсси.
      – Да, – ответил король, – рад вас видеть, ибо что бы там мне ни говорили, но ваше лицо пышет здоровьем.
      – Государь, доброе кровопускание весьма освежает кожу, и поэтому нынче вечером я должен выглядеть особенно свежим.
      – Ну хорошо, если на вас напали, сеньор де Бюсси, если вас покалечили, обратитесь ко мне с жалобой, и я вас рассужу.
      – Позвольте, государь, – сказал Бюсси, – на меня не нападали, меня не калечили, мне не на что жаловаться.
      Генрих остолбенел от изумления и уставился на герцога Анжуйского.
      – А вы что мне говорили? – спросил он.
      – Я сказал, что у Бюсси сквозная рана в бедре от удара шпагой.
      – Это правда, Бюсси?
      – Поскольку брат вашего величества так утверждает, значит, это правда. Первый принц крови не может лгать.
      – И, получив удар шпагой в бедро, вы ни на кого не жалуетесь? – сказал Генрих.
      – Я стал бы жаловаться, государь, только в том случае, если бы мне отрубили правую руку, чтобы я не смог отомстить сам за себя, да и тогда, – добавил неисправимый дуэлянт, – я, по всей вероятности, рассчитался бы с обидчиком левой рукой.
      – Наглец, – пробормотал Генрих.
      – Государь, – обратился к нему герцог Анжуйский, – вы только что толковали о правосудии. Ну что ж, окажите нам правосудие, ничего другого мы не просим. Велите учинить расследование, назначьте судей, и пусть они определят, кто устроил засаду и кто готовил убийство.
      Генрих покраснел.
      – Нет, – ответил он, – я и на этот раз предпочел бы не знать, кто прав, кто виноват, и объявить всем полное помилование. Я хотел бы примирить этих заклятых врагов, но, к сожалению, Шомберга и д’Эпернона раны удерживают в постели. Впрочем, господин герцог, кто из моих друзей, по-вашему, был самым неистовым? Скажите, вам это нетрудно определить, ведь, по вашим словам, они и на вас нападали.
      – По-моему, Келюс, государь, – сказал герцог Анжуйский.
      – Даю слово, вы правы, – сказал Келюс. – Я не прятался за чужие спины, ваше высочество тому свидетель.
      – Раз так, – провозгласил Генрих, – пускай господин де Бюсси и господин де Келюс помирятся от лица всех участников.
      – О! – воскликнул Келюс. – Что это значит, государь?
      – Это значит: я хочу, чтобы вы обнялись с господином де Бюсси, обнялись здесь, на моих глазах, и немедленно.
      Келюс нахмурился.
      – В чем дело, синьор? – прогнусавил Бюсси, повернувшись к Келюсу и размахивая руками в подражание бурной жестикуляции итальянца Панталоне.  – Неужели вы откажете мне в этой милости?
      Выходка была столь неожиданной и Бюсси вложил в нее столько шутовского усердия, что даже король рассмеялся. Тогда Бюсси приблизился к Келюсу.
      – Давай, Монсу, – сказал он, – такова воля короля. – И обвил руками шею миньона.
      – Надеюсь, эта церемония нас ни к чему не обязывает? – прошептал Келюс на ухо Бюсси.
      – Не волнуйтесь, – также шепотом ответил Бюсси. – Рано или поздно, но мы встретимся.
      Весь красный и растрепанный, Келюс, дрожа от ярости, отпрянул назад.
      Генрих нахмурил брови, но Бюсси, все еще изображая Панталоне, сделал пируэт и покинул залу совета.

      После этой начавшейся трагедией и закончившейся комедией сцены, отголоски которой, подобно эху, вылетели из Лувра и распространились по всему городу, король в великом гневе последовал в свои покои; сопровождавший его Шико назойливо осаждал своего господина просьбами об ужине.
      – Я не голоден, – бросил король, перешагивая через порог своей опочивальни.
      – Возможно, – ответил Шико, – но я, я взбешен до крайности, и меня мучит желание кого-то или что-то укусить, ну хотя бы зажаренную баранью ножку.
      Король сделав вид, что ничего не слышит, расстегнул свой плащ, положил его на постель, снял шляпу, приколотую к волосам длинными черными булавками, и швырнул на кресло. Затем устремился в переднюю, в которую выходила дверь из комнаты Сен-Люка, смежной с королевской опочивальней.
      – Жди меня здесь, шут, – приказал он, – я вернусь.
      – О, не спеши, сын мой, – сказал Шико, – не торопись. Мне бы даже хотелось, – продолжал он, прислушиваясь к удаляющимся шагам Генриха, – чтобы ты подольше там оставался и дал бы мне время подготовить тебе маленький сюрприз.
      Когда шум шагов совсем затих, Шико открыл дверь в переднюю и крикнул: «Эй, кто там есть!»
      Подбежал слуга.
      – Король изменил свое решение, – сказал Шико, – он велел подать сюда изысканный ужин на две персоны, для него и для Сен-Люка. И советовал особое внимание обратить на вино. Теперь поторапливайтесь.
      Слуга повернулся на каблуках и со всех ног помчался выполнять приказ Шико, ничуть не сомневаясь, что он исходит от самого короля.
      Тем временем Генрих III, как мы уже говорили, прошел в комнату, отведенную Сен-Люку; последний, будучи предупрежден о королевском визите, лежал в постели и слушал, как читает молитвы старик слуга, последовавший за ним в Лувр и разделивший его заточение. В углу, на позолоченном кресле, опустив голову на руки, глубоким сном спал паж, приведенный Бюсси.
      Одним взглядом король охватил всю эту картину.
      – Что это за юноша? – подозрительно спросил он у Сен-Люка.
      – Разве вы забыли, ваше величество? Заперев меня здесь, вы милостиво разрешили мне вызвать одного из моих пажей.
      – Да, конечно, – ответил Генрих.
      – Ну я и воспользовался вашим дозволением, государь.
      – Ах вот как!
      – Ваше величество раскаиваетесь в том, что даровали мне это развлечение? – осведомился Сен-Люк.