А им вполне определенно потребуется и материальная и, еще в большей степени, моральная помощь. Прежде всего, этим изолированным людям будет нужна уверенность в том, что в моральном плане они не являются изгоями, что они стремятся к тем же целям, что и множество других людей по всему миру. Хотя существует множество немецких ученых, с которыми нам никогда больше не следует иметь никаких дел, было бы пагубнейшей ошибкой распространить этот остракизм на всех, в том числе на тех, кому мы хотели бы помочь. Но когда тебе приходится подозревать всех, за исключением тех немногих, кого ты знаешь лично, это может оказаться просто следствием трудности сбора информации о поведении различных людей, если только не будут предприняты сознательные усилия по облегчению контактов. Если мы хотим, чтобы эти люди опять стали активными участниками западной цивилизации, следует предоставить им возможность обмениваться мнениями, получать книги и периодические издания, и даже путешествовать, что еще долгое время будет неосуществимо для большинства немцев. Трудность не только в том, чтобы найти этих людей. Еще труднее организовать помощь так, чтобы она не дискредитировала их в глазах остального народа. В первую очередь явно необходимо соединить в одном месте ту информацию об отдельных немецких ученых, которой располагают их коллеги в странах-победительницах. Во-вторых, следует иметь в виду, что этих людей не следует превращать в инструмент западных правительств. Чтобы иметь хоть какие-либо шансы на успех, нельзя давать ни малейших оснований подозревать их в том, что они просто служат иной, чем их враги, власти, и не должно быть ни малейших сомнений, что они привержены одной только истине. Скорее всего, им понадобится не только положительная помощь, но и защита от благонамеренных, но не осторожных попыток использовать их на службе правительственного аппарата союзников. Единственным практическим решением этой проблемы представляется создание независимыми учеными международной академии или общества ученых, где активно вовлеченные в эти проблемы западные ученые объединились бы с отдельными немцами, которых сочтут достойными поддержки [см. главу 12 -- амер. изд.]. Такое общество смогло бы объединить тех, кто заслуживает доверия своим прошлым поведением и готов служить двум великим идеалам: исторической истине и сохранению моральных стандартов в политике. Эти общие идеи придется, конечно, определить более точно, поскольку цель общества предполагает согласие его членов по общим фундаментальным принципам западного либерализма, к сохранению которого мы и стремимся. Едва ли есть смысл в особом манифесте с выражением этих принципов. После долгих размышлений о разных возможностях, я чувствую, что лучше всего было бы использовать имена одного или двух великих людей, являющихся выдающимися представителями этой философии. И мне кажется, что два имени, наилучшим образом символизирующих эти идеалы и задачи такого общества -- это английский историк лорд Актон и его французский коллега Алексис де Токвиль. Оба они олицетворяли лучшие черты либеральной философии, и оба соединяли страсть к истине с глубоким уважением к нравственным силам исторического развития. В то время как англичанин лорд Актон знал хорошие и дурные стороны немцев не хуже, чем он знал своих соотечественников, француз де Токвиль был, бесспорно, величайшим исследователем и поклонником американской демократии. Мне кажется, что наилучшим способом выразить идеалы такой международной академии, было бы назвать ее обществом Актона-Токвиля. Это название способно привлечь тех мужчин и женщин, которые знают, что значат эти имена, и готовы бороться за идеалы этих двух людей. На этой стадии нет нужды в детальном описании функций такого общества. Я не утверждаю, что такого рода организация будет непременно наилучшей. Но я убежден, что существуют крупные проблемы, нуждающиеся в тщательном осмыслении, и не изучаемые сейчас должным образом просто потому, что их невозможно разрешить в рамках правительственной деятельности. Инициативу должны взять на себя независимые ученые и мыслители; и следует помнить, что нельзя терять времени, если мы не хотим упустить открывшиеся великие возможности. ------------------------------------------------------------------------------
      Приложение: будущее Австрии [Опубликовано в The Spectator, London, April 6, 1945, p. 306--307 -- амер. изд.] Сегодня, когда русские армии стоят у ворот Вены, вопрос о будущем Австрии стал жгучей проблемой. О множестве факторов, которые определят судьбу страны, известно сейчас настолько мало, что не удивительны скудость и неопределенность официальных высказываний. Но эта неопределенность не распространяется на вопрос, который казался первоочередным еще совсем недавно. Что Австрия будет навсегда отделена от Германии, не есть только результат решения союзников; можно уверенно утверждать, что таково желание австрийского народа, и оно не изменится -- если не будут совершены серьезнейшие ошибки. Важно понять, что движение в пользу присоединения к Германии в гораздо меньшей степени основывалось на националистических сантиментах, чем на совершенно рациональных расчетах: это была надежда бедной и слабой страны на выигрыш от присоединения к процветающему соседу. Мало вероятно, что через некоторое время идея присоединения к Германии опять станет привлекательной с чисто экономической точки зрения. Ни один из тех, кто хоть как-то знаком с Австрией периода оккупации, не может усомниться, что эмоциональная основа такого желания сейчас имеет противоположное направление. Но это только начало проблемы. Хотя никогда нельзя было положительно утверждать, что при сложившихся между двумя войнами условиях Австрия не способна поддерживать свое население, но она могла делать это на очень низком уровне. Неразрешимой дилеммой этого периода было то, что как раз когда Австрия очень обеднела, ее работники впервые приобрели громадную силу и использовали ее для существенного повышения уровня своей жизни. Сначала им сопутствовал успех, и они принудили нанимателей израсходовать накопленный капитал, но результатом этого стал развал финансовой системы Австрии и скупка ее промышленной собственности Германией. Но если даже на какое-то время после этой войны австрийцы согласятся на очень скромный уровень жизни, не приходится ожидать, что масса весьма образованного промышленного населения, которое до 1934 года было организовано лучше всех в Европе (а лидеры его принадлежали к числу самых радикальных), надолго удовлетворится такими перспективами. Эта проблема, перед войной затрагивавшая главным образом саму Вену и ее ближайшие окрестности, сильно обострилась в результате недавнего развития. Вдоль восточной границы Австрии нацисты создали новые промышленные районы (в том числе вокруг вновь открытых нефтяных полей), где работают, главным образом, иностранные рабочие, не все из которых пожелают вернуться в свои страны. Стабильность Австрии будет, в конечном счете, зависеть от экономических перспектив этих промышленных районов (крупнейших в Центральной Европе). Здесь возникнет множество всяких проблем, в том числе проблемы собственности и управления этими предприятиями в стране, где и всегда-то незначительную старую буржуазию большей частью изгнали или дискредитировали. Здесь мы можем рассмотреть только более широкие политические проблемы. Противодействие России мешает единственному разумному решению этой и многих других проблем Центральной Европы: созданию широкой федерации, которая бы включила не только территорию бывшей Австро-Венгрии, но также Югославию, Румынию и, быть может, Болгарию (желательно с включением в качестве отдельных государств-участников таких спорных территорий, как Трансильвания, Хорватия или Словакия). Что касается другого, хотя и менее выигрышного решения -объединения Австрии и Чехословакии, которые могли бы составить ядро будущей более широкой федерации, -- далеко идущая ориентация Чехословакии на Россию может оттолкнуть как австрийских социал-демократов, так и католиков. Так что Австрия вполне может оказаться еще раз не только зависимой, но и лишенной доступа к внешним ресурсам, что не создает хороших перспектив для ее сравнительно большого промышленного населения. Изменением границ здесь многого не достигнешь. Единственное, что можно и непременно нужно сделать, это вернуть Австрии Южный Тироль (то есть немецкоязычный район Бозена (Bozen), но ни в коем случае не итало-язычный Трентино). Это важно не только по экономическим причинам, но еще сильнее потому, что австрийцы всегда были патриотами отдельных земель, и отделение сердца старого Тироля оставило тирольцев без естественного центра притяжения, и, тем самым, запустило центробежные силы. (По той же самой причине было бы роковой ошибкой удовлетворение новых югославских притязаний на те части Каринтии, которые 26 лет назад на плебисците подавляющим большинством высказались за присоединение к Австрии). Может быть, следует серьезно рассмотреть недавнее предложение о передаче Австрии вклинивающейся территории Берхтесгадена, поскольку это не только существенно укоротит важнейшую ветвь внутренних коммуникаций, но также предотвратит онемечивание Берхтесгадена. Другая проблема -- доступ к морским портам. Передача Триеста Австрии, хотя и была бы в интересах обеих сторон, не выглядит ни желательной, ни практичной. Но, может быть, разумным было бы превращение Триеста в вольный город под международным управлением наподобие Данцига, с гарантированным доступом к морю для Австрии и Чехословакии. Ни одно из этих возможных изменений, однако, существенно не переменит экономические проблемы Австрии. Но есть и иной выход, если Вена, как часто предлагалось, станет местом размещения новой Лиги Наций, или как там будет называться соответствующая организация. С учетом возникающих очертаний новой Европы Вена вполне может оказаться наиболее удобным нейтральным местом, на границе между тем, что, вероятнее всего, станет сферами влияния Запада и России. Это само по себе разрешит многие специфические проблемы Вены. Но можно сделать еще один шаг и превратить Вену с прилегающими промышленными районами в действительно нейтральную зону, располагающую полной внутренней автономией, но с международным контролем над ее международными связями. Это сделает возможным превращение ее в подлинную зону свободной торговли, от чего промышленная Вена только выиграет, но чего она не смогла бы достичь, оставаясь частью небольшой сельскохозяйственной страны. В остальной части Австрии останется достаточно промышленности, чтобы она не превратилась в чисто сельскохозяйственную страну; но эта чрезмерно развитая городская и промышленная агломерация, которой слишком тесно в рамках маленькой страны, получит достаточное пространство для развития, и при этом никому не придется опасаться, что экономический подъем этой территории приведет к возрождению политического влияния. Многие читатели могут спросить, заслуживает ли Австрия столь большого внимания, какое ей здесь уделено. Недавно с благословения м-ра Идена [Энтони Иден (1897--1977), позднее лорд Эвон, министр иностранных дел Британии с 1931 по 1938 год, сменил Уинстона Черчилля на посту премьер-министра в 1955 году, ушел в отставку после Суэцкого кризиса в 1957 году -- амер. изд.] распространился аргумент, что австрийцам еще следует заслужить, чтобы к ним относились иначе, чем к немцам. Предположение, что австрийцы способны организовать восстание, выдает неверное понимание положения страны, которую немцам было позволено захватить за 18 месяцев до начала войны. У австрийцев гораздо меньше возможностей организовать действенное сопротивление, чем, скажем, у чехов или норвежцев. Мало того, что существенно большая часть австрийской молодежи не находилась дома, что они были призваны в армию, когда не было никаких перспектив на иностранную помощь, и что они были рассеяны среди немецких частей; есть еще один фактор, делающий положение особенно трудным. Ни приходится сомневаться, что в любой оккупированной стране число квислингов было бы во много раз большим, если бы они имели возможность рядиться в тогу националистов, как это было в Австрии. А ведь рост числа потенциальных предателей от, скажем, 1 на 500 до 1 на 50 представляет собой уже не количественное, а качественное различие. При таких условиях попытка создания тайной организации сопротивления перестает быть разумным риском, а делается чистым самоубийством. Молодежь, которая могла бы решиться на самопожертвование -- далеко от страны; а пожилые люди может быть правы, когда решают, что для них важнее не погибнуть в бессмысленной демонстрации, а выжить -- чтобы помочь в строительстве новой Австрии. И все-таки число таких людей велико. Сколь бы ни был основателен сам вопрос, существенно то, что отношение к Австрии как к партнеру Германии, есть, вероятно, лучший способ заставить ее вести себя как сторонник Германии. Это особенно важно в вопросе о репарациях. В Австрии обнаружится немецкая собственность, на которую союзники вполне правомерно заявят права; но требование больших репараций привело бы к роковому ослаблению страны, в которой политическая нестабильность всегда имела причиной ее экономическую слабость. Грубо говоря, в Австрии, как может быть и в любой другой стране, не скрепляемой узами языкового или исторического единства, независимость, чтобы быть длительной, должна представлять собой некую экономическую ценность.
      Глава двенадцать. Вступительное слово на конференции в Монт Перелин
      Выступление состоялось 1 апреля 1947 года в Монт Перелин, около Веве, в Швейцарии, было опубликовано в Studies in Philosophy, Politics and Economics, op.cit., pp.148--159 -- амер. изд. Участниками конференции были: Maurice Allais (Париж); Carlo Antoni (Рим); Hans Barth (Цюрих); Karl Brandt (Стэнфорд, Калифорния); John Davenport (Нью Йорк); Stanley R. Dennison (Кембридж); Aaron Director (Чикаго); Walter Eucken (Фрейбург); Erich Eyck (Оксфорд); Milton Friedman (Чикаго); Harry D. Gideonse (Бруклин, Нью Йорк); Frank D. Graham (Принстон, Нью Джерси); F.A. Harper (Ирвингтон-он-Хадсон, Нью-йорк); Henry Hazlitt (Нью Йорк); T.J.B. Hoff (Осло); Albert Hunold (Цюрих); Carl Iversen (Копенгаген); John Jewkes (Манчестер); Bertrand de Jouvenel (Шексбре, Во); Frank H. Knight (Чикаго); ; Fritz Machlup (Буффало, Нью Йорк); L.B. Miller (Детройт, Мичиган); Ludwig von Mises (Нью Йорк); Felix Morley (Вашингтон, дистрикт Колумбия); Michael Polanyi (Манчестер); Karl R. Popper (Лондон); William E. Rappard (Женева); Leonard E. Read (Ирвингтон-он-Хадсон, Нью Йорк); Lionel Robbins (Лондон); Wilhelm Ropke (Женева); George J. Stigler (Провиданс, Род-айленд); Herbert Tingsten (Стокгольм); Francois Trevoux (Лион); V.O. Watts (Ирвингтон-он-Хадсон, Нью Йорк); C.V. Wedgwood (Лондон).       ------------------------------------------------------------------------------
      Я должен признаться, что сейчас, когда настал этот долгожданный момент, мою признательность к вам подавляет чувство изумления перед собственной смелостью, с какой я привел все это в движение, и тревожное чувство ответственности, легшей на меня после того, как я пригласил вас отдать столь много времени и энергии на то, что вполне можно расценить как безумный эксперимент. Я ограничусь здесь простым и глубоко искренним "спасибо".
      Но прежде чем я уступлю это место, столь нескромно мною занятое, и предоставлю вам возможность заняться тем, чему я сумел положить начало благодаря благоприятным обстоятельствам, я должен подробнее описать те цели, ради которых я затеял эту встречу и составил программу наших работ. Я постараюсь не слишком испытывать ваше терпение, но даже самые краткие объяснения потребуют некоторого времени. Предпринимая эти усилия, я руководствовался верой в то, что нужно разрешить немалые интеллектуальные задачи, если мы хотим возрождения объединяющих нас идеалов, для которых, при всех злоупотреблениях этим термином, нет лучшего слова, чем -- либеральные. Мы должны не только очистить традиционную либеральную теорию от неких случайных наносов, появившихся со временем, но и встретиться с реальными проблемами, от которых в прошлом увиливал сверх упрощенный либерализм или, можно сказать, которые проявились только в силу того, что либерализм обратился в разновидность застывшего и не изменяющегося суеверия. Я окончательно убедился в том, что это так, глядя как в разных областях знания и в различных уголках мира люди, воспитанные в различных убеждениях, но одинаково безразличные к партийному либерализму, заново открывали для себя основные принципы либерализма и пытались заново воссоздать либеральную философию в таком виде, чтобы она могла выдержать претензии большинства наших современников, разочаровавшихся в возможностях прежнего либерализма. В последние два года у меня была возможность посетить различные части Европы и Америки, и меня поразило количество одиноких людей, которые повсюду работали над одними и теми же проблемами и двигались в очень сходном направлении. Работая в полной изоляции или в очень маленьких группах, они были принуждены постоянно отстаивать основные элементы своих убеждений, и редко имели возможность обмениваться мнениями о более конкретных проблемах, поскольку это возможно лишь с теми, кто разделяет тобой основные убеждения и идеалы. Мне представляется, что эффективная разработка общих принципов либерального порядка возможно только внутри группы людей, которые согласны в основном, которым не приходится на каждом шагу защищать базовые концепции. Но в наше время не только крайне мало число тех, кто в каждой отдельной стране соглашается с базовыми принципами либерализма, но и стоящие перед нами задачи чрезвычайно велики, и есть великая нужда опереться на самый разнообразный опыт. Для меня оказалось чрезвычайно поучительным наблюдение, что чем дальше продвигаешься на запад, туда, где либеральные институты сохранились пока еще наилучшим образом, и где сравнительно много людей, исповедующих либеральные убеждения, тем менее эти люди готовы подвергнуть исследованию собственные наблюдения, тем более они склонны к компромиссу и к принятию в качестве единственного образца родной им исторически случайной формы либерального общества. С другой стороны, я обнаружил, что в странах либо прямо переживших тоталитарный режим, либо приблизившихся к нему, отдельные люди извлекли из своего опыта куда более отчетливое представление об условиях и ценностях свободного общества. Чем больше я обсуждал эти проблемы с людьми в разных странах, тем сильнее я склонялся к убеждению, что истина не так проста, и что наблюдение за действительным распадом цивилизации преподало ряду независимых европейских мыслителей уроки, которые придется освоить и в Англии и в Америке, если эти страны не хотят испытать ту же судьбу. Выгоды и преимущества от обмена мнениями и от соединения сил поверх национальных границ могут получить не только исследователи экономики и политики. Я был поражен и тем, насколько более плодотворным может быть обсуждение крупных современных проблем с участием, скажем, экономиста и историка, или правоведа и политического философа, разделяющих некоторые общие предпосылки, чем в кругу коллег по профессии, различающихся своими основными ценностями. Конечно же, политическая философия не может основываться исключительно на экономической теории, и не может быть выражена исключительно в экономических терминах. Представляется, что предстоящие нам опасности являются результатом интеллектуального движения, которое проявилось во всех аспектах человеческой деятельности, и затронуло все ценностные установки. Но если в своей собственной профессиональной области каждый из нас мог научиться распознавать убеждения, способствующие движению к тоталитаризму, мы не можем быть уверенными, что будучи, например, экономистами, под влиянием общей атмосферы нашего времени мы не примем столь же некритично, как и все другие, те самые тоталитарные идеи в области философии или истории, учения о нравственности или праве, которым мы научились противостоять в нашей профессиональной области. Потребность в международной встрече представителей всех этих многоразличных профессий мне кажется особенно настоятельной потому, что в результате войны не только были надолго нарушены многие обычные связи, но даже в лучших из нас по неизбежности возникли эгоцентризм и национализм, которые плохо согласуются с истинно либеральным подходом к нашим проблемам. Что хуже всего, война и ее последствия создали новые препятствия для восстановления международных контактов, которые для живущих в менее богатых странах по-прежнему непреодолимы без внешней помощи, но, впрочем, достаточно серьезны и для всех остальных. Явно существует потребность в некоей организации, которая поможет заново связать между собой людей с общими убеждениями. Пока не будут созданы соответствующие частные организации, сохранится серьезная опасность все большей монополизации международных связей теми, кто так или иначе был связан с существующими правительственными или политическими механизмами и обслуживал господствующие идеологии. С самого начала было очевидно, что постоянно действующая организация такого рода не может быть создана без созыва пробной встречи, на которой может быть проверена полезность этой идеи. Но поскольку в нынешних обстоятельствах такое предприятие неосуществимо без значительных средств, я всего лишь рассказывал об этом плане каждому, кто соглашался слушать, пока к моему большому удивлению счастливый случай не сделал это возможным. Один из наших швейцарских друзей, д-р Хунольд, собрал средства для довольно похожего проекта, который в силу обстоятельств был оставлен, и он сумел убедить доноров направить собранные средства на наш проект. Только когда сама собой возникла эта уникальная возможность, я осознал, какая ответственность на меня легла, и что теперь я должен обеспечить созыв конференции и, что хуже всего, выбрать участников. Может быть, вы сумеете посочувствовать трудности и смущающей сложности легших на меня задач, и мне не придется извиняться за то, как я со всем этим справился. В этой связи мне нужно объяснить только одно: в соответствии с моим пониманием нашей задачи, недостаточно, чтобы наши члены обладали тем, что принято называть "здравыми" взглядами. Старый либерал, приверженный традиционным верованиям просто по традиции, плохо пригоден для наших целей -при всей привлекательности его убеждений. Нам нужны люди, сталкивавшиеся с аргументами другой стороны, сражавшиеся с ними и сумевшие создать позиции, пригодные как для критического анализа враждебных взглядов, так и для защиты собственных. Таких людей на свете еще меньше, чем хороших либералов в старом смысле, а сейчас и последних достаточно мало. Но когда дело дошло до составления списка, я к своему приятному удивлению обнаружил, что число людей, которых я считаю достойными включения в этот список, намного больше, чем я ожидал и чем нужно для созыва конференции. В результате окончательный отбор участников оказался по необходимости произвольным. Мне остается только сожалеть, что по моей личной вине состав данной конференции несколько несбалансирован, и что историки и политические философы представляют собой относительно слабое меньшинство среди экономистов. Причина этого отчасти в том, что мои личные контакты в этой профессиональной группе более ограничены, да и среди приглашенных не смогли прибыть на конференцию особенно много не-экономистов, а кроме того представляется, что в данной конкретной ситуации экономисты в целом лучше осознают природу непосредственной опасности и настоятельности интеллектуальных проблем, которые следует разрешить, если мы хотим получить шанс на то, чтобы направить развитие в более желательном направлении. Подобной же несбалансированностью отличается и национальный состав участников конференции, и я особенно сожалею об отсутствии представителей Бельгии и Голландии. Я не сомневаюсь, что помимо сознаваемых мною недостатков есть другие, может быть и более серьезные, допущенные мною невольно, и единственное, что мне остается, это просить вас о снисхождении и о помощи, чтобы в будущем у нас был полный список всех тех, на сочувственную и деятельную поддержку которых мы можем рассчитывать. Мне придает смелости то, что все приглашенные выразили сочувствие целям конференции и желание при возможности в ней участвовать. И если многие при всем этом не приехали, то только в силу тех или иных объективных трудностей. Возможно, вы захотите узнать имена тех, кто был бы рад при возможности участвовать в нашей конференции, и выразил свое сочувствие ее целям. [Затем я прочитал следующий список: Constantino Bresciani-Turroni (Рим); William H. Chamberlin (Нью Йорк); Rene Courtin (Париж); Max Eastmen (Нью-Йорк); Luigi Einaudi (Рим); Howard Ellis (Беркли, Калифорния); A.G.B. Fisher (Лондон); Eli Heckscher (Стокгольм); Hans Kohn (Нортхемптон, Массачусетс); Walter Lippmann (Нью Йорк); Friedrich Lutz (Принстон); Salvador de Madariaga (Оксфорд); Charles Morgan (Лондон); W.A. Orton (Нортхемтон, Массачусетс); Arnold Plant (Лондон); Charles Rist (Париж); Michael Roberts (Лондон); Jacques Rueff (Париж); Alexander Rustow (Стамбул); Franz Schnabel (Гейдельберг); W.J.H. Sprott (Ноттингем); Roger Truptil (Париж); D. Villey (Пуатье); E.L. Woodward (Оксфорд); H.M. Wriston (Провиданс, Род Айленд); G.M. Young (Лондон). Хотя они и не присутствовали на встрече в Монт Пелерин, все поименованные позднее согласились присоединиться к обществу в качестве членов-основателей.] Упомянув тех, кто по временным причинам не смог быть с нами, я должен также помянуть тех, на чью поддержку я особенно рассчитывал, но кто уже никогда не будет с нами. Те двое, с которыми я особенно подробно обсуждал план этой встречи, -- не дожили до реализации плана. Впервые я набросал план три года назад перед маленькой группой в Кембридже [см. главу 8 -- амер. изд.], где председательствовал сэр Джон Клэпхэм, проявивший большой интерес, но неожиданно умерший год назад. А менее года назад я обсуждал все подробности плана с другим человеком, вся жизнь которого была посвящена нашим идеалам и проблемам -- с Генри Саймонсом из Чикаго [см. оценку Саймонса в связи с этим у J. Bradford De Long, "In Defense of Henry Simons's Standing as a Classical Liberal", Cato Journal, vol. 9, no.3, Winter 1990, pp. 601--618 -- амер. изд.]. Несколько недель спустя его не стало. Если наряду с ними я упомяну гораздо более молодого человека, который также очень заинтересовался моими планами и которого, если бы он остался жить, я надеялся увидеть в роли нашего постоянного секретаря, для чего Этьен Манту был идеально подготовлен, -- вы поймете, сколь тяжелые потери понесла наша группа уже перед первой встречей. Если бы не эти трагические смерти, мне не пришлось бы в одиночестве открывать эту конференцию. Признаюсь, что в некий момент эти удары совершенно пошатнули мою готовность осуществлять план и дальше. Но когда появились возможности, я почувствовал, что обязан сделать, что смогу. Следует отметить еще один момент, связанный с участием в конференции. Среди нас присутствуют ряд постоянных авторов периодических изданий -- не ради того, чтобы опубликовать репортаж о встрече, но потому что у них есть наилучшие возможности для распространения идей, которым мы все преданы. Чтобы устранить возможные сомнения, должен заметить, что если только и до тех пор, пока вы не решите иначе, все это следует рассматривать как частное собрание, и все произнесенное в ходе дискуссий будет "не для записи". Из предметов, предложенных мной для систематического обсуждения на этой конференции и, как представляется, одобренных большинством членов, первым является отношение между тем, что называют "свободным предприятием" и действительно конкурентным порядком. Мне представляется, что это самая большая и некоим образом самая важная проблема, и я надеюсь, что ей будет посвящена значительная часть наших дискуссий. Для нас важнее всего достичь ясности и прийти к согласию относительно повсеместно желательной программы экономической политики именно в этой области. Представляется, что именно эта совокупность проблем сильнее всего привлекает большинство присутствующих, и прежде всего здесь требуется соединение результатов независимых параллельных исследований, осуществлявшихся в различных концах мира. Число конкретных проблем здесь практически бесконечно, поскольку адекватная их трактовка и представляет собой завершенную программу либеральной экономической политики. Вполне вероятно, что после обсуждения общих проблем в этой области вы предпочтете обсуждать более частные вопросы в отдельных секциях. Быть может, таким образом мы сумеем дополнительно обсудить ряд тем, о которых я упоминал в одном из циркуляров, либо проблему инфляционного хозяйства, которое, как справедливо отмечали некоторые из присутствующих, является в данный момент в большинстве стран основным инструментом насаждения коллективизма. Может быть лучше всего посвятить одно-два заседания общим вопросам, а в конце выделить полчаса для определения дальнейшего плана действий. Я предлагаю посвятить сегодня послеполуденное время и весь вечер рассмотрению общих вопросов, и быть может, вы позволите мне сегодня после полудня сказать об этом еще несколько слов. Я взял на себя смелость попросить профессора Аарона Директора из Чикаго, профессора Вальтера Ойкена из Фрейбурга и профессора Мориса Аллэ из Парижа выступить со вступительными докладами, и я уверен, что после этого у нас будет предостаточно пищи для дискуссий. При всей чрезвычайной важности принципов экономической организации общества, по ряду причин я надеюсь, что еще в первой части конференции мы найдем время для ряда других вопросов. Возможно, все согласятся, что корни предстоящих нам политических и социальных опасностей не являются чисто экономическими, и что необходимо пересмотреть также и неэкономические концепции, доминировавшие в нашем поколении, если мы действительно хотим сохранить свободное общество. Я уверен, что если в самом начале конференции мы охватим более широкий круг вопросов и посмотрим на наши проблемы с разных точек зрения, прежде чем перейдем к более техническим или частным вопросам, мы сможем быстрее войти в суть проблем. Возможно, вы согласитесь, что истолкование истории и преподавание ее на протяжении жизни последних двух поколений были среди главных инструментов распространения преимущественно антилиберального понимания дел человеческих: распространенный фатализм, рассматривающий все происшедшее как неизбежное следствие великих законов необходимого исторического развития; исторический релятивизм, отрицающий любые нравственные критерии, за исключением результата -- успеха или неудачи; акцентирование массовых движений, противопоставляемых индивидуальным достижениям; подчеркивание того, что не власть идей, а материальная необходимость есть сила, определяющая будущее, -- все это различные грани проблемы не менее важной и почти столь же широкой, как и проблема экономики.