Визер, последняя нить, связывавшая нас с великим прошлым, большинству из нас казался надменным и недосягаемым господином. Он в то время только вернулся в университет с поста министра торговли в одном из последних правительств империи. Он читал лекции, опираясь на свою изданную перед самой войной Social Economics [Friedrich von Wieser, Theorie der Gesellschaftlichen Wirtschaft (Tubingen: J.C.B. Mohr, 1914), на английском языке Social Economics (London: Allen & Unwin, 1927; reprinted New York: Augustus M. Kelley, 1967) -- амер. изд.], которую, кажется, знал на память, -- единственный систематический трактат по экономической теории, созданный Австрийской школой. [Имеются в виду первое и второе поколения Австрийской школы: Менгер, Бем-Баверк, Визер и их современники -- амер. изд.] Читал он очень просто, но весьма внушительно и эстетически привлекательно, в рассчете большей частью на изучающих право, для которых этот обзор должен был стать их единственным погружением в экономическую теорию. Тем, кто, собрав все мужество в кулак, отваживался после лекции приблизиться к величественной фигуре, удавалось обнаружить бездну дружелюбия и благожелательства, а также получить приглашение на его малый семинар или даже на домашний обед.
      В первое время у нас были еще два постоянных преподавателя экономики: марксист, занимавшийся историей экономики [это был Карл Грюнберг (1861--1940), который позднее сделался первым директором марксистского института социальных исследований во Франкфурте -- амер. изд.], и молодой, склонный к философствованию профессор Отмар Шпанн, который первоначально был принят студентами с энтузиазмом. Он достаточно интересно рассказывал о логике взаимосвязи между целями и средствами, но затем целиком перебрался в область философии, которая казалась большинству совершенно чуждой экономической теории. [Отмар Шпанн (1878--1950) был основателем "универсалистской" школы, которая противопоставляла "атомизированному" индвидуализму классической школы социальную "целостность". См. Edgar Salin, "Economics: Romantic and Universalist", Encyclopedia of the Social Sciences, vol. 5 (New York: Macmillan, 1957), pp. 385--387; and Earlene Craver, "The Emigration of the Austrian Economists", History of Political Economy, vol. 18, no. 1, 1986, pp. 1--32, esp. pp. 5--7 and 9--11. -- амер. изд.] Но его небольшой учебник по истории экономической мысли [Othmar Spann, Die Haupttheorien der Volkswirtschaftslehre (Leipzig: Quelle & Meyer, 1911); в 1949 году появилось уже 25-ое издание книги -- амер. изд.], который считали слепком Менгеровских лекций, для большинства из нас был первой книгой на эту тему.
      Хотя к этому времени уже были учреждены степени в области политических и экономических наук, большинство из нас все еще ориентировались на диплом юриста, для получения которого требовалось очень незначительное знакомство с экономической теорией, так что профессиональные экономические знания приходилось добывать либо самостоятельным чтением, либо из лекций тех, кто читал их в свободное время из любви к предмету. Важнейшим среди такого рода курсов был тот, который читался Людвигом фон Мизесом [о Мизесе (1881--1973) см. главу 4 -- амер. изд.], но лично я познакомился с ним довольно поздно, и расскажу о нем потом.
      Мне следует, однако, немного рассказать об особенностях организации университетов в Центральной Европе, особенно в Австрии. Специфику их организации обычно мало кто понимает, хотя она -- при всех своих недостатках -- сыграла важную роль в сплочении постоянных университетских профессоров и любителей, отдававших преподаванию свой досуг, что было столь характерно для атмосферы Вены. Число постоянных преподавателей университета (ординарных и экстраординарных) всегда было невелико; это положение люди получали, обычно, уже в сравнительно немолодом возрасте, как правило на 4 или 5 десятке. Но чтобы иметь право на такое назначение следовало сначала, обычно через несколько лет после защиты докторской степени, получить лицензию на преподавание в качестве приватдоцента, которым не полагалось никакого жалованья, кроме доли в той весьма незначительной плате, которую взимали со студентов за прослушивание определенных курсов. В естественных науках, где исследовательская работа возможна только в специальных институтах, приватдоценты обычно получали жалованье как ассистенты, что позволяло им целиком посвятить себя научной работе. Но во всех неэкспериментальных областях, каковы математика, право и экономика, история, филология и философия таких возможностей не было. До Первой мировой войны академическая среда пополнялась, как правило, выходцами из довольно состоятельных групп, которые разорились в ходе великой инфляции, так что единственный выход был в том, чтобы иметь какую-либо работу, а свободное время отдавать исследованиям и преподаванию. На юридическом факультете, который, как вы помните, включал и экономику, обычным выбором было место правительственного чиновника, либо, что было еще привлекательнее, место служащего в торговых или промышленных компаниях, либо юридическая практика; в области изящных искусств обычным было преподавание в средних школах -- пока не удавалось достичь желанного положения профессора, если это вообще удавалось -- приватдоцентов всегда было намного больше, чем профессоров. Видимо больше половины тех, кто стремился к академической карьере, так и оставались на всю жизнь внештатными преподавателями, которые учили всему, чего им хотелось, но не получали за это практически ничего. Постороннего наблюдателя, особенно иностранца, должен сбивать с толку тот факт, что спустя несколько лет приват-доцентов также стали именовать профессорами, но это никак не изменило их положения. В некоторых профессиях, как в медицине и в праве, престиж титула, действительно, мог иметь немалое значение, и получив право именовать себя "профессором" врач или адвокат получали возможность резко повысить свои гонорары. Только в этом смысле Зигмунд Фрейд, например, был профессором Венского университета.
      Это не значит, конечно, что некоторые из этих людей не обладали столь же большим влиянием, как и действительные профессора. Еженедельные два или три часа лекций или семинаров позволяли одаренному педагогу оказывать большее влияние, чем имели его штатные преподаватели -- хотя монополия последних на прием аттестационных экзаменов серьезно ограничивала влияние совместителей.
      Во всяком случае эта система была благотворна для юристов и экономистов не только тем, что все университетские профессора приобретали изрядный опыт практической работы, но и тем, что поддерживала тесные связи между академической средой и практиками. Многие из тех, кто никогда не сумел добраться до степени приват-доцента, помнили о возможности такой карьеры и посвящали некоторое время исследованиям. А это помогало сохранить традицию Privatgelehrte, частного ученого, которая была важна в XIX веке -- может быть в Австрии она не была так развита, как в Англии, но все-таки она сыграла большую роль. В нашей области можно привести интересный пример из 1880-х годов с авторами одной из лучших работ по математической экономике -- Теория цен [Rudolf Auspitz and Richard Lieben, Untersuchungen uber die Theorie des Preises (Leipzig: Duncker & Humblot,1889) -- амер. изд.] -- Рудольфа Ауспитца и Ричарда Лейбена, из которых первый был фабрикантом сахара, а второй -банкиром. Несколько подобных фигур было и после Первой /мировой/ войны, и по крайней мере один из них -- финансист Карл Шлезингер, написавший интересное исследование о деньгах [Karl Schlesinger, Theorie der Geld- und Kreditwirtschaft (Munich: Duncker & Humblot, 1914). Частичный перевод появился под названием "Basic Principles of the Money Economy", in International Economic Papers, Vol. 9, 1959, pp. 20--38 -- амер. изд.], и изобретший термин "олигополия" -- принимал участие в наших дискуссиях. Несколько крупных чиновников и промышленников, приобретших ранее имя в экономической науке, в эти взбаламученные послевоенные годы были слишком заняты, и могли только урывками погружаться в науку.
      Но эти непрофессионалы, посторонние для академических кругов, всегда составляли большинство на заседаниях небольшого неформального венского клуба Nationalokonomische Gesellschaft [Национальная экономическая ассоциация или Венское экономическое общество. О Gesellschaft см. Craver, op. cit. pp. 17--18 -- амер. изд.], который с трудом пережил войну и возродился в мирное время как главная арена для дискуссий по насущным экономическим проблемам. Хотя он был единственным местом, где 5--6 раз в году могли встречаться и обсуждать проблемы молодые и старые, академические ученые и практики, для нас, молодых, были гораздо более притягательными другие возможности собираться подискутировать вне университета. На протяжении большей части периода между двумя войнами важнейшим центром было то, что известно как Мизесовский Privatseminar, который, в сущности, стоял совершенно вне университетской жизни. Каждые две недели по вечерам в Торговой палате в офисе Мизеса собирались люди, и эти встречи неизменно завершались уже ночью в какой-либо кофейне. Видимо, эти частные семинары начались в 1922 году и закончились с эмиграцией Мизеса в 1934 году -- не могу сказать точно, потому что я не был в Вене ни при начале, ни при конце семинара. [На самом деле Privatseminar начался в 1920 г. и закончился в 1934 г. См. свидетельство самого Мизеса в его Notes and Recollections, trans. by Hans F. Sennholz (South Holland, Ill.: Libertarian Press, 1978), pp. 97--100 -- амер. изд.] Но с 1924 по 1931 год, благодаря тому, что Мизес нашел мне и Хаберлеру [Готтфрид фон Хаберлер (1900), позднее стал профессором экономики в Гарвардском университете, а в настоящее время является постоянным сотрудником Американского предпринимательского института -- амер. изд.] работу в этом же здании, и Хаберлер в должности помощника библиотекаря продолжил начатую Мизесом работу по превращению библиотеки Торговой палаты в лучшую экономическую библиотеку Вены, это здание Торговой палаты и проводившиеся там семинары были по меньшей степени столь же важным центром экономических дискуссий, как и сам Венский университет.
      Три или четыре обстоятельства сообщали особенный интерес этим дискуссиям в кружке Мизеса. Мизес, естественно, не меньше любого другого интересовался основными проблемами анализа в терминах предельной полезности, вокруг чего вращались почти все дискуссии и в университете. Но такие вопросы, как состыковка анализа в терминах предельной полезности с теорией вменения полезности, что, кстати говоря, приковывало мой интерес в начале 1920-х годов, или другие изощренные проблемы маржиналистского анализа, вроде разбираемых Розенштейном-Роданом в его статье о Grenznutzen (предельной полезности) в Handworterbuch der Staatswissenschaften [Paul N. Rosenstein-Rodan, "Grenznutzen", Handworterbuch der Staatswissenschaften, vol. 4 (fourth edition, Jena: Gustav Fischer, 1927) -- амер. изд.], перестали быть столь важными, как это было в университете во времена Визера или его преемника Ганса Майера [Hanc Mayer (1879--1955) -- амер. изд.]. Во-первых, Мизес уже в 1912 году опубликовал свою Теорию денег [Ludwig von Mises, Theorie des Geldes und der Umlaufsmittel (Munich and Leipzig: Duncker & Humblot, 1912), trans. by H.E. Batson as The Theory of Money and Credit (London: Jonathan Cape,1934; reprinted. Indianopolis, Ind.: Liberty Classics, 1981) -- амер. изд.], и я едва ли преувеличу, сказав, что в период великой инфляции он был единственным человеком в Вене, а может быть и во всем немецко-говорящем мире, кто действительно понимал, что происходит. В этой книге он также ввел и развил некоторые идеи Викселя [имеется в виду теория "естественной" величины процента Кнута Викселя (1851--1926) -- амер. изд.], чем и заложил основу для теории кризисов и депрессий. Позднее, сразу же после конца войны, он опубликовал мало известную, но чрезвычайно интересную книгу о пограничных проблемах экономики, политики и социологии [Ludwig von Mises, Nation, Staat und Wirtschaft: Beitrage zur Politik und Geschichte der Zeit (Vienna: Manz'sche Verlags- und Universitatsbuchhandlung, 1919), trans. and ed. by Leland B. Yeager as Nation, State and Economy:Contributions to the Politics and History of Our Time (New York and London: New York University Press, 1983) -- амер. изд.], и уже готовил к изданию выдающийся трактат Социализм [Ludwig von Mises, Die Gemeinwirtschaft: Untersuchungen uber den Sozialismus (Jena: Gustav Fisher, 1922), trans. by J. Kahane as Socialism: An Economic and Sociological Analysis (London: Jonathan Cape, 1936; reprinted, Indianapolis, Ind.: Liberty Classics, 1981) -- амер. изд.], где была поднята проблема возможности рациональных экономических вычислений при отсутствии рынков, что и стало одной из основных тем тогдашних дискуссий. [Другие участники семинара Мизеса вспоминают, однако, что проблема рациональности экономических вычислений при социализме обсуждалась мало, поскольку "Мизес справедливо рассудил, что здесь некого убеждать". См. Craver, op. cit., p. 15.] Он был почти единственным среди людей своего поколения, кто был готов до конца защищать принципы свободного рынка (в предыдущем поколении было несколько людей того же сорта, вроде Густава Касселя [Густав Кассель (1866--1944) многие годы преподавал в Стокгольмском университете, где среди его студентов были будущие нобелевские лауреаты по экономике Бертил Охлин и Гуннар Мюрдаль (с которым Хайек разделил приз в 1974 году). Важнейшие из его теоретических работ "Grundrib einer elementaren Preislehre", Zeitschrift fur die gesamte Staatswissenschaften, vol. 55, 1899; The Nature and Necessity of Interest (London: Macmillan, 1903); и Theoretische Sozialokonomie [1918], trans. as Theory of Social Economy (London: T.F. Unwin, 1923; revised edition, London: E. Benn, 1932). -- амер. изд.]). И даже в то время страстный интерес к тому, что мы теперь называем принципами либертаризма, соединялся у него с интересом к методологическим и философским основаниям экономической теории, что стало столь характерным для его поздних работ. Именно последнее обстоятельство так привлекало к семинарам Мизеса тех, кто стоял на других политических позициях и не интересовался техническими аспектами экономической теории. Особый характер этим дискуссиям сообщало присутствие таких людей как Феликс Кауфман [Феликс Кауфман (1895--1949), ученик философа Ганса Келзена, преподавал в Венском университете и в Новой школе социальных исследований. Он выпустил Methodology of the Social Sciences (London and New York: Oxford University Press, 1944). Оценка научных достижений Альфреда Шульца см. в Social Research, vol. 17, March 1950, pp. 1--7. -- амер. изд.], являвшийся по преимуществу философом, или Альфред Шульце [Alfred Schultz (1899--1959) в 1939 году перебрался из Вены в Нью-Йорк, где он вместе с Кауфманом преподавал в Новой школе. Наиболее известна его работа Der Sinnhafte Aufbau der sozialen Welt (Vienna: J. Springer, 1932), trans. as The Phenomenology of the Social World (Evanston, Ill.: Northwestern University Press, 1967). -- амер. изд.], социолог, и ряд других, о которых я еще буду говорить.
      Прежде, чем рассказывать о группе, которая участвовала во всех этих дискуссиях, я хочу сказать несколько слов об источнике этого непреклонного либерализма, который делал Мизеса совершенно уникальным и даже одиноким -- по крайней мере в германоязычном мире. Безусловно, Мизес не был просто реликтом прежнего времени, как это может показаться молодым, потому что между ним и последними классическими либералами пролегло целое поколение. И хорошо известно, что когда он начинал исследования, то был столь же привержен идее социальных реформ, как любой другой юноша его поколения. Карл Менгер, который еще преподавал, когда Мизес приступил к занятиям, был именно что классическим либералом (хотя я не думаю, что Мизес посещал его лекции [Мизес подтверждает, что он ничего не знал о Менгере, пока не прочел в 1903 году, через три года после поступления в Венский университет, его Grundsatze, а лично с Менгером он столкнулся спустя много лет. Mises, Notes and Recollections, op.cit. p. 33. -амер. изд.]). Но хотя четвертая из знаменитых Менгеровских книг о методе [Karl Menger, Untersuchungen uber der Sozialwissenschaften und der Politischen Oekonomie insbesondere (Leipzig: Duncker & Humblot, 1883), trans. as Problems of Economics and Sociology (Urbana, Ill.: University of Illinois Press, 1963), reprinted with the title Investigations into the Method of the Social Sciences with Special Reference to Economics, (New York and London: New York University Press, 1985). На самом деле Хайек имеет в виду книгу третью. Хатчинсон отмечает, что именно ради этой части был предпринят перевод на английский всей Untersuchungen. См. T.W. Hutchinson, "Some Themes from Investigations into Method", in J.R. Hicks and W.Weber, eds. Carl Menger and the Austrian School of Economics (Oxford: Clarendon Press,1973), pp. 15--37, revised and republished as "Carl Menger on Philosophy and Method" in Hutchinson, The Politics and Philosophy of Economics: Marxians, Keynesians and Austrians (New York and London: New York University Press, 1981), pp. 176--202, esp. p. 183. -- амер. изд.] содержит наметки того, что я прежде назвал теорией спонтанного роста, созидающей основы для политики свободы, он никогда не был догматическим или агрессивным либералом [о политических взглядах Менгера см. Erich Streissler, "Carl Menger on Economic Policy: The Lectures to Crown Prince Rudolph", in Bruce J. Caldwell, ed. Carl Menger and his Legasy in Economics, annual supplement to History of Political Economy, vol. 22 (Durham, N.C., and London: Duke University Press,1990), pp. 107--130 -- амер. изд.]. В следующем поколении Визер, Бем-Баверк и Филиппович безусловно назвали бы себя либералами, и мне случилось удостовериться, что по крайней мере у первых двух общеполитические взгляды, как и у многих континентальных либералов их поколения, были в сущности теми же, какие выразил в своих эссе Т.Б. Макколей [Thomas Babbington Macaulay (1800--1859), позднее лорд Маккалей, английский историк и критик. Здесь речь идет об его эссе в Edinburgh Review, может быть, в первую очередь об опубликованном в январе 1830 года эссе "Southey's Colloquies on Society", которое содержит следующий часто цитируемый пассаж: "Лучшее, что могут сделать наши правители для совершенствования народа, это строго ограничиться своими законными обязанностями и предоставить капиталу самому находить наивыгоднейшее применение, товарам достойную цену, предприимчивости и проницательности -- собственное вознаграждение, дать ленивости и неразумию самим искать собственное естественное наказание, а на себя взять поддержание мира, защиту собственности, облегчение доступа к правосудию, соблюдение строгой экономии во всех частях государства. Пусть правительство выполнит это: народ, конечно же, сделает все остальное." См. Macaulay, Critical and Historical Essays (second edition, London: Longman, Brown, Green and Longmans, 1843), vol. 1, pp. 217--269, esp. p. 269. -- амер. изд.], которого оба они внимательно изучали. Но в случае Визера и, особенно, Филипповича этот либерализм включал немало аргументов в пользу контроля, по крайней мере для решения проблем рынка труда и социальной политики: Филиппович, в сущности, был скорее фабианцем, чем классическим либералом. Пожалуй, Бем-Баверк был исключением и остался до конца подлинным либералом, и его последнее эссе "Control and Economic Law" [Eugen von Bohm-Bawerk, "Macht oder okonomisches Gesetz?", Zeitschrift fur Volkswirtschaft, Sozialpolitic and Verwaltung, vol. 23, 1914, pp. 205--271, in Bohm-Bawerk's Gesammelte Schriften, vol. (Vienna: Holder-Pichler-Tempsky, 1924); trans. by John Richard Mez as "Control or Economic Law?", in Shorter Classics of Bohm-Bawerk (South Holland, Ill.: Libertarian Press, 1962), pp. 139--199 -- амер. изд.] можно даже рассматривать как начало возрождения либерализма. Но Мизесу, который совершенно выломился из рядов поколения и невольно оказался изолированным в качестве непреклонного либерала, пришлось собирать материал для возводимого им здания нового либерального учения в английской литературе 19 века, поскольку современная ему германская литература не давала возможности познакомиться с принципами истинного либерализма. Но к тому времени, о котором я сейчас говорю, он уже нашел в Лондоне родственных себе Эдвина Кеннена [Edwin Cannan (1861--1935) был профессором Лондонской школы теоретической экономики и политических наук с 1907 по 1925 год; о Кеннане см. некролог Хайека "Edwin Cannan" in Zeitschrift fur Nationalokonomie, vol. 6, 1935, pp. 246--250. -амер. изд.] и Теодора Грегори [Theodor Emanuel Gugenheim Gregory (1890--1970) был лектором и профессором Лондонской школы теоретической экономики с 1913 по 1937 год -- амер. изд.], и с начала 1920-х годов установились связи между Австрийской и Лондонской группами либералов.
      Мизесовский либерализм не только вовлек его в постоянную полемику с сильной группой венских марксистов -- среди лидеров которых некоторые были его школьными приятелями, и которые через Отто Нейрата [Otto Neurath (1882--1945), марксистский философ и социолог, принадлежал к "Венскому кружку", куда входили также Moritz Schlick и Rudolf Carnap; Нейрата помнят, главным образом, как изобретателя изотипов -- пиктографических символов, используемых в процессе обучения, и как разработчика плана International Encyclopedia of Unified Science -- амер. изд.] оказывали сильное влияние на формировавшуюся тогда в "Венском круге" группу философов-неопозитивистов; его либерализм был невыносим и для большой группы полу-либералов, куда входили большинство тогдашних молодых интеллектуалов. А строго говоря, все мы, кто не был о ту пору марксистом, принадлежали к этой группе, и только постепенно и очень медленно некоторые встали на точку зрения Мизеса. Даже в рамках Privatseminar, как я подозреваю, большинство в душе оставались полу-социалистами, а еще больше было тех, кто покидал семинар из протеста против постоянной обращенности дискуссий на принципы либерализма -- хотя именно систематическое вопрошание -- что же случится, если государство воздержится от вмешательства? -- было одним из главных источников силы этих дискуссий.
      Прежде, чем рассказывать дальше о среде, в которой формировались взгляды моего поколения, я должен уделить несколько слов тем, кто занимал промежуточное положение между нами и поколением Мизеса и Шумпетера [Joseph A. Schumpeter (1883--1950), профессор университетов Граца и Бонна, а позднее -- Гарварда, автор книг Capitalism, Socialism and Democracy (London: Allen & Unwin,1942); History of Economic Analysis (New York: Oxford University Press, 1954); о Шумпетере см. главу 5 -- амер. изд.]: трем мужчинам, работы которых заслуживают большей известности, но которые умерли сравнительно рано. Ни один из них никогда не входил в штат университетских профессоров, но их вклад в развитие теоретической экономики был значительным. Во-первых, следует упомянуть Ричарда Стригля [Strigl (1891--1942), см. главу 6 -- амер. изд.], которого мы все рассматривали как достойного и законного претендента на пост профессора Венского университета, и который, если бы он жил дольше, смог бы наилучшим образом продолжить традицию. Его исследование теории заработной платы [Richard von Strigl, Angewandte Lohntheorie: Untersuchungen uber die wirtschaftlichen Grundlagen der Sozialpolitik (Leipzig anfd Vienna: Franz Deuticke,1926); сделанный Хайеком обзор этой книги см. в главе 6, Приложение -- амер. изд.] принадлежит к числу наилучших в этой области, а кроме этого он сделал существенный вклад в теорию капитала. Хотя он долго был приват-доцентом и получил, наконец, титул профессора, его постоянным местом работы была Промышленная комиссия, которая управляла работой биржи труда и другими аналогичными организациями. Был еще Эвальд Шамс [Schams (1899-1945), см. главу 6 -- амер. изд.], единственный в нашей группе, который был студентом Шумпетера в университете Граца(? Graz), и похоже, что он один хорошо знал работы Вальраса и Парето [Leon Walras (1834--1910) и Vilfredo Pareto (1848--1923) были пионерами развития математической экономики в Лозаннском университете, Швейцария. -- амер. изд.]. Его эссе о методах и логике экономической теории это истинные жемчужины, демонстрирующие опрятность и точность, которые были присущи этому страстному коллекционеру бабочек, который -- помимо этого -- был юридическим советником в одном из отделов Федерального казначейства. Третьим в этой группе был блистательный Лео Ш°нфельд (позднее принявший имя Лео Илли [Leo Illy (Leo Schonfeld) (1888--1952) -- амер. изд.]), редко появлявшийся из-за его перегруженности обязанностями бухгалтера, но при этом сумевший издать последний большой трактат на традиционно главную для Австрийской школы тему -- о теории субъективной ценности [Leo Illy (Leo Schonfeld), Das Gesetz des Grenznutzens (Vienna: Springer, 1948) -- амер. изд.].
      Разнообразие занятий людей моего поколения, прежде чем все они стали профессорами американских университетов, еще поразительней. Феликс Кауфман, философ, теоретик права, логик и математик, возглавлял Венское отделение большой нефтяной компании. Альфред Шульц, социолог, был секретарем ассоциации малых банков. Фриц Махлуп [Machlup (1902--1983), позднее преподавал в университетах Буффало и Принстона -- амер. изд.] был производителем картона; Фридрих Энгел-Яноши, историк, был фабрикантом паркета; Д.Г. Фюрц, позднее занявший место в Федеральной резервной системе, и Вальтер Фр°йлих, позднее осевший в Marquette, были практикующими юристами. При нормальном ходе событий ни один из них никогда бы не стал профессором университета, да большинство до эмиграции не имело даже опыта преподавания. Но при этом участие каждого из них было не менее важным для формирования общих позиций, чем участие таких относительно больших профессионалов, как я, который оказался достаточно удачливым и после 4 лет государственной службы стал директором экономического исследовательского института [Osterreichische Konjunkturforschungsinstitut или Австрийский институт исследований делового цикла, был создан Мизесом в 1926 году как независимый центр эмпирических исследований. По настоянию друга Мизеса Jon Van Sickle фонд Рокфеллера в 1930 году предоставил этому институту существенные средства, которые и помогли ему выжить. См. Craver, op. cit., pp. 19--20. -- амер. изд.], или Оскар Моргенштерн [Morgenstern (1902--1977) сменил Хайека на посту директора Института, и оставался в Вене дольше, чем кто-либо другой из членов этой группы. После Аншлюса Австрии в 1938 году он принял место профессора в Принстоне, где и оставался до 1970 года. Его совместная работа с Д. фон Нейманом привела к написанию Theory of Games and Economic Behavior (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1944). -- амер. изд.], который вскоре после этого стал моим сотрудником, а позднее унаследовал пост директора, или Хаберлер, о котором я уже упоминал, или Розенштейн-Родан [Paul N. Rosenstein-Rodan (1902--1985), позднее преподавал в Университетском колледже, Лондон, и в Массачусетском технологическом институте -- амер. изд.], у которого было место ассистента в университете, и который вместе с Моргенштерном издавал Zeitschrift fur Nationalokonomie. Легко представить, что дискуссии в этом кружке редко замыкались строго экономическими вопросами. Через Кауфмана мы познакомились с правовым позитивизмом Кельзеновского Kreis; столь же важен был логический позитивизм Шлика и его кружка, и именно он преподал нам начатки современной философии науки и символической логики. Через Шульца мы все познакомились с феноменологией Макса Вебера и Гуссерля (которую я так никогда и не смог понять, несмотря на уникальный преподавательский дар Кауфмана, который в этом деле помогал Шульцу).
      Относительная замкнутость нашей группы в немалой степени объясняется обстоятельствами послевоенной жизни, которые принуждали к замкнутости и опоре исключительно на собственные ресурсы. Но помимо особенностей времени, когда даже доступ к иностранной литературе стал труден, а путешествия были почти неосуществимы, действовали другие факторы. Сегодня, видимо, трудно даже вообразить себе, сколь скудными были личные контакты или обмен мыслями между учеными разных стран всего лишь пятьдесят или сорок лет тому назад. Я убежден, что, если не считать отрывочного обмена письмами, почти никто из крупных экономистов в период перед Первой /мировой/ войной не встречался друг с другом. Непосредственно перед войной были робкие попытки преодолеть эту изолированность. Был организован впервые обмен профессорами между американскими и европейскими университетами; не лишен значения тот факт, что одним из первых, если не самым первым австрийцем, который участвовал в этой программе обмена, был Шумпетер, который в 1913 году ездил в Гарвард. Я думаю, что именно благодаря этому мы в Вене в первые послевоенные годы лучше знали труды американских теоретиков Джона Бейтса Кларка [John Bates Clark (1847--1938) профессор Колумбийского университета и автор маржиналистской теории распределения. См. первое Приложение ниже -- амер. изд.], Томаса Никсона Карвера [Thomas Nixon Carver (1865--1961) профессор политической экономии в Гарвардском университете -- амер. изд.], Ирвинга Фишера [Irving Fisher (1867--1947) экономист в Йельском университете и автор плодотворных работ по теории процента и покупательной способности денег -- амер. изд.], Франка Феттера [Frank Albert Fetter (1863--1949) преподавал в Корнельском и Принстонском университетах; иногда его путают с его сыном, историком экономики Frank Witson Fetter. О влиянии Франка А.Феттера на австрийских экономистов см. Введение к его Capital, Interest and Rent (Kanzas City, Mo.: Sheed, Andrews & Mcmeel, 1977), pp. 1--24. -- амер. изд.] и Герберта Джозефа Давенпорта [Herbert Joseph Davenport (1861--1931) был профессором университетов Чикаго, Миссури и Корнуэлла], чем работы любых других иностранных экономистов, за исключением, может быть, шведов. Довоенный визит в Вену Викселя вспоминали как большое событие, а сразу после войны Густав Кассель был самым знаменитым экономистом, который читал лекции и публиковал статьи во всех европейских странах -- столь же переоцененный тогда, как недооцениваемый ныне. Но хотя мы были рады тому, что его упрощенная версия теории Вальраса вызвала в Германии оживление интереса к экономической теории, для нас он представлял небольшой интерес.