Мы вырыли неглубокую яму и опустили в нее тело управляющего, а затем принесли сюда же убитого пса и уложили его рядом с хозяином. Оба они были достойны друг друга.
      И тогда мы снова пустились в путь. Пусть не думают, что мы бежали от этих мест с поспешностью убийц, которых гонит прочь голос их совести, - нет, мы были исполнены сознания, что отомстили за свое поруганное достоинство и справедливо покарали насильника и тирана.
      Для нас не было ни ущелий, ни гор, суливших, как Вильгельму Теллю, надежное убежище; но мы бежали по пустыням и болотам Каролины, движимые твердой решимостью оставить за собой как можно больше миль и скрыться из окрестностей Лузахачи.
      Уже более суток, как мы ничего не ели, но возбуждение, владевшее нами, было так велико, что мы не ощущали ни усталости, ни упадка сил.
      Мы держали путь на северо-запад, проверяя направление по звездам, и, должно быть, прошли большое расстояние, так как ни разу не останавливались и шли быстрым шагом без перерыва всю ночь. Мы проходили по сосновым лесам, таким редким, что можно было пробираться через них почти так же свободно, как по дороге. Изредка мы натыкались на болото или на какую-нибудь плантацию, и тогда приходилось двигаться в обход, но сразу, как только становилось возможным, мы переходили к заранее намеченному направлению.
      Мрак, который в последние часы ночи еще усиливался густым туманом, понемногу уступал место первым проблескам серых предрассветных сумерек. Мы шагали под соснами, по неглубокой ложбине, сейчас совершенно сухой, но в сырое время года служившей, вероятно, руслом ручья. Оглядываясь по сторонам и ища места, где бы укрыться, мы вдруг заметили в кустах человека, который, вытянувшись и положив голову на мешок маиса, казалось, спал крепким сном.
      Мы сразу же узнали его. Это был невольник с плантации, расположенной поблизости от Лузахачи. Нам когда-то приходилось встречаться с ним. а месяца два или три тому назад мы узнали, что он бежал.
      Томас тряхнул его за плечо, и тот проснулся в страшном испуге.
      Мы постарались успокоить его, объяснив, что мы тоже беглые и крайне нуждаемся в его помощи, так как местность эта нам совершенно незнакома и мы валимся с ног от усталости и голода.
      Наши объяснения были вначале встречены с некоторым недоверием. Собеседник был очень сдержан и скуп на слова. Он, повидимому, заподозрил нас в том, что мы собираемся заманить его в ловушку. Все же в конце концов нам удалось рассеять его недоверие. Поверив нашим словам и успокоившись, он предложил нам следовать за ним, обещав накормить нас. Взвалив на плечо свой мешок с маисом, он около мили продолжал брести по дну ложбины, в которой мы застали его. Наконец ложбина кончилась, и перед нами открылось не то болото, не то какой-то затянутый тиной пруд, из которого поднимались стволы деревьев.
      Некоторое время мы шли вдоль берега пруда, пока наш проводник не ступил в воду, предлагая нам следовать за ним. Мы подчинились; раньше чем двинуться дальше, он положил мешок маиса на поваленный древесный ствол и, вернувшись к краю пруда, тщательно стер и засыпал ветками следы, оставленные нами на сырой прибрежной земле.
      После этого он повел нас дальше. Мы брели по пояс в воде и тине еще около полумили. Гигантские деревья, среди которых мы пробирались, тянулись прямо из воды, стройные как колонны. Круглые, словно отточенные, белые стволы, лишенные ветвей, поднимались ввысь, а пышные верхушки образовывали густой шатер над нашими головами. Внизу почти не было растительности, кроме какой-то разновидности лиан. Они, будто канаты, оплетали стволы деревьев, поднимаясь до самых вершин и еще больше уплотняя навес над нашими головами. Он был почти непроницаем для солнечных лучей, а стволы деревьев стояли так тесно друг к другу, что в этом водяном лесу с трудом можно было отличить что-либо дальше, чем на несколько шагов.
      Вода становилась все глубже, а лесная тень с каждым шагом сгущалась. Мы уже с тревогой задавали себе вопрос, куда ведет нас проводник, но вскоре подошли вплотную к маленькому островку, на несколько футов поднимавшемуся над уровнем воды и такой правильной формы, что он казался искусственным. Возможно, что он и в самом деле был сооружен прежними жителями этих мест и служил основой какого-нибудь укрепления.
      Поверхность островка была равна приблизительно акру, и он весь порос деревьями, резко отличавшимися от тех, которые выступали из воды пруда: они были значительно ниже и не имели такого величественного вида. Берега поросли мелкими деревцами и кустарником, создававшими впечатление сплошной массы зелени.
      Проводник указал нам проход, проложенный между кустами, и, пробравшись сквозь них, мы стали подниматься вверх.
      По узкой извилистой тропинке, сквозь густую заросль кустарника, наш спутник привел нас к шалашу, сплетенному из веток и древесной коры. Остановившись на некотором расстоянии от этого жилья, он издал своеобразный свист. Ему ответили таким же свистом, и почти сразу из шалаша вышло несколько человек мужчин.
      Наше появление, видимо, всех поразило. Я привлек их особенное внимание: должно быть, они в первую минуту приняли меня за свободного человека. Проводник наш поспешил уверить их, что мы - друзья, товарищи по несчастью, и повел нас к шалашу.
      Мы были встречены очень гостеприимно. Узнав, что мы давно ничего не ели, хозяева шалаша, не задавая никаких вопросов, поспешили накормить нас. Они поставили перед нами говядину и похлебку в таком большом количестве, что мы могли наесться досыта.
      Тогда только нас стали расспрашивать.
      Мы рассказали обо всех наших приключениях, не упоминая, однако, об убийстве управляющего, и так как проводник, знавший нас раньше, подтвердил часть сказанного нами, наши объяснения были сочтены удовлетворительными, и мы были приняты в их компанию.
      Она состояла из шести человек, не считая нас. Это были смелые ребята, которые, не стерпев деспотизма управляющих и надсмотрщиков, в разное время бежали в леса, где обрели первобытную свободу. Эта свобода, хотя и связанная с тяжелыми лишениями и опасностями, была им во сто крат милее подневольного труда и гнета, который они стряхнули с себя. Никого из них, кроме нашего проводника, нам не случалось встречать прежде.
      Главарь этой ватаги бежал с одной из соседних плантаций вместе со своим товарищем. Они тогда и понятия не имели о существовании этого островка: преследуемые охотниками, они попытались спастись, перебравшись через пруд или болото, которым был окружен этот островок. Повидимому, до них никто такой попытки не предпринимал- Обоим посчастливилось: они добрались до островка, о котором никому ничего не было известно. С тех пор он служил им надежным убежищем. Постепенно к ним присоединилось еще четыре человека.
 
 
      Как выяснилось, наш проводник был послан на одну из соседних плантаций с целью купить там маис. Наши друзья вели постоянную торговлю с рабами на окружающих плантациях. После того как сделка состоялась, негры, у которых был приобретен маис, принесли бутылку виски и так щедро угостили нашего приятеля, что он, не дойдя до своего убежища, свалился в том месте, где мы его нашли, и заснул мертвым сном.
      Пить виски вне дома считалось тяжелым нарушением закона, установленного из предосторожности в маленькой республике на островке. Такой проступок карался тридцатью ударами ремнем, и наш проводник тут же без всякой жалости был подвергнут этому наказанию.
      Надо сказать, что он принял это наказание совершенно безропотно: ведь это было выполнением закона, установленного с его согласия и защищавшего его интересы точно так же, как и интересы остальных его товарищей.
      Жизнь, начавшаяся для нас с этого дня, имела, во всяком случае, всю прелесть новизны. Днем мы ели, спали, рассказывали друг другу истории, связанные с нашими побегами, или же занимались просушиванием шкур убитых животных, изготовлением одежды, засолкой мяса в запас.
      Зато ночью наступало время приключений и опасных предприятий. С приближением осени мы участили наши набеги на маисовые и картофельные поля, расположенные не слишком далеко от нас. Это была своеобразная контрибуция, которой мы облагали владельцев плантаций, но продолжалось это всего каких-нибудь полтора-два месяца. Постоянным источником для пополнения нашего питания и даже доходов служили стада почти одичавшего скота, которые бродят по сосновым лесам, питаясь грубой травой, растущей в тени деревьев. Мы резали этот скот в зависимости от потребности и вялили на солнце мясо, нарезанное тонкими пластинками. В таком виде мясо составляло вкусную и сытную пищу, и мы всегда хранили значительный запас его для самих себя. Кроме того, оно служило и основным предметом нашей меновой торговли, которую мы со всякими предосторожностями, но постоянно вели с рабами нескольких соседних плантаций.
      Такая первобытная жизнь в лесах сопряжена со множеством лишений, но имеет свою прелесть. Даже если принимать в расчет самые худшие ее стороны, все же она в тысячу, в десять тысяч раз привлекательнее жизни в так называемых "цивилизованных" штатах, где свободолюбивого дикаря низводят до положения жалкого раба, подобного бессловесному псу. Да что и говорить об этой "цивилизации", при которой безделье и роскошь хозяина окупаются слезами и стонами, принудительным трудом и безмерным унижением, страданием и отчаянием сотен таких же людей, как и он. О да, в вольном и смелом сердце последнего беглеца больше человечности и мужества, чем в целом народе, где власть находится в руках подлых деспотов, тогда как остальные во прахе пресмыкаются перед ними!…

      К концу зимы стада, которые паслись поблизости от нашего убежища, сильно поредели, а трава так высохла, что оставшиеся животные стали похожи на движущиеся скелеты. Не стоило даже убивать их.
      Управляющие соседних плантаций стали замечать, что их поля подвергаются регулярным набегам. От рабов, с которыми мы вели торговлю, мы узнали также, что идут разговоры по поводу значительной убыли скота и делаются большие приготовления к всеобщей охоте на грабителей.
      Необходимо было отвратить от себя опасность, да и нужно было найти новые стада. Мы решили поэтому, что пятеро из нас отправятся на розыски в отдаленные местности, а трое останутся в убежище, не показываясь нигде за его пределами.
      Один из наших товарищей взялся проводить нас в окрестности плантации, расположенной за рекой Санти. Он вырос на этой плантации и хорошо знал местность. По его словам, там легко было подыскать много укромных мест, где можно будет скрываться днем. Окрестные леса и пустоши изобилуют скотом.
      Мы двинулись в путь, следуя его указаниям, и шли несколько дней или, вернее, ночей, держа курс на север. На пятый или шестой день мы двинулись в путь сразу после заката солнца и шли не останавливаясь, временами перебираясь через крутые песчаные холмы. Вскоре после полуночи наш проводник сказал нам, что мы приближаемся к цели. Так как луна скрылась за облаками и кругом было очень темно, он добавил, что ему трудно точно определить место, где мы находимся. Лучше всего, как он говорил, было заночевать там, где мы находимся, и выждать наступления утра. Тогда он укажет нам более надежное убежище.
      Мы охотно согласились, так как буквально падали с ног от усталости и засыпали на ходу.
      Разложив костер, мы сварили остатки продовольствия, взятого с собой на дорогу. Поставив одного из наших товарищей в качестве часового, мы повалились наземь и сразу же уснули.
      Я спал очень крепко. Мне снились Касси и наш ребенок, по внезапно сквозь сон до меня донеслись звуки ружейной пальбы и топот несущихся вскачь коней.
      Я мгновенно вскочил, не вполне еще отдавая себе отчет, происходит ли все это во сне или наяву. В ту же минуту взгляд мой упал на Томаса, спавшего рядом со мной, и я увидел, что платье его в крови. Он тоже поднялся, и, не пытаясь даже разобраться в происходившем, мы бросились в гущу леса, стараясь скрыться неведомо куда и от чего.
      Но вдруг Томас застонал.
      - Не могу итти дальше! - проговорил он.
      Кровь продолжала сочиться из его ран, и он страшно ослабел.
      Брезжил рассвет. Мы опустились на землю, и я попытался перевязать его раны. Пуля или крупная дробь ранила его навылет в мясистую часть левой руки, повыше локтя. Другая пуля задела бок, но, насколько мы могли судить, скользнула вдоль ребра и пролетела дальше, не причинив особенного вреда. Оглядевшись, мы увидели небольшой ручеек, и это позволило нам обмыть раны Томаса, а также утолить мучившую нас жажду.
      Несколько освежившись и придя в себя, мы задумались над вопросом, куда нам итти и что делать дальше. Нечего было и думать о возвращении к тому месту, где мы были застигнуты. Да и вряд ли бы нам удалось разыскать его: утро было сумрачное и туманное, и бежали мы не разбирая направления. Островок, так долго служивший нам верным убежищем, находился на расстоянии семи-восьми дней пути, а так как шли мы оттуда передвигаясь главным образом по ночам, к тому же часто меняя направление, - нам и туда нелегко было бы найти дорогу.
      Томас, однако, считал себя человеком, привычным к лесам, и хотя следил за дорогой не так внимательно, как обычно, все же полагал, что сумеет ее отыскать.
      Но раны причиняли ему еще значительную боль, и он был чересчур слаб, чтобы можно было пуститься в путь немедленно. Кроме того, было уже совсем светло, а мы знали, что можем передвигаться только ночью. Эти соображения заставили нас подыскать сколько-нибудь надежное укрытие в заросли кустов.
      К вечеру Томас объявил, что чувствует себя много лучше, и мы решили сняться с места и двинуться в путь. Все же мы хотели предварительно попытаться разыскать ту прогалину, где подверглись нападению, в надежде встретить кого-нибудь из товарищей, которым, быть может, удалось спастись, как и нам.
      Побродив некоторое время, мы наконец наткнулись на место нашей злополучной стоянки. Подле потухшего костра валялись два окровавленных трупа наших товарищей. Они, видимо, были убиты во время сна. Кусты вокруг были забрызганы кровью, и нам при свете луны удалось найти кровавые следы на довольно значительном расстоянии. Это, вероятно, были следы нашего часового, который уснул и, таким образом, дал возможность застигнуть нас врасплох.
      Кто знает, быть может, этот раненый товарищ спрятался в кустах и лежит там без помощи?… Эта мысль придала нам решимости. Мы попробовали окликнуть его, но голоса наши без ответа замерли под сенью деревьев. Мы снова вернулись к месту стоянки взглянуть на наших убитых друзей. Нас мучила мысль, что они останутся непогребенными. Я торопливо выкопал неглубокую яму, и мы положили их туда. Слезы застилали наш взор при прощании с друзьями, по нельзя было медлить, и, печальные, напуганные и подавленные, мы пустились в наш долгий, утомительный - и, кто знает, быть может бесцельный - путь.

      Мы медленно брели в течение всей ночи, а когда стало светать, как всегда спрятались и приготовились уснуть. Раны Томаса быстро заживали, и можно было надеяться, что скоро они совсем затянутся. Рана в боку была гораздо менее опасна, чем мне показалось сначала; так как боль несколько стихла, ему удалось уснуть.
      Мы спали довольно хорошо, но проснулись с ощущением слабости: уже целые сутки у нас не было никакой пищи. Солнце еще не зашло, но все же мы решили немедленно тронуться дальше в надежде, что при свете нам удастся найти хоть что-нибудь пригодное для еды.
      Мы долго шли лесом и к тому времени, когда солнце уже готово было закатиться, наткнулись на дорогу. Мы решили воспользоваться ею, предполагая, что она приведет нас к какой-нибудь ферме. Мысль эта оказалась для нас роковой.
      Не прошли мы и полумили, как вдруг на вершине небольшого пригорка встретились с тремя всадниками, которых извилины дороги скрывали от нас до той самой минуты, когда мы столкнулись сними лицом к лицу.
      Обе стороны были одинаково поражены неожиданной встречей. Наш внешний вид был таков, что не мог не обратить на себя внимания. Платье наше было порвано и свисало лохмотьями. Вместо башмаков на ногах у нас было подобие мокасинов из недубленой воловьей кожи, шапки на нас были из той же кожи. Вся наша одежда, особенно одежда Томаса, была забрызгана кровью и грязью.
      Всадники приняли меня за свободного человека, и один из них крикнул мне:
      - Алло! Незнакомец! Кто вы и кому принадлежит этот негр?
      Я постарался, насколько возможно, использовать положение и, учитывая светлую окраску моей кожи, в самом деле разыграть роль свободного гражданина. Но вскоре я понял, что мои старания пропадают даром: хоть всадникам вначале и в голову не пришло, что я раб, но весь наш внешний облик должен был произвести совсем необычное впечатление, и они подвергли меня подробному допросу.
      У меня было весьма смутное представление о той местности, где мы находились, и я не знал никого из окрестных жителей. Я не был в состоянии сколько-нибудь вразумительно ответить на многочисленные вопросы всадников и очень быстро был сбит ими с толку. Сбивчивость моих ответов пробудила недоверие джентльменов, и пока двое из них продолжали свой допрос, третий, соскочив с лошади, схватил меня за ворот, крича, что я либо беглый раб, либо похититель негров. Остальные двое в мгновение ока также соскочили с коней, и в то время как один из них схватил меня за плечо, другой обрушился на Томаса.
      Томас вывернулся из его рук и побежал. Но отбежав недалеко, он оглянулся и, увидев, что я повален на землю, забыл о своих ранах, о слабости, о грозившей ему самому опасности и бросился мне на помощь.
      Джентльмены, напавшие на меня, так сильно сдавили мне горло, что я не мог шевельнуться и был близок к потере сознания. В то время как один из нападавших продолжал держать меня прижатым к земле, второй бросился навстречу Томасу, который, одним ударом повалив своего противника, бежал ко мне, высоко подняв свою дубинку. Его новый противник с большой ловкостью увернулся от удара, и сразу же они схватились друг с другом.
      Томас еще плохо владел левой рукой, кроме того, потеря крови и длительный голод значительно ослабили его. Несмотря на это, он боролся с яростью и уже почти одерживал верх, но в этот момент человек, опрокинутый им наземь в начале боя, пришел в себя и, вскочив на ноги, поспешил на помощь к своему спутнику. С обоими одновременно Томас не мог справиться. Они повалили его на землю и связали ему руки; то же самое было сделано и со мной. Вытащив из седельных сумок еще веревки, накинув нам обоим на шею аркан и подгоняя плетью, они заставили нас бежать, не отставая от их лошадей.
      Полчаса спустя мы остановились подле жалкого домика, стоявшего на краю дороги. Это было какое-то подобие придорожной гостиницы или таверны, и нам предстояло здесь заночевать. Единственными обитателями этого дома были хозяйка и маленькая девочка лет десяти или двенадцати, ее дочь. Все в доме говорило о нужде и бедности.
      Не успев перешагнуть порога, наши победители потребовали, чтобы им принесли цепи - любые цепи, хотя бы такие, которыми привязывают лошадей или быков. Все равно какие.
      Но, к большому разочарованию приезжих джентльменов, хозяйка объявила, что скота и лошадей она не держит и цепей у нее нет.
      Приезжим господам с трудом удалось раздобыть какие-то старые веревки, и связав нас по рукам и ногам, они усадили нас в сенях.
      Хозяйка, разболтавшись со своими гостями, высказала уверенность, что мы беглые: все окрестности сейчас кишмя кишат ими. В последние ночи группа из пяти или шести джентльменов объезжает окрестные леса, охотясь за беглецами, и дня два назад наткнулась на целую компанию этих паршивцев, которые спали подле костра.
      Эта шайка, как продолжала рассказывать старуха, была, повидимому, довольно велика, и нельзя было рассчитывать захватить ее. Поэтому охотники решили лишить этих проклятых негров возможности ускользнуть из их рук, тем более что один из охотников - как видно, владелец нескольких из этих беглых - открыто заявил, что предпочел бы видеть, как всех их перестреляют, чем допустить, чтобы они шатались по окрестностям, не принося ему никакой пользы и причиняя убытки его соседям.
      Охотники разошлись и стали одновременно с разных сторон приближаться к костру. Подойдя на близкое расстояние, все по данному сигналу выстрелили, а затем, пришпорив коней, поспешили разъехаться по домам.
      Никто из нападавших не остался на месте, чтобы проверить результат стрельбы, но, принимая во внимание, что все были хорошими стрелками, они имели основание полагать, что большинство спавших у костра убиты или, по крайней мере, тяжело ранены. И вот теперь, видя, что наша одежда в крови, а один из нас ранен, старуха пришла к убеждению, что мы принадлежали именно к той самой шайке, о которой, отдыхая от своих подвигов, рассказывали охотники.
      Мы внимательно прислушивались к разговору между хозяйкой и охотниками за неграми. Мы узнали, что жестокое нападение, жертвой которого стали наши несчастные товарищи, на самом деле относилось не к нам и не нас имели при этом в виду. Нападавшие предполагали, что перед ними совершенно другая группа беглых. Такие нападения в Нижней Каролине - явление обычное, и к ним принято прибегать во всех случаях, когда число выслеженных беглых слишком велико и захватить их живыми затруднительно.
      То, что нападавшие сразу после убийства негров разъехались в разные стороны, также произошло не случайно. Причиной этого странного поведения служила издавна господствующая в этих краях традиция. По каролинским законам, убийство раба приравнивается к обычному убийству, и хотя закон этот никогда, надо полагать, не применялся в жизни и любой современный рабовладельческий суд счел бы его устаревшим и нелепым, все же в умах местных людей сохранилось известное предубеждение против преднамеренного пролития крови и почти суеверное опасение, что этот старый закон вдруг может быть применен к ним. Чтобы успокоить свою совесть и при всех условиях избежать возможного судебного следствия, нападающие стараются во время стрельбы не глядеть на своих сообщников, и ни один из них не подходит к месту, где остались лежать убитые или раненые. Бедняки, которым не посчастливилось быть убитыми на месте, обречены на тяжкие муки: их будет терзать жажда, раны будут нагнаиваться и гореть; когда же наконец смерть избавит их от страданий, их кости, иссушенные палящим солнцем Каролины, побелеют и останутся лежать, свидетельствуя о высокой цивилизации и гуманности рабовладельцев этого штата.