Приближаясь к Лузахачи, я увидел впереди, на некотором расстоянии от меня, группу, состоявшую из нескольких верховых, которых я довольно быстро нагнал. Когда я подъехал к ним почти вплотную, я внимательно вгляделся в них и был поражен их видом.
      Их было человек пятнадцать белых с грубыми и жестокими лицами. Лошади под ними были самого разнообразного качества. Вооружение их состояло из карабинов, пистолетов и коротких охотничьих ножей. Одежда их была вся забрызгана еще не вполне подсохшей грязью, словно они возвращались из какой-то экспедиции в болота.
      Позади этой кавалькады шел пешком негр, ведя на поводке несколько огромных, свирепого вида псов, в которых нетрудно было узнать собак, специально натасканных на беглых рабов. Рядом с этим негром ехал, не спуская с него глаз, вооруженный до зубов белый.
      Самое сильное впечатление, однако, во всей этой процессии произвел на меня труп белого человека, лицо которого еще не утратило выражения неукротимой ярости, странно не соответствующей холодной неподвижности смерти. Забрызганная грязью и порванная, словно в пылу бешеной схватки, одежда мертвеца была вся в крови, которая, казалось, и сейчас еще продолжала сочиться из глубокой раны на груди. Мертвец был уложен поперек седла и крепко привязан к нему. Лошадь вел под уздцы негр, в глазах которого, как мне показалось, сверкали искорки удовлетворения; подобное же выражение я уловил на лице негра, который вел собак. Зато глаза белых всадников горели бешенством и негодованием, и лица их выражали угрозу.
      Бок о бок с лошадью, на которой везли мертвеца, шла вторая лошадь, на которой сидел пойманный негр, тяжело раненный и истекающий кровью. Ноги его были связаны под брюхом коня, а руки заложены за спину и стянуты ремнем.
      Это был человек атлетического сложения, уже пожилой, с огромной, густой бородой, настолько ослабевший от полученных ран, что он, видимо, лишь с величайшим трудом держался в седле.
      И все же, несмотря на слабость и безнадежность своего положения, несмотря на враждебные взгляды и ругательства, которыми осыпали его люди, в руки которых он попал, он сохранял на своем лице выражение гордого вызова, выдававшее в нем человека, давно успевшего привыкнуть к свободе.
      Немного позади вели другого пленника; на шею ему была накинута веревочная петля, а конец этой веревки был прикреплен к седлу одного из белых. Цвет кожи у второго пленника был светлее, чем у негра, ехавшего верхом; он был бос, с обнаженной головой (как и тот, который сидел на лошади) и одет в отрепья. Он, повидимому, не был ранен, но на его окровавленных бедрах, покрытых багровыми полосами, ясно виднелись следы бича. Его покорный, молящий о пощаде взгляд еще больше подчеркивал мрачный взгляд и гордую осанку его товарища, ехавшего верхом.
      Поровнявшись с владельцем собак, который замыкал эту странную кавалькаду, я придержал лошадь и поехал с ним рядом.
      - Что, собственно, произошло? - спросил я его.
      Внешность этого всадника, его манера выражаться обличали в нем, несмотря на грубую компанию, окружавшую его, человека цивилизованного и даже получившего образование.
      Он сообщил мне, что владеет одной из соседних плантаций и сейчас возвращается с охоты на беглых рабов, в которой вместе с ним участвовали его друзья и соседи, а также и несколько других, специально приглашенных для этой цели лиц. Убитый, которого они везут с собой, не кто иной, как его собственный управляющий.
      Этот управляющий, по его словам, был чистокровный американец, северянин, или "янки", как их здесь зовут. Это был человек умный и решительный, когда-то изъездивший всю страну в качестве странствующего торговца, затем ставший школьным учителем и, наконец, избравший себе профессию управляющего.
      Всем хорошо известно, что янки славятся своим умением выжать из рабов все, что только можно. Мой собеседник пригласил его к себе на службу, так как у него накопилось некоторое количество долгов, разделаться с которыми он мог, только поприжав своих рабов.
      Мистер Джонатан Снапдрагон, как звали почтенного управляющего, постарался не уронить своей репутации, но при этом, как видно, немножко перетянул струну. Цена на хлопок в этот год сильно поднялась, и управляющий решил добиться неслыханного урожая, заставив для этого каждого раба обработать на несколько акров больше, чем обычно. Но это еще не все: кукуруза, которая в предыдущем году дала уже неважный урожай, в этом году вовсе не уродилась, - пришлось вдвое уменьшить ежедневный рацион рабов, одновременно увеличив ежедневное задание. Несмотря, однако, ни на что, управляющий при помощи плети, к которой он любил прибегать при всяком удобном случае, поддерживал порядок, и все шло благополучно почти до самого конца полевых работ, вернее, до того момента, когда из полях решался вопрос, что возьмет верх - хлопок или бурно разраставшиеся сорняки, грозившие заглушить его.
 
 
      И вот именно в этот критический момент, как с возмущением повествовал мои спутник, именно тогда, когда руки их были особенно нужны, все лучшие рабы мужчины подло бежали в лес. Это случилось несколько дней тому назад. Они бежали, предоставив управляющему бороться с неудержимым нашествием диких трав при помощи одних только женщин, детей и больных.
      - И это, - закончил мой словоохотливый собеседник, явно не сомневавшийся в моем полном сочувствии, - в такое время, когда цена на хлопок достигла шестнадцати центов за фунт и обещала подняться еще выше, раньше чем закончится уборка.
      Далее разговор коснулся происходивших здесь событий, которыми все были напуганы.
       - Уже очень давно, лет, пожалуй, около двадцати тому назад, - сообщил мне мой собеседник, - в здешних окрестностях, на беду всех соседних плантаций, появился беглый негр, который среди местных жителей носит кличку Том Дикарь.
      "Предполагают, что этот негр когда-то принадлежал старому генералу Картеру, богатому плантатору из-под Чарльстона. Генерал Картер еще в те времена, когда этот Том бежал от него, обещал награду в тысячу долларов тому, кто доставит беглеца живым или мертвым. Этот раб бежал с одной из рисовых плантаций, принадлежавших генералу, расположенной немного к югу отсюда. И бежал он, убив управляющего плантацией во время ссоры, которую этот негодяй затеял по поводу того, что управляющий выдрал плетью его жену. Вслед за побегом этого Дикаря на генерала посыпались всякие беды: не то пять, не то шесть раз вспыхивали пожары на его великолепных механических рисовых мельницах, сгоревших дотла. Говорили, что мельницы, несомненно, были подожжены и что поджог - акт мести этого негра Тома.
      "Не раз делались попытки поймать этого опасного бродягу. С этой целью составлялись самые хитроумные и сложные планы; но все попытки кончались неудачей и обходились очень дорого: бог весть, сколько людей было тяжело ранено в бешеных схватках с этим страшным противником. У него, повидимому, было несколько убежищ, разбросанных на большом пространстве. Он перебирался из одного в другое, в зависимости от условий, и выпутывался из любых расставленных ему сетей.
      "Случалось, что после очень уж настойчивых преследований он исчезал на несколько месяцев, иногда даже на год или два, затем вдруг появлялся снова, когда его не ждали.
      "Если б он ограничивался хищением того небольшого количества продовольствия, которое могло понадобиться на поддержание жизни его и его сообщников, это не имело бы особого значения. Но он поддерживал тайную связь чуть ли не со всеми окрестными плантациями, его считали виновником всех крупных грабежей, всех бунтовщических действий и восстаний рабов, он оказывал поддержку и помощь всем беглым неграм, давал им приют и спасал от преследований".
      Тома Дикаря недавно видели в окрестностях плантации моего собеседника, и все считали, что массовый побег рабов в самое горячее время состоялся не без его деятельной помощи. Обсудив положение, решили, что захватить Тома в компании дюжины-другой неопытных и еще не обученных им новых членов его шайки будет много легче, чем в тот момент, когда его сопровождают только двое или трое его старых и проверенных соратников.
      Для моего нового знакомца - плантатора, сообщившего мне все эти подробности, которые с той минуты, как было произнесено имя Тома Дикаря, пробудили во мне самый горячий интерес, поимка бежавших от него рабов была чуть ли не вопросом жизни и смерти, с материальной точки зрения, разумеется. Если ему не удастся изловить их, весь его урожай хлопка пойдет к чорту, и это в такое время, когда цена на него стоит шестнадцать центов за фунт и обещает подняться еще выше. В этих краях свободных рабочих не существовало, а на то, чтобы удалось получить в наем у кого-нибудь из соседних плантаторов принадлежавших им рабов, рассчитывать было нечего: все были поглощены борьбой с сорными травами. Да и кроме того, в это время года требовалось особое напряжение всех сил, так как именно в этот период с каждой плантации исчезало известное число неисправимых негодяев, готовых рискнуть чем угодно, как объяснил мой собеседник, лишь бы доставить себе удовольствие провести летние месяцы в лесу. Их не способен был удержать даже страх перед самыми жестокими наказаниями в том случае, если они будут пойманы.
      - Надо признать, - добавил мой собеседник со вздохом, - что они в этом отношении следовали примеру большинства хозяев, которые, как только начиналась сильная жара, покидали свои плантации и отправлялись разыгрывать миллионеров в Саратогу, в Филадельфию или в Нью-Йорк, где ослепляли своим блеском скромных янки. Они сорили там деньгами, зная, что по возвращении будут обречены до самого конца года влачить у себя дома жалкое существование, спасаясь от посещения назойливых кредиторов, от судебных повесток и описей, - совсем так же, как их жалкие рабы были обречены за свое бродяжничество поплатиться тюрьмой и плетью.
      В полном отчаянии мой собеседник обещал за поимку своих рабов высокую награду, к которой еще добавлялась сумма, назначенная за поимку Тома Дикаря, и суммы, обещанные другими плантаторами за захват их рабов, - побеги в этом году приняли небывалые размеры из-за недостатка кукурузы и увеличения количества хлопка, посеянного в двойном количестве ввиду ожидавшегося повышения цен.
      В связи со всем этим было решено устроить грандиозную облаву. На нее съехалось около ста человек - окрестные плантаторы, управляющие, всякие праздношатающиеся из числа разорившихся белых, а кроме того, несколько профессиональных охотников за рабами со сворами специально обученных псов. Все участники охоты были вооружены до зубов.
      Прежде всего нужно было до последнего уголка обыскать окрестные болота, где беглецы обычно скрывались днем, выходя оттуда ночью, чтобы пополнить свои запасы за счет соседних плантаций, - они уводили из стад овец и другой скот, обирали поля и поддерживали связь с оставшимися в неволе женами, детьми и друзьями. В этом году время для такой охоты оказалось очень благоприятным: стояла необычайная жара, болота высохли на большом пространстве, и пробраться в затаенные уголки было легче, чем в прежние годы.
      Участники разбились на пять или шесть отрядов, каждый из которых имел при себе свору собак. Мой собеседник находился в одном из таких отрядов. Какого успеха добились остальные отряды, неизвестно, что же касается отряда, двигавшегося сейчас по дороге впереди меня, - одного взгляда было достаточно, чтобы создать себе представление об относительной удаче, вознаградившей их усилия.
      Перед отрядом была поставлена задача обыскать болото, не очень значительное по занимаемому им пространству, но мало доступное из-за глубины до сих пор не высохшей воды и жидкой грязи. Местами эта грязь могла покрыть с головой человека даже довольно высокого роста. В центре этого болота находился островок, служивший, как говорили, излюбленным убежищем Тома Дикаря. Здесь он считал себя в безопасности, потому что никто так хорошо, как он, не знал подходов к островку. Примерно в полумиле от болота собаки напали на след одного из тех негров, которых они сейчас вели с собой, - вон того, с несколько более светлой кожей. Он укрылся в траве, в надежде, что его не заметят. Охотники, находившиеся ближе других, удержали собак, чуть не разорвавших его в клочья, и он был захвачен невредимым.
      Грязь, прилипшая к его ногам, влага, пропитавшая его рваную одежду, - все это ясно указывало на то, что он совсем недавно покинул островок, пробраться к которому так жаждали охотники.
      На все поставленные ему вопросы проклятый негр, - как с возмущением говорил мой спутник, - отказывался отвечать, уверяя, что ему ничего не известно о существовании какого-то острова, да и самого болота он якобы никогда не видал.
      На вопрос о том, откуда он и кому принадлежит, он ответил признанием, что бежал с одной из ближайших рисовых плантаций, долго плутал по лесу и в конце концов попал в эти места, совершенно ему, как он уверял, незнакомые. И вот уже несколько дней он бродит без пищи и умирает с голода. Его цветущий вид, однако, с полной очевидностью опровергал это утверждение. Он признался, что ему приходилось слышать о Томе Дикаре, имя которого пользовалось широкой известностью и упоминалось во всех сказках и легендах как у белых, так и у негров в этих краях. Но он решительно стоял на том, что никогда в глаза не видел его и ничего о нем не знает.
      Его клятвы и уверения были признаны неудовлетворительными, и чтобы добиться от него признаний, его привязали к дереву и били плетью до тех пор, пока он не лишился сознания; под ударами он кричал и молил о пощаде, но при этом продолжал уверять, что ничего не знает.
      Ввиду того что примененный способ не дал желанного результата, его поставили на поваленный ствол дерева, надели на шею веревочную петлю, а другой конец веревки перекинули через толстый сук над его головой. Затем ему объявили, что он будет немедленно повешен, если не скажет всего, что ему известно.
      Он продолжал твердить свое, пока один из охотников не выбил из-под его ног древесного ствола, так что он повис в воздухе и уже почти задохся. В последнюю минуту ему снова подкатили под ноги бревно, отпустили немного веревку и приказали двум неграм, следовавшим за отрядом, поддержать его.
      Придя в себя, он - то ли от страха перед смертью, то ли потому, что мысли его спутались и он от прилива крови к голове перестал владеть собой, - все же заговорил и признался, что скрывался на островке среди болота и что Том Дикарь и сейчас находится там. Но он продолжал отрицать свою связь с остальными беглецами и уверял, что никого из них нет на островке.
      Надежда, что удастся захватить знаменитого бродягу, возможность прославиться, оказав всем соседям такую огромную услугу, не говоря уже о назначенной за поимку Тома награде в тысячу долларов, - все это воодушевило компанию. Надо признаться, однако, что пока задержанный и подвергшийся допросу негр не уверил присутствующих, что грозный бродяга не имеет при себе ни пистолета, ни карабина, ни какого бы то ни было другого огнестрельного оружия и вооружен только обыкновенным ножом, никто из охотников не проявил особого рвения.
      Мой собеседник, признаваясь мне в этом, счел необходимым даже понизить голос, сопровождая свои слова иронической улыбкой и многозначительным взглядом но адресу двух или трех всадников необычайно свирепого вида, ехавших впереди нас, и особенно одного из них, который с угрозой поглядывал на связанного негра и, казалось, с трудом удерживался, чтобы не кинуться на него.
      Для большей верности человек десять из отряда были размещены по краям болота, где они должны были нести охрану с помощью всех собак, за исключением одной, тогда как пять самых сильных и смелых из числа охотников намеревались перебраться через болото и взять остров приступом.
      Пленник должен был служить проводником. Ему накинули на шею веревку, конец которой был привязан к поясу одного из самых сильных членов отряда; напрасно несчастный уверял, что ему незнакомы тропы, ведущие к островку. Пленнику пригрозили немедленным повешением, если он не доведет в полной сохранности маленький отряд до подступов к островку.
      То ли в самом деле пленник не знал, где можно пройти бродом, то ли он сделал это нарочно, но повел он их по местам, где вода была настолько глубока, что достигала до подбородка, и приходилось брести, держа карабины и пороховницы над головой.
      Несмотря на все старания заставить его молчать, проводник, приближаясь к островку, поднял громкий крик, якобы желая указать преследователям удобный проход, на самом же деле, как были все основания подозревать, желая предостеречь своего сообщника.
      И действительно, раньше еще, чем преследователи ступили ногой на берег, Том, догадавшись об их приближении, бросился в воду по другую сторону островка. Он успел довольно далеко опередить своих преследователей, и так как он ловко скрывался за стволами деревьев, которые росли на болоте, все пущенные ему вслед выстрелы пропали даром.
      Преследователи, в свою очередь, кинулись в воду, но опасность удваивала силы беглеца. Он то плыл, то ловко пробирался по грязи сквозь заболоченное пространство, пока не достиг противоположного края болота, где его ждала другая неминуемая опасность. Не успел он выбраться из болота, как был замечен одним из всадников, патрулировавших вдоль берега.
      С быстротой преследуемого лося беглец мчался по направлению к сосновому лесу, но в этот момент выпущенная из карабина пуля впилась ему в бок. Он не упал, но вынужден был замедлить бег. Пять всадников мчались по его следам.
      Управляющий моего собеседника Снапдрагон, находившийся во главе отряда, первым настиг беглеца и предложил ему сдаться. Видя, однако, что тот не останавливается, Снапдрагон выстрелил в него из обоих своих пистолетов - негр не упал. Тогда управляющий, соскочив с лошади, бросился на негра, надеясь схватить его.
      Снапдрагон был очень силен, но и противник не уступал ему в силе. Том Дикарь, или тот, кого принимали за этого страшного негра, несмотря на раны и усталость, обхватил обеими руками нападавшего, и оба покатились по земле. Не прошло и минуты, как нож беглеца вонзился в сердце Снапдрагона.
      Но тут подоспели остальные охотники с собаками, и вся эта масса обрушилась на Тома. Он не успел сделать и одного движения, как уже был связан по рукам и ногам.
      Весь отряд вскоре собрался на месте, где произошло убийство управляющего. Самые ярые преследователи предлагали тут же немедленно покарать виновного и заставить его своей жизнью заплатить за жизнь Снапдрагона.
      Но жажда похвастать своей добычей и прославиться совершенными подвигами одержала верх. Да кроме того, чтобы обеспечить за собой получение награды, необходимо было официально удостоверить личность пойманного негра. Поэтому было решено отказаться от несложной процедуры казни на месте, с возможной быстротой добраться до ближайшего поселка, где находились кое-какие судебные учреждения округа, и поместить пленников в тюремную камеру.
      Мы находились как раз вблизи довольно значительного поселка, носившего название Эглингтон. Туда уже успели съехаться участники других отрядов. Охота у всех прошла не менее удачно. Чтобы добраться до тюрьмы, нам пришлось пробить себе путь сквозь сплошную массу людей всех цветов и оттенков - белых, коричневых и черных. Здесь можно было увидеть представителей любых сословий и званий, любого возраста - от плантатора, добротно одетого, прискакавшего на отличном коне, до совершенно голого негритенка, верхом на палочке с пронзительным визгом носившегося почти под самыми ногами лошадей.
      Мы подъехали к тюрьме. Это было жалкое кирпичное здание с одной единственной камерой, площадью примерно в десять-двенадцать футов. Она освещалась окном, прикрытым решеткой. Оттуда исходил, разносясь на далекое расстояние, нестерпимый смрад. Камера была переполнена неграми, захваченными во время последней облавы. Среди них были и тяжело раненные, без разбора сваленные в эту темную яму, а также две белые женщины, обвиняемые в воровстве.
      Пленникам предстояло пробыть здесь до тех пор, пока их хозяева не уплатят награды, обещанной за их поимку, и не внесут установленные на такой случай законом налоги и пошлины.
      Победители, отдыхая от трудов, отпраздновали свою удачу при помощи обильных возлияний и поглотили изрядное количество виски и персиковой водки.
      Тело управляющего было отнесено в таверну и положено на стол. Это мрачное зрелище постепенно довело ярость собравшихся до высшего предела.
      Ввиду того что в камеру при всем желании нельзя уже было больше втиснуть хотя бы одного арестанта, обоих негров, захваченных последним отрядом, пришлось заковать в цепи и привязать к решетке тюремного окна.
      С величайшим трудом подавляя охватившее меня волнение, я пробрался сквозь толпу, окружавшую пленников, и попытался приблизиться к тому, кто, как предполагали, был сам прославленный Том.