Любопытно сравнить приведенные описания с образом бабушки, конструируемой М.Прустом (практически в одно время с М.Горьким): "Изогнувшись дугой, на кровати, какое-то иное существо, а не бабушка, какое-то животное, украсившееся ее волосами и улегшееся на ее место, тяжело дышит, стонет, своими судорогами разметывает одеяло и простыню". И другое воспоминание, возникшее уже после ее смерти: "...Франсуаза в последний раз, не причинив им боли, причесала ее красивые волосы, только чуть тронутые сединою и до сих пор казавшиеся моложе ее самой". _
      Оказывается, что писатели разного художественного мироощущения практически одинаково используют общий мотив смерти, совпадают и отдельные конкретные детали, с помощью которых осуществляется синтез зрительного и символического образов, позже воссоздаваемых автором.
      Другой образный ряд, необходимый для конструирования мифологического плана, образуют так называемые "ключевые" фигуры, олицетворяющие основные идейные и общественные искания своего времени. Так личность А.Блока привлекала внимание многих мемуаристов, которые видели в ней отражение сложнейших противоречий начала ХХ века. Их видение отличалось целым рядом общих черт, не связанных с внешним обликом поэта, но отражавших единство угла его видения. Многие мемуаристы передают неожиданность от первой встречи с Блоком, неподдельное удивление, почти восторг. Одновременно с этим они ощущали и его неоднозначность, видели, что перед ними было лицо-маска, поэтому часто упоминается такая важная деталь, как улыбка, которая появляется "вдруг - сквозь металл, из-под забрала - улыбка, совсем детская, голубая". _
      Целостный образ поэта раздваивается, приобретает как бы второе, внутреннее содержание. Так в разных воспоминаниях возникает постоянный образ, вырастающий до значения символа, где эпитеты в ыполняют не только оценочную функцию, но и становятся некиим опорным сигналом, после чего появляются разнообразные ассоциации, аллюзий - "рыцарское лицо" и "лицо усталое, потемневшее от какого-то сурового ветра, запертое на замок". _
      В одном штрихе оказывается отраженной целая человеческая жизнь, взятая в ее исторической значимости. Одновременно конструируется портрет личности, за внешними чертами которого скрывается более широкий, обобщенный образ, в котором типизируются черты не только конкретного человека, но и представителя своего времени.
      Подобная же тенденция к обобщению при передаче образа конкретного современника сохраняется и в других литературных портретах Замятина. Так образ А. Белого создается на сочетании двух "несхожих, но, по существу, родственных стихий", на гофмановский лад обозначенных как "математика и музыка". В характеристике автор соединяет рациональное и иррациональное, познаваемое и непознаваемое, конкретное и условное.
      Основные качества прозы Белого как бы переходят в рассказ о нем, становятся основой для передачи всей сложности не только его личности, но и эпохи, "когда искание нового началось во всех слоях русского общества". Следовательно, конкретная реалистическая фигура превращается в мифологему, а само повествование наполняется условными ситуациями, из которых и конструируется мир произведения. Он адекватен сознанию мемуариста, но не всегда может точно соотноситься с реальной общественной ситуацией.
      Трансформация конкретного образа в символ происходит с помощью сложных ассоциативных рядов, которые позволяют включить огромное количество действующих лиц и более подробно обрисовать внешний фон. Личное становится типическим. Так, в воспоминаниях о М.Волошине конкретный образ корабля становится своеобразным определителем и места действия, и самого действующего лица.
      Своеобразное объяснение мы находим в воспоминаниях Э.Миндлина "Необыкновенные собеседники": "Дача Волошина стояла и по сей день стоит почти у самого берега. Она напоминает корабль, и легкие деревянные галерейки, опоясывающие ее второй этаж, как и во дни жизни Волошина, еще называются "палубами". Дача - легкий, перепончатый кораблик на суше, легкокрылое Одиссеево суденышко на приколе". _
      Исследователь творчества Волошина также рассматривает дом как полисемантическое понятие: "Дом поэта имеет и прямой и переносный смысл. Местожительство, мастерская поэта и художника. И вместе с тем "Дом поэта" расширяется до понятия "Мир поэта". _
      Сходное сравнение "человек - корабль" мы находим и в воспоминаниях Зайцева в описании портретной характеристики Балтрушайтиса: "... Пил чай, устремляясь всею фигурою вперед (от него и вообще осталось впечатление, что, даже, когда он стоит, тело его наклонено вперед - как бы плывущий корабль". Зайцев, 1, с.486.
      Однако семантика образа "корабль" достаточно сложная. Встречаясь в ряде воспоминаний, выступая как постоянный образ, он несет различную семантическую нагрузку. В уже упоминавшихся воспоминаниях О.Форш "Сумасшедший корабль" находясь с одном ряду с мифологемой "дом", становится своеобразной приметой времени, символом отношений двадцатых годов.
      Но чаще образ корабля употребляется в ином контексте, в тех же воспоминаниях Зайцева "Далекое": "А между тем дело ведь шло об отъезде из родного города, родной земли! Мы покидали самых близких. ... Все - таки мы не колебались. Нас несла уже некая сила - корабли у пристани, на дальний Запад, прочь от Трои пылающей. Это судьба". Зайцев, 1, с.502.
      Ассоциация помогает превращению конкретного понятия в символ (конкретный корабль и корабль древних греков). Входя как часть целого в описание, он способствует созданию более обобщенной картины, становясь одним из приемов изображения осмысливаемого автором материала. "Давид Бурлюк, как корабль на рейде, стоял на посту футуризма..." - замечает, в частности, - Каменский. Каменский, 469.
      Образы - символы помогают наполнению как конкретного, так и условного плана. Подобную же функцию выполняют и аллегорические фигуры. Они не столь распространены и, как нам представляется, выполняют прежде всего сюжетную функцию, являясь частью подтекста, плана сна.
      В качестве конкретного материала рассмотрим своеобразие организации мифологического плана на примере анализа произведения конкретного автора, привлекая в качестве сопоставительного материала и другие произведения. Выбор повести о детстве Белого "Котик Летаев" в качестве основы для сопоставления нам представляется естественным и органичным. Начиная с 1916 года мемуары становятся ведущим жанром в его творчестве.
      Практически до смерти, последовавшей в 1934 году, Белый пишет самые разнообразные по форме мемуарные сочинения: дневниковые записи, роман в письмах, путевые заметки, повесть о детстве, мемуарную трилогию. Правда, при этом он создает не столько последовательный рассказ о пережитом и увиденном, сколько миф о собственной жизни. Создавая свою поэтическую модель мира, как известно, Белый строил ее на основе анализа пограничного состояния между сном и явью.
      Вспоминая свое детство, писатель реконструировал не только реально существовавшую обстановку и события (они всегда интересовали Белого в минимальной степени), но и то, что могло быть - свои возможные переживания, сны, страхи, впечатления. Закономерно, что при этом окружающий мир не просто распадался на несколько слоев, уходящих в глубину сознания, но самые эти слои становились зыбкими, теряли четкость реальности. Границы между ними часто лишь подразумевались, а иногда и вовсе исчезали.
      Белый стремился к сочетанию двух картин прошлого, реальной, видимой "очами телесными" и реконструированной в воображении, раскрывающейся лишь перед "очами духовными". И сам писатель постоянно говорит о своеобразной литературной игре, которую он предлагает читателю, чтобы соединить в единое целое разнообразных впечатлений и сопоставление разнообразных образных рядов с собственными наблюдениями и комментариями.
      Организуя повествование, Белый вводит миф (полностью или частично). Он становится частью мемуарного повествования или основой сюжетной ситуации, составляющей некоторых эпизодов. Одновременно на смену четким мотивировкам, характерным для реалистического повествования, приходит своеобразная иконизация - введение форм первичного, языкового мышления. Поэтому закономерным становится обращение к организации мироощущении главного героя, с точки зрения которого изображается окружающий мир. Оно воспринимается Белым как бессознательное мышление, где могут существовать любые архетипы памяти.
      Воссоздание прежних впечатлений рождает в повести Белого несколько групп мифологем: традиционные (античные), русские и собственные. Одни отражают уровень восприятия взрослого героя, который в поисках модели первоощущений фактически реконструирует древние мифы о происхождении человека и Вселенной, чтобы затем найти в конструируемом пространстве свое место. Он, например, заявляет: "В нас мифы - морей: М а т е р и е й" и бушуют они красроярыми сворами бредов..." Белый, 2, 433.
      "Мифы - древнее бытие: материками, морями вставали когда-то во мне мифы; в них ребенок бродил; в них и брнели, как все: все сперва в них бродили; и когда провалились они, то забредили ими.. . впервые, сначала - в них жили. Ныне древние мифы морями упали под ноги: и океанами бредов бушуют и лижут нам тверди: земель и сознаний; видимость возникала в них; возникало "Я" и "Не - Я" ; возникали отдельности... изрывалось сознание в мифах ужасной праматери; и потопы кипели". Белый, 2, 433.
      Другие мифы основаны на восприятии ребенка, который на основании разговоров взрослых, круга чтения (прежде всего античных мифов) создает собственную картину мира. При этом автор обычно стремится показать именно детское восприятие окружающего (наиболее показательной можно считать в этом плане главу "Лев").
      Формирующемуся сознанию свойственно одушевлять, оживлять внешнюю действительность, причем интерпертировать ее через уже известное, привычное. Рассмотрим эту особенность на примере конструирования образа Христофора Христофоровича Помпула, под именем которого выведен сосед Бугаевых по квартире профессор-экономист И.И.Янжул, жена которого была приятельницей матери Белого. Он проживает "за глухой стеной", вне привычного мира, а потому и предстает вначале через предметные образы (кресла и пролетки): "в нем-то и воссел Помпул с огромнейшей книжищей и колотится ею". Белый, 2, с.492.
      Дальнейшее развитие этого образа приводит к тому, что он представляется герою "совсем как... буфет". Образ конкретного человека замещается хорошо знакомым предметом, который в свою очередь становится началом целой цепочки ассоциаций: "если бы хорошенько приплюснуть наш столовый буфет, то середина буфета бы вспучилась, было бы - набухание, было бы - круглотное брюхо буфета: в никуда и в ничто, были бы уши, рвущие грохоты посудных осколков в буфете, и был бы он Помпулом". Белый, 2, с.492.
      Использование ассоциации приводит к появлению ассоциативных рядов с опорным словом в центре, определяющим доминанту образа. Так в повествовании несколько раз возникает ассоциативный ряд с ключевым словом "шуба". Он становится составляющей образа некоторых героев: "У доктора Дорионова, помню я, - были огромных размеров калоши, подбитые чем-то твердым: и, попадая в переднюю, производил ими грохот он; я всегда его узнавал по громосному топоту, по огромной енотовой шубе, висящей в передней, и по резкому звонку во входную дверь..." Белый, 2, 439.
      Шуба превращается в живое существо, о котором автор сочиняет свою историю, в которой опорным словом станет "минотавр". "Быкообразный мужчина" появляется во время болезни героя. Другим подобным опорным словом можно считать слово "обморок". "Помню я этот сон: - - выбегаю в столовую, рассказывает автор, - а за мной моя нянюшка с криками: "Обморок", И этот обморок вижу я: он - дыра в лакированном нашем паркете; и я вижу в дыре: Т а м- гостиная; она - в красных креслах, как наша; на стенах на огромных гирляндах багренеют, грозясь: кисти красные роз заревыми роями; я туда падаю..." Белый, 2, с.439.
      В приведенном нами отрывке соединяются несколько рядов биографических событий: и те, что имели место в действительности, и те, что возникли во сне. Образный ряд организуется повторяющимся цветовым эпитетом "красный" и его цветовым оттенком, использованным в глаголе "багрянеют".
      Центральными же фигурами становятся "доктор Пфеффер в короне" и "чернобровая девка Ардаша", превращающаяся в даму. Здесь также использованы авторские неологизмы и имеет место детализация описываемого.
      Сам же Белый объясняет свою стилевую манеру следующим образом: "Метафоры понимаю я точно: упал в обморок - значит; упал, куда падают, а ведь падают - вниз; внизу - пол; под полом доктор Пфеффер проказникам дергает зубы; и - попадают к нему". Белый, 2, с.462.
      Метафоричность мемуаров как раз объяснима осознанной мифологизацией действительности. Мемуары предполагают разное прочтение, поскольку в их основе субъективный опыт, который каждый читающий и воспринимает по своему. И даже сам мемуарист одно и то же событие может представить с помощью своей системы метафор.
      Поэтому реальное и мифологическое часто соединяются в одном образе. Так, например, использован в повести и другой символ, также имеющий мифологическое происхождение титан: "Над крышами в окна восходит огромная черная туча, тучею набегает титан, тихий мальчик, я - плачу, мне страшно". Белый, 2, с. 501.
      Титан связывается не только с описанием разных психологических состояний героя, но и с его мироощущением, а также становится одной из характеристик действующего лица. Так в главе "Грозы", создавая "первозданные космосы" и одновременно воскрешая "прощупи прежних лет" автор и вводит образ Титана, символизирующего начало бытия. Вместе с тем данную главу можно воспринимать и как описание грозы ("облако рушили в липы титаны; и подымали над дачами первозданные космосы"; "снова молнилась ночь", "сверкания начинали сбрасывать ночь), где конкретное соседствует с мифыо логическим. Белый, 2, с.506-507.
      Любопытно соединение метафоры и с библейской символикой, на основе которого Белый строит свое описание: "полосатый живот из-за кресельных ручек урчит и громами и бредами, в животе - блеск о гней, будут дни разорвется он, в стену ударит осколками, образуется черная брешь, в нее хлынет потоп". Белый, 2, 492.
      На первый взгляд, упоминание о библейском потопе кажется лишними, даже перегружающим картину. Однако оно выполняет очень важную функцию переключает восприятие с внешней стороны на подтекст. И Белый еще раз это подчеркивает, обозначив Помпула как "тихолазного толстяка". Белый, 2, с.493.
      Портрет героя получается как бы сотканным из взаимопротиворечащих друг другу штрихов, соединяемых единым обозначением - библейским потопом (остающимся именно на уровне упоминания, некоего указания, не переходящим, как это обычно бывает у Белого, в образную характеристику или развернутую картину).
      Подобных слов - указателей в повести немного и почти все они связаны с библейской мифологией: "змей", "космос", "вселенная", "солнце", "распятие", "древо познания". Иногда эти образы группируются вокруг одного, выступающего прежде всего в номинативной функции, как бы завершая собой ранее представленный описания. Таков "дозирающий облик "нянюшки, встающ ий "как реликвия древности" и помогающий ввести более широкий образ трубочиста: - Как он бродит над трубами и опускает в отверстие длинную веревку на гире: согнутый, озоленный - посаживает: в гарях, в копотях - у перегиба трубы, в темном ходе, спасая оттуда младенцев и после выпалзывая из печей, где ему, как ужу, ставят на блюдечко молочко; и - трубочист представляется мне змееногим: извивается в комнатах; тихо пестует мальчиков". Белый, 2, с.432.
      Как известно, образ трубочиста имеет устойчивую семантику. Встреча с ним означала предстоящую удачу в делах. У Белого же происходит расширение значения, трубочист связывается с дальнейшими возможными перемещениями героя. Он как бы помогает понять, что же происходит с младенцем при его выходе из конкретного мира.
      В ряде случаев автор расшифровывает образы, переводя их из простого знака, обозначения понятия или бытового предмета в описание или пространную картинки в виде отдельного эпизода или даже постепенно разворачивающегося мотива (образ курицы - описание конкретно го летнего дня, картина курицы с цыплятами в отдельной главке - "Курица"). Одним из главных качеств воссоздаваемой Белым системы является ее антитетичность или непрерывно развивающаяся система противопоставлений (иногда и на основе сопоставлений). Остановимся на нем подробнее.
      Вначале она предстает как достаточно простое сочетание двух взаимоисключающих понятий - "Я" - "Не - Я" , отражающих начальный уровень мировосприятия ребенка. Затем он начинает приобретать определенное "образное наполнение"- через переход от "безобразия" к "образу". При этом герой хочет "чувствовать свою неотделенность" от мира. Иначе "переживания моей жизни приняли бы другую окраску, голос премирного не подымался бы в них". Белый, 2, с. 433, 438, 451.
      Однако, реальность пока еще не является единственно возможным состоянием для героя, она "еще не оплотнела, не стала действительной". Герой находится где-то "в величавой суровости и спокойной пустоте", ему "вечность родственна". Белый, 2, с. 451. Попутно заметим, что понятия "мир" и "вечность" для маленького героя равнозначны точно также, как органичны и сами категории конкре тного и абстрактного. Постепенно этот неопределенный мир, на первый взгляд, состоящий из ощущений, начинает приобретать определенные очертания и наполняться как конкретными предметами, так и отдельными образами.
      Одним из первых появляется образ старухи, которая дополняет уже существующую дихотомию: "Я младенец - наливаюсь старухой". Белый, 2, с. 435. Писатель намеренно смещает традиционное представление о прошлом, соединяя на первый взгляд несовместимое: младенец - старуха. Любопытно, что для другого мемуариста характерно аналогичное со единение понятий смерти и долголетия, персонифицированное в образе историка Иловайского, похоронившего своих детей. Постепенно появляется уже мифологический образ Иловайского-Харона, "перевозящего в ладье через Лету всех своих смертных детей". Белый, 2, 111.
      Однако, эта внешнее различие оборачивается глубоким внутренним единством - апокалиптическим христианским представлением о единстве жизни и смерти. Именно поэтому старуха начинает преследовать героя: "она протянула руки, а вы - беспокровны". Белый, 1, с. 441. Возникает традиционный образ смерти, от которой тщетно убегает герой.
      Белый редко оставался в рамках лишь одной мифологической системы. Образ старухи становится начальным звеном другой цепочки, из четырех образов: "человека, быка, льва и птицы". Однако, рамки апокалиптической картины оказываются слишком тесными и писатель в новь раздвигает их: "они мое тело, черная мировая дыра - мое темя, я в него опускаюсь". Белый, 2, с. 449.
      Автор передает сложную систему философских воззрений, в которую включает дохристианские и христианские образы. "Мир хтонических культов пронизан струей аполлонова света",- так афористически кратко писатель обозначает этот "пограничный слой", в котором возникает "трагедия воспоминаний". Белый, 2, с. 471.
      Проведенный нами анализ позволяет прийти к выводу, что мифологическое мышление проявляется в мемуарном повествовании разными способами. Во первых - на структурном уровне, когда вводятся разнообразных мифологических мотивов (из русской, античной, библейской, европейской мифологии).
      Обычно основными приемами становятся метафора, дополняемая цветовым эпитетом. повторами, допо лняемого чаще всего цветовым эпитетом. Особую роль играют ключевые слова, становящиеся основой различных описаний и часто теряющее свое основное семантическое значение. _
      Расширение значения образа происходит через смысловой подтекста, создающийся с помощью ассоциативных рядов. На смену четким мотивировкам, характерным для реалистического повествования, приходит своеобразная иконизация - введение форм первичного, языкового мышления. Она проявляется прежде всего в расширении значений одного и того же образа и присутствии его в разных уровнях произведения (например, "змей" вводится в составе древнего языческого мифа, как часть образной характеристики и как основа мифологических построений автора при создании собственной философской системы).
      Во - вторых, мифологичность мышления проявляется и в мироощущении главного героя, с точки зрения которого изображается окружающий мир. Герой Белого ощущает себя частью придуманного им мира, поэтому нянюшка может превратиться в одно из библейских существ, отец получает имя Титаника.
      Некоторым писателям мифологическое мышление помогает раскрыть внутренние связи героя с действительностью. Оно может быть и просто частью внутреннего состояния автора, что видно, например, из такого высказывания: "Это относится к тому времени , которое я хочу назвать "мифологической эпохой" моей жизни, потому что все, что тогда вокруг меня происходило, я воспринимала еще в другом состоянии сознания", - отмечает, в частности, Сабашникова. Сабашникова, с.30.
      Два показанных выше направления: конструирование образной системы в рамках определенной мифологии и собственно мифологическое восприятие мира мы и встречаем в воспоминаниях писателей, обращающихся к условному и мифологическому планам. При этом авторы одновременно постоянно ощущают себя не только в рамках конкретной, окружающей их реальности, но и более широко, соединяя в своем сознании мировосприятие разных времен. Чаще всего реализация подобного видения мира происходит на основе реминисценций и введения мифологии разных эпох, прежде всего библейской и античной.
      Ряд художников стремились освоить и даже имитировать поэтические приемы минувших эпох и прежде всего средневековья, соединить реальную картину с реконструированной в воображении.
      В результате подобного синтеза возникают очень интересные описания современности, воспринимаемой через призму веков минувших. С указанным восприятием мы встречаемся, например, в повествовании Ремизова "Взвихренная Русь".
      Мифологическое восприятие мира основывается на законах мифа, схема которого развертывается перед читателем и насыщается образами, основанным и на мифологемах и образах из разных мифологических систем. Как правило, они не выступают в прямом виде, а становятся архетипами, основой, на которой писатель конструирует свои образы.
      При этом традиционные образы (из античной, русской, западноевропейской мифологии), сосуществуют на равных с собственно авторскими. Создаваемые в определенной временной период они иногда встречаются у нескольких авторов, переходя на уровень символа.
      Основным приемом, участвующим в создании повествовательных планов является деталь. она участвует в создании повествовательного пространства, образной характеристики человека, предмета или явления. Поэтому можно говорить о ней как об основном приеме конструирования мемуарного повествования. Использование детали не случайно: вещественный мир реализуется в конкретных и понятных проявлениях и объясняется через уже известное.
      В настоящей главе мемуары писателей были рассмотрены как единая текстовая реальность. Сходство переживаний и совпадение отдельных описаний при общей "установке" на жизнеописание как ведущег о сюжетного стержня произведений, обязательная фактическая основа приводят к некоей заданности, конструированности повествования. Она обусловлена использованием целого ряда художественных приемов: ассоциативно - хронологического принципа построения повествования, организацией сложной пространственно-временной модели, наличием нескольких повествовательных планов, особой ролью автора.
      Бытовая реальность имеет самостоятельную ценность и в то же время является частью целого, где равнозначны описания определенного уклада, пейзажные и интерьерные зарисовки и главным является изображение процесса познания героя, когда складывается даже своебразный портрет окружающих его вещей.
      Воспоминания - своего рода миф о прошлом, поэтому с помощью элементов, привнесенных из разных источников жанровых форм фольклора, древнерусской литературы, мировой культуры создается мифологический план. Миф обычно не используется мемуаристами в чистом виде. Он существует в виде образа, лейтмотива или реминисценции и становится опорным сигналом для образова ния сложной временной системы, где возможен уход как на уровень мистического (уровень восприятия подсознания), так и подтекста (уровень сюжетной организации).
      В мемуарном повествовании постоянно соотносятся реальный и условный планы. Они и являются основой создаваемой автором картины мира.
      Анализ мемуаров писателей ХХ века позволяет прийти к следующему выводу: разные по творческим установкам и стилевым особенностям авторы обращаются к одним и тем же событиям.
      Можно даже говорить о том, что практически все воспоминания писателей строятся по одной и той же сюжетной схеме, где в заданной последовательности, направленной из прошлого в настоящее, с разной степенью полноты воспроизводятся те или иные периоды биографии или этапы жизни автора, прежде всего события, относящиеся к детству, отрочеству, юности или занятиям литературной деятельности (зрелости). Из многих произведений как бы складывается цельный текст, в котором представлены различные стороны жизни людей, живших в одно и то же время.
      _ Укажем некоторые основные работы: Кожевникова Н. Типы повествования в русской литературе ХIX-XX вв. - М.,1994 (в монографии содержится и основная литература по вопросу, правда, отметим, ч то повествование исследуется с точки зрения языка); Кривонос В. Художественная проза Н.В.Гоголя и проблема реалистического повествования. АКД. - М., 1989; Макаровская Г. Типы исторического повествования. - Саратов: 1972.
      _ Разлогов К. Проблема трансформаций повествования// Вопросы философии. - М.,1979. - N 2. - С. 122-134.
      _ Сапогов В. Повествование// Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. - С.280.
      _ Николина Н. О контаминации типов и форм повествования в прозаических текстах // Переходность и синкретизм в языке и речи. - М., 1991. -С. 247.
      _ Левицкий Л. Мемуары// Литературный энциклопедический словарь. М.,1987., - С.216.
      _ Понятие повествовательного плана вводится нами для обозначения той части пространственно - временного единства, которая связана с организацией художественного целого или внутреннего мира произведения, находящихся в определенной системе координат. Обычно бытование повествовательных планов определяется четкой соотнесенностью и связанностью с одним из главных действующих лиц произведения.
      _ Термин "опорный сигнал" употребляется, в частности, Н.Николиной. См.: Николина Н. Семантизация и ее функции в художественном тексте // Язык и композиция художественного текста. - М., 1986. - С. 64 - 75.
      _ С.Липин, например, замечает: "В детстве слово воспринимается в изначальном его значении, как непосредственно передающее смысл вещей и явлений". - Липин С. Сквозь призму чувств. О лирической прозе. - М., 1978. - С.164.
      _Некоторая метафоризация описываемого признается критиками как особенность мемуарного текста. Она помогает созданию своеобразной мемуарно - художественной условности. Шайтанов, 2, с.63.
      _ Чтобы избежать тавтологических повторений, термины "деталь" и "подробность" употребляются как синонимические понятия.
      _ Мальцев Ю. Иван Бунин. - М., 1994. - С.312.
      _ Одна из интересных и достаточно подробных классификаций видов детали дается А.Деминым в статье "Реально-бытовые детали в Житии Протопопа Аввакума (К вопросу о художественной детали) // Русская литература на рубеже двух эпох (XVII-начало XVIII века). - М., 1971. - С.231. Исследователь отмечает следующее: 1) художественная деталь вместе с иными художественными средствами отражает картину, бывшую в воображении писателя; 2) художественная деталь обычно многозначна, т.е. отражает сразу несколько предметных признаков воображаемого автором явления; 3) на художественной детали в основном "держится" вся картина, без детали отражение картины бледнеет и тускнеет, если вообще не пропадает. Он полагает, что у Аввакума большинство деталей имеет реально-бытовой характер, то есть они выступают в виде подробностей быта и природы. При этом А.Демин отмечает документальную точность подобных деталей.
      Аргументированную классификацию детали мы находим и в книге Кухаренко В. Интерпретация текста. - М., 1986. - С. 110.
      _ Павловский А. К характеристике автобиографической прозы русского зарубежья // Русская литература. - Л., 1993. - N9. - С.41.
      _ Сравним с высказыванием исследователя: "Путь - мифологема движения, пространственно - временной ориентации и цели; аспект смысла жизни и вектор истории; универсалия научного и художественного познания и культурного творчества". словами - сигналами признаются "порог", "граница", "перекресток", "край", "рамка" и т.д. - Исупов К. Путь // Культурология ХХ века. Энциклопедия. В 2тт. - М., 1998. Т.2. - С. 146.
      _ Цвейг С. Воспоминания европейца. Собр. соч. в 10 тт. - М., 1993. Т.8. - С.408.
      _ Вот как начинает, например, свое повествование Е.Гинзбург: "Все это кончилось. Мне и тысячам таких, как я, выпало счастье дожить до Двадцатого и Двадцать второго съездов партии. ... И вот они - воспоминания рядовой коммунистки. Хроника времен культа личности. Гинзбург Е.Крутой маршрут: Хроника времен культа личности. - М., 1990. - С.4.
      _ Поскольку подобные отношения реализуется через временную систему, они рассматриваются более подробно в специальной главе.
      _ Карлова Милена. Осуд и сон писателя: О жизни и творчестве А.М.Ремизова в эмиграции // Русская литература в эмиграции: Сб. статей. Под ред. Н.Полторацкого. - Питтсбург: 1972. - С.192 (Цит. по: Русское литературное зарубежье. Сб. обзоров и материалов. - М.,1992. - Вып. 1.- С. 169).
      _ "Как только бытовой мир обернулся хаосом, он стал не менее фантастичным, чем противопоставленный ему". Лотман Ю. Художественное пространство в прозе Гоголя // Лотман Ю. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. - М., 1988. - С. 279.
      _ Автором работы учтены положения, содержащиеся в работе А.Михайловой "О художественной условности". - М.,1966.