_ Ср. со следующим высказыванием А.Лосева "Миф есть данная в словах чудесная личностная история" // Лосев А.Диалектика мифа. - М., 1930. С.239.
      _ Кондаков Н. Введение в историю русской культуры. - М., 1997. С.418.
      _ Руднев В.Неомифологическое сознание// Руднев В.Словарь культуры ХХ века. - М.,1997. - С.185.
      _ Казакевич Э. Автобиография// Советские писатели. Автобиографии. Т.IV. М.,1972. С.211-234.
      _ Воропаева Е. Предисловие к собр. соч. Зайцева Б. в 3 т.т. - Т.1. М., 1993. - С.13.
      _ Круг автобиографических произведений Ремизова достаточно широк. Исследователи отмечают появление автобиографического начала уже в произведениях 1915 года (Б.Аверин. Автобиографическая проза А.Ремизова //А.Ремизов. Взвихренная Русь. - М.,1991. - С.13.). В настоящей работе основное внимание обращено на автобиографическую хронику "Взвихренная Русь", в качестве сопоставительного материала привлечена книга "Подстриженными глазами".
      _ Ильин И. О тьме и просветлении. Книга художественной критики. Бунин. Ремизов. Шмелев. - М., 1991. - С.88.
      _ На эту особенность прозы Ремизова указывает и Б. Аверин. См. Аверин Б. Автобиографическая проза Ремизова//А.Ремизов. Взвихренная Русь.М.,1991.- С.13.
      _ В главе "В глубь личности", посвященной развитию мемуарного романа, М.Кузнецов пишет: "Алмазный мой венец" - опыт сложного, многозначного романа, в котором автор с лукавой усмешкой снача ла запутывает читателя, постепенно вводит его в суть особой литературной игры, участником которой должен стать читатель... Затем - развертывает необычайную картину, в которой реальные факты , в том числе и собственная писательская биография, смешны с безудержной фантазией в некий поразительный синтез. Так на наших глазах рождается новое видоизменение романа как жанра". - Кузнецов М. Советский роман. Пути и поиски. - М., 1980. - С.146.
      _ Как известно, в ходе полемики, возникшей после публикации повести Катаева, было отмечено, что писатель уходит от реалистической манеры изображения действительности, занимаясь какой-то ерундой. Однако, созданные Катаевым в шестидесятые годы произведения тяготеют скорее к постмодернистскому видению мира, где цитатность и игра являются важными стилевыми приемами. Сегодня М.Липовецкий называет прозу Катаева "культурным гибридом" - Липовецкий М. Русский постмодернизм. - Екатеринбург:1997. С.300.
      _ Бальмонт К. Три встречи с Блоком// Воспоминания о серебряном веке / Сост., авт. предисл. и коммент. В.Крейд. - М., 1993. - С.136.
      _ Белый А. Предисловие к неосуществленному изданию "Котика Летаева". Цит. по ст. Вл. Муравьева "Ударил серебряный колокол" //Белый А. Старый Арбат. Повести. М., 1989. С. 32.
      _ Любопытно, что подобную игру можно найти не только в русской писательской мемуаристике. Так Ш.Бронте вспоминает, что дети Бронте (из которых трое стали известными писательницами) придумали страну грез Ангрию, где жил своенравный, жестокий и вместе с тем обаятельный герцог Заморна. Позже романтическая фигура Заморнфы возникнет в юношеских сочинениях Шарлотты и Брэнуэлла (единственного брата знаменитых сестер). - См. более подробно об этом в кн. Тугушевой М. Шарлотта Бронте. Очерк жизни и творчества. - М.,1982. - С.15.
      _ Ницше Ф. Рождение трагедии //Ницше. Полн. собр. соч. - М., 1912. Т. 1. - С.49.
      _ Любопытно сравнить, как описывает мироощущение Белого в своих воспоминаниях Берберова: "С этой улыбкой, в которой как бы отлито было его лицо, он пытался (особенно выпив) переосмыслить космос, перекроить его смысл по новому фасону. В то же время, без минуты передышки, все его прошлое ходило внутри него каруселью, грохоча то музыкой, то просто шумом, мелькая в круговороте , то лицами, а то и просто рожами и харями минувшего. Берберова, с.192-193. Ключевым словом в описании и становится "космос".
      _ См. об этом более подробно в нашей публикации - "Традиции античности в мемуарной прозе ХХ века (к постановке проблемы)" // Тезисы VI Пуришевские чтения. Классика в контексте мировой культуры.- М.,1994. С.43-44.
      _ Более подробно см. в нашей статье - Образ матери в воспоминаниях В.Катаева "Разбитая жизнь, или волшебный рог Оберона" // Проблемы вечных ценностей в русской культуре и литературе ХХ века. - Грозный: 1991. С.173-176.
      _Белый А. Крещеный китаец //Белый А. Серебряный голубь: Повесть, роман /Автор вступ. статьи Н.Утехин. - М., 1990. - С.543.
      _ Максимов С. Нечистая, неведомая и крестная сила //Максимов. Собр соч.- М., б.г. Т.18. - С.227.
      _ Пруст М. У Германтов. - М., 1980. - С.341.
      _ Замятин Е. Воспоминания о Блоке //Русский современник. 1924. - N 3. - С.25.
      _. Замятин Е. Воспоминания о Блоке //Русский современник. 1924. - N 3. - С.117.
      _ Миндлин Э. Из книги "Необыкновенные собеседники" //Воспоминания О Максимилиане Волошине. - М., 1990. - С. 418.
      _ Озеров Л.Максимилиан Волошин, увиденный глазами его современниками //Воспоминания О Максимилиане Волошине. - М., 1990. - С. 17.
      _ Сравним с описанием у А.Цветаевой:"Драгоценное существование слова, как источника сверкания, будило в нас такой отзвук, который уже в шесть семь лет был мукой и счастьем владычества. ...Заткнув, на бегу словесного вихря, эти камни в это ожеррелье, те - в другое, мы согли отдохнуть в ощущении чего - сделанного. Д е т с т в о же, рог изобилия, задарив, не давал опомниться, мучил созвучиями, как музыка, опьянял и вновь и вновь лил вино..." Цветаева А.,1, с.64.
      Глава III
      Система художественного времени
      В предыдущих главах было показано, что разнообразные факты и сведения, приводимые мемуаристом, обуславливают создание многоплановой повествовательной структуры. Настоящая глава посвящена анализу системы пространственно-временных координат, которая сооответствует этой структуре.
      Мемуаристы часто размышляют о проблеме времени как художественной категории и своеобразии его интерпретации. Приведем названия некоторых книг - "Альбион и тайна времени" Л.Васильевой, "Замедление времени" Г.Гора, "Давние времена" Г.Мунблита, "Времена" М.Осоргина, "Человек и время" М.Шагинян. Время представляется авторам "лучевым потоком" (О.Берггольц), "снопом света" (М.Шагинян), "гипотезой" (В.Катаев).
      Подход исследователей обобщен в следующем высказывании: "В ХХ веке проблема времени становится одной из центральных не только в естественных науках, достижения которых пробуют осмыслить философы, но и в науках о человеке. При этом можно установить известный параллелизм в подходе ко времени в науке и искусстве ХХ века, где время приобретает особое значение и как тема, и как принцип конструкции произведения, и как категория, вне которой невозможно воплощение художественного замысла". _
      Автором намечены следующие подходы к изучению данного вопроса: исследование проблемы времени и роли пространственно-временных конструкций в повествовательной структуре. _ Время как категория используется как для характеристики социальной истории или создания разнообразного по своей наполненности фона произведения, так и для внутренней характеристики социума. В ряде случае время можно рассматривать как один из приемов конструирования сюжета и даже как самостоятельный образ.
      В мемуарах представлена многослойная темпоральная структура, обусловленная особой системой временных координат, когда каждому повествовательному плану соответствует свое время и речевые формы его выражения. Д.Самойлов, например, замечает, что "равные на часах отрезки времени не равны в сознании. Некоторые вмещают в себя столько, что как бы растягиваются, другие сходятся в точку. Время становится функцией зрения, обретающего свойство растягивать мгновенные впечатления и останавливать кадр, как в кино". Самойлов, с.218.
      Организацию сюжета определяет историческое время. Одно из современных определений данной формы дает немецкий культуролог П.Рикёр: "Историческое время - это коррелят времени, включенного в повествование о событиях. Рассказ занимает время и сам его организует. При составлении письменного сообщения автор извлекает из обычной последовательности временные формы, организованные в замкнутые группы. Это воссозданное время формируется путем манипуляций, сочетающих в себе намерение, причины и игру случая. Ему соответствует время людей, которые фигурируют в этом письменном сообщении. Можно сказать, что оно также одновременно становится определенной комбинацией. Таким образом, действующие лица истории обретают новую уникальную жизнь, жизнь повествования". _
      Отмечая соотнесенность исторического времени и индивидуального бытия, исследователь одновременно прослеживает связь между обществом и личностью, подчеркивая непременность ощущения автором жизненно - реального, конкретного Времени, которое и называет историческим.
      Любопытно, что похожая концепция изложена в воспоминаниях М.Шагинян "Человек и время". Рассуждая о встрече Нового года и ХХ века, она замечает, что "каждый век обладает своею зримой доминантой - основными чертами, создающими это лицо". Шагинян, с.30. И другие мемуаристы также не только конкретно, но и образно определяют, что "...человеческое историческое время, как организм из клеток, складывается из единичных человеческих судеб". Успенский, с.10.
      Историческое время характеризуется установкой на описание событий, лиц, окружения героя в конкретно -эмпирических формах. События представляются мемуаристами по - разному, в соответствии с личными пристрастиями и убеждениями. Выстраиваясь в определенной последовательности в соответствии с авторским замыслом, они подчиняются историческими причинными связями, поэтому автором одновременно воссоздаются нравы и психология людей определенной эпохи. Так В.Каверин замечает: "Главный и единственный герой этой книги - Время. Ведь сама жизнь писателя представляет собой именно временной поток, и нужно попытаться изобразить ее как историю без конца и начала, в которой, как в любой жизни, переход от возраста к возрасту совершается незаметно". _
      Основным становится определение "вещественности истории" (Каверин), воспроизведение мира вещей, которые отличают именно данный социальный топос. В начальных главах трилогии "Освещенные окна" мы встречаемся с описанием мира героя: "Город проходил передо мной: сумерки, освещенные окна магазинов, вечернее небо по ту сторону реки, где поля. Сергиевская, Плоская, сбегающая к набережной. Крепостной вал, соборный сад. Все знакомое - перезнакомое. Чайный магазин Перлова с драконами, игрушечный магазин "Эврика". Каверин, с.10. Доминирующее в первых главах перечисление предметов и вещей над их описанием придает начальным главам Каверина летописное видение описываемого.
      Подобная же детализация изображаемого свойственна и другим мемуаристам. Любопытно, что изображаются сходные явления: "Магазины старой Москвы.. Мы любили ходить в самый "простой" из них, близкий кнам, детям, был - Севастьянов: небольшой магазин, вкусно пахнущий сдобным и сладким". Цветаева А., с.21.
      Конечно, завораживающие витрины магазином с выставленными разными диковинками привлекали внимание ребенка. Сегодня они становятся своеобразными приметами времени - магазин Севастьянова располагался неподалеку от Собачьей площадки, куда водили детей гулять. Цветаевы жили в Борисоглебском переулке, поэтому обязательно должны были пройти мимо него.
      Обычно черты эпохи возникают перед читателем без каких - либо пояснений, как нечто само собой разумеющееся. Писатель просто рассказывает о прошлом, последовательно описывая произошедшее с ним: "Крепкий румяный русский год катился по календарю, с крашеными яйцами, елками, стальными финляндскими коньками, декабрем, вейками и дачей". Мандельштам, с.53-54. Пространство памяти заполняется образами ушедшей эпохи, его знаками, появлявшимися в то время "новинками" - трамваями, аэропланами, электричеством, кинематографом, радиоаппаратами. По образному определению Мандельштама, в них слышится "шум времени".
      Следовательно, историческое время существует в виде исторического фона, основная функция которого - помочь ввести в действие, организовать внутреннее пространство произведения. Оно становится своеобразным определителем конкретного или бытового плана. Герой изображается в временном потоке, определенной исторической и социальной обстановке.
      Отдельные исторические события выступают в виде точек отсчета, "отправных вешек" внутреннего времени произведения. Автор указывает на даты событий или время года, располагая подобные реплики по всему повествованию: "Я родился" в 1891 году... В России был голод; двадцать девять губерний поразил недород". Эренбург, с.49. "Та полоса моей жизни, о которой я хочу рассказать, началась в декабре одиннадцатого года..."; "В первых числах января я возвратился в Киев..." "Диспут "Бубного Валета был назначен на 12 февраля в Большой аудитории Политехнического музея". Лифшиц, с.310, 348, 358.
      Поскольку при подобном изложении событий возникает сложное соотношение прошлого и "сегодняшнего" опыта, приходится также говорить о второй форме проявления исторического времени, когда оно располагается в основном повествовании, сосуществуя с временем личным и биографическим. Обычно оно проявляется в форме несобственно - прямой речи: "Москва нашего детства: трамваи как диковинка; мирные, медленные конки; синие ватные халаты извозчиков, пролетки, тогда еще без резиновых шин". Цветаева А., с.69.
      Соблюдая временную дистанцию между автором и автобиографическим героем, мемуарист располагает разные впечатления в своей системе времени ("Москва нашего детства"). Поэтому в воспоминаниях оказываются возможными переходы в другие формы времени, в личное ("синие ватные халаты") и эпическое ("мирные, медленные конки"). Временная разноплановость позволяет автору обобщить конкретные наблюдения.
      В воспоминаниях Эренбурга, например, соединяются факты личной жизни и исторические события: "Когда мне было пять лет, мои родители переехали из Киева в Москву... Это было в 1896 году. Эренбург, т. 1, с.54
      С другой стороны, при подобном видении события отдаленного прошлого воспринимаются сегодня гораздо конкретнее и определеннее. Поэтому и возникает двойственность восприятия времени героем - как личного и исторического одновременно, когда происходящее с автором включается в общий исторический поток. "Царь был божий помазанник, потому что при восшествии на престол его помазали особым ароматным маслом, которое назвалось "миро". ... Нянька утверждала, что это было божественное вещество". Каверин, с.36. Авторская оценка проявляется в несобственно - прямой речи и передаваемой Кавериным оценке происходящего нянькой.
      В воспоминаниях Успенского отражено отношение родителей к существовавшим партиям. Поэтому мальчику давалось такое поручение: "Лев, сходи за "морской солью" в эсеровский магазин; у эсдеков ее нет"... Рассказ также сопровождается авторским комментарием: "И я не удивляюсь, вспоминая, что именно эти слова были одними из первых в моем сознании. Такие были годы". Успенский, с.26.
      Показательно следующее рассуждение исследователя: "Оказывается, правомерно изображать бытие единым по своей природе, мерить его едиными мерами времени. Время человека как будто прямо продолжается временем историческим, возвышающимся над ним огромной надстройкой, составляет с ним сложное живое единство". _
      Обычно в частях, посвященных детству, исторические события упоминаются или перечисляются. Сравним два высказывания, в воспоминаниях А.Цветаевой: "Дело Дрейфуса, бурская война". "Это были времена студенческих беспорядков, сходок, собраний." Цветаева А., с.16, 87. События просто упоминаются автором, не дополняясь развернутыми характеристиками.
      В отдельных случаях автор считает необходимым ввести отдельные внесюжетные вставки пояснительного характера: "К ранним воспоминаниям просятся отзвуки жизни, где-то шумевшей по шару земному и долетавшей до детских ушей"... Цветаева А., с.15.
      Замечая, что подобное восприятие действительности естественно, поскольку историзм мышления не свойствен ребенку, М.Шагинян пишет: "Дети не знают этих вещей, чаще всего - не подозревают о них. С ними все происходит в очень медленном, почти стоячем мире внутренних событий их маленького существа, поставленного в рамки каких - то строгих ограничений и необходимостей бытия - что можно, что нужно, чего нельзя, что обязательно. В частоколе этих направлений ребенок стоит как бы замурованный, развивая внутри себя свой собственный мир и возможности". Шагинян, с. 56.
      Похожее наблюдение мы встречаем, у ряда мемуаристов: "... Судьба человека в этом возрасте ставит перед ним особенно много загадок. Ибо в этом возрасте ничего не происходит с человеком в силу его собственного сознательного решения, но все определяется как бы извне". Сабашникова, с.40.
      В других частях произведения, посвященных становлению авторского "я" и его вхождению в социальный и культурный контекст, исторические события, прожитые конкретной личностью, не просто упоминаются, но и подробно описываются и комментируются: "Течение октябрьских дней было неожиданно взорвано Нобелевской премией Пастернака. Реакция властей была истерической. Думаю, что она была вызвана не только конфронтацией с Западом, укоренившейся с давних времен (вновь ожило в памяти заклинание непримиримого Энгельгардта о том, что заграничный успех позорит русского литератора), не только тем, что в советском обществе лаврами награждает лишь партия, - была еще досада убожества, почувствовавшего себя ущемленным. Не может быть никакого сомнения, что вспыльчивого Хрущева взвинтили не только соратники - идеологи, но и писатели -генералы". Зорин, с.121.
      Отдельные реплики ("думаю") и упоминания психологического состояния "была еще досада убожества", "не может быть никакого сомнения" - отражают авторское мировосприятие. Обычно для комментария используются глагольные конструкции и сослагательное наклонение, придающее речи соответствующую модальность.
      Ведущим приемом при организации рамочной композиции и исторического фона является ретроспекция, обозначающая взгляд мемуариста из настоящего в прошлого. Наряду с исторической перспективой она способствует проявлению основного признака мемуаров - отстраненности, видения событий со стороны. _
      Естественно, что при этом в центре описания оказывается не только личность повествователя, но и те фигуры, в которых наиболее полно, точно и интересно отразилось своеобразие эпохи. Можно встретиться с такой репликой: "22 июня. у меня в памяти солнечное утро. как обычно, приходит заниматься Олег Трояновский, сын бывшегопосла в Японии и США, а ныне и сам посол". Самойлов, с.186.
      Подобное сложное построение произведения возможно благодаря использованию ретроспекции: автор находится в настоящем, из него он вспоминает прошлое, то есть уже произошедшие события, а воспоминания о них проецируются на настоящее и даже будущее.
      Иногда автор уходит и в сферу подсознания, фиксируя то, что никак не мог наблюдать - свое собственное зачатие, рождение, первые шаги и т.п. Получается так, что писатель как бы вписывает собственную судьбу в эпический контекст и представляет собственное время, пережитое им в рамках общего исторического, бытового или мифологического пространства (подобную своеобразную игру мы находим, например, в воспоминаниях А.Белого, М.Зенкевича, А.Мариенгофа, М.Шагинян).
      Ретроспекция помогает также обозначить рамочные границы повествования и одновременно способствует проникновению в прошлое."Нет, уж не так далек 1891 год: заваривалась та каша, которую наше поколение долго, старательно расхлебывало. ... Люди, которые родились в тишайшем 1891 году, когда был голод в России замечательное вино во Франции, должны были увидеть много революций, и много войн, Октябрь, спутники Земли, Верден, Сталинград, Освенцим, Хиросиму, Эйнштейна, Пикассо, Чаплина", - такую своеобразную преамбулу вводит писатель в начало своих воспоминаний, прежде чем перейти к описанию конкретных судеб. Эренбург, т. 1, с. 50.
      Введение ретроспекции обусловлено и тем, что в воспоминаниях постоянно смещается последовательное сорасположение событий. Автор сюжетно присутствует в повествовании и вместе с тем, в соответствии с традицией изображения событий в эпическом повествовании, обладает преимуществом предвидения многих событий. Так, например, мемуарист может одновременно (в рамках одной главы, то есть единого сюжетного ряда) рассказывать предисторию создания своей книги, вспоминать о месте действия (например, конструировать топос мира действия) и тут же давать комментарий своему тогдашнему психологическому восприятию. Получается своеобразное "многоэтажное построение" событий с разновременной направленностью.
      В воспоминаниях, например, Эренбурга, основным временем является настоящее, из него писатель смотрит в прошлое, пытаясь воскресить свои чувства и переживания. Сосуществование двух времен как бы определяет не только их постоянное сопряжение, но и постоянные взаимные переходы из одного в другое. При описании событий второй мировой войны, автор вспоминает как о собственной деятельности в то время, так и о той травле, которая происходила в газетной публицистике сначала в годы войны, затем переносится в настоящее время (шестидесятые годы) (Книга четвертая).
      Отстраняясь от событий, Эренбург использует прошедшее время: я помнил "странную войну", "в статье, которую я назвал", "впервые я увидел". Эренбург, т.2 , с.248-249. И после этого следует вставка, где вновь появляется основное время действия - настоящее - "Я расскажу об одной истории, связанной со мной, но выходящей за пределы частной биографии". Эренбург, т.2 с.251. Как бы следуя поставленной задаче, автор соединяет события, относящиеся и к 1960, и к 1962, и 1944 году. И лишь после этого автор вновь возвращается к началу повествования - "Я забежал на двадцать лет вперед. Нужно вернуться к первой военной зиме". Эренбург, т.3 с.252-253.
      Ретроспекция становится одним из основных сюжетообразующих приемов, включая в себя в качестве одной из составляющих такое понятие как память, которая, в свою очередь, выступает как один из стилевых приемов, играющих важную роль в конструировании пространства. _
      Описывая свойства памяти, исследователи не пришли к однозначному определению места данного явления среди других компонентов стилевой системы мемуаров, а также выделению специфики памяти (на уровне конкретного приема, основы создания образа или как одной из категорий мемуаров как жанра). Как правило, они рассматривают данное понятие как одну из литературоведческих категорий или считают частью пространственно - временной системы произведения, относя к приемам.
      По мнению некоторых исследователей, память присутствует как синоним "пространства". Так В.Абашев, в частности, замечает:"...Идея памяти реализовывалась на всех уровнях литературной системы: воспоминание становится конструктивным принципом повествования и формирует особый тип прозы памяти, в жанровом срезе это поток мемуарной литературы, на уровне персонажей утверждается тип интровизированного героя". _ Приведя это мнение, Н.Лапаева конкретизирует высказывание Абашева на примере изучения особенностей прозы М.Осоргина и отмечает: "Память становится своеобразным пространством, где развертываются события". _
      Большинство же исследователей считают, что память является одним из основных компонентов мемуарного повествования или "видовых признаков" (А.Тартаковский). Сами мемуаристы выделяют так называемую "первичную память", связанную с "первейшими событиями жизни", "память детства", "вечную память", "память рода", отмечая то, что "намертво" в нее врезалось.
      Память можно рассматривать как носителя ретроспективной информации о событиях прошлого. Однако, она может не только отражать пережитое, но и помогать автору при отборе событий, проявляясь как один из конструирующих приемов через систему ассоциативных рядов. _ Со временем одни впечатления тускнеют, другие приходят им на смену, и со временем реальные связи между событиями утрачиваются, в результате чего в сознании мемуариста и возникает некоторый образ прошлого. Именно память помогает корректировке изображаемого, придавая воссоздаваемой картине иллюзию объективности, появляются специальные обороты - "все живо в памяти", "я помню", "до сих пор помню". _
      Иногда автор не стремится быть конкретно точным в воспроизведении давних впечатлений. Тогда происходит нарушение подобных связей и отсутствия координирующих связей. Как следствие возникает ощущение нереальности происходящего, переход на уровень сна и даже кошмара:
      "Мною утеряно чувство перспективы, лица и предметы то кажутся близкими, то уменьшаются и становятся далекими, как будто я попеременно смотрю с двух сторон, прямо и обратно, в стекла бинокля. Так же сдвигаются и события в искаженной перспективе времени". Зенкевич, с.435.
      Память воспринимается как внутреннее пространство, необходимое для развертывания события, что приводит к усилению ее роли не только в качестве конструирующего приема, помогающего в организации сюжета и формировании временной системы, когда возможно как сопряжение времен, так и свободное перемещение автора одновременно в нескольких временах и даже мирах (с переходом в вечность или какие-то космические а иногда и фантасмагорические масштабы). Поэтому в мемуарах Зенкевича призраки и покойники органично входят в единую образную систему с другими персонажами, участвуя в создании не только исторического, но и мифологического времени.
      Как замечает О.Форш по поводу собственной повествовательной манеры: "Здесь уместна оговорка автора по адресу критиков, лютых в делах хронологии. Автор предполагает "взрывать пограничные столбы времени" и протекать мыслью в настоящем, прошедшем и будущем, связывая события лишь одной перекличкой персонажей и субъективной адекватностью ощущений. Ну, словом, по капризу совершать перенос "вечного возвращения" в простецкие дни недели". Форш, с.77.
      Память выступает в данном контексте как некий эквивалент (или прообраз) вечности, бесконечности и всеединства. Она есть особый инстинкт, так сказать - "инстинкт духовный", говоря словами И.Бунина. Таким образом легко прийти к выводу о том, что анализ памяти как приема позволяет говорить о ней лишь как одном из средств обобщения или типизации. В данном случае специфическим проявлением памяти становится своеобразный отбор фактов, зачастую обусловленный причудливой игрой авторского воображения. Известно, что чуть раньше французский писатель Пруст писал, что память "дает не фотографическое воспроизведение прошлого, а его суть".
      Воспоминания о собственном прошлом в романе Бунина "Жизнь Арсеньева" переданы не в виде последовательной смены разных переживаний, а слиты в единый своеобразный поток памяти. "Помню я много серых и жестких зимних дней, много темных и грязных оттепелей..." Бунин, с.77. Появляющиеся в этом потоке яркие, конкретные детали ("редкие звезды в низком русском небе") подчеркивают не временную конкретность, а непосредственность авторского переживания._
      Создавая свой образ прошлого, Бунин соединяет описание события с последующим "воспоминанием - переживанием" о нем._ Нередко добавляется (а иногда и наслаивается) и реакция автора - мемуариста. В процессе их синтеза и даже слияния и создается образ "прошлого, отрезанного от настоящего и уже более не отдаляющегося". Так, за описанием появившегося в летнем ресторане "высокого офицера с продолговатым матово - смуглым лицом", следует рассказ о том, какую роль сыграет этот человек в будущей жизни героя. Обыденный эпизод утрачивает связь с реальной временной последовательностью и, не теряя своей конкретности, переносится в иное временное измерение.
      Передаваемое с помощью точного подбора временных или деталей, историческое время является своего рода иллюзией. Она сразу же разрушается благодаря использованию несобственно - прямой речи и неопределенно - личных конструкций. Бунин добивается удивительного эффекта - образы не только получают особую яркость и четкость ("как в волшебном фонаре"), но и приобретают совершенно иное, вневременное звучание. "Когда пришел поезд, я, простившись с работником, отдав ему шубу и наказав отправить в Батурино тысячу поклонов, вошел в людный третьеклассный вагон с таким чувством, словно отправлялся в путь, которому и конца не предвиделось". Бунин, 1, с.65.
      Скрытая реминисценция помогает передать состояние автора: "путь, которому и конца не предвиделось". Причем расшифровка может быть дана произвольная - от библейской (перемещение людей во время потопа) до современной, навеянной кругом чтения (почти буквальное совпадение с ситуацией, описанной в "Анне Карениной" Л.Толстого). Указанием на последнее объяснение служит интерес Бунина к Толстому, библейские ассоциации являются значимой составляющей большинства произведений писателя (вспомним, например, конец рассказа "Господин из Сан - Франциско").
      Другим способом передачи необратимости течения времени является сопряжение разновременных событий. Так, например, описание приезда в Орел великого князя в яркий весенний день юности Арсеньева сменяется описанием его похорон в Ницце, на юге Франции. Опорным образом, соединяющим оба эпизода становится образ солнца ("Неужели это солнце. что так ослепительно блещет сейчас, это то же самое солнце. что светило нам с ним некогда?").
      Как известно, семантика слова "солнце" достаточно сложна. Обычно с ним связана идея космизма. всеобщего единства. Как известно, подобная концепция была предложена в начале ХХ века символистами. И Бунин отчасти использовал приемы модернизма в своем творчестве.
      Возникающая в авторском сознании ассоциация соединяет два разновременных эпизода и переводит действие в иной, уже вневременной план. Она вызывает своеобразное нарушение ритма, связанное с внутренними остановками в открытии и изучении внутреннего мира. Подобный эффект достигается не благодаря сопоставлению двух хронологически приуроченных событий, а через противопоставление двух временных пластов, условно обозначенных как "сейчас" и "некогда", или точнее, через фиксацию разновременных состояний.
      Анализ своеобразия движения сюжета и развития в этих рамках временной системы позволяет прийти к выводу, что роль памяти в романе Бунина многообразна. Память не только помогает автору "преодолеть" время (так происходит и в ряде других воспоминаний), но и участвует в создании некоего призрачного мира, в котором стираются различия между собственным прошлым и вымыслом, авторское "я" воспринимается как нечто чужое, а события чужой жизни переживаются так же остро, как собственные. Вот почему можно согласиться с критиком, заметившим, что Бунин сумел передать то, что "никак нельзя уловить и выразить". _