Завершая разговор о роли памяти в мемуарном повествовании, заметим, что, соединяясь с временем (в виде приема, организующего повествование), она выступает и как тема, и как организующее начало, необходимое для отражения философских, нравственных, этических представлений автора.
      Точка наблюдения располагается после описываемых событий и в то же время, как отмечалось, автор одновременно присутствует и внутри события, и вне его. Он и рассказчик, и персонаж, включенный в единую причинно следственную, пространственную и временную связь. Видение событий сразу в нескольких временных плоскостях приводит к появлению определенной дистанции, с которой автор рассматривает события и героев, что, в свою очередь, обуславливает введение исторической перспективы. В тексте она передается посредством своеобразных вступлений или авторских рассуждений типа - так я вернулся в город моего детства.
      В целом же происходит реконструкции прошлого. Ведь для создания той модели, о которой говорилось выше, необходим отбор и определенное обобщение фактов. Интересно о реконструкции исторического сознания рассуждает Б.Успенский. Он замечает, что если событие воспринимается самими современниками, участниками исторического процесса как значимое для истории, то ему придается значение исторического факта, что, в свою очередь, "заставляет увидеть в данной перспективе предшествующие события как связанные друг с другом". Отбор же и осмысление прошлых событий производится с точки зрения настоящего, поэтому: "Прошлое ... организуется как текст, прочитываемый в перспективе настоящего". _
      В таком виде читателю легче постичь "связь времен", представить в воображении единую перспективу разных временных пластов - ретроспекции, настоящего и проспекции. При этом следует учитывать "фактор несовпадения" реального времени и времени повествовательного. План настоящего на самом деле относится к фактически прошедшему (по отношению к моменту написания мемуаров) времени, а то, что условно можно обозначить как "будущее" является настоящим или тем самым моментом, с позиции которого автор рассматривает все происходящее.
      Исследование проблемы исторического времени позволяет говорить и о появлении перспективы времени. Внешним признаком ее организации становится переключение времен, создание условной ситуации, когда в сознании автора (и читателя) сосуществует прошлое, настоящее (времени повествования) и будущее (возможность движения из прошлого).
      Нередко центром временной перспективы становится событие, поразившее воображение мемуариста. Оно организует все остальное повествование. Так, в "Повести о жизни" К.Паустовского главным событием первой книги является смерть отца героя. Повествование начинается с этого события, и лишь затем постепенно автор начинает выстраивать события своей жизни в их реальной последовательности, начиная с детства. Постепенно они вновь стекаются к смерти отца.
      Писатель излагает события в естественной хронологической последовательности, лишь несколько раз смещая ход времени, чтобы не нарушать связности рассказа. Так, историю преподавателя закона божьего Трегубова автор заканчивает его уходом из гимназии в день смерти Льва Толстого, завершая одновременно разговор об этом персонаже. Автор даже извиняется перед читателем: "Мне придется нарушить правильный ход повествования и забежать вперед". Паустовский, 2, т.4, с.101.
      Временная протяженность повествования сохраняется в любом случае, даже если автор и не хронометрирует свое повествование. Если нет четких или прямых указаний на время действия, обозначение времени производится в виде описаний смен времен года, возрастных изменений с помощью пейзажа. "В Одессе была зима - и, главное, необычайно холодная для Одессы. Я помню окна, за которыми снег. Сестру - гимназистку не пустили в это утро в гимназию". Олеша, с.349. Сравним с описанием Одессы у Катаева - "У нас зима устанавливалась медленно, неохотно. Долго опадали желтые листья. Долго чернели обнаженные деревья, не отличаясь цветом своим от осенней земли, тугой и холодной, еще не покрытой снегом". Катаев, 3, с.35.
      Систему пространственно-временных координат может задавать и лирический рефрен, отражающий различные состояния автора и позволяющий добиваться сочетания разных времен - "революция или чай пить" (Ремизов); "В конце концов, зачем мне эта вечная весна? И существует ли она вообще?" Катаев, 1, с.7.
      Иногда для временной локализации автор вводит опорное ключевое слово. В воспоминаниях И.Гофф события лишь изредка датируются, чаще отсчет ведется от слова "война", вводятся, например, такие ремарки - "еще до войны". "Я училась в шестом классе, когда началась война". "Прошло тридцать лет со Дня Победы". Гофф, с.70, 10, 57.
      Часто прошлое вводится и с помощью постоянного сопоставления тогда/теперь. "Тот мир был совсем иной". "По теперешним временам это было действительно кино, по тогдашним - действительно нечто большее"... Олеша, с.374, 388.
      При передаче хода исторических событий последние могут быть показаны и посредством введения временных, пространственных и других деталей. Обычно автор вводит те подробности, точно обозначают реалии времени. Деталь в этом случае становится характеристической. Так в воспоминаниях В.Шаламова:
      "После майского сидения мы вернулись в барак вместе, заняли места рядом - на нарах вагонной системы".
      "Рабинович медленно нашарил вошь за пазухой, вытащил и раздавил на нарах". Шаламов, 2, с. 73,76.
      Иногда характерологическая деталь соединяется с бытовой и временной:
      "Жена его, которую до 1928 года все в городе звали "матушкой", а в 1929 году перестали - городские церкви были почти все взорваны, а "холодный" собор, в котором молился когда-то Иван Грозный, был сделан музеем..." Шаламов, 3, с. 79-80.
      Первый пример приведен из лагерных рассказов писателя, которые отличаются фактографичностью. Описания лаконичны, движение событий происходит от одного факта к другому. Поэтому деталь редко используется для перехода к более обобщенному плану.
      В повести "Четвертая Вологда" автор, напротив, стремится к обобщениям, эпизации повествования, поэтому характерная деталь (звали "матушкой") соединяется с бытовой и временной ("холодный" собор, городские церкви), участвуя в создании временных переходов, ассоциативных связок (в данном случае во времена Ивана IV).
      Многофункциональность ретроспекции способствует также введению проспекции. _ Она проявляется в углубленном представлении автора о жизни своего героя. Как и деталь, ретроспекция "притягивает" другие приемы, только здесь в основе - свободное перемещение героя во времени (разных временных плоскостях). При этом переход в другой временной пласт часто происходит в форме перемещения героя в пространстве.
      Обычная житейская ситуация - старик, моющий пустые бутылки, в авторском сознании становится началом цепочки, она превращается в своеобразный символ, который и уводит воображение в прошлое. Лишь одной деталью - словами "завтра - это только другое имя сегодня" (цитата из монолога Времени из пьесы Метерлинка "Синяя птица") писатель резко переключает действие в мир вымышленный, придавая старику эпические черты.
      Однако, в отличие от героев Метерлинка, после этих слов осознавших, что время больше не движется, мысль мемуариста устремляется вперед. Катаев сочетает картины собственных воспоминаний с литературными припоминаниями. Так появляется образ китайца, продающего золотую рыбку в пиале, неожиданно прибретающего черты статуэтки из известной сказки Андерсена. За ним герой переносится в Европу, в мир героев Гете и Метерлинка, на который наслаиваются картины конкретного путешествия автора в Англию.
      Но реальные пейзажи вдруг начинают гиперболизироваться, обретают черты картины, или, точнее декорации. Реально пережитое (встреча с Дж.Мазиной) сединяется с воображаемыми встречами (с отцом). Автор существует в воображаемом мире, а мир реальный становится прошлым.
      Иногда точное указание на время происходящих событий дается одной деталью - "жара, будто прилетевшая из Хиросимы", значит, речь идет о 1945 годе. При этом сам автор определяет место происходящего словами "после смерти", как бы еще раз апеллируя к стране воспоминаний из пьесы Метерлинка. Так путешествие из конкретного перемещения в пространстве трансформируется в путешествие в сознании.
      Подобные ремарки, обозначающие "выходы" автора из прошлого к событиям наших дней и даже в будущее, раздвигают временные рамки и превращают конкретное повествование в концентрированное философское повествование о жизни, о месте личности в происходящих событиях - "Этому чернобородому человеку уже пошел двадцать второй год, Значит, не слишком был молод, по счету того времени". Мариенгоф, с.137.
      Другим стилевым приемом, участвующим в расширении пространственно временных координат, становится метафора. Правда, функция ее несколько меняется, она становится не только номинативной, как при создании метафорического ряда, но и репрезентативной. И здесь можно согласиться с следующим мнением исследователя: "Метафора в книге "Ни дня без строчки" переводит обычные будничные явления и вещи в философский план". Он полагает, что подобное мировосприятие свойственно художникам, склонным к метафорическому мышлению. _ Следовательно, в мемуарном повествовании метафора может стать и средством эпизации.
      Проиллюстрируем данную мысль конкретными примерами из произведений разных авторов. "Я получал паек и шел домой с мешком за спиной, скользя по льду и ощущая себя жилистой когтистой плотью с пучком белых крыльев"; "солнечные колера так плотно прилипали к выкрашенным клеевой краской стенам, что вечеру только с кровью удавалось отодрать пристававший день". Шагал, с.158; Пастернак, 1, с.72. "Мы шли с Маяковским по Литейному. Он мял взмахами шагов версты улиц..." Пастернак, 3, с.271. Или: "ненасытное воображение питалось лишь скудными образами первой эмиграции, а неуемный кишечник - общедоступными лангустами под холодным майонезом. Дон-Аминадо, с.574.
      Создается впечатление, что авторы стремятся к нарочитой колористичности описаний (пристававший день, мял взмахами шагов, неуемный кишечник).
      Обычно расширение повествовательного фона и переход в эпический (или философский) планы происходят, когда время воспринимается как эпоха. Соответственно историческое время превращается в эпическое. Сравним некоторые высказывания: "Это происходит вечером, в эпоху, когда еще не применяются прожектора для уличных целей..." "В ту эпоху"... Я описываю эпоху 1910-1912 годов... Олеша, 388, 393. "Мой век..." "Интересный был век! Молодой, горячий, буйный и философский!" Мариенгоф, с.141.
      При этом допускаются широкие временные параллели "что - то было от стрелецкой Москвы", "в прежнее время и пошли бы, а теперь" "это было в те допотопные времена, когда". Ремизов, 1, с. 142, 143, 145. Любопытна авторская интонация, конкретизирующая повествование в пространстве, заканчивающаяся словом "когда".
      Обычно появление эпохального времени отражается через вечные или обобщенные образы. Переход одного времени в другое происходит, когда от эпических обобщений автор перемещается в план мифологический и условный. Концентрация на одном временном отрезке невозможна, поскольку постоянно происходит укрупнение отдельных событий, введение разнообразных ассоциативных связей, параллельное изображение судеб. "Когда хочешь освоиить далекое прошлое, прибегаешь к помощи всего пережитого, всей панорамы жизни, - и чтоб рассказывать сейчас хронологически, мне нужно перескочить на десять-пятнадцать лет вперед, к опыту, пережитому мной уже в бальзаковском - почти сорокалетнем возрасте". Шагинян, С.452.
      Иногда, в том случае и когда автор выходит за пределы романного пространства, текущее или историческое время сопрягается с мифологическим. Тем самым глубже определяется связь с былым и одновременно подчеркивается надвременность изображаемого. Жизнь конкретной личности воспринимается писателем в контексте общечеловеческой истории или жизни поколения, к которому он принадлежит, становясь естественным продолжением, новым звеном в бесконечной цепи человеческой истории. "Мы - дети того и другого века, мы - поколение рубежа. Мы - сверстники, некогда одинаково противопоставленные концу века". Белый,1, С.35.
      Итак, эпический повествовательный план и соответствующая ему временная система появляются при постепенном усложнении пространственно-временных отношений, нарастании подробностей в описании событий, когда многое получает все более отчетливый и ясный облик, а вокруг главного героя очерчивают свои круги новые персонажи. Эпическое время вводится и когда автор переходит к обобщению, например, от разговора о конкретной личности к анализу судьбы поколения (например, в воспоминаниях А.Жигулина "Черные камни" подобным сигналом становится авторская реплика "Конечно, мы были детьми своего времени. И даже в чистоте помыслов впитывали жестокость сталинской эпохи". _
      При любом, историческом или эпическом времени, личный план оказывается на четко обозначенном историческом фоне, и, напротив, исторический фон может просматриваться из-за лично пережитого. Образ эпохального времени не только органически сливается с биографией автора, но и расширяет рамки повествования введением самых разнообразных сведений. Эренбург, например, дает своеобразное введение в свои мемуары: "Люди, которые родились в тишайшем 1891 году, когда был голод в России замечательное вино во Франции, должны были увидеть много революций, и много войн, Октябрь, спутники Земли, Верден, Сталинград, Освенцим, Хиросиму, Эйнштейна, Пикассо, Чаплина". Эренбург, т. 1, с. 50.
      Эпический фон часто соседствует с философским планом, его основная функция в повествовании - характерологическая. Вот, например, одно из описаний Горького у Федина: "Любить работу ближнего становится утраченным искусством. Горький владел им от природы, так же, как любознательностью... Спору нет, ему доводилось и ошибаться, и разочаровываться в своих надеждах. Но кто учтет, сколько создано отличного в советской литературе благодаря безбоязненному и всегда целеустремленному поощрению Горького?" Федин, с.95.
      Образ выдающегося современника предстает в описании как обобщенная, типичная для своего времени личность, на первый план выводит не личная характеристика, а общественная.
      Биографическое время обычно присутствует в произведениях, где главное содержание определяется изображением процесса познания внешнего мира героем и постепенным переходом его от младенчества к взрослому состоянию. Это обычное "частное" время человека с его началом и концом, причем процесс воспоминания развивается в обратном направлении - из настоящего в прошлое. Не случайно Ю.Олеша замечает: "И я хотел бы пройти по жизни назад, как это удалось в свое время Марселю Прусту". Олеша, с.377.
      Иногда движение времени определяется не только с точки зрения чисто бытовой, житейской, но и подчиняется схеме биологического ритма природы. Она представлена, например, у Бунина в "Жизни Арсеньева".
      В данном случае писателем отражена концепция "естественного человека", который существовал в раз и навсегда установленном циклическом времени и его поступки определялись в зависимости от смен времен года.
      Наиболее последовательно подобная схема прослеживается в такой форме как "повесть о детстве": "Весенние полевые работы были закончены, фруктовый сад перекопан и полит, - настало пустое время до Петрова дня, до покоса". Толстой, с. 223. И, как своеобразное резюме сказанному звучит реплика Зайцева: "Взрослые не понимают природы. ... Для ребенка природа есть просто часть собственного существования. С весной он борется против зимы. Каждый удачный день для него радость, и он огорчен, если в начале апреля, при хорошей погоде, выпадает снег"._
      Состояние ребенка полностью зависит от от происходящего в природе, поэтому часто природа одушевляется, наделяется практически теми же качествами, что и человек: "Облака еще хмуро ползли. Но уже разорванные и повыше. Меж ними проталины курились. Вот - вот и полоснет светом. Вокруг все мокро, черно. И как пахнет!" Кроме олицетворения Зайцевым часто используются и другие приемы, в частности, метафора и деталь, иногда эпитет. _
      Детские воспоминания могут появиться в связи с воскрешением в памяти каких-то памятных праздников, связанных с народным (природным) календарем: "...пахнуло вдруг прелестью отлетевших рождественских дней. Затеплелись свечи. Покачиваясь тенью на стене, появился большой бант над внимательными синими глазами девочки, зашуршали елочные цепи, заикрился лунный свет в замерзших окнах. Призрачным светом были залиты снежные крыши, белые деревья, снежные поля". Толстой, с.172.
      Описание достаточно традиционно, от воспоминания повествователь переходит к фиксации мироощущения ребенка, правда, без расшифровки его состояния. Последовательное расположение глаголов (пахнуло, затеплились, зашуршали, заискрился) создает не только плавную интонацию, но и задает некий ритм, который резко перебивается новым описанием, вводимым через инверсию.
      Вводимые автором описания праздников также основывались на народном календаре и во времени располагаются параллельно с жизнеописанием ребенка. Подобные описания обычно сопровождаются различными авторскими отступлениями, несущими в себе дополнительную информацию для справки или уточнения. Чаще всего она выносится в виде внесюжетных конструкций, о которых пойдет речь ниже.
      Обычно в такого рода ситуациях конкретные слова окружены разного рода ассоциативными рядами, следует своеобразный поток воспоминаний, где описывается "горький аромат" черемухи, "шерстяной вкус" сосулек, "дыхание хвойных лесов". Эпитет выступает как определение конкретного понятия, которое в свою очередь, становится характерологической деталью, образующей определенное семантическое поле. В повести Толстого оно определяется как "колдовство".
      Интересно, что и Шмелев, создает календарное время произведения сразу из нескольких составляющих: описаний последовательной смены времен года, так называемого земледельческого календаря, и определяющей его системе церковных праздников. В первой части - "Лето господне" события занимают примерно год и расположены от одной Масленицы до другой. Отсюда и названия частей - "Великий пост", "Благовещенье", "Пасха"... "Рождество", "Святки", "Крещенье", "Масленица".
      Поскольку мир ребенка тесно взаимосвязан с миром природы и биологическое, природное время приобретает особую значимость именно при описании начального процесса осознания себя во времени. Биологическое время становится важной составляющей биографического времени и доминирует в тех главах, где описывается процесс формирования личности. "Счастливейшее переживание раннего детства - это медленность времени, протяженность в нем, не ведающая конца. Шагинян, c.8.. Даже отсчет времени происходит по природным явлениям - "Зима состояла из повторяющихся дней и недель". Каверин, с.62 Или: " ...День замирал, как заколдованный, и расставанье было нелегко!" Цветаева, с.15.
      Воссоздавая данный процесс, автор прежде всего воспроизводит мир детства с его особым строем чувств и восприятий, описывая разнообразные психологические состояния и переход от одного из них к другому, одновременно фиксируя отношение героя к тому или иному событию. Так, отмечая, что "я был не из тех детей, что оставляют впечатления без их немедленного анализа и разбора", Л. Успенский, в частности, рассказывает о том, как впервые увидел арестантов и одновременно дает своеобразный комментарий произошедшему: "но на сей раз я следовал за няней (таща красненькие, плюшем обитые санки свои или, может быть, гоня уже обруч, ибо, видимо, была весна) в состоянии глубокой душевной и умственной раздвоенности". Успенский, с.32,33.
      Передавая детское мировосприятие (использование ласкательного суффикса "красненькие"), автор дополняет его сегодняшним видением, конкретизируя ("но на сей раз я") уточняя описание ("ибо, видимо") и допуская обобщение ("я был не из тех детей").
      При подобной организации материала соединяются два взгляда на происходящее, юного героя и самого автора. Один воспринимает действительность непосредственно, что и создает возможность воссоздания свойственного возрасту романтического и наивно - созерцательного отношения к миру. Второй оценивает и корректирует подобное созерцательное восприятие (я был не из тех детей). Так происходит соединение непосредственного (видения) восприятия с ретроспективной оценкой ("но на сей раз я следовал за няней") и фиксацией состояния ("глубокой душевной и умственной раздвоенности").
      При доминанте личного (биографического) времени автором прежде всего фиксируется внутреннее содержание человека того или иного, но всегда конкретного времени.
      В ряде воспоминаний мы встречаемся с подробным анализом отдельных состояний личности в различные временные периоды - детстве, отрочестве или молодости. Подобные главы или части практически самостоятельны в сюжетном плане и замкнуты именно на воспроизведении своеобразия того или иного возрастного состояния. Поэтому обращение к тому или иному периоду развития личности в отдельных книгах возможно и без последующего перехода к следующему этапу жизни.
      Правда, подобные произведения отличаются с информативной точки зрения. Одни авторы концентрируют свое внимание только на данном возрастном (и, следовательно, временном) отрезке (Осоргин), другие дополняют его сведениями из воспоминаний близких (Каверин, Набоков), третьи вводят обширный документальный материал и собственные суждения спустя значительный промежуток времени (Кетлинская, Шагинян). Главным же при этом остается желание "восстановить свое тогдашнее отношение к своему времени". Шкловский, с.82.
      Так воспоминания М.Осоргина "Времена" состоят из трех глав и соответственно называются "Детство", "Юность", "Молодость". Сам автор свой замысел объясняет следующим образом: "Книга о детстве, юности, молодых годах. Старость не нуждается в книге - ей довольно эпитафии". Осоргин, с.151.
      При конструировании подобных описаний автор прежде всего прослеживается изменения героя во времени и пространстве. Для этого он передает самые разные временные состояния. Первое ощущение времени, еще бессознательное, открывается ребенку во сне, когда грань между внутренним и внешним миром еще размыта - "я не могу определить, сон или явь это". В это время предметы окружающей действительности еще не стали осознанным окружающим героя пространством, и все видится, "точно слой воды" Соколов-Микитов, с.7.
      М.Шагинян пытается осмыслить этот процесс не только предметно, конкретно, но и с философской точки зрения:
      "Что пробивается сквозь внутренний мир младенца как первое впечатление от внешнего мира? Свет? Звук? Прикосновение? Мать - это еще связь с прошлым, природа. С нею - он все еще внутри. Но вот смена света и тьмы, краски, движение линий, вторжение звуков - то, что уводит из прошлого, отделяет от внутренней связи с природой и надвигает природу извне. Рождается чувство длительности, целое протягивается, наступает Время". Шагинян, с.8.
      Очевидно, что если автор достаточно подробно и обстоятельно переходит от одного временного состояния к другому, он показывает и степень осмысления биографическим героем событий, своеобразие понимания им социальных и общественных явлений. В последнем случае биографическое время сопрягается с философским планом.
      Однако, хотя осмысление времени в философском контексте находится в центре, как например, в воспоминаниях М.Шагинян "Человек и время", все же, как нам кажется, речь идет именно о философском плане, а не о самостоятельной временной системе.
      Личное, субъективное в таком преломлении объективизируется, предстает как общее, временное, эпохальное. Так, рассуждая о специфике времени и пространства, Шагинян не столько изображает, сколько повествует, рассуждает, заставляет следовать за развитием своей мысли.
      Подобные философские параллели позволяют говорить об об опосредованном восприятии событий, когда происходит изображение событий через их восприятие биографическим героем, а не представление автором, как чаще свойственно эпической повествовательной форме. Но в подобном видении событий заключен определенный парадокс, на который в свое время указала Л.Гинзбург, поскольку в данном случае, с ее точки зрения, гораздо сильнее сказывается "соотнесенность частного существования с историей". Здесь важнее соотнесенность течения человеческой жизни и течения исторических событий. _
      Отношение к событиям и классификация разнообразных временных состояний передается и через лексику. Анализ словарного состава языка биографического героя позволяет прийти к выводу, что вначале он определяется потребностью номинирования окружающего его предметного мира, с течением времени происходит его увеличение за счет введения политической и социальной лексики.
      Постоянное расширение словарного состава отражает процесс познаниям мира. Естественно, что на начальной стадии мир героя ограничен. Поэтому в речи автобиографического героя употребляется в основном лексика бытовая с отдельными вкраплениями слов из других сфер. Постепенно словарный состав героя обогащается, становится более разнообразным. Расширение происходит за счет введение социальной и политической лексики.
      Следовательно, биографическое время может присутствовать как одна из ипостасей временного состояния, участвуя в общей системе пространственно-временных координат. В данном случае процесс восприятия внешнего мира передается и через смену представлений о действительности, описание различных психологических состояний и познание новых понятий, (поскольку часто через лексический уровень автора отражается степень осмысления им событий, понимание социальных и общественных явлений).
      Не менее часто происходит сопряжение конкретного (биографического, личного) и исторического (эпического времени). Как уже отмечалось выше, в воспоминаниях Шагинян подобные переходы оказываются возможными, когда от конкретного факта писательница идет к обобщению.
      Другие параллели оказываются возможными, когда время не только соотносится с конкретной личностью, но ею и "определяется". Так, в частности, строится повествования в воспоминаниях Ю.Анненкова - "В 1906 году (год, в котором были написаны блоковские пьесы "Король на площади", "Балаганчик", "Незнакомка", "О любви, поэзии и государственной службе"), пятиклассником я был уволен из казенной гимназии за "политическую неблагонадежность" с волчьим билетом, то есть без права поступления в другое казенное среднее учебное заведение". _ Похожее высказывание есть и у В.Шкловского: "Время, которое я описываю, еще не было временем "Возмездия" Шкловский, 1, Т.1, с.115.
      Иногда происходит сплетение исторического времени из биографического времени отдельных личностей. Так происходит, когда судьба автора воспринимается как одна из жизней, вовлеченных в общий временной поток. И тогда появляются описания историй людей, чья жизнь развивается параллельно судьбе автора и оказывается на нее очень похожей (образ Клавдии Зарембо у Катаева, Коли Ларионова у Кетлинской). Иногда и сам автор выступает в форме своего временного двойника.
      Подобная схема конструирования сюжета встречается и в литературном портрете, где изменения личности во времени прослеживаются через изменение его восприятия героем и смену его психологических оценок. Обычно от романтической идеализации своего кумира, автор приходит к восприятию его как человека и художника (воспоминания Одоевцевой о Гумилеве и Иванове, В.Рождественского о Блоке). При этом биография превращается в мемуары и соответственно "расширяется" и усложняется система художественного времени.
      Однако, соотношение личного и исторического (или эпического) планов на протяжении произведения может не только меняться в сторону усиления одного из планов и выделения его в соответствии с замыслом автора. Иногда разные планы возникают в авторском сознании одновременно и параллельно, или же, напротив, начинают существовать в разновременных плоскостях, значительно разделенных по времени.
      И личные, и исторические события, пережитые и увиденные самим автором, образуют опорные ряды, каждый со своей системой пространственно - временных координат. В процесе востановления прошлого к ним добавляются новые события, происходит смещение временных пластов, и в результате образуется единый поток сознания, на котором и строится повествование. Вот, например, как их передает Зорин: "Пока же идет сорок девятый, кончается московская осень - Малый театр торжественно празднует сто двадцать пять лет со дня основания.
      Тот вечер запомнился мне надолго. Впервые пришлось увидеть всю государственную элиту в такой внушительной концентрации. По выстеленным в фойе ковровым дорожкам ступала сама иерархия, расцветшая под под сенью победы, еще молодой и кружившей головы. Тридцатилетний путь был осилен". Зорин, с.49.
      Подобный цельный текст, воспринимаемый как поток сознания, своеобразная авторская исповедь возникает, когда автор сосредотачивается на фиксации собственного психологического состояния и фиксирует его изменения на фоне конкретных событий. Так построен, например, "Роман - воспоминание" (1998) А.Рыбакова.
      Мифологическое время перекликается с личным и потому, что раннее детство предстает конкретно - как цепочка впечатлений от внешнего мира и одновременно как метафора, когда детство становится частью мироздания и через него постигается общая модель вселенной, космоса, бытия человечества. Обычно своеобразным сигналом появления подобного времени становится введение сакральных отношений.
      При этом события прошлого и настоящего воспринимаются мемуаристом как единое текстовое пространство, протяженное (и одновременно протягиваемое автором) из далекого прошлого в настоящее. Восприятие себя как универсального человека, свободно живущего в разных мирах (первобытного человека, библейском - Белый, Осоргин, средневекового человека - Ремизова), обуславливает возникновение циклической модели мира.
      Правда, в отличие от однолинейного развития события, характерного для литературы античности и средневековья, писатель ХХ века не выстраивает в замкнутом пространстве мифологическую кодификацию исторический событий. Он постоянно выходит на различные новые уровни мировосприятия, постепенно наслаивая дополнительные мотивы. При этом миф становится одним из мотивов, участвующих в конструировании пространственно-временной модели, причем используются как классические мифы, так и авторские.