Она сидела рядом с Лиззи и ее матерью, сделав вид, что ничего не знает, когда Беатрис Пруитт заговорила о внезапной нехватке прислуги. Но когда миссис Пруитт кивнула в сторону Латимера, с безрадостным видом развлекавшего чету Честерфилдов, и отметила отсутствие Дортеи, Харриет тотчас выступила в защиту хозяйки.
– С того дня как я приехала, леди Крейчли выполняет каждое желание своих гостей. Мне кажется, она заслужила право немного побыть одна. Возможно, ей нужно подумать о своих обязанностях герцогини.
Лиззи ухмыльнулась:
– А что это за обязанности, Харриет?
В глазах Харриет зажглись веселые искорки.
– Понятия не имею.
– Не сомневаюсь, – фыркнула Беатрис, каким-то образом умудрившись свысока посмотреть на Харриет, даже не глядя на нее.
Лиззи нахмурилась, а уголки губ Харриет дернулись. Очевидно, миссис Пруитт не забыла, как она расхаживала в брюках.
Тут в дверях кто-то показался, и Харриет с надеждой обернулась.
Сэр Рэндольф принял страдальческий вид, увидев ее разочарование. Харриет извиняюще улыбнулась.
Она беспокоилась меньше, чем несколько часов назад, когда боялась, что Бенедикт обнаружит свидетельства гибели Джейн. Однако он сообщил, что из чулана в кухне исчезли пальто и шляпка горничной, а из шкафа – ее ридикюль. Харриет согласилась с тем, что убийца не дал бы своей жертве возможности надеть пальто и шляпку, а также захватить ненужную сумочку. Джейн, как заверил ее Бенедикт, просто сбежала.
Не в силах больше выносить его отсутствие, а также желая знать, что еще он выяснил о гибели Хогга, Харриет встала, пожелала Лиззи и миссис Пруитт доброго вечера и направилась к буфетной стойке. С тарелкой в руках она поднялась по лестнице и уверенно подошла к двери спальни Бенедикта.
– Это Харриет. – Поскольку руки у нее были заняты, она постаралась «женственно» постучать в дверь носком туфли.
Бенедикт открыл в наполовину расстегнутой рубашке и без очков.
– Я чувствую себя виноватой, – призналась Харриет.
– Потому что не расстроилась из-за смерти Хогга?
Она заморгала, удивившись, что он так быстро ее понял.
– Не стоит испытывать чувство вины, Харриет. Он наверняка принимал участие в шантаже леди Крейчли. Что более важно, именно он угрожал тебе, а может быть, он и есть тот мерзавец, что едва не проткнул тебя стрелой. Хогг – последний человек на этой земле, о ком тебе стоит скорбеть. Он этого не заслуживает.
Харриет кивнула.
– Я принесла тебе поесть. Ты спал?
– Нет. – Он придержал дверь, чтобы Харриет смогла войти. – Переодевался. Спасибо. – Бенедикт взял у нее тарелку и поставил ее на ближайший столик.
Он продолжал расстегивать рубашку, но Харриет, сидевшая на кончике кресла, испытала неприлично мало угрызений совести из-за того, что наблюдает за этим. Она быстро перевела взгляд с его мускулистых плеч на черную рубашку, которую он надел, а потом посмотрела на коричневую оберточную бумагу на кровати и вспомнила свертки у него в руках в день воображаемого пожара.
– Что ты задумал, Бенедикт? – Она внимательно смотрела, как он заправляет новую черную рубашку в черные брюки.
Он исподлобья глянул на нее:
– Лучше тебе этого не знать.
Харриет поджала губы и сердито нахмурилась.
Бенедикт увидел ее недовольное лицо и улыбнулся:
– Если ты так хочешь знать, дорогая моя, я собрался незаконно проникнуть в дом мисс Эдвины Олдерси. Боюсь, теперь ты считаешься соучастницей моих преступных намерений.
Харриет омыло волной возбуждения.
– Ты хочешь украсть дневник леди Рочестер?
– Не украсть, Харриет. Позаимствовать. Если все пойдет хорошо, я верну чертов дневник завтра же вечером.
Харриет встала, машинально взяла снятую Бенедиктом рубашку, аккуратно сложила ее и положила на кровать. Такие поступки становятся привычкой женщины, не привыкшей к прислуге.
– Я хочу пойти с тобой, – сказала она.
– Ни в коем случае. – Бенедикт посмотрел на тарелку, отломил кусок хлеба и отправил его в рот.
Харриет подбоченилась.
– Бенедикт, ты должен взять меня с собой. Я не буду мешать.
– Харриет, ты мешаешь мне с того момента, как мы встретились. – Бенедикт по-прежнему смотрел в тарелку и не видел, как на лице Харриет мелькнуло внезапное выражение оскорбленного удивления. – Я приехал в этот дом, чтобы найти человека, напавшего на моего друга, а ты каким-то образом втянула меня в таинственную историю о шантажисте, а теперь – в дело об убийстве слуги. – Он взял очки. – Я не должен забывать о том, что привело меня сюда в первую очередь. Харриет?
В горле стоял ком, а руки вдруг заледенели. Харриет бесшумно попятилась, наткнулась спиной на дверь и протянула руку за спину, нащупывая ручку. Она откашлялась и выдавила улыбку.
– Прошу прощения, Бенедикт. Я не хотела становиться обузой или втягивать вас в какие-то дела против вашей воли.
Он двигался с той же плавной грацией и скоростью, что и во время нападения, в день, когда они возвращались из дома Олдерси. Харриет не успела повернуться к выходу, как он уперся в дверь рукой, не давая открыть. Свободной рукой он взял Харриет за запястье.
Харриет бросила на него быстрый взгляд – они стояли почти нос к носу – и увидела, что брови его сведены, а губы сжаты.
– Ты меня не поняла, – грубовато произнес Бенедикт, и Харриет почувствовала соблазн поверить, что не только ее чувства оказались задеты.
– Я действительно спутала вам все планы расследования, – сказала Харриет безо всякой обиды в голосе – для этого она слишком себя уважала; но, произнеся эти слова и немного подумав, она вдруг поняла, что это чистая правда. – Вы бы уже много чего сделали, не вмешайся я с другими делами.
– Верно, – отозвался Бенедикт, и она почувствовала его улыбку раньше, чем увидела ее. – Но могу сказать, что раньше у меня не случалось таких приятных помех.
Ком в горле исчез, а сердце сильно заколотилось, когда Харриет увидела, как сверкают его карие глаза.
– Уж если суждено кому-то помешать мне выполнить свою задачу, я не смогу просить для этой цели женщины лучше, чем ты.
Харриет усмехнулась, и в горле ее встал новый комок.
– Это самое приятное, что мне когда-либо говорили, Бенедикт. – И она запечатлела на его губах быстрый поцелуй.
Улыбка его внезапно исчезла, а в глазах появился совсем другой блеск. Одной рукой он обнял Харриет за спину, а другую положил на затылок и поцеловал с такой нежной настойчивостью, словно не мог больше сдерживаться. Харриет беспомощно обняла его обеими руками, крепко стиснула плечи и начала легонько покусывать нижнюю губу.
Он зарычал и передвинулся так, что Харриет оказалась в комнате, а он в дверях.
– Я должен идти, – сказал Бенедикт, отодвинувшись от Харриет на расстояние вытянутой руки. – Оставайся здесь. Один я проникну в дом и выберусь из него гораздо быстрее. Если ты пойдешь со мной, я буду больше думать о тебе и твоей безопасности, чем о деле.
Харриет, не в силах припомнить кого-нибудь, кто тревожился бы о ее безопасности, кивнула:
– Я буду ждать тебя.
Прежде чем уйти, Бенедикт еще раз страстно поцеловал ее. Этот поцелуй намекал на то, что раньше никто не ждал его возвращения.
Глава 28
Харриет смотрела из окна, как уезжает Бенедикт. Он сел верхом на серого жеребца и искусно направил его по тропинке и дальше, на дорогу. В черных брюках и черном сюртуке, в низко надвинутой на лоб шляпе, он походил на одного из героев тех романтических историй, что так любит Августа. Харриет читала некоторые из этих книг и не могла не признать, что в них имеются кое-какие достоинства. Особенно нравились Харриет те, где в начале книги герой казался негодяем – например, разбойником с большой дороги, одетым во все черное.
Когда Бенедикт повернул жеребца в сторону дома Олдерси и, пустив его рысью, скрылся из вида, Харриет вздохнула.
Словно она только и дожидалась, когда Бенедикт уедет – по правде говоря, так оно и было, – Харриет отвернулась от окна и подошла к двери. Задержавшись на мгновение, чтобы зажечь свечку, она посмотрела в обе стороны коридора и направилась к лестнице, но не стала спускаться вниз, чтобы присоединиться к остальным в гостиной. Харриет пошла наверх, на чердак.
Не то чтобы она стремилась иметь тайну, но если Бенедикт может заниматься делами в одиночестве, она тоже имеет на это право. Харриет сомневалась, что Бенедикт вообще помнил о наличии в доме чердака, так как был занят поисками убийцы, шантажиста леди Крейчли и новым поворотом событий с Хоггом. Харриет очень сомневалась и в том, что Бенедикт позволил бы ей самостоятельно обследовать комнаты наверху. Особенно после убийства.
Лестница уперлась в дверь. Харриет легко повернула ручку, дверь оказалась незапертой, но не подалась. Харриет поставила свечку на пол и нажала на дверь обеими руками. Старое дерево застонало. Харриет убрала руки. На двери, на тонком слое пыли, остались четкие отпечатки двух ладошек. Харриет подбоченилась, подумала и вспомнила, что делал, столкнувшись с подобным препятствием, Виктор Ченнинг, любимый персонаж Шупа. Потом повернулась боком и ударила плечом в дверь. Рот ее приоткрылся в безмолвном крике, и она ухватилась за перила, чтобы не упасть. Боль пронзила руку насквозь, и Харриет испугалась, что сломала себе кости.
– Вот почему художественная литература называется выдумкой, – пробормотала она сквозь стиснутые зубы.
Дождавшись, пока боль немного утихнет, она сделала глубокий успокаивающий вдох. Колесики в мозгу снова завертелись, и Харриет припомнила одну главу в книге, где женщина оказалась в ловушке в горящей комнате – очевидно, ей не хватило ума просто потушить огонь. Ченнинг ее спас, как и положено герою. В том случае он не стал ломать дверь плечом.
Сжав губы, Харриет снова толкнула дверь, но на этот раз ощупывая ее, выискивая то самое место, где она застряла. Дверь ни на йоту не отошла от косяка только в одном месте – рядом с ручкой.
Харриет отошла на край лестничной площадки, собралась с силами, ударила каблуком в дерево, и, прежде чем успела опустить ногу на пол, дверь распахнулась.
– Ха! – Харриет подняла свечку и вступила на чердак так, как рыцари вступали в плененную крепость.
Первое, что она увидела, когда смешанный запах плесени и сырого дерева ударил в нос, – это зияющую дыру в окне, которую Харриет много дней назад заметила с лужайки. Теперь, зная о пожаре больше, чем раньше, она понимала, что так высоко он не добрался. Стекло не лопнуло из-за сильного жара, его разбили. Может, проходившие мимо мальчики – наслушались историй о привидениях и стали подзуживать друг друга швырять камни. Однако, подойдя к окну и посмотрев вниз, на лужайку, Харриет передумала. Трудно представить, что кто-то смог бы зашвырнуть камень так высоко. Возможно, в окно влетела птица, решила Харриет.
Помещение было большим, забитым мебелью, формы которой угадывались под одеялами и кое-как наброшенными простынями. Чехлы, оказавшиеся ближе всего к разбитому окну, покрылись серо-зеленой плесенью. У стены стояли старые картины. Незнакомцы в дорогих одеждах, с бесстрастными лицами, смотрели на Харриет холодными глазами. Она отвернулась от изображений тех, кто, по всей вероятности, похоронен на кладбище за домом.
В углу она заметила высокий канделябр, в котором сохранились три из шести восковых свечей. Харриет смахнула с потускневшего серебра паутину и зажгла свечки от своей, но не смогла решить, что лучше: темное помещение, в котором не видно почти ничего, кроме смутных очертаний, или чердак, освещенный, как сейчас, где тени в золотистом свете подрагивают, словно живые существа.
Уж не вернуться ли к себе в комнату, подумала Харриет, и не подождать ли с чердаком до вечера или даже до утра, чтобы продолжить осмотр с Бенедиктом?
Она прогнала предательскую мысль, напомнив себе, что Гас обращается за помощью именно к ней, когда слышит странные звуки на улице или на чердаке. В свою очередь, Харриет зовет Августу, если видит какое-нибудь мерзкое насекомое.
Кроме того, Бенедикт обязательно спросит, что она, собственно, ищет на чердаке, а ответа у нее нет. Она и сама толком не знает.
Харриет пошла по чердаку, начав с самых темных мест, чтобы скорее разделаться с ними и вернуться к свету. Она заглядывала под одеяла и простыни, убеждаясь, что предмет, похожий на стул, и есть стул, а стол – это стол.
Харриет нашла несколько кожаных сундуков и несколько деревянных. В двух лежали сложенные ткани, одеяла и ватин. Третий, из потрескавшейся кожи, с инкрустированными металлическими уголками, пришлось открывать, подцепив ногтями потускневшие медные застежки. Когда сундучок со скрипом открылся, из него поплыл запах старой бумаги и, как ни странно, духов. Прежде чем заглянуть в сундучок, Харриет долго рассматривала полукруглую крышку, аккуратно обтянутую полинявшим до тускло-коричневого цвета шелком. Сундучок был заполнен не целиком, и на самом верху беспорядочно набросанных в него вещиц лежал портрет, написанный маслом, величиной с ладонь – из тех, что можно всегда носить с собой, к примеру, во время долгого плавания на корабле. На портрете была изображена очаровательная молодая женщина, темноглазая, с бледной кожей и черными как смоль волосами, разбросанными по плечам. В отличие от портретов у стены эта женщина едва заметно улыбалась.
Эту самую женщину Харриет видела на кладбище. Харриет выдержала сильнейшую внутреннюю борьбу, пытаясь решить, нужно ли прямо сейчас собирать вещи и отправляться домой или не стоит, одно дело – думать, что ты сошла с ума, и совсем другое – убедиться в том, что и в самом деле столкнулась с привидением. Впрочем, сомнения Харриет длились меньше минуты, и она опустилась перед сундучком на колени.
Харриет осторожно вынула портрет, поднесла его к свету и увидела, что, несмотря на бледность и задумчивые темные глаза, женщина вовсе не выглядит несчастной или попавшей в ловушку невыносимого брака. Харриет положила портрет на пол и снова заглянула в сундучок. Там лежал длинный меч. Она вытащила его, немного вытянула из ножен – ровно настолько, чтобы увидеть, как металл сверкнул под пламенем свечи, – и тоже положила на пол. Чтобы вытащить завернутую в тонкую ткань книгу, пришлось запустить в сундучок обе руки. Харриет развернула Библию и тоже отложила ее Последним предметом в сундучке была небольшая шкатулка для драгоценностей, давным-давно пустая. Скорее всего ее опустошил двоюродный дед леди Крейчли.
Харриет села на корточки, рассматривая свою добычу и понимая, что на самом деле ровно ничего не нашла. Разочарованная сильнее, чем следует, она сложила в сундучок шкатулку и меч и потянулась за Библией, как вдруг что-то небольшое и омерзительное пробежало по ее руке.
Она всмотрелась, и ей показалось, что по руке бежит уже миллион этих «что-то». Харриет в ужасе вскрикнула, стряхнула с руки первого таракана – чудище величиной со спелую сливу – и вскочила на ноги. Она трясла руками, пытаясь скинуть с себя тварей, ползущих вверх, словно они искали убежища в рукаве ее платья. На самом деле их было всего три, но казалось, что целый миллион. Один цеплялся за нее целую вечность, пока Харриет не догадалась щелчком скинуть его на пол. Она минут пять отряхивалась, хлопала себя по рукам и затылку, перебирала волосы – ей все еще казалось, что по ней ползают дюжины этих тварей. Позади сундучка стояло закрытое простыней зеркало. Харриет сдернула простыню и внимательно проверила спину и волосы.
Потом с омерзением буркнула что-то, желая быстрее сложить все на место и уйти отсюда, пока тараканы не перегруппировали свои войска. Выплясывая свою противотараканью джигу, Харриет нечаянно пнула Библию и сейчас потянулась за ней и за тканью, в которую та была завернута. Харриет осторожно взяла книгу за корешок, Библия раскрылась, и из нее выпало несколько свернутых листов бумаги.
По шее поползли мурашки, и вовсе не из-за тараканьей атаки.
Она положила Библию и взялась за письма. Все они были адресованы леди Аннабель, причем одно еще не Аннабель Рочестер, а Аннабель Бишоп, и на каждом была сломана печать. Харриет развернула письмо, адресованное еще незамужней леди.
Леди Аннабель, благодарю вас за доброту. Визит в ваше родовое гнездо меня порадовал. Очень обязан вашему брату за то, что он привез меня к вам.
Хочу снова с вами увидеться.
Простите за почерк. Я не пишу письма.
Уоррен Рочестер.
Харриет сложила письмо, сунула его в Библию, развернула следующее и тут же увидела, что это совсем не тот почерк, что в первом письме.
Дорогая леди Рочестер, с глубочайшим соболезнованием сообщаю о смерти вашей сестры. Она упала с одного из новых жеребцов…
Харриет, вспомнив собственное падение, поспешно свернула письмо и сунула его в книгу. Последнее снова было от Рочестера.
Жена, получил твое письмо несколько дней назад, но все эти дела с властями, не позволяющими нам завершить погрузку корабля, выводят меня из терпения.
Будь любезна, передай моему преданному братцу, что я ему и воды не дам напиться, если он будет умирать в пустыне. НЕ ДАВАЙ ему больше денег, он все равно потратит их на азартные игры и вещи, о которых леди знать не следует. Пусть Черчилль вышвырнет его из дома сразу же, как только ты прочтешь это письмо.
Мы выходим в море завтра, а дома будем через несколько недель, если удержится хорошая погода.
У.
– Так-так, – саркастически сказала Харриет, обращаясь к письму. Ни одно из трех ей ничем не помогло. Она свернула письмо и сложила его, Библию и портрет обратно в сундучок. – Может быть, он все-таки убил ее. – Она захлопнула крышку и подняла голову.
В зеркале, прямо перед собой, Харриет отчетливо видела Аннабель Рочестер, стоявшую у нее за спиной. Она резко обернулась и испуганно вскрикнула, не увидев сзади никого и ничего. Обернувшись к зеркалу, Харриет опять увидела леди Аннабель. Она попятилась, не отрывая взгляд от зеркала, и прошла сквозь привидение.
Ткнувшись спиной в холодную стену, Харриет тоненько заскулила.
Губы Аннабель приоткрылись, но она не издала ни звука. На поверхности зеркала появился туман, словно оно замерзло, а привидение подышало на него. Аннабель подняла палец и написала на туманной поверхности: «тен».
Тень?
Харриет кинулась прочь. Она одним выдохом задула все три свечи в старом подсвечнике, подхватила свою и, не обращая внимания на то, что сшибает по дороге какие-то предметы, выскочила с чердака, захлопнув за собой дверь.
Только после того, как она вернулась в свою комнату и немного порыдала в подушку, сердце постепенно стало успокаиваться. Тут у нее возникла новая мысль – так перед взрывом возникает искра. Харриет резко села, откинув волосы с лица. Она некоторое время смотрела на окно, потом подошла к нему, подышала на стекло и пальцем, как леди Ан-набель, написала одно слово.
Не тень.
– Нет, – прошептала Харриет.
Он не постучался, потому что не хотел ненужного внимания и любопытных взглядов других гостей, жаждущих узнать, зачем Бенедикту посреди ночи понадобилась одинокая женщина. Дверь оказалась незаперта и тихонько скрипнула, открываясь. Входя в тихую комнату, Бенедикт напомнил себе, что поступает так, только чтобы не привлекать внимания.
На небольшом бюро почти догорела свеча. Бенедикт подошел поближе к кровати и увидел Харриет. Она спала на неразобранной постели, в ночной рубашке без рукавов, волосы заплетены в толстую косу, упавшую на плечо. Раскинув руки в стороны, Харриет излучала невинность, которую так умело прятала, возвышаясь над другими женщинами и отпуская необидные насмешки.
Бенедикт с трудом оторвался от созерцания спящей Харриет – все его тело напряглось, а сердце нашептывало вещи, о которых он предпочел бы сейчас не думать.
Взгляд его упал на тетрадь в кожаном переплете, лежавшую на столе рядом со свечой и пузырьком с дорогими индийскими чернилами. Безо всяких угрызений совести, что неудивительно для человека, час назад незаконно вторгшегося в чужой дом, Бенедикт открыл тетрадь на первой странице и прочел написанное женским почерком: «Дневник Харриет Р. Мосли», а чуть ниже объяснение, что это подарок от подруги Августы Мерриуэзер, утверждавшей, что без Харриет «мир был бы лишен смеха».
Бенедикт перелистнул страницу. Здесь почерк был на удивление мелким и изящным, словно Харриет не желала портить подарок неуклюжей каллиграфией.
Из дневника Харриет Р. Мосли
Слава Богу, что Эмили и остальные сочли возможным отправить меня в это путешествие, иначе мне было бы очень неловко, если бы меня внезапно постигла смерть и кто-нибудь, обнаружив дневник, понял бы, как скучна моя жизнь. Я бы чувствовала себя глупо, описывая свои чувства и дневные дела, в том числе беседы с друзьями, чтение дрянных романов и время от времени опрокидывание рюмочки хорошего бренди. Хотя недавно мы приобрели знаменитую «Книгу для любовников», а в ней имеются довольно интересные главы и рискованные иллюстрации.
Завтра вечером в это время я уже основательно устроюсь в доме с привидениями. Кто знает, не услышу ли я там странные звуки во тьме, не увижу ли причудливые безголовые фигуры в тени? Может быть, если мне повезет.
Бенедикт ухмыльнулся.
– Вынуждена настоятельно попросить не заглядывать в мой дневник. Хотя там и есть несколько интересных историй о таинственных событиях и дэже упоминание об убийстве, но нет ничего, о чем ты не слышал бы или чему не был бы свидетелем.
Увлекшись чтением, Бенедикт не заметил, что Харриет проснулась. Он не подскочил на месте, когда она заговорила, но не потому, что она не застала его врасплох, – просто давным-давно приучил себя не реагировать даже на самое неожиданное.
Бенедикт закрыл тетрадь и посмотрел на Харриет – она лежала, как и раньше, с закрытыми глазами, и на лице никакого раздражения из-за того, что он влез в ее дневник.
– Скучное чтиво, – сказала она пологу над головой. – Честно.
– Ничего подобного, Харриет. Ты пишешь очень неплохо. Может, тебе стоит попробовать себя в тех самых дрянных романах, которые ты так любишь?
Она открыла глаза.
– Ты правда так думаешь?
– Да, – честно ответил Бенедикт.
Харриет улыбнулась и повернула голову, чтобы посмотреть на него.
– Добыл дневник Аннабель?
– Да.
Она свела брови и осмотрела его с ног до головы. Бенедикт пытался сосредоточиться на ее словах.
– Все прошло хорошо? С тобой ничего не случилось?
– Я бы с удовольствием попотчевал тебя волнующей историей о том, как на меня напали собаки или люди в масках, но я проник в дом и вышел оттуда довольно легко.
– Хорошо. – Харриет села, не обращая внимания на свои голые плечи и ноги. Хотя, подумал Бенедикт, это вполне понятно, если учесть, как они провели добрую часть дня.
Всякий раз, как он находился рядом с Харриет, все вокруг становилось на удивление уютным. По правде говоря, Бенедикт не мог припомнить, когда он так легко чувствовал себя рядом с другим человеком, даже с Гарфилдом, бывшим ему вместо отца.
– Ну? – произнесла Харриет, и Бенедикт сообразил, что она выжидательно вытянула руку. – Ты что, хочешь, чтобы я умоляла?
Что-то темное и дьявольское зашевелилось внутри Бенедикта. Он поднял брови над очками, глядя то на пышные груди, то на темно-розовые губы.
– Бенедикт! – По голосу Харриет было понятно, что она не догадывается о его порочных мыслях.
Он вздохнул и сунул руку во внутренний карман сюртука. Бенедикт искренне надеялся, что наступит день, когда он услышит из этих уст мольбу, и молить его будут не о чертовом дневнике.
Глава 29
– Знаешь, – сказала Харриет час спустя, – что касается дневников, так этот довольно скучноват.
Не услышав ответа, она оторвалась от довольно небрежного почерка Аннабель Рочестер.
Бенедикт сидел в глубоком кресле у бюро. Он сцепил пальцы на животе, а голову наклонил вперед, так что Харриет не могла разглядеть его глаз – свеча отбрасывала отблески на очки.
– Бенедикт, ты что, спишь?
Он резко дернулся и выпрямился.
– Нет! – быстро ответил он чуть хрипловатым со сна голосом. – Я думал.
Харриет усмехнулась:
– И о чем?
Бенедикт склонил голову набок, и Харриет не заметила и следов дремоты в его глазах.
– Я вспомнил, что о дневнике узнала именно ты.
– И что?
– Значит, мое утверждение, что ты отвлекаешь меня от расследования, было неверным. Ты нашла ту единственную вещь, которая может хоть как-то помочь мне отыскать проклятые часы.
Харриет улыбнулась, у нее потеплело на душе. «Интересно, – подумала она, – это нормально, что мне так приятны слова Бенедикта?» Посмотрела на тетрадь у себя на коленях и вздохнула:
– Мы не знаем, поможет ли это, Бенедикт. Пока я читала только о каждодневных событиях в доме и семье леди Аннабель. Ее единственная сестра погибла, упав с лошади, а местный купец пытался продать ей пряности, перемешанные с землей. Она несколько раз упоминает своего мужа, описывает ужасные скандалы, случавшиеся из-за его отвратительного характера, но за ними обычно следует… – Харриет исподлобья посмотрела на Бенедикта, оборвала фразу на полуслове и перелистнула страницу.
– Следует что, Харриет?
Харриет откашлялась, пожала плечами и снова посмотрела в дневник.
– Их личный способ разрешения конфликта, – чопорно произнесла она, и Бенедикт хмыкнул:
– Понятно.
Харриет снова поднесла руку к дневнику и повела пальцем по строчкам. Она не читала, а быстро просматривала написанное, выискивая слова, которые могли что-то означать. Харриет пролистала еще с дюжину страниц, и тут ее палец замер, а глаза метнулись по строчкам вверх.
– Бенедикт, – позвала она, подвигаясь на край кровати. – Бенедикт!
Уловив настойчивость в ее голосе, Бенедикт выпрямился, уперся локтями в колени и наклонился вперед:
– Что?
– Слушай. – Голос Харриет дрожал от волнения. Она прочитала: – «Уоррен говорит, что не просит у меня ничего, и единственное, чего бы он хотел, – чтобы я подарила ему сына. Думаю, он очень удивится, когда я преподнесу ему часы.
Хотя у мужа нет времени, чтобы выяснять такие вещи, все же человек, которого я наняла для изготовления хронометра, известен своим мастерством по всей Англии. Думаю, даже Уоррен оценит работу мистера Сэвиджа».
Харриет посмотрела на Бенедикта.
– Это тебе поможет, да?
– Думаю, да.
Харриет неуверенно улыбнулась:
– Возможно, от меня помощи больше, чем ты думал.
Она вернулась к дневнику, перелистнула страницу и нахмурилась. Дважды перечитала написанное леди Аннабель, задумчиво покусывая губы.
Бенедикт, вскочивший с кресла и меривший шагами комнату, словно был не в силах вынести необходимость дожидаться утра, чтобы найти наследников Сэвиджа, заметил ее смятение и остановился.
– Харриет, что случилось?
Она моргнула, словно только сейчас вспомнила о его присутствии.
– Ничего, – быстро ответила она, захлопнула дневник, встала с постели и протянула тетрадь Бенедикту. – Ты ведь должен это вернуть?
Он протянул руку, но вместо того, чтобы взять дневник, нежно сжал запястье Харриет.
– Что ты там вычитала?
– Ничего, Бенедикт. Правда. – Она небрежно махнула рукой, но Бенедикт не отпустил ее, и она сказала: – Леди Аннабель описывает ссору с Рочестером.
– Тебя тревожат их ссоры? – Бенедикт покрутил головой – Харриет, леди Крейчли говорила нам, что он ее убил. Они не могли быть счастливы.
– Нет, меня волнует не ссора. – Щеки Харриет вспыхнули, и она призналась. – А примирение. – Она коротко глянула на него и снова уставилась на пальцы, обхватившие ее запястье. – Это случилось в гостиной капитана Рочестеpa… Многие… подробности очень похожи на то, что произошло сегодня между нами.
– Харриет…
Она припомнила жару, которую ощутила перед тем, как услышала ссору, и серьезный взгляд женщины на кладбище.
– С тех пор как я здесь, я видела и чувствовала много странного, Бенедикт. Неужели то, что случилось там, внизу, в комнате, бывшей когда-то гостиной, еще одно совпадение? Неужели оно затрагивает и нас?
– Харриет, не знаю, о каких странностях идет речь. Прости меня за резкость, но ты говоришь как сумасшедшая.
Смятение Харриет моментально сменилось раздражением. Она сердито посмотрела на Бенедикта.
– Поступки людей, живших за несколько десятилетий до нас, – продолжал он, – не влияют на наши поступки. Во всяком случае, не в том смысле, в каком ты думаешь. Я мечтал о тебе с нашей первой встречи, и совсем не потому, что меня заставили призраки умерших любовников.
– Но это та же самая комната…
– Да к черту эту комнату, Харриет! – резко воскликнул Бенедикт, совсем не ласково вырвал из ее руки дневник и швырнул его на бюро. Потом взял Харриет за локти и привлек к себе. – Я и сейчас хочу тебя так же сильно, как тогда, а мы далеко от этой проклятой гостиной.
– О! – произнесла Харриет, увидев наконец огонь, пылающий в его темных глазах.
– А теперь, если ты будешь так любезна и избавишься от этой ночной рубашки, – Бенедикт вскинул бровь, – я докажу тебе, что говорю правду.
И отпустил ее руку, предоставив возможность пожелать ему спокойной ночи.
Харриет стянула через голову ночную рубашку. Одетая только в тонкие муслиновые панталоны, прилипшие к бедрам и ягодицам, Харриет стояла, выпрямив спину и вздернув подбородок.
Пальцы Бенедикта, легкие, как золотистое свечение камина, пробежались от шеи до ложбинки между грудями. Сердце Харриет колотилось, грудь вздымалась и опускалась в такт с прерывистым дыханием Бенедикта. Он провел пальцами по ее животу, Харриет шумно втянула в себя воздух и хихикнула, потому что ей стало щекотно. Бенедикт улыбнулся.
