Два стража почти внесли Рэндольфа в карету и пристегнули кандалы к кольцу в полу, после чего эти скалоподобные мужи побрели прочь, вполголоса решая, стоит ли им зайти куда-нибудь по пути домой и пропустить пинту-другую.
Брэдборн закрыл дверцу, трижды стукнул по крыше кареты и уселся на жесткую скамью напротив Рэндольфа. Карета с грохотом тронулась в путь, но Бенедикт оставался недвижим, как камень.
– Я знаю, что вы меня ненавидите, Брэдборн, – нарушил тягостное молчание Рэндольф. – И я вас за это не виню, хотя должен признать, что это мучает меня сильнее, чем мысль о моем заточении. Вы порядочный человек, значит, те, к кому вы питаете ненависть, должны быть людьми особенно скверными.
Брэдборн хранил молчание, и в скудном свете фонаря выражение его лица было непонятным.
Рэндольф откинулся назад, прислонившись к стенке кареты.
– А она меня тоже ненавидит – моя дорогая мисс Мосли? – Не услышав ответа Брэдборна, он продолжил: – Не передадите ли вы ей, что я никогда не желал причинить ей вред – да и другим тоже, если уж на то пошло?
– Расскажите это человеку, которому вы выстрелили в спину, – отрезал Бенедикт.
Старик проигнорировал колкость.
– Я очень высоко ценил ее общество и не намерен хитрить со своей самой преданной поклонницей. Так вы скажете ей, Брэдборн?
Брэдборн шевельнулся, и Рэндольф заметил, что он стиснул зубы. Молчание длилось так долго, что писатель решил – сыщик не скажет ни слова, но тут услышал:
– Она больше не хочет меня видеть.
Рэндольф разразился таким хохотом, что его спутник вздрогнул.
– Да она безумно вас любит!
– Харриет… – имя словно царапнуло ему горло, – ясно дала мне понять, что больше не потратит на меня ни единого мгновения своей жизни.
– И вы так просто сдались? – Рэндольф снова расхохотался. – Знаете, раньше я думал: будь у меня сын, я бы хотел, чтобы он был похож на вас. Теперь придется переменить мнение. Мой сын никогда не допустил бы подобной ужасающей глупости, да еще в романтических делах.
Брэдборн сердито насупился:
– И что вы мне предлагаете? Шантажировать ее, чтобы она вернулась?
– Уж лучше это, чем вообще ничего. – Рэндольф покрутил головой. – Верно, наша дорогая Харриет – большая оригиналка, но ведь она все равно женщина! Все женщины хотят, чтобы их умоляли и давали почувствовать их значимость.
– Я сказал ей, что буду любить…
Рэндольф снова разразился хохотом, глядя в потолок.
– Вы ей сказали, что будете… да сохрани ее Господь от таких переживаний! – Он резко наклонился вперед и сделался серьезным. – Слушайте, Брэдборн. Харриет вас любит. Она фактически сказала мне это еще там, в Рочестере. И если ваша реакция на нее тогда и ваше кислое лицо сейчас хоть о чем-то говорят, вы ее тоже любите. – Карета замедлила ход, но Рэндольф никак не показал, что знает о приближении к тюрьме, которая станет ему домом до конца дней. – Когда подобное случается, джентльмен, черт вас возьми, не соглашается так запросто больше никогда с ней не видеться. Идите к ней, и она станет вашей навеки. – Он с достоинством фыркнул. – Чтобы это понимать, не нужно писать любовные сонеты.
Очередной стражник, такого же сложения, как и те, что запихивали Рэндольфа в карету, рывком распахнул дверцу и приготовился вывести его.
– Забирать арестанта, сэр? – спросил он Брэдборна.
– Погодите. – Теперь вперед наклонился Бенедикт. – У него есть кое-что, нужное мне. – Рэндольф удивленно заморгал, и сыщик ухмыльнулся. – Я не говорил, что не собираюсь идти к ней, Рэндольф. Просто чтобы это сделать, мне нужно кое-что найти.
Из дневника Харриет Р. Мосли.
Хорошенько подумав, я решила отречься от кое-каких вещей, написанных мной несколько дней назад. Я очень не хочу, чтобы особняк Рочестеров сгорел до основания сто лет назад, лишив меня этим возможности появиться в нем так много времени спустя. Я не хочу, чтобы сэр Оскар Рэндольф никогда не существовал, – в это пожелание входят и его сочинения, которые (несмотря на его гадкие поступки) я все равно люблю, и шантаж, с которым разбирался мистер Бенедикт Брэдборн.
Что касается последнего – я не хочу, чтобы я никогда его не встречала. Я люблю Бенедикта. Вполне возможно, что он тот единственный мужчина, которого я буду любить всегда. Может быть, в один прекрасный день я научусь ценить то, что мы с ним провели вместе несколько волнующих дней. А пока мне придется смириться с тем, что в моей груди постоянно болит, словно в нее каким-то тяжелым, удушающим грузом вдавливаются тысячи иголок.
Записывая это в дневник, Харриет услышала, как открылась и захлопнулась входная дверь, и решила, что к Августе, как обычно, пришел мистер Максвелл Дарси. Через несколько минут она с удивлением услышала, что в ее дверь легонько постучали.
Она подумала, не притвориться ли спящей, хотя комнату и заливал солнечный свет.
– Харриет! Я знаю, что ты не спишь. Я вхожу.
Дверь бесшумно отворилась, и на пороге появилась женщина со спокойными карими глазами. Эта самая женщина больше месяца назад наблюдала за тем, как Харриет покупает знаменитую «Книгу для любовников».
– Привет, Эбби, отлично выглядишь. Похоже, супружество пошло тебе на пользу.
Очаровательный носик сморщился.
– Мы с Кальвином все время ссоримся. Он уверяет, что я распоряжаюсь им, словно слугой.
– Так он и был твоим слугой, – напомнила Харриет.
– Мне кажется, – кивнула Эбби, – что лучше бы мы с ним и дальше придерживались отношений хозяйка – слуга.
Xappиет подумала о муже Эбби, маркизе, с которым она познакомилась, когда он прятался под личиной дворецкого. Кальвин Гаррет был худощав, мускулист и привлекателен настолько, что Харриет впервые в жизни пожалела о нехватке средств на слугу.
Она усмехнулась:
– Включая все романтические преимущества, разумеется.
– Разумеется. – Эбби усмехнулась в ответ, но тут же посерьезнела. – Мы с Августой собираемся в кафе. Ведь ты пойдешь с нами, да?
Харриет скорчила гримасу:
– Не думаю, что я…
Абигайль подняла руку, чтобы помешать отговоркам.
– Ты сидишь в комнате и прячешься от людей со дня возвращения. Все о тебе тревожатся, а больше всех – Августа. Она так свирепо оберегает твое уединение, что мне пришлось с ней здорово поспорить, чтобы подняться. – Эбби покачала головой. – Я знаю, что такое сердечная боль, но нельзя же всю жизнь быть несчастной!
На улицах и аллеях было столько народу, что едва протолкнешься. Женщины делали покупки и тащили кучи свертков. Мужчины оживленно покидали свои конторы, аккуратно надев шляпы и сунув под мышку сложенный номер «Пост».
Три подруги улучили наконец момент и, искусно лавируя, перебрались с Парк-лейн на более спокойные дорожки парка. Харриет чувствовала облегчение от того, что подруги наконец перестали донимать ее, то тревожно поглядывая, то ласково похлопывая по спине.
– Полагаю, – пробормотала вполголоса Абигайль, – что я впервые в жизни вижу женщину выше тебя ростом, Харриет.
– И в самом деле, – согласилась пораженная Августа.
Харриет скривилась, посмотрев в ту сторону, куда указали подруги.
– Ни к чему с таким изумлением говорить о существовании подобных чудищ.
Августа хихикнула.
Харриет нахмурилась, глядя, как незнакомка в широкополой шляпе и розовой шали шагает по дорожке, через несколько футов соединяющейся с их тропой. Платье сидело на ней неуклюже, еще хуже, чем обычно сидели платья на самой Харриет. Когда шаль соскользнула с одного плеча, показался рукав, не только слишком короткий, но и чересчур узкий. Незнакомка, приблизившись, поправила шаль, и красная ткань платья опасно натянулась по швам. Харриет широко распахнула глаза, заметив поразительно большой бицепс.
– Это мужчина, – прошипела она так, чтобы ее услышали только подруги.
– Что? – поразилась Августа.
Незнакомка, чей пол их так смутил, ступила на траву совершенно в мужской манере. Три подруги, проходя мимо, вытянули шеи, глядя на нее. Она беззаботно посмотрела на них и пошла дальше, помахивая шелковым ридикюльчиком, болтавшимся на обтянутой перчаткой руке.
Все трое одновременно отвернулись, едва сдерживая усмешки.
– Это точно мужчина, – заявила Августа.
– Или самая странная женщина на свете, – добавила Харриет.
– Ну уж нет – с бородой-то? – Абигайль, обычно спокойная и сдержанная, тряслась от смеха.
– Когда я была маленькой, я видела на карнавале бородатую женщину!
– Прелестно. Теперь я каждый вечер буду проверять в зеркало свое лицо и одалживать у Кальвина бритву.
– Как по-вашему, – оглянулась Августа, – зачем это он так вырядился?
– Может, ему это нравится.
Харриет негромко фыркнула.
– Я не люблю носить чулки, но приходится. Представить себе не могу, чтобы кто-нибудь надевал их ради удовольствия.
Вслед за Августой она слегка повернулась, чтобы посмотреть на странного мужчину. В этот самый миг двое молодых людей, одетых в темное, подошли к нему с двух сторон. Один ударил предполагаемую леди в грудь, а второй вырвал у нее из рук ридикюль.
Августа ахнула, а Харриет круто повернулась, удивив Абигайль, не заметившую нападения.
– Стоять! – вполне мужским голосом гаркнул одетый в платье незнакомец.
Юнец, ударивший его, заметно растерялся, и мужчина, воспользовавшись этим преимуществом, схватил его. Второй молодой человек, все еще державший в руке сумочку, отскочил в сторону и припустил туда, где стояли три подруги.
– Черт побери! – выругалась Харриет – он мчался прямо на Абигайль, которая не выдержит удар так же легко, как крупный мужчина. Не задумываясь, Харриет метнулась вперед и загородила подругу.
Она задержала дыхание, готовясь к столкновению, и тут краем глаза уловила какое-то движение. Из густых зарослей выбрался еще один мужчина, не в платье, а в черной форменной одежде. Он бежал быстро и прежде, чем вор столкнулся с Харриет, врезался в бандита всем весом своего тела.
Августа негромко вскрикнула, когда эта парочка покатилась по земле, задев край ее юбки. Воришка – теперь, увидев его так близко, Харриет решила, что ему лет семнадцать, не больше, – начал сопротивляться, едва упав на землю. Но одного удара кулака хватило, чтобы он потерял сознание.
Сердце Харриет отчаянно заколотилось еще до того, как мужчина в форме повернулся к ним, и даже до того, как он полез в карман кителя, чтобы вытащить очки.
Глава 45
– Бенедикт!
Он услышал удивленный шепот и едва не разорвался между желанием схватить Харриет и покрыть ее лицо тысячью поцелуев – и просто хорошенько ее встряхнуть. Единственное слово – и он сразу вспомнил каждое мгновение, мускулы его напряглись при воспоминании о том, как она выкрикивала его имя, крепко обхватывая ногами его бедра и вонзая ногти в спину. Понимая свое преимущество – он увидел Харриет и ее спутниц, когда они вошли в парк, и запросто мог бы упустить карманника, если бы вовремя не спохватился Бенедикт дал ей время свыкнуться с мыслью, что они опять встретились. Возможно, она думала, что больше никогда его не увидит. И опять у него имелось преимущество – он-то точно знал, что не позволит ей с такой легкостью уйти из его жизни.
Переведя взгляд на ее лиф, он гадал, колотится ли у нее сердце так же сильно, как у него, и задыхается ли она, как и он.
– Должно быть, вы мистер Бенедикт Брэдборн?
Бенедикт отвел глаза от судорожно вздымающейся груди Харриет.
Одна из подруг, сопровождавших Харриет, изящно шагнула вперед и протянула ему руку без следа неуклюжести, какую следовало бы ожидать от человека со скобами на ноге.
– Харриет так много рассказывала нам о вас.
– Правда? – Он вскинул бровь, пожал леди руку и поклонился. Было некое утешение в том, что Харриет о нем говорила.
Эбби кивнула. В ее очаровательных глазах блестел интерес.
– Вы спасли ее от ужасного падения. Меня зовут Абигайль Гаррет, а это, – она показала на вторую подругу, – Августа Мерриуэзер.
Августа улыбнулась, но ничего не сказала, переводя взгляд с Харриет на Бенедикта и обратно.
– Мы ваши должницы, сэр, – говорила между тем леди Гаррет, словно не стояла рядом с подругой, потрясенной до немоты, и Бенедиктом, с трудом оторвавшим взгляд от вышеупомянутой подруги.
– Я был рад это сделать, – ответил Бенедикт, перемещая взор на губы Харриет.
Они слегка приоткрылись для вдоха.
– Брэдборн! – окликнул его сзади Дуглас. Бенедикт оглянулся и увидел, что тот уже снял с себя платье жены и затолкал его в шляпку. – Готов отвести этих парней в тюрьму?
Бенедикт быстро кивнул и повернулся спиной к трем подругам прежде, чем Харриет сумела справиться с выражением душевной боли на лице, от которой брови ее заломились, а глаза наполнились слезами.
Бенедикт стиснул зубы.
– Прошу прощения.
– Было приятно познакомиться, мистер Брэдборн, – сказала Августа Мерриуэзер.
– Мисс Мерриуэзер, леди Гаррет. Харриет. – Произнеся это имя, Бенедикт улыбнулся и протянул молчавшей Харриет руку. Это ее удивило, и она машинально сунула свою ладонь в его руку. Он нежно пожал ее; пальцы без перчаток оказались ледяными и очень мягкими.
– Я… – Ее голос сорвался; она замолчала и набрала полную грудь воздуха. Вымученная улыбка была жалким подобием тех улыбок, которые она так щедро дарила ему раньше. – Я рада, что у вас все хорошо, Бенедикт.
Бенедикт ничего не смог с собой поделать: он шагнул вперед и оказался вплотную к Харриет. Прижавшись щекой к ее виску, он выдохнул ей прямо в ухо:
– Совсем не так хорошо, как может показаться, – и быстро отвернулся, чтобы не поставить их обоих в неловкое положение, сказав – или сделав – что-нибудь еще. Однако успел заметить трепетание ресниц, обрамлявших зелено-коричневые глаза, и широкую, возбужденную улыбку мисс Августы Мерриуэзер.
Две молодые женщины шли рука об руку. Они вышли из-за угла в ярких всплесках небесно-синего и светло-красного, в совершенно одинаковых шляпках – за исключением лент, совпадающих по цвету с платьями. Они на мгновение замешкались, сверяясь с небольшим обрывком бумаги в руках у одной из них и всматриваясь в номера домов, и снова затопали сверкающими полуботиночками.
Харриет, услышав стук каблучков по тротуару, на минутку оторвалась от цветочных горшков и ведерка со свежей землей. Глядя на прогуливающуюся элегантную парочку, она вдруг отчетливо представила себя со стороны – в платке, повязанном на голову на манер судомойки (чтобы волосы не падали на лицо во время работы). Она провела тыльной стороной ладони по щекам, чтобы стереть с них землю, и снова обратила внимание на цветочный горшок у себя на коленях.
– Бедный мой цветочек, – грустно сказала Харриет побуревшему, сгнившему растению, смутно напоминавшему шишковатую змею. – У тебя не было ни единого шанса.
Она бесцеремонно вывалила погибший цветок – и ведь предупреждала же подарившую его месяц назад Эбби, что не сумеет его сохранить! – в ведерко с землей, перемешала небольшой лопаткой почву и снова стала заполнять горшок.
Вздохнув, Харриет повернулась к ярко-зеленому, усаженному шипами растению, которое Эбби принесла ей вчера.
– Это алоэ, – заявила Эбби. – Единственное растение, которое ты не сумеешь погубить, Харриет Мосли. Я точно знаю.
Харриет, осторожно взяв в руки маленькую веточку с пухлыми листьями и заталкивая ее в освободившийся горшок, очень в этом сомневалась.
На нее одновременно упали две тени. Харриет, прикрыв лицо перчаткой, взглянула вверх.
– Очаровательное растение, – сказала одна из девушек, с волосами скорее рыжими, чем каштановыми.
– Очень красивое, – согласилась вторая, с волосами скорее каштановыми, чем рыжими.
– Оно и недели не протянет, – отозвалась Харриет, посмотрев на обеих, – несмотря на разный цвет волос, глаза у них были одинаково карими. – Вы заблудились?
– Не думаю. – Одна из девушек посмотрела на номер дома, прибитый над дверью.
– Мы ищем леди по имени Харриет Мосли, – сказала вторая.
– Это никакая не леди, – ответила Харриет, отряхивая землю с рук и поднимаясь на ноги. – Это я.
Девушки переглянулись каким-то особым таинственным взглядом и заулыбались еще радостнее.
Харриет стянула с рук садовые перчатки, притворяясь, что не замечает на них пятен и не видит, как ужасно они выглядят по сравнению с чистенькими белыми перчатками незнакомок, и посмотрела на девушек внимательнее. Они были очень хорошенькими – такими земными и теплыми, но при этом – может быть, потому что так походили друг на друга – немного странными.
– Пожалуйста, позвольте нам представиться, – сказала та, что была скорее каштановая, чем рыжая. – Меня зовут Оливия Старкер, а это Сара Элизабет Старкер.
– Мы сестры, которые вышли замуж за братьев, – пояснила Сара Элизабет.
– Понимаю. – На самом деле Харриет ничего не понимала. – Мы раньше встречались?
– Мы только слышали о вас, – Оливия немного наклонила голову, – от нашего брата.
Сара Элизабет добавила:
– До замужества мы носили фамилию Брэдборн, как и Бенедикт.
Харриет уставилась на сестер.
Поскольку она молчала, Сара Элизабет снова заговорила:
– Мы очень хотели познакомиться с леди, пленившей его сердце.
Харриет не выдержала:
– Это какая-то шутка?
– Нет, – ответила Оливия, – но если послушать Бена, то в вашем обществе всегда бывает очень весело, мисс Мосли.
– Бена? – Харриет чувствовала, что ее замешательство усиливается – сестры смотрели на нее выжидательно, словно думали, что она вот-вот выкинет какой-нибудь юмористический номер.
Сестры снова спокойно переглянулись, и Сара Элизабет сказала:
– Наш брат так говорит о вас, что мы легко представили себе, что вы за женщина, и уже предвкушаем, как вы станете членом нашей семьи.
– Вы ненавидите Бенедикта, мисс Мосли? – напрямик спросила Оливия.
– Нет. – Харриет с удивлением поняла, что ее слова опережают мысли. – Совсем наоборот.
Сестры с одинаковым удовлетворением кивнули.
И тогда с поразительным отсутствием стыда при обсуждении личных дел с двумя незнакомками Харриет ткнула себя в грудь:
– А он меня ненавидит?
Одинаковые улыбки превратились в ухмылки, очень похожие на ухмылки брата, который их вырастил. Оливия замотала головой, а Сара Элизабет сказала:
– Он бы не попросил нас прийти сюда и убедиться, что с вами все в порядке, если бы ненавидел вас.
Глава 46
– Должна признаться, – сказала Харриет, – они показались мне немного странными.
Августа оторвалась от шитья.
– Они близнецы? Близнецы иногда возбуждают тревогу в людях. Помнишь сестер Пачули? Вечно они заканчивали друг за дружку предложения и обменивались тайными взглядами. От них просто в дрожь бросало.
– Нет. – Харриет дописала предложение и закрыла дневник. – Думаю, все дело в том, что они чересчур серьезно хотели со мной познакомиться.
– Потому что, как они выразились, ты пленила сердце их брата.
Харриет оглянулась на подругу.
– Я тебе этого не говорила.
– Я подслушивала у окна, – бесстыдно пожала плечами Августа.
Харриет отодвинулась от стола и помолчала, постукивая пальцами по сиденью стула.
– Августа?
– Что?
– Мне его не хватает.
– Ну разумеется. Он пленил твое сердце точно так же, как ты пленила его.
Харриет не встала, а, поерзав на стуле, села боком и положила руку на спинку, чтобы лучше видеть подругу.
– Я не знаю, что мне делать.
– Можно устроить так, чтобы тебя арестовали. – Августа серебряными ножницами обрезала нитку.
– Он мне не верит. Наверное, считает меня сумасшедшей.
Августа посмотрела на нее из-под насупленных бровей:
– И ты говоришь, что, несмотря на это, он готов провести с тобой всю оставшуюся жизнь? Он принимает тебя такой, какая ты есть. Это ты не приняла Брэдборна таким, какой он есть, – скептиком, если можно так выразиться, неверующим.
Харриет подперла голову рукой и зажмурилась.
– Думаю, нелегко, – продолжала лучшая подруга, – видеть то, что ему приходится видеть по работе. Вероятно, он то и дело сталкивается с вурдалаками в человечьем обличье, поэтому не может с легкостью поверить в то, что нельзя потрогать или увидеть. И хотя его сестры об этом не заикнулись, похоже, им довелось пережить тяжелые времена, а Брэдборну пришлось быстро повзрослеть, чтобы заботиться о них. Сомневаюсь, что у него было время рассказывать у камина истории о привидениях.
– Я идиотка, – простонала Харриет.
– Нет. Но в обожаемых мною романах влюбленным женщинам, которые никогда раньше не любили, поначалу приходится нелегко.
В дверь постучали.
– Я открою. – Харриет встала со стула, не обратив внимания на сочувственный взгляд лучшей подруги. Впрочем, она не сомневалась, что Августа отложила шитье и пошла за ней следом.
Харриет открыла парадную дверь.
– Добрый день, – сказал Бенедикт.
Харриет захлопнула дверь.
Она круто повернулась, прижавшись спиной к двери. Сердце колотилось как бешеное. Встревоженные, широко распахнутые глаза смотрели на Августу.
– Что мне делать?
– Молись, чтобы ты не сломала ему дверью нос. – Августа улыбалась во весь рот.
– Не смешно. – Харриет безумными глазами шарила по сторонам. – Подержи дверь.
– Зачем? – с любопытством спросила подруга, быстро встав на место Харриет и подперев дверь спиной.
– Я выскочу через окно гостиной.
– Но ты только что сказала…
– Харриет! – позвал Бенедикт через дверь. Он не кричал, но его голос каким-то образом проникал сквозь дерево. – Открой дверь, или я буду вынужден ее выбить.
Харриет вздрогнула, остановилась и посмотрела на вход.
– Лучше отойди, Августа. Для человека в очках у него на удивление сильные мускулы.
Августа счастливо кивнула и распахнула дверь.
– Добрый день, мистер Брэдборн, – поздоровалась она, словно ничего не случилось. – Как приятно снова видеть вас!
– Мисс Мерриуэзер. – Он снял шляпу и нашел взглядом Харриет, стоявшую в глубине прихожей.
– Прошу прощения, Бенедикт. – Харриет выдавила из себя сухой смешок. – Это ветром захлопнуло дверь.
Он вскинул бровь и помолчал, словно привлекая внимание к совершенно неподвижному воздуху.
– Вы живете где-то поблизости? – вежливо спросила Харриет.
– Нет. Я живу в другой части города, – ответил Бенедикт. – Я пришел повидаться с тобой.
Августа кашлянула.
– Если вы оба меня извините, я пойду поставлю чайник. – Она протиснулась мимо Харриет, кинула на подругу многозначительный взгляд и скрылась в кухне.
Бенедикт все еще стоял за дверью, вскинув бровь. Харриет смотрела на него, мучительно понимая, как отчаянно ей не хватало этого сильного, спокойного лица.
– Харриет.
– Да?
– Ты не пригласишь меня войти? – Он вытащил из кармана небольшую коробку. – Я принес тебе подарок.
– У вас очень славный дом, – искренне сказал Бенедикт.
В доме, в котором Харриет жила вместе с Августой Мерриуэзер, царил уютный беспорядок. Вдоль одной стены вытянулись книжные полки. Половину книг составляли романы и поэмы романтического характера, а вторую половину – романы ужасов о привидениях и гоблинах. Бенедикт устроился напротив Харриет в кресле с высокой спинкой и заплаткой на подлокотнике. Сама Харриет сидела, идеально выпрямив спину, хотя на диванчике лежали очень мягкие на вид подушки.
Августа вышла из кухни с подносом, на котором стояли две изящные чашки. Она даже и не попыталась скрыть многозначительную улыбку, обращенную к подруге, поставила чашки и вернулась на кухню.
– Если вы хотите сказать мне что-нибудь личное, лучше промолчать, потому что Гас подслушивает, – вежливо сообщила Харриет.
– Если хочешь, я могу уйти! – крикнула из-за двери Августа.
– Я не могу сказать тебе ничего такого, за что потом будет стыдно перед другими, – невозмутимо парировал Бенедикт.
И мог поклясться, что услышал из-за двери восхищенный возглас.
– Как поживаете? – сделав глоток чая, вежливо осведомилась Харриет.
– Ужасно, – все так же невозмутимо ответил он. – Потому что мне не хватает тебя.
Она удивила его, сказав.
– Я тоже тосковала по тебе, Бенедикт.
Он встретился взглядом с ее очаровательными коричнево-зелеными глазами, встал, взял чашку Харриет и поставил обе чашки на стол, а потом сел рядом с ней. Она повернулась к нему лицом.
– Боюсь, я повела себя очень глупо, когда уехала от тебя. Ты не виноват, что не веришь…
Бенедикт ладонью закрыл ей рот. Харриет скосила глаза, глядя вниз, на его пальцы, и он подавил смешок, борясь с желанием заключить ее в свои объятия, опустил руку и протянул ей подарок.
– Прежде чем ты что-нибудь скажешь, открой его. Это запоздавший подарок на твой день рождения.
Харриет с озадаченным видом кивнула и аккуратно развязала бант.
Харриет открыла коробку, и в глазах ее сверкнуло понимание. Она вынула из коробки часы. Золото от времени потемнело, изящный орнамент стерся от частого использования.
– Ты не должен был мне это дарить. Это принадлежало твоему лучшему другу.
Он сказал:
– И сейчас принадлежит.
Харриет подняла на него глаза.
– Посмотри на это.
Бенедикт усилием воли заставил себя не обращать внимания на отчаянное желание обнять ее и большим пальцем открыл крышку часов.
– Можешь прочесть?
Харриет наморщила лоб, повернув часы к падавшему из окна свету.
– «Моему возлюбленному Уоррену, – произнес Бенедикт. – Твоя навсегда, Аннабель».
У Харриет была необыкновенно красивая улыбка, ярче, чем струившийся в комнату и падавший ей на лицо солнечный свет.
– Я была права.
– Ты была права. Что бы ни случилось в доме столько лет назад, я не верю, что Рочестер убил свою жену. Будь он таким жестоким, я сомневаюсь, чтобы она решилась тайком ходить в деревню и заказывать для него подарок.
– Да, – кивнула Харриет.
– Но как ты это узнала?
Харриет искоса посмотрела на него, и Бенедикт набрал побольше воздуха в грудь.
– Я думал об этом все то долгое время после нашего расставания. Как ты узнала, что в доме не произошло никакого убийства, и – что гораздо важнее – как ты сумела освободиться от веревок, которыми связал нас Куинн? Мы едва могли шевельнуться и, уж конечно, не справились бы с веревками. Объяснить это можно только одним – там происходило что-то странное.
– Бенедикт, ты совсем не обязан…
– Знаю, но я верю тебе, Харриет. – Он улыбнулся. – А с другой стороны, любящий поверит, что небо зеленое, а трава синяя, если этого потребует объект его желаний.
Харриет взяла его лицо в ладони, глядя с такой любовью, что Бенедикт проклял все то время, что прошло без нее, и прильнула к его губам. Его пальцы глубоко зарылись в ее густые волосы, губы приоткрылись, и того времени, что они прожили врозь, просто не существовало.
Когда он отодвинулся, губы Харриет были красными и влажными, а глаза сверкали.
– Я так тосковала по тебе, Бенедикт! Так сильно, что решила – уже не важно, что ты считаешь меня ненормальной, лишь бы мы были вместе.
– О! – Бенедикт попытался выдержать серьезный тон, но у него ничего не получилось. – В глубине души я по-прежнему думаю, что ты сумасшедшая.
Харриет скорчила гримасу:
– И кто ты тогда, если любишь такую, как я?
Он посерьезнел.
– Я один из самых счастливых людей на земле.
Казалось, что Харриет сейчас заплачет, но тут из соседней комнаты раздался восторженный и совсем неподобающий женщине вопль.
Эпилог
Они почти доехали до Рочестер-Холла, когда Бенедикт небрежно потянулся за номером «Пост», лежавшим на противоположном сиденье. Он открыл газету более шумно, чем требовалось, и кашлянул.
– «Долгожданный роман печально знаменитого писателя Рэндала С. Шупа поступил в продажу вчера утром. Толпы, ринувшиеся в книжные лавки, чтобы купить книгу, были больше, чем когда-либо раньше. Можно только догадываться, в чем причина; скорее всего в том, что писателя под его истинным именем – Оскар Рэндольф – недавно осудили и заключили в тюрьму за вымогательство и убийство».
Харриет дремала, положив голову на плечо Бенедикту и наслаждаясь теплыми солнечными лучами, проникавшими через окно кареты и ласкавшими ее щеки. Она открыла глаза и всмотрелась в пролетавший мимо пейзаж – застывшие деревья и толстый снежный покров.
– Бенедикт, я знаю про новую книгу, и мне совершенно неинтересно. Ни к чему…
– «Поклонникам, похоже, все равно, откуда лишенный свободы писатель черпал идеи для продолжения своих трудов, – читал дальше Бенедикт, словно Харриет его не перебивала. – Читатели последнего романа утверждают, что это его лучшая книга. Многие думают, все дело в том, что частный детектив Виктор Ченнинг встретил достойного соперника в лице умной и веселой героини. Мэри Элис Г. Рот приятно отличается от страдающих девиц, обычно украшающих страницы романов Шупа. Она независима, ловка и носит одежду, которая никогда не сидит на ней как следует. Писатель не рискнул зайти слишком далеко, изменив обычной концовке романа, но Мэри Элис наверняка пленит сердца читателей так же, как пленила сердце Ченнинга».
Бенедикт опустил газету и вскинул бровь, глядя на уютно прижавшуюся к нему Харриет.
Карета замедлила ход. Утрамбованный снег сменился камнем – они приближались к особняку.
– Значит, он не дурачился, когда интересовался моим мнением, – сказала Харриет.
– Не дурачился. – Бенедикт наклонил голову. – Даже я заметил, как из твоего имени получилась Мэри Элис Г. Рот.
Харриет ухмыльнулась.
Карета остановилась. Бенедикт наклонился, чтобы подтянуть повыше шерстяной шарф Харриет, и только после этого открыл дверцу.
