Харриет шла, перекинув через руку шаль, и держала в руке последний роман Шупа. Она спустилась вниз по лестнице и взялась за ручку парадной двери.
      – Мисс Мосли!
      Харриет едва не подскочила от неожиданности. Она прижала книгу к бурно заколотившемуся сердцу и повернулась навстречу Байрону Эллиоту. Он, улыбаясь, стоял у подножия лестницы, и Харриет вдруг подумала, не шел ли он за ней все это время такой одинокой тенью.
      Его лучезарная улыбка увяла.
      – С вами все в порядке?
      Харриет кивнула, стараясь принять беззаботный вид. Может быть, истории о привидениях и бессонные ночи уже сказываются на ее внешнем виде?
      – Все чудесно, – ответила она, убеждая больше саму себя, чем собеседника.
      – Великолепно! – Эллиот подошел ближе, похлопывая шляпой по ноге, и посмотрел сначала на шаль Харриет, а потом на прижатую к груди книгу.
      Харриет показалось, что его взгляд задержался на обнаженном участке тела над лифом, но она отвергла эту мысль.
      – Я хочу прогуляться, – объяснила она. – Думаю, что смогу найти красивое, спокойное местечко и почитать там.
      Эллиот поднял брови.
      – Мне посчастливилось обнаружить отличное место, там можно наслаждаться и великолепием природы, и печатным словом. – Он снова глянул на книгу Харриет и наморщил лоб. – Это не роман ужасов?
      Давненько никто не проявлял неприязни к тому, что она читает. Харриет вздернула подбородок.
      – Именно он. Собственно, после приезда сюда я еще сильнее полюбила книги Рэндала С. Шупа.
      – А. Ну, не важно. – Его зеленые, как нефрит, глаза снова поймали ее взгляд. – Итак, мне известно идеальное для вас место. – Эллиот склонил голову. – Вы позволите сопроводить вас туда, мисс Мосли?
      Харриет слушала его рассеянно. Ее внимание было приковано к его блестящим черным волосам. Когда он наклонился, локоны, столь аккуратно вьющиеся надо лбом, сдвинулись, обнажив значительную лысину. Интересно, подумала Харриет, значит, он так искусно укладывает волосы не только из-за моды, но и для того, чтобы прятать грозящую ему плешивость?
      – Мисс Мосли? – Эллиот выпрямился и поправил локоны.
      – Я буду рада вашему обществу, мистер Эллиот, – вежливо произнесла Харриет, хотя мечтала побыть одна.
      Эллиот с привычной непринужденностью надел шляпу и предложил Харриет руку. Он открыл дверь, они вышли на солнышко, и Байрон остановился, улыбнувшись Харриет.
      Ему приходилось высоко задирать подбородок.
      – Вы весьма высокого роста, мисс Мосли.
      – Мне об этом часто говорят.
      – Собственно говоря, я еще никогда не встречал таких высоких женщин.
      Харриет улыбнулась.
      – В длинных ногах есть свои преимущества, – сказала она, вспомнив о том, как полезна бывала своим подругам, когда приходилось развешивать на стенах картины и ставить книги на верхние полки.
      – Я в этом уверен. – Эллиот фыркнул, очевидно, подумав о том же самом.
      Они с Рэндольфом шли из сада и могли бы и не заметить эту парочку, выйди те на минуту раньше. Подходя к застекленной двери, как раз перед тем, как холодные серые камни дома перекрыли вид, Бенедикт уловил какое-то движение на западной лужайке. Он бы не обратил внимания на пару, идущую под руку из дома, не будь женщина на целый фут выше мужчины.
      Бенедикт резко остановился и обернулся, глядя на пару. Он нахмурился, в груди заклокотало темное волнение.
      Легкий ветерок донес до него аромат цветов и роскошной зелени, а вместе с ними смех Харриет.
      Бенедикт не мог припомнить, чтобы когда-то раньше ревновал. Это чувство, задевавшее сердце, сбивало его с толку.
      – Как по-вашему, что извлекают из этого мужчины вроде Байрона Эллиота?
      – Что? – бросил Бенедикт с резкостью, которую не сумел скрыть.
      Рэндольф подошел и встал рядом – руки в карманах, сигара в уголке рта.
      – Одеваясь как щеголь и заучивая наизусть поэмы, написанные другими?
      Бенедикт недоверчиво посмотрел на него:
      – Он учит наизусть стихи?
      – Я слышал, как в гостиной он читал мисс Пруитт стихи Шелли и Китса.
      Бенедикт нахмурился еще сильнее. Эллиот и Харриет остановились – он закутывал ее плечи шалью.
      – И все время ошибался, – говорил в это время Рэндольф. – Вместо того чтобы назвать поэму «Ода соловью», он сказал, что это «Ода петуху».
      Несмотря на простоватое выражение лица Рэндольфа, глаза его поблескивали весельем. Бенедикт фыркнул.
      – Мне кажется, – продолжал Рэндольф, – что этот тип проводит у зеркала больше времени, чем мы с вами, вместе взятые. А может, больше, чем вы, я и Харриет, вместе взятью.
      – Он мне не нравится. И мне не нравится, что он постоянно глазеет на Харриет.
      – Вы тоже постоянно глазеете на Харриет. – Правильно поняв выражение лица Бенедикта, Рэндольф вздохнул. – Харриет не зеленая девчонка, не какая-нибудь Элиза Пруитт. Думаю, она уже сталкивалась с типами вроде мистера Эллиота. Она кажется мне человеком, кое-что знающим об этом мире, и… в конце концов, она выберет лучшего.
      – Лучшего? – Бенедикт посмотрел на писателя.
      Тот усмехнулся:
      – Вас, Брэдборн. – Его густые брови изумленно поползли вверх, и он кивнул в сторону лужайки.
      Харриет остановилась, глядя на них, а потом подняла руку и весело помахала.
      Бенедикт и Рэндольф помахали в ответ. Рэндольф хмыкнул.

      Рэндольф посмотрел на карту, которую она выложила на стол, потом, насупив густые брови, на саму Харриет. Она покусывала нижнюю губу, он одобрительно улыбнулся.
      – Думаю, с меня достаточно, – сказал Рэндольф. – Отлично, юная леди.
      Харриет улыбнулась нетипичной для нее робкой улыбкой и собрала карты.
      – Я женщина немногих талантов, – произнесла она, разложила карты веером и, взяв одну, стала перетасовывать остальные. – И боюсь, что большая часть этих талантов весьма странная.
      Рэндольф перегнулся через стол, поднял брови и зашептал, шевеля густыми усами:
      – Вы возбудили мой интерес, мадам. Какие еще странные таланты у вас имеются? Поведайте мне подробненько.
      Харриет, которая прижимала колоду указательным пальцем, заставляя карты летать через стол и возвращаться обратно, замерла. Она посмотрела на любимого писателя и перегнулась через стол навстречу.
      – Говорят, когда я надеваю брюки, у меня отличная мужская фигура.
      Рэндольф запрокинул голову и разразился хохотом. Элиза Пруитт, сидевшая вместе со своей матерью на канапе – миссис Пруитт заставила дочь покинуть карточный стол, чтобы заняться более приличным делом, шитьем, – посмотрела на них и вздохнула.
      Рэндольф краем глаза уловил движение – кто-то вошел в гостиную – и сразу сделался серьезным. Он протянул руку и накрыл ладонь Харриет, над которой как раз выплясывала карта. Рэндольф подмигнул ей и откашлялся.
      – Брэдборн! – помахал он Бенедикту, который стоял у дверей и осматривал комнату.
      Брэдборн, как показалось Харриет, уже хотел отмахнуться, но тут перевел взгляд с Рэндольфа на нее, и глаза его под стеклами очков потемнели.
      – Не желаете присоединиться к нашей очаровательной мисс Мосли и сыграть партию в карты? – Рэндольф скорчил страдальческую гримасу. – Я уже устал потрясать бедняжку своими талантами. – И невинно улыбнулся Харриет.
      – Надо подумать. – Бенедикт мгновенно опустил глаза, ставшие задумчивыми. – Согласится ли очаровательная мисс Мосли на другого мужчину?
      Харриет кинуло в жар. Она смутно понимала, что слова Бенедикта не имеют никакого отношения к картам.
      – Да, да, – ответил вместо нее Рэндольф, поднимаясь со своего места и уступая кресло Брэдборну. – Наверняка согласится.
      Она посмотрела на севшего напротив Бенедикта. Тот взял колоду тонкими пальцами с аккуратно подстриженными ногтями.
      – Криббидж?
      Харриет с трудом удержалась от гримасы отвращения. Только не эта скучная игра!
      – Мы с сэром Рэндольфом уже убрали из колоды карты, чтобы играть в экарте, – сказала она.
      Бенедикт вскинул бровь и посмотрел на Рэндольфа, севшего рядом с миссис Пруитт.
      – А я-то считал Рэндольфа джентльменом, не играющим в азартные игры с наивным человеком.
      «С наивным?» – подумала Харриет.
      – Ба! – отмахнулся от Брэдборна Рэндольф. – Обыграйте ее. Держите пари. Повеселитесь как следует. – Он не обращал внимания на раздраженное бурчание своей соседки.
      Бенедикт посмотрел Харриет в глаза.
      – Мне было бы стыдно держать пари с леди, – весьма бодро произнес он.
      Харриет начинала закипать. Неужели Бенедикт считает ее дурой?
      – Давайте отыщем остальные карты, – говорил в это время он.
      – Что ставите, сэр? – спросила сквозь зубы Харриет.
      С канапе послышался сдержанный кашель, весьма подозрительный – словно старик приглушенно смеялся. Бенедикт моргнул.
      – Прошу прощения?
      – Я не взяла с собой ридикюль, – сказала Харриет, – поэтому придется биться об заклад без денег. – Как будто, лежи ридикюль у нее на коленях, она бы пустила деньги на ветер.
      Харриет сыграла бы партию с Бенедиктом, не выдавая свой довольно неприличный секрет. Нормальную партию в карты. Но он не верил в ее способности и тем самым преподнес ей свою голову на тарелочке.
      – Мы с Рэндольфом играли на выпивку. Проигравший проставляется. А вы что ставите?
      – Понятия не имею. – Бенедикт даже слегка развеселился.
      – Вы верхом ездите, Бенедикт? Нормально сидите на лошади?
      – Да.
      – Лично я никогда не ездила верхом. Я росла в городе, так что это искусство мне не требовалось. Если я выиграю, вы устраиваете мне верховую прогулку по угодьям леди Крейчли и окрестностям.
      – Договорились, – сказал Бенедикт, удобно устраиваясь в кресле и заинтригованно прищуриваясь.
      – А как насчет вас, сэр? Будет ли у вас особое желание, или же вы предпочтете бокал портвейна вечером?
      – Да.
      Харриет кивнула. Ставки сделаны. Она не стала сообщать Бенедикту, что этим вечером сэру Рэндольфу уже придется угощать ее вином.
      – Сдавайте, – сказала она, но тут же сообразила, что произнесла это командным тоном, и улыбнулась. – Если вы не против.
      Бенедикт некоторое время просто смотрел на нее, слегка сведя брови. Харриет почувствовала, как по спине пробежала непроизвольная дрожь, но тут он начал сдавать карты.
      Игра длилась не больше пяти минут. Харриет доставила Рэндольфу удовольствие, позволив старику выиграть первую сдачу, а в трех следующих сдачах била его как хотела. Но Бенедикту, считавшему ее слишком наивной для игры в карты, она такого удовольствия не доставила. Харриет выиграла быстро, он аккуратно положил свои карты на стол. Задремавший на канапе Рэндольф сообразил, что игра кончилась, и посмотрел на стол. А потом взревел, радостно хлопая в ладоши:
      – Ужасно, что леди бесстыдно побила вас, Брэдбери!
      Бенедикт не взглянул на него, продолжая смотреть на Харриет. Она заставила себя улыбнуться.
      – Похоже, сэр Рэндольф, и вы в проигрыше.
      Бенедикт усмехнулся, и в его улыбке появился намек на какую-то тайну. Он наклонился вперед и негромко произнес:
      – Но, Харриет, я надеялся не на вино, а на ваше мастерство.
      – На мастерство, сэр? – Она нахмурилась.
      Глаза Бенедикта заблестели, как коричневые самоцветы, его взгляд скользнул на ее губы и снова поднялся вверх.
      Губы Харриет приоткрылись, но она не смогла ничего сказать. Бенедикт снова откинулся в кресле, вскинув брови, а Харриет подумала: и кто кого переиграл?
      Бенедикт хотел сказать что-то еще, но тут вежливо кашлянул Латимер. Харриет не заметила, когда этот громадина вошел в комнату, и увидела его у стола.
      – Мисс Мосли, мистер Брэдборн, леди Крейчли хочет видеть вас в своих апартаментах.
      Харриет испытала мгновенное, почти пугающее чувство единения, когда они с Бенедиктом взглянули друг на друга. Этот взгляд очень походил на тот, которым она нередко обменивалась со своей лучшей подругой Августой. Бенедикт встал, Харриет молча последовала за ним. Она размышляла, пытаясь понять, как могло получиться, что с мужчиной, с которым она знакома всего два дня, появилось такое же чувство родства, как с лучшей подругой.
      Харриет посмотрела на Бенедикта, и он с готовностью встретил ее взгляд. Словно почуяв смуту у нее в душе, он ласково улыбнулся, и замешательство Харриет только усилилось.
      Они пошли вслед за Латимером вверх по лестнице, миновали второй этаж и поднялись на третий, отведенный леди Крейчли под ее личные апартаменты. Остановившись в начале коридора, Харриет осмотрелась вокруг. Во время первого визита было не до разглядывания интерьера. Разумеется, ведь в прошлый раз она попала сюда за полночь и сразу после столкновения с привидением.
      Сейчас, спустя несколько часов после полудня, коридор рассекали солнечные лучи, падавшие из открытых дверей. Харриет с вежливым любопытством заглядывала в комнаты.
      – И давно вы здесь работаете, мистер Латимер? – поинтересовался Бенедикт.
      – Двенадцать лет, – ответил тот голосом, более подходящим одному из чудищ леди. – Я работал на лорда Крейчли до самой его смерти.
      Харриет не могла не отметить, что при упоминании о почившем хозяине Латимер сильно опечалился.
      Дверь в конце коридора открылась, и появилась Дортеа в новом платье, не в том, что надевала утром.
      Харриет вздохнула.
      В следующее мгновение пол под ней провалился.
      Она не успела даже вскрикнуть, так резко ушла из-под ног опора. Харриет не слышала ни скрипа половиц, ни треска под ковром. Долю секунды назад пол был на месте – и вдруг его не стало.
      Харриет провалилась, и леди Крейчли закричала. Харриет взмахнула руками и ахнула от боли, ударившись локтями о края дыры. Сердце ее оказалось где-то в горле и там и осталось, когда она ухватилась за края второго ряда досок. Они прогибались и трещали под ее весом.
      – Харриет! – Бенедикт всматривался в ее лицо, свесившись вниз, и выглядел таким же испуганным, как она. Он протянул руку: – Хватайтесь!
      Чтобы ухватиться за его руку, нужно было отпустить жалкую деревяшку, в которую вцепилась Харриет, и сильно податься телом вверх. Харриет отвернулась от предложенной руки и сердито глянула на Бенедикта.
      Леди Крейчли, едва не плача, тоже опустилась на колени.
      – Держитесь, Харриет!
      Словно в издевку, доски, в которые вцепилась Харриет, опасно затрещали.
      Харриет зажмурилась.
      Доска на полдюйма надломилась, и треск ударил Харриет по ушам.
      Она закричала.
      – Что внизу? – воскликнул Бенедикт. – Прямо под нами?
      – Здесь нет второго этажа, – перепуганно ответила Дортеа. – Коридор под нами укоротили, чтобы устроить бальный зал.
      – Она пролетит два этажа, – с грубоватой прямотой пояснил Латимер.
      Как будто Харриет сама не догадалась.
      Юбка развевалась вокруг болтающихся ног. Одна туфля соскользнула с пятки, а потом и с ноги, и Харриет показалось, что прошло очень много времени до того, как туфля ударилась обо что-то внизу.
      Она открыла глаза и увидела убегающие ноги Бенедикта.
      – Держитесь, Харриет, – повторила леди Крейчли. – Не смотрите вниз.
      Харриет все-таки посмотрела вниз и заскулила. Пол бального зала был очень далеко. Как ужасно, что путешествие завершится столь преждевременно! Харриет искренне надеялась, что при падении сломает шею и покинет этот мир безболезненно.
      Харриет снова закрыла глаза, но тут пальцы ее заскользили и глаза широко распахнулись.
      Там, внизу, где только что лежала ее туфля, сейчас стояла женщина. Она смотрела на Харриет, встревоженно нахмурившись. Ее длинные волосы свободно лежали на плечах, а ниспадающее темно-красное платье делало кожу белой, как снег.
      Незнакомка приоткрыла губы, чтобы что-то сказать, но изо рта выплыло только облачко серого дыма. Харриет почувствовала, как останавливается сердце, запах горящего дерева защекотал ноздри, и тут руки соскользнули.
      Леди Крейчли пронзительно закричала. Женщина в темно-красном платье исчезла. В зал влетел Бенедикт и широко раскинул руки. Харриет упала на него, отметила, что одной рукой он подхватил ее под коленки, а второй – за спину, и тут они оба рухнули на мраморный пол.
      Харриет долго лежала у него на груди, глядя вверх, в дыру, откуда на нее смотрели леди Крейчли и Латимер.
      – Вы видели эту женщину? – спросила она почти небрежно.
      После пробежки по лестнице Бенедикт тяжело дышал.
      – Какую женщину?
      Харриет боялась, что услышит именно это.

      Харриет сильно прикусила нижнюю губу и зажмурилась, преодолевая боль.
      Бенедикт оказывал ей первую помощь. Харриет здорово сражалась с болью, и хотя раза два слезы наворачивались ей на глаза, ни одна слезинка так и не поползла по щеке. Ничего удивительного, что эта необычная женщина продемонстрировала такую силу духа, но Бенедикту казалось, что он чувствует ее страдания собственным сердцем.
      Он выдернул последнюю занозу из ее локтя, и Харриет дернулась.
      – Все, Харриет, – сказал Бенедикт, положив щепку длиной больше дюйма на стол, где уже лежала дюжина таких же. – Это последняя.
      Она подняла ресницы, их взгляды встретились, и Бенедикт мог поклясться, что услышал шелест пшеничного поля и ощутил, как по щеке мазнуло солнечным лучом.
      – Бедняжечка, – причитала леди Крейчли, выжимая чистую махровую тряпочку и протягивая ее Брэдборну. – Бедняжечка.
      Они сидели в кухне Латимер стоял, прислонившись к дальней стене. Он смотрел на свои башмаки и не шевелился до тех пор, пока Дортеа не стала заваривать чай.
      – Со мной все хорошо. – Харриет ободряюще улыбнулась Дортее, но, когда Бенедикт осторожно прижал влажную салфетку к ее ссадинам, поморщилась.
      Промыв раны, Бенедикт забинтовал Харриет руку.
      – А вы-то как? – Харриет удивила его вопросом.
      – Что? – В первый момент Бенедикт даже не понял, о чем она.
      – Я же не перышко, Бенедикт, – усмехнулась Харриет. – Поразительно, что вы не покалечились, поймав меня.
      Он помотал головой, сосредоточив все внимание на аккуратной повязке. Если вспомнить, как Харриет падала, как сердце его чуть не остановилось, когда она рухнула вниз, а потом – как мягко ее тело прижималось к нему… Бенедикт не помнил, жестким ли был пол.
      – Просто не знаю, как это могло случиться, – сказала Дортеа. Латимер поставил на стол поднос с чайными принадлежностями, – Только что вы были тут, а потом раз – и исчезли. Я так перепугалась за вас, дорогая. А что могло бы произойти, не успей Бенедикт вниз!
      Когда Харриет подносила чашку ко рту, руки ее задрожали, и чай расплескался.
      Бенедикт быстро протянул руку, чтобы помочь; он обхватил пальцы Харриет и поднес ей чашку.
      – Бедняжка, – повторила Дортеа, покачивая головой.
      – Полы во время ремонта перестилали? – спросил Бенедикт, отводя взгляд от влажных губ Харриет. – Я бы с радостью встретился с человеком, сделавшим такую дрянную работу!
      Леди Крейчли покачала головой.
      – При пожаре пострадала другая сторона здания. В те времена пользовались другой лестницей. Именно она и сгорела, и тогдашний вход в дом тоже. Мои апартаменты пожар не затронул.
      – Просто старые половицы, – сказала Харриет.
      Бенедикт не был в этом так уверен. В произошедшем было что-то подозрительное, и он не собирался так просто отмахнуться от этого.
      Тут Харриет произнесла:
      – Немного странно, что проломился участок, спрятанный под ковриком, а не какой-нибудь другой Я бы могла сказать, что кто-то пытался меня убить, не звучи это столь безумно.
      – Ничего безумного, – заявил Бенедикт, ловя ее взгляд.
      Харриет нахмурилась.
      Леди Крейчли рассмеялась, и Бенедикт подумал, что смех ее чересчур пронзителен для того, чтобы быть искренним.
      – Убийство! Ну уж нет, таких развлечений я своим гостям не предлагаю.
      – А о чем вы хотели поговорить с нами, леди Крейчли? До всего этого. – Харриет кивнула на забинтованные локти.
      – Дортеа. – Пожилая леди небрежно махнула рукой. – Вы должны называть меня Дортеа. Я хотела поблагодарить вас и мистера Брэдборна за ваши слова во время завтрака. Очень любезно с вашей стороны поддержать мою игру, я вам очень признательна.
      Венедикт увидел, что Харриет сжала губы, серьезно глядя на герцогиню.
      – Дортеа, должно быть, у вас нет друзей, иначе вы бы не удивились нашей поддержке.
      Герцогиня улыбнулась в ответ, но Бенедикту показалось, что он увидел в глубине ее глаз печаль – возможно даже, какую-то вину.
      – Это правда.
 
       Из дневника Харриет Р. Мосли
 
       Леди К. была так добра, что одолжила мне на этот вечер плащ. Он очень искусно сшит, кроваво-красного цвета, с мягким капюшоном, из нескольких слоев ткани, и вполне подойдет, чтобы скрыть забинтованные руки.
       Мне повезло, что пострадали только руки. Если бы Бенедикт не додумался помчаться вниз, чтобы поймать меня… что ж, страшно даже представить, что могло бы случиться. Когда я вернусь домой, нужно рассказать обо всем Гас, она с восторгом романтизирует мой рассказ, доведя его до сходства с теми слезливо-сиропными любовными историями, которые доставляют ей наслаждение.
       Ужасно не хочется признаваться даже самой себе (потому что эту писанину никто другой читать не будет), но, видимо, Гас поделилась со мной слишком многими из этих историй. Боюсь, что теперь от меня потребуется недюжинная сила воли, чтобы самой не романтизировать того, что произошло. В конце концов, ни один мужчина до этого ни разу не спасал мою жизнь. Собственно, и ни одна леди тоже, если уж на то пошло.

      – Некоторым из этих могильных плит насчитывается почти тысяча лет. Думаю, могил здесь гораздо больше, чем можно увидеть. Они просто никак не помечены и накладываются одна на другую. Самая старая надпись на надгробном камне, которую можно разобрать, – «889 год».
      Харриет задумчиво кивнула:
      – Хороший год, я его отлично помню.
      Лиззи, стоявшая рядом, хихикнула.
      С учетом всех обстоятельств, решила Харриет, шагая чуть позади остальной группы, рядом с Элизой, вынужденной сопровождать свою неторопливую и хмурую мать, Дортеа не могла выбрать лучшего вечера для прогулки по старинному кладбищу. Было не настолько холодно, чтобы замерзнуть, но Харриет радовалась одолженному плащу. Легкий морозец пощипывал кончик носа, при выдохе в воздухе появлялись небольшие облачка. Небо было красивого синевато-серого и фиолетового оттенка, и хотя солнце еще не совсем зашло, уже взошла полная луна. Легкий туман клубился над землей, обвиваясь вокруг ног Бенедикта, шедшего всего в нескольких футах впереди Харриет.
      – Ходят слухи, что однажды здесь был сам король Альфред Великий, – объявила леди Крейчли тоном профессионала, когда-то водившего экскурсии по музеям.
      – Если он такой великий, – пробормотала Харриет, – почему я никогда его не встречала?
      Лиззи, которой позарез требовалась улыбка, потому что ей на пятки наступала мать, снова хихикнула.
      Бенедикт оглянулся, сверкнув глазами из-под очков.
      – Вы когда-нибудь встречали короля Альфреда, сэр?
      Его губы дернулись, хотя голос остался серьезным.
      – Не встречал.
      – Ну вот, – заключила Харриет.
      – Ему пришлось сражаться с шайкой мародеров. – Дортеа остановилась в центре кладбища, повернувшись к ним лицом. Рядом стоял Латимер. – Викингов, грозивших сжечь и разграбить близлежащую деревню. – Каждое ее слово вылетало клубочками теплого дыхания. – А теперь можете осмотреться. Если кто-то хочет вернуться в дом, Латимер вас проводит. Скоро стемнеет, а надгробные плиты могут напугать человека любого возраста.
      Миссис Пруитт посмотрела на дочь:
      – В таком случае мы возвращаемся.
      Элиза не услышала – или притворилась, что не услышала. Она взяла Харриет под руку и быстро отошла от матери.
      Неподалеку Харриет заметила Эллиота. Он поймал ее взгляд, улыбнулся и пошел в их сторону, но тут из ниоткуда рядом с ним возник Рэндольф. Он оживленно заговорил с Эллиотом.
      Элиза сказала:
      – Было бы забавно, если бы мы до сих пор пользовались именами и прозвищами, вроде Альфред Великий или Вильгельм Завоеватель.
      – Да уж, – улыбнулась Харриет. – Тебя бы называли Лиззи Беглянка.
      Элиза что-то буркнула, оглянувшись на мать, но тут Харриет заметила Бенедикта, стоявшего в стороне. Он хмурился, глядя на раскрошившуюся каменную глыбу, когда-то лежавшую на могиле. В этом сумеречном свете, в тумане, среди негромких разговоров он казался отшельником – с широкими плечами и узкой талией. И снова Харриет задумалась: чем же он занимается, когда не в отпуске? И ждет ли его дома кто-нибудь любящий?
      Харриет вместе со своей спутницей направилась к Бенедикту.
      – Как дела, Бенедикт Герой? – спросила она.
      Бенедикт вскинул бровь.
      Лиззи объяснила:
      – Мы тут говорили об именах и прозвищах. Я, например, Лиззи Беглянка.
      Бенедикт глянул туда, где старшая Пруитт горячо беседовала о чем-то с Латимером.
      – Понятно.
      – Я хотела назвать вас Бенедикт Нарушитель Правил, – сказала Харриет, – но в этом нет приятной звучности.
      – А какое ваше прозвище, мадам? – Он смотрел на Харриет непроницаемым взглядом.
      – Харриет, – раздумчиво произнесла Лиззи, – Оригиналка.
      Харриет наморщила носик:
      – Вполне достаточно просто Харриет.
      Она ощущала тепло, растекающееся по всему телу, и это не имело никакого отношения к плащу – просто Бенедикт продолжал на нее смотреть. Харриет поглубже спряталась в капюшон.
      – Элиза! – К ним подошла раскрасневшаяся, задыхающаяся миссис Пруитт. – Так дело не пойдет. Становится все темнее и холоднее, и я не намерена больше оставаться в этой обители смерти. Пойдем!
      Лиззи вздохнула и послала Харриет извиняющуюся улыбку.
      – Доброго вам вечера, мисс Мосли, – очень вежливо произнесла она.
      Харриет улыбнулась в ответ:
      – Доброго вечера, мисс Пруитт. – И когда Лиззи с матерью отошли достаточно далеко, добавила: – Она сказала «обитель смерти» так, словно это что-то очень гадкое. – Харриет посмотрела на Бенедикта и на печальные плиты вокруг. – Почему столько людей боятся, что чудовища и привидения могут вылезти из могил? Я еще никогда не встречала живой души, которой причинили бы неприятности мертвецы.
      – Вред наносят лишь те, кто живет и дышит, – согласился Бенедикт. Он проигнорировал любопытный взгляд Харриет. – Там, подальше, спряталось еще несколько могил, видите?
      Он кивнул в сторону густо растущих деревьев. Среди темных стволов Харриет разглядела квадратные камни и бледный крест, торчавший из земли. Они подошли ближе, и стало понятно, что эти надгробные камни более новые, чем прочие. Харриет посмотрела даты на могилах.
      – Им еще и двадцати пяти лет нет, – заметил Бенедикт.
      На кресте были выгравированы слова: «Аннабель, любимая мать и друг». На второй могиле было написано только: «Капитан Уоррен Рочестер». И на обеих – одна и та же дата смерти. На самой маленькой плите выгравировали имя ребенка, умершего за три года до смерти родителей и прожившего на свете всего один день.