– В самом деле, Бенедикт, неужели это все необходимо?
      Бенедикт, сидевший напротив, не поднял глаз от письма, которое он решил отправить своим коллегам в Лондон, и Харриет сердито нахмурилась. После инцидента в спальне он игнорировал ее вопросы и жалобы, словно все ее слова были бестолковыми, а попросту сказать – глупыми.
      Она попыталась силой взгляда воткнуть невидимые кинжалы в его макушку. Жаль, что она не обладает такими же талантами, как Эмили Пакстон, – та может заставить трепетать любого неприступного мужчину. А Бенедикт так и не оторвался от письма. Харриет вздохнула, сложила руки на коленях и стала глазеть по сторонам. Оказывается, кухня – это очень славное место. В ней пахнет свежевыпеченным хлебом и не очень жарко, потому что Миллисент широко распахнула дверь и выметает старой ломкой метлой муку.
      – Харриет, – сказал наконец Бенедикт, увы, вовсе не голосом мужчины, устрашенного ее ледяным взглядом. – Я знаю, что ты считаешь мои поступки неблагоразумными, но ты должна мне доверять.
      Она подняла брови, ожидая объяснений, но их не последовало, и Харриет стиснула зубы, чтобы не закричать от разочарования.
      – Иногда ты меня просто бесишь, – сказала она.
      Теперь высоко взлетела его бровь.
      – О чем говорится в твоем письме? – Харриет пыталась прочесть его вверх ногами, но Бенедикт писал, прикрывая листок рукой. Она с раздражением решила, что это делается намеренно, лишь бы не дать ей прочитать письмо, но он с готовностью ответил на вопрос:
      – Прошу приятеля поинтересоваться прошлым леди Крейчли. Точнее, ее семейства.
      Харриет поерзала, положив руки на обшарпанный стол.
      – Думаешь, есть какая-то связь между ее семьей и всей этой неразберихой?
      – Харриет, общеизвестный факт, что преступления часто совершаются либо друзьями, либо членами семьи. Во всяком случае, когда речь идет о богатых людях.
      Вот и еще основание, подумала Харриет, радоваться своему скромному жребию.
      – Мне казалось, что все родственники леди Крейчли скончались.
      – Лишь те, о которых ей известно, – рассеянно пробормотал Бенедикт.
      Харриет прищурилась, колесики в ее мозгу быстро завертелись, и она перегнулась через стол.
      – Она очень мало знает о своем двоюродном деде и его делах.
      – Вот именно. – Бенедикт несколькими резкими движениями подписался и свернул письмо.
      – Я совершенно забыла об этой стороне!
      – У меня есть кое-какие достоинства, Харриет. – Бенедикт взглянул на нее исподлобья. – Помимо умения бесить тебя.
      Харриет прижала ладонь ко рту, чтобы спрятать невольно изогнувшиеся в улыбке губы.
      – Я хочу еще раз обыскать дом, – говорил в это время Бенедикт, – но мне не хочется доверять это письмо слугам. Придется съездить в деревню и отправить его оттуда.
      – Пока тебя не будет, я могла бы…
      – Нет.
      – Но я…
      – Нет, Харриет. Я не могу заставить тебя ехать со мной в деревню, но предоставить тебя самой себе тоже не могу.
      Харриет с негодованием скрестила руки на груди.
      – Честное слово, Бенедикт, ты говоришь так, словно я собираюсь стать бессловесной жертвой убийцы, если не буду под постоянным присмотром. Кто станет охранять меня, пока вас не будет, сэр? Может, призовете местное народное ополчение?
      Ей не понравилось, что Бенедикт на полном серьезе начал обдумывать эту возможность, но меньше чем через четверть часа он улыбнулся, и Харриет расслабилась.
 
      Харриет отвела взгляд от стоявшего перед ней Бенедикта и поглубже забилась на диванчик. Краем глаза она сердито смотрела на женщину, царственно, как королева на троне, восседавшую в углу гостиной.
      – Можете не сомневаться, мистер Брэдборн, – высоко задрав нос, говорила Беатрис Пруитт, не шевеля подбородком. – Под нашим присмотром с мисс Мосли ничего не случится!
      Прошло меньше часа, и Беатрис Пруитт начала похрапывать. Харриет осторожно посмотрела поверх книги, которую не читала. Беатрис уронила руки; на коленях у нее лежало вязанье – она пыталась работать, когда ее сморил сон. Подбородок упал на грудь, нижняя часть лица некрасиво исказилась, а веки подергивались, словно она уже так крепко заснула, что видела кошмары.
      Харриет посмотрела на Элизу, сидевшую рядом на диванчике. Та медленно перевела взгляд с матери на Харриет.
      – У тебя уже есть план? – прошептала Лиззи.
      Харриет нахмурилась. Она была настолько уверена, что навеки застряла в гостиной, снова и снова выслушивая наставления старшей Пруитт о том, как правильно вести себя с холостыми мужчинами такого социального положения, как Бенедикт, – а это, громко объясняла Беатрис, ненамного выше, чем простой рабочий, если посмотреть правде в глаза, – что даже не задумывалась о том, что будет делать, если вдруг обретет свободу.
      – Мы с Бенедиктом собирались обыскать дом, – прошептала в ответ Харриет. – Я могла бы начать сама.
      Лиззи обеспокоенно потеребила нижнюю губу.
      – Мистер Брэдборн очень настаивал на том, чтобы мы не оставляли тебя одну, Харриет. Происходит что-то, о чем я не знаю? Тебе грозит опасность?
      Харриет скорчила гримасу. Погром в комнате слегка напугал ее, но тот, кто не поленился устроить все это, надеясь испугать по-настоящему, зря старался. Она не допустит, чтобы негодяй, который боится показать свое лицо, помешал ей и Бенедикту в расследовании.
      Харриет встала с диванчика.
      – Все будет отлично.
      Лиззи пошла за ней следом, не отрывая взгляда от матери.
      – Откуда лучше всего начать поиски?
      – А что ты ищешь? – все еще шепотом спросила Лиззи.
      – Следы незаконного вторжения в дом. Место, где человек мог войти и выйти незамеченным или, притаившись, ждал, пока все уснут.
      Лиззи вздрогнула.
      – Разве в этом доме есть такие темные и уединенные места?
      Харриет посмотрела на нее и кивнула.
      – Я пойду с тобой, – заявила Лиззи. Ее взгляд, побледневшее лицо и расширенные от страха глаза ясно давали знать, что ей этого совершенно не хочется. Лиззи отвела глаза от зияющего провала в полу и, крепко вцепившись в дрожавший в ее руке фонарь, посмотрела на Харриет.
      – Спасибо за предложение, Лиззи, но я отлично справлюсь сама. – Харриет сделала вид, что не услышала облегченного вздоха девушки. – Возвращайся к матери. Она просто выйдет из себя, если проснется, а тебя в комнате не будет.
      – Она расстроится, если не будет тебя, Харриет, – возразила Лиззи.
      – Я недолго. Мы с Бенедиктом уже осмотрели часть этого этажа, поэтому мне просто нужно закончить, и я вернусь раньше, чем она проснется.
 
      Харриет всмотрелась в темноту и внезапно почувствовала, что вся ее бравада испаряется. Тогда она сказала себе, что уже ходила в этих темных коридорах и справилась очень неплохо, так что и без Бенедикта все пройдет хорошо.
      – Спустишь мне вниз фонарь? – Харриет посмотрела на серьезно кивнувшую в ответ Лиззи. – Ну, значит, все. Я пошла. – Она села на край дыры и поболтала ногами в воздухе.
      Внизу было значительно прохладнее, чем наверху.
      Она решила спуститься так же, как это сделал в прошлый раз Бенедикт. Может, она и справилась бы, если бы не поцарапала нежную кожу локтя о неровно обломанные доски. Харриет вскрикнула, отпустила руки и упала во тьму, приземлившись на четвереньки совсем не так грациозно, как несколько дней назад Бенедикт.
      – Харриет! – Наверху замаячило лицо Лиззи. – Ты не ушиблась?
      – Все нормально, Лиззи. – Харриет села на корточки, стирая грязь с горящих ладоней, и всмотрелась в тени, смыкавшиеся там, куда не достигал свет фонаря.
      – Я смогу вытащить тебя наружу, – с надеждой произнесла Лиззи, – если ты передумала.
      Харриет встала на ноги и потянулась за фонарем.
      – Я не передумала.
      – Будь осторожна, – сказала Лиззи, передавая ей фонарь.
      Харриет кивнула, храбро улыбнувшись. Впрочем, ее храбрость быстро улетучивалась. Лиззи не уходила от дыры – и не уйдет, не сомневалась Харриет, пока подруга не исчезнет из вида. Харриет набрала в грудь побольше воздуха, подняла повыше фонарь и зашагала в ту же сторону, куда они ходили с Бенедиктом несколько дней назад.
      Она вернулась в те комнаты, которые они уже осматривали, не желая пропустить следы того, кто мог бродить по этим коридорам. «И пусть я не знаю, – говорила она себе, выходя из комнаты с забитыми окнами, – что именно ищу». Харриет надеялась, что поймет это, когда увидит.
      Перед тем как войти в гостиную, где они с Бенедиктом в то утро провели основную часть своего «расследования», Харриет немного помедлила, но потом ступила на порог и остановилась, вспомнив, как захлопнулась за ними дверь. Впрочем, если бы сейчас с грохотом захлопнулись все до единой двери в коридоре, Харриет вряд ли пришла бы в такое же замешательство, как при виде кабинета покойного капитана Рочестера.
      Он выглядел совсем не так, как в прошлый раз, когда они с Бенедиктом вошли в него и поразились, что обстановка комнаты осталась нетронутой. Теперь все исчезло – все вещи, объединявшие настоящее с прошлым. От кресла перед камином осталась только кучка пепла, а сам камин выглядел так, словно просел давным-давно.
      В сознании Харриет промелькнул образ этой комнаты, такой чистой и аккуратной. Она проглотила готовый вырваться стон досады, быстро попятилась, стремясь скорее покинуть гостиную, оказавшуюся в прошлый раз призраком прошлого, и захлопнула дверь. Она не стала убеждать себя в том, что это игра воображения, и не захотела придумывать правдоподобного объяснения тому, отчего комната пришла в такой плачевный вид, а просто, не оглядываясь, перешла в следующую.
      Харриет почувствовала, что здесь есть окно, раньше, чем увидела его. Прохладный ветерок защекотал уши, и она окинула взглядом ту единственную комнату, которую они с Бенедиктом не осмотрели. Комната выглядела не так мрачно, как все остальные. Хотя окна в ней тоже были покрыты слоем старой пыли и сажи, одно было открыто, впуская внутрь свежий воздух и солнечный свет.
      Если, подумала Харриет, кому-то захочется войти в дом и покинуть его незаметно, эта пустая комната и заброшенный коридор за ней прекрасно послужат этой цели. Негромко шелестя тапочками по полу, она приблизилась к открытому окну и выглянула наружу. Засыхающий розовый куст занимал почти все пространство перед окном – отличное место, чтобы пригнуться и скрыться от глаз прохожих.
      В восторге оттого, что ей будет чем поделиться с Бенедиктом, Харриет направилась к выходу, но ее внимание привлекла приоткрытая дверь. Она повернулась, чтобы внимательнее рассмотреть ее, и поняла, что в углу комнаты есть небольшой чуланчик. Возможно, раньше в нем что-нибудь хранили. Харриет поставила фонарь на пол и заглянула в чулан.
      Там почти ничего не было, за исключением кучи одежды на полу. Харриет ногой откинула сапог для верховой езды и нахмурилась, увидев под ним кусок твида. Потом опустилась на колени, вытащила ткань, встряхнула ее и поднесла к свету. Дыры, прорезанные в мешке для глаз, не оставляли места сомнениям.
      Харриет ахнула и внезапно почувствовала, что за спиной кто-то есть. Она не успела ни обернуться, ни моргнуть, как кто-то пнул фонарь. Стекло зазвенело, ударившись о стену, и кто-то толкнул Харриет в спину. Она покачнулась, схватилась за дальнюю стену каморки, и тут за ее спиной захлопнулась дверь.
      Харриет, оказавшаяся в замкнутом пространстве, услышала чьи-то тяжелые шаги, удалявшиеся прочь от каморки. Она потянулась к дверной ручке, уже не сомневаясь, что оказалась в ловушке.

      Бенедикт вернулся в Рочестер-Холл позже, чем рассчитывал. В деревне не оказалось почты, а хозяин гостиницы, выполнявший здесь обязанности почтальона, отказался изменить своей привычке пересылать почту раз в неделю. Он сообщил Бенедикту, что день отправки был вчера, и сердито зыркнул на просителя, словно Брэдборн обязан был об этом знать. Потом хозяин ворчливо сказал, что может переслать письмо с кучером кареты, но доставить его аж в самый Лондон будет стоить куда дороже, чем пенни.
      Бенедикт стучал в дверь кучера добрых пять минут и уже отошел от коттеджа, когда его окликнули. Отдавая письмо кучеру в расстегнутых штанах, вовсе не внушавшему доверия своими налитыми кровью глазами, и втискивая монеты в его мозолистую ладонь, Бенедикт думал, что свершится чудо, если письмо вообще доберется до Лондона.
      Он вошел в Рочестер-Холл, и визгливые вопли Беатрис Пруитт ударили его по ушам. «Харриет, – думал Бенедикт, спеша в гостиную, – очень обидится на меня за то, что я так надолго оставил ее с этой мегерой».
      – Мама, я не знаю, где она! – сердито говорила Элиза, когда он вошел.
      В животе у Бенедикта все перевернулось. Беатрис заметила его и, защищаясь, вздернула подбородок.
      – Я прикрыла глаза всего на несколько минут, мистер Брэдборн…
      – Ты спала, – перебила Элиза, – больше трех часов!
      Миссис Пруитт ахнула:
      – Элиза Пруитт! Как ты разговариваешь с матерью?
      Бенедикт пристально посмотрел на Лиззи:
      – Вы знаете, где Харриет.
      Элиза вздохнула:
      – Я обещала, мистер Брэдборн.
      Беатрис опять ахнула.
      – Ты говорила, что не заметила, когда она ушла! – обвиняющим тоном воскликнула она.
      – Где она? – Бенедикт сделал над собой большое усилие, чтобы не схватить Элизу и не начать ее трясти.
      Лиззи взглянула на часы, а потом на Бенедикта.
      – В том скрытом коридоре, где сгорела лестница.
      Он уже был на лестнице, когда Лиззи снова окликнула его:
      – Прошло уже три часа, мистер Брэдборн. – Вцепившись в дверную ручку, Лиззи встревоженно смотрела на него. – Она обещала, что вернется до того, как мама проснется. Я очень беспокоюсь.
 
      За первый час заточения Харриет запугала себя до полусмерти. Богатое воображение развлекало ее картинками того, как шантажист – это если не вспоминать, что он еще и убийца, – рыщет во тьме в поисках чего-нибудь тяжелого и тупого, чтобы разбить ей череп, или острого, чтобы пронзить грудь. Если ей суждено быть убитой, решила Харриет, пусть это будет тот же способ, что достался несчастному мистеру Хоггу. Пуля хороша еще и тем, что ты не знаешь, откуда она прилетит.
 
      Когда пошел второй час, она стала придумывать, как одолеть негодяя. Харриет расположилась так, чтобы как следует пнуть его, когда дверь откроется. Если суметь дотянуться до его оружия – ведь он этого не ожидает, – то запросто можно одержать над ним верх. К концу этого часа измышлений и придумок сердце ее стало биться ровно, и Харриет начала гадать, а вернется ли шантажист вообще.
      Сидя на холодном полу, она заколотила ногой в дверь, но после нескольких сильных ударов, увидев, что даже пыль, покрывающая дерево, не осыпалась, Харриет успокоилась. Становилось все холоднее, и Харриет укутала ноги мешками. Она перлась о стену, колени пришлось согнуть из-за тесноты; Харриет положила голову на скрещенные на коленках руки и не заметила, как уснула, а проснувшись, не сразу поняла, где она и что с ней.
      Харриет поморщилась – болела сведенная шея – и только тут сообразила, что ее разбудило. Шаги – к запертой двери кто-то приближался. Харриет нахмурилась: что-то в этой тяжелой поступи показалось ей знакомым.
      Под дверь просочился свет, ручка задергалась. Харриет уже открыла рот, чтобы закричать, набрала в грудь воздуха – и ощутила запах дыма. Закрыв рот, Харриет внезапно поняла, что свет больше не пробивается из-под двери. Светилась вся дверь, но не золотистым огнем, а неестественным, холодным голубым цветом. Харриет подняла глаза выше, увидела самое яркое пятно света наверху двери, и глаза ее округлились – пятно приняло форму лица. Рочестер.
      Его лицо выступало из дерева, словно двери вообще не существовало, и на этом лице, грубом, как скала, черные от горя глаза всматривались в стену прямо перед собой, а потом взгляд начал опускаться.
      Харриет затрясло. Она зажмурилась так сильно, что глазам стало больно, вжалась спиной в стену и заскребла ногтями по половицам, чувствуя, что пират склоняется над ней.
      Дверная ручка снова затряслась, и Харриет едва удержалась, чтобы не заскулить. Она видела синий свет даже сквозь веки, чувствовала дыхание мертвеца у себя на лбу…
      Дверь, отворяясь, резко заскрипела, и Харриет вздрогнула. В горле рождался вопль…
      – Черт подери!
      – Бенедикт? – Харриет распахнула глаза. Можно было и не спрашивать – она отчетливо видела Брэдборна с фонарем в руке. Синий свет исчез вместе с пиратом.
      – Что случилось? – Брэдборн осмотрел ее с головы до ног, пряча в карман небольшую металлическую отмычку. – С тобой все в порядке?
      Харриет кивнула, поднялась на ноги, не обращая внимания на тупую боль в спине, но из чулана не вышла.
      – Там с тобой кто-нибудь есть, Бенедикт?
      – Нет. Я обошел каждую комнату, разыскивая тебя. – Бенедикт смотрел на нее, сведя брови.
      – И ты не видел никого… ничего?
      – Нет, – повторил он.
      Ах, как хотелось Харриет, чтобы он увидел что-нибудь необычное, ну хоть что-нибудь! Она начинала чувствовать себя человеком, загнанным в ловушку одиночного безумия.
      Харриет вышла из своей тюрьмы.
      – Тогда давай выбираться отсюда.
      – Харриет? – Он схватил ее за руку, пытаясь прочесть что-нибудь по ее лицу.
      – Прошу тебя, – сказала она. – Я и наверху могу все объяснить.
      Что уж там он увидел в ее лице, неизвестно, но кивнул и вслед за ней вышел из комнаты.
      Харриет резко остановилась, увидев, что преградило им путь к дыре над коридором. Не синий свет, не шантажист, заперший ее в чулане, а огонь. Харриет отшатнулась и стукнулась о Бенедикта.
      – Что за чертовщина?! – воскликнул он. Харриет посмотрела ему в глаза и увидела языки пламени, отражавшиеся в стеклах очков.
      Бенедикт снова схватил Харриет, на этот раз весьма грубо, и потащил ее назад, в ту сторону, откуда они пришли.
      – Там есть окно, – сказала она, когда Бенедикт втолкнул ее в комнату.
      – Я видел, – ответил он, едва не наступая ей на пятки.
      Они слышали, как пламя ревет в коридоре. Как ни странно, это звучало так, будто огромные океанские волны набегали на берег.
      Окно оказалось закрытым. Харриет толкнула его, но оно не подалось. Ее сердце колотилось где-то между горлом и желудком.
      – Застряло, – потрясение выдохнула она.
      Бенедикт протянул руку и заколотил по окну кулаком. Огонь заполнил весь коридор, охватил дверной косяк, пополз вверх по стенам и плавно потек по каменному полу, который вообще не мог гореть.
      – Бенедикт! – проскулила Харриет.
      Он прошипел ругательство, которого она ни разу не слыхала даже в любимых игорных притонах отца, и, размахнувшись, ударил по окну фонарем. Стекло фонаря разбилось, осколки посыпались на пол. Оконная рама не шелохнулась.
      – Бенедикт!
      На полу у их ног огонь образовал дугу. Бенедикт, двигаясь быстро и плавно, вжал Харриет в холодную стену, прижался к ней всем телом, обнял за плечи, закрывая ее руками.
      Когда до нее дошло, что он делает, из груди вырвалось рыдание. Харриет схватила его за отвороты сюртука и прижалась лбом к ямке у него на шее.
      – Бенедикт, – прошептала Харриет, – мне кажется, я люблю тебя.
      – Харриет, – произнес он, и ей подумалось, что ее имя, сказанное с таким сильным акцентом, – это самое лучшее, что можно услышать перед смертью.
      И тут рев огня прекратился. Внезапно перестала трещать древесина. От наступившей тишины у Харриет заломило в ушах.
      Они долго стояли неподвижно, не желая оказаться в дураках, не желая обернуться и увидеть злобное полыхание собственной смерти.
      Бенедикт пошевелился. Он поднял голову, Харриет тоже.
      В точности как и синий свет, и пират, огонь исчез, словно его никогда и не было.
      Смех, сорвавшийся с губ Харриет, показался безумным ей самой.
      Когда Бенедикт, открыв рот, посмотрел на нее расширенными глазами, Харриет сказала:
      – Думаю, теперь я с удовольствием вернусь домой.

      Они пожелали друг другу спокойной ночи, но Бенедикт чувствовал, что многое осталось недосказанным, что Харриет была неестественно спокойна и задумчива. Понадеявшись, что в дверь постучалась именно она, Бенедикт выкарабкался из своей не дарующей отдыха постели и открыл дверь. Харриет закуталась в свой поношенный халат, порванный стараниями мистера Эллиота, а волосы заплела в две косы.
      Харриет оглядела коридор, потом посмотрела на Бенедикта и застенчиво улыбнулась.
      – Я знаю, что спрашивать о таком неприлично, – прошептала она, – но можно мне сегодня спать с тобой?
      Он откашлялся и постарался улыбнуться как можно искреннее.
      – Ты собираешься мучить меня своими женскими чарами?
      Харриет уставилась на него.
      – Нет.
      Бенедикт нахмурился:
      – Тогда возвращайся в свою чертову комнату.
      Он захлопнул дверь прямо перед ее носом и собрался выждать полную минуту, но не выдержал и половины. Открыв дверь снова, он обнаружил, что Харриет вовсе не заперлась в своей комнате. Она стояла, безвольно опустив руки, а глаза ее весело поблескивали.
      – Ладно, можешь остаться, – сказал Бенедикт.
      Харриет прошла мимо него в комнату. От нее едва уловимо пахло мылом и – подумав, решил Бенедикт – бренди.
      – Только, пожалуйста, как следует запри дверь, – попросила она, скинула халат, аккуратно сложила его в изножье кровати и забралась под одеяло. Услышав, как щелкнул замок, Харриет прошептала: – Спасибо.
      Бенедикт уже истратил все свои жалкие проблески юмора, поэтому насчет запертой двери пошутить не смог. Он молча прошел к кровати и лег. Комнату заполнила уютная тишина. Честно говоря, Бенедикт начал изводить себя картинками того, как всю жизнь будет ложиться в постель рядом с Харриет. Ее косы постепенно поседеют, а вокруг рта появятся морщины, потому что она так много улыбалась в юные годы. Его бакенбарды побелеют, а спина согнется. Он никогда в жизни ни о чем подобном не думал и предположил, что это Гарфилд Фергюсон парит где-то у него над головой – с кривыми ангельскими крыльями и понимающей усмешкой.
      Харриет завозилась у него под боком, и кровать заскрипела, когда она повернулась к нему спиной. Он не обиделся. И раньше, когда они делили постель, она засыпала, лежа на боку.
      Но ее дыхание так и не выровнялось, и Бенедикт сказал в потолок:
      – Ты сегодня странно ведешь себя. Что мне сделать, чтобы ты почувствовала себя лучше?
      Он не увидел, а услышал, как она покачала головой.
      – Сначала мне было страшно, но теперь я почти уверена, что погрязла в жалости к себе. – Он вскинул бровь, и Харриет ответила, словно увидела это: – Это нечестно. Я за свою жизнь ни единой живой душе не навредила. Я понятия не имею, кто такой этот шантажист и как он связан с особняком, но мне кажется, он пытается меня убить. – Она глубоко вздохнула. – А тут еще неразбериха с мистером Эллиотом и мой первый опыт в так называемом сомнамбулизме. Мне что-то кажется, что целая стая черных кошек перебежала мне дорогу, когда я отвернулась.
      Бенедикт тоже повернулся на бок и посмотрел на неровную дорожку, разделявшую волосы Харриет. Он вспомнил, как она выглядела, когда он нашел ее, скорчившуюся, в том чулане. Чтобы заговорить, ему пришлось разжать стиснутые зубы:
      – Вполне понятно, что ты расстроена. Я был уверен, что после всего случившегося сегодня ты уедешь отсюда еще до сумерек. Иногда я забываю, – тут он невольно улыбнулся, – что ты за женщина.
      Она насмешливо фыркнула:
      – И что я за женщина?
      – Ты сила, с которой нужно считаться. – Бенедикт посерьезнел. – Харриет, если бы этот мерзавец действительно пытался причинить тебе вред, у него была для этого масса возможностей. Мне кажется, он не собирается тебя покалечить. Думаю, он просто хочет запугать тебя, добиться, чтобы ты уехала. – Бенедикт положил руку на ее обнаженное плечо и сжал его. – Тебе не нужно бояться. Я с тобой и скорее умру, чем допущу, чтобы кто-то сделал тебе больно.
      Единственная горевшая свечка почти потухла, и очки он положил на тумбочку, но когда Харриет повернулась и посмотрела на него, Бенедикт увидел, что щеки ее вновь обрели краски, и почувствовал тепло ее улыбки.
      Она громко чмокнула его в губы и снова завозилась, устраиваясь так, чтобы прижаться спиной к его груди. Мягкими пальцами взяв Бенедикта за запястье, она потянула его руку, чтобы он обнял ее, словно укутал одеялом. Прошло всего несколько мгновений, и дыхание, овевавшее его ладонь, стало ровным и сонным.
      Уютно прижавшись к ней, чувствуя, что его сердце бьется в одном ритме с ее, Бенедикт вспомнил слова, сказанные Харриет несколько часов назад, когда призрачный огонь едва не поглотил их. Он положил голову на подушку, прижался губами к волосам Харриет и вдохнул их опьяняющий аромат.
      – Харриет, – выдохнул Бенедикт, – мне кажется, я тоже тебя люблю.
 
      Утро наступило сумрачное, похожее на вечер. Харриет разбудил гром. Она приподняла ресницы и посмотрела на безотрадный серый рассвет. Выбравшись из-под тяжелой, как свинец, руки спящего Бенедикта, Харриет всунула ноги в тапочки. Тяжелые и плотные тучи, такие, чго, казалось, их можно потрогать, беспокойно неслись над верхушками деревьев. Порывы ветра прижимали к стеклу капли дождя, хлеставшие с неба.
      Харриет посмотрела на спокойно спавшего Бенедикта. Он не храпел и не крутился во сне, и Харриет подумала, что могла бы мирно спать с ним рядом всю жизнь.